хочу сюди!
 

Людмила

56 років, водолій, познайомиться з хлопцем у віці 44-57 років

Замітки з міткою «женщина»

Узнаю Наталію...


"Я свою Наталію узнаю по талії,
як побачу, шо немає талії -- значить то моя Наталія!"

О, мода, мода...

шось розстебнулось...


тілесні колготи...


шиворот-навиворот...


колготи з гардін?...


колготи тілесні...

16. Жить Легко!


Цитата натолкнула на размышления) 

— Что отличает деловую женщину от… женщины?
— Что?
— Походка! Ведь вот… как вы ходите!
— Как?!
— Ведь это уму непостижимо! Вся оклячится, в узел вот здесь вот завяжется, вся скукожится, как старый рваный башмак, и вот — чешет на работу, как будто сваи вколачивает! (с)


P.S "Однажды мне казалось, что я люблю, веселое и беззаботное время, муж говорил мне, что любит мою походку...
Сейчас я люблю и мой мужчина не замечает ничего особенного в моей походке, но смотрит словно в душу: понимая меня и мой внутренний мир... принимая меня такой какая я есть, а это umnik лишь с крутым характером, под силу lol"

А на что вы обращаете внимание?)

 Всем, Хорошего дня!

21%, 3 голоси

7%, 1 голос

29%, 4 голоси

0%, 0 голосів

43%, 6 голосів
Авторизуйтеся, щоб проголосувати.

Битва

Битва на  стінах і  під ними  неухильно  переможно  перейшла  у глиб  Фортеці    Войовниця.
Ворог тараном увірвався  у  її  головну  Браму  , трощачи  хистку оборону  .
Королева   знемагала але  затято  захищалася , тримаючись  із  стійкістью приреченої .


Вона  неначе  тими  лещатами - міцно  охопила  своїм  гарнізоном  -  військо  загарбника , що  вже проник  за  Ворота .
Супротивник   в свою  чергу -  то  навально вдирався , пробиваючи  собі  шлях  до  Центру , "Ядра"  Замку , то  під  натиском   оборонців -
відступав  до Брами .
Фортеця  майже  перемогла   , коли  це  ворог
відхлинувши - раптово увірвався   через   таємні  ворота  в тилу  Замкового  муру .
І  Кількома ударами потужно  розгромило   Королеву і  її гарнізон -  заполонивши  вулиці  
білим  військом .


Исследования. Спокойствие.

Иллюзия спокойствия давит изнутри черепной коробки. История ее возникновения рисуемая сознанием очень поэтичная.
Время собирать камни и время разбрасывать камни, так и с чувствами, они то фокусируются в узкую область, наполняются энергией и прорывают, то, растекаются по всему фону окружающему нас. Эти два разных мира живут в одной реальности, два идола на которые молятся, два символа жизни – концентрирование и рассеивание. В месте концентрации чувств, всегда жарко, там вечно пылает огонь наших несбывшихся желаний, этот факел неудовлетворенности освещает нам путь в непроглядную ночь великих свершений, когда мы так и не найдем в ней прообраз себя. Мы подбрасываем в этот огонь свои ожидания и надежды на других людей и мир, и он горит все ярче и ярче, а мы становимся все меньше и меньше, тлея рядом с ним. Пепел от костра, в котором мы полностью сгораем, развеется ветром безнадежности по всей округе и укроет тонким слоем все вокруг, напоминая миру о нашем былом несбывшемся желании и о том гневе, который мы размазали тонким слоем по нашей жизни.
Рассеяв чувства в фоне, мы вновь пытаемся выделить из фона свою фигуру, но ядовитый пепел злости попал нам в глаза и мы никак не можем протереть их. Слезы катятся внутрь нас, обедняя фон вокруг, не давая взращиваться новой фигуре. Подобно пыли в квартире, наши чувства лежат на поверхности всего, куда мы только не посмотрим, и так сложно будет собрать всю пыль вместе и вылепить из нее сгоревший тотем нашей нереализованной власти над собой. Когда мы рассеялись, у нас как бы нет чувств, есть только ощущение пустоты, как выгоревшее дерево с огромным черным дуплом внутри. Покой и умиротворение приходят к нам в этот миг, и мы понимаем, что вовсе не так мы хотели успокоить свою душу, не такой деструктивной ценой мы хотели заплатить за чувство спокойствия. Процесс замирания и умирания мы ошибочно приняли за спокойствие, которого в принципе достичь невозможно. 
Эти циклы концентрирования-рассеивания, какими бы вечными и долгими они не казались, все равно протекают, меняя друг друга быстро и циклично. И когда нам кажется, что мы рассеялись или сконцентрированны, мы точно так же можем быть сознанием в фигуре, а бессознательным в фоне и наоборот. Получается, что если нам кажется, что внутри нас чувств нет и они рассеяны в фоне, возможно, мы (наше сознание) это и есть фон, возможно, мы, вывернувшись наизнанку и вывалившись в свое сознание, смотрим сами на себя вовнутрь, представляя, что смотрим наружу. Скорее всего, это изысканны способ (доступный широкому кругу людей) «обмануть» себя в наличии или отсутствии чувств, которые настолько пугают и поглощают в себя, что от них срочно нужно укрыться. 
Подобно сове в дупле выгоревшего дерева смотрящей неутомимыми глазами в ночь, мы смотрим внутрь себя представляя что смотрим наружу в окружающий нас мир, и убедившись, что в мире все тих и спокойно принимаем эту иллюзию за нашу внутреннюю реальность. Но ведь сова смотрит в дупло, а не в лес! Смотря внутрь дупла ночью сова, никогда не обращая внимания на звуки потрескивания веток под тяжелыми шагами сапог охотника, будет убеждать себя в том, что вокруг кромешная тьма и значит все хорошо.

Исследования. Что же все-таки не так?

В этой куче было намешано все подряд, и принятие других людей такими какие они есть, и отказ от претензий к родителям, и трагическое опасение за свою собственную жизнь в условиях вельветового возрождения, и даже этот приторного вкуса соблазн разрушения. Она шла по жизни быстрой походкой, не смотря по сторонам и не оглядываясь, правила есть правила, вера есть вера, истерия есть истерия. Хлеба и зрелищ становилось все больше, интереса все меньше, время тревожило мозг, дневной свет ранил глаза, бутылка воды лечила воображение. Что-то мучало, съедало изнутри, поднималось по кончикам пальцев и тянулось к шее, паутиной опутывая светлый непорочный разум, тянулись дни, сгорали ночи, было странно и напряженно.

Ведь все и так понятно, ты живешь себе, работаешь, учишься, хочешь, злишься, и в этом нет ничего лишнего, все как-бы нормально, как-то хорошо, временами даже отлично. Так страшно подумать, что у кого-то все по-другому, что есть люди, чувствующие прикосновение осени на выходе из кафе и принимая потоки ветра на себя они могут их замечать и чувствовать, как они жмутся своими молодыми молекулами к твоей щеке и груди и нежно трепят твои волосы, пробирая их своими невидимыми руками. Это невозможно объяснить – эту любовь нельзя поймать и присвоить, она как молодой ветер обтекает и тебя и меня, и унося нашу поверхностную тревогу бросают нас друг напротив друга с оголенными чувствами. Ты хочешь ее присвоить? Нет, не получится, ведь буквально еще вчера ты говорила мне о странном чувстве недовольства всем на свете, разрывая пространство своим телом, твои резкие выпады пугают мою тень. Ты хочешь, чтобы все сокровища чувственного мира принадлежали только тебе? Нет, не получится, ведь ты не можешь признать свои чувства своими. Ты так истосковалась по теплу и любви?! Да, я тоже.

Так что же все-таки не так с тобой, что мучает тебя днями, что вытесняешь ты ночями в свои сны, где ты проживаешь свои боль и надежды, с кем ты проведешь свой последний день без сознания? Расскажи себе про меня. Доведи себя до исступления своими мечтами и откройся мне в своем диком крике первичной потребности жизни в любви и признании. Я постараюсь уцелеть в этом ужасе самоотречения во имя великой богини-матери, ради которой ты готова стоять на коленях у алтаря сорок лет и молить ее о пощаде. Проснувшись на следующее утро, мир вторгнется в тебя и поглотит всю твою пустоту, и ты уже никогда больше не будешь одна. Твой строгий взгляд в самом центре так крепок и властен, все более мягкий и томный по краям, я вглядываюсь в твои глаза и вижу там только себя. Как давно ты меня поглотила, как давно мой образ наделяет тебя неистовой злостью, как долго ты еще будешь жить, убегая вдаль своих лабиринтов?

Строгость непринятия тобой других поражает меня, меня пугает глубина твоей страсти отречения, я с трудом удерживаюсь в своих стремлениях уничтожить себя прежнего рядом с тобой. Мой невроз толкает меня на защиты, я панически ищу способ успокоиться и поглотить тебя или хотя бы уберечь себя. Ты сильна и стремительна, я слишком глубок и притягателен, наш диалог это не Я и ТЫ. Когда-нибудь ты расскажешь мне, как это было, потому что сейчас, я просто иду по раскаленным углям, что оставила ты, гуляя в этом дремучем ночном лесу. Пожар бушующий внутри тебя не загасит ни один мужчина, он сгорит мгновенно  прикоснувшись к тебе, пламя материнской свечи подожгло высохшее дерево мира и согрело им целый космос, но не тебя саму.

Приснившийся сон с бегущим человеком по незнакомому городу, среди мраморных зданий и зеленых деревьев, спускаясь вниз по улице и переходя через мост, делает меня чуть ближе к реальности, принося из будущего время для моего прошлого. Возьми себе немного будущего уже сейчас и насыть им свое прошлое, прими форму и облик той далекой звезды, которую ты трогаешь каждый вечер сидя на кухне и читая книгу, наполни себя собой. Встань и иди спать.

Завтра солнце взойдет на западе.

Женщина

Чем старше Женщина тем больше преимуществ. 
Она мудрей, хитрее и нежней. 
И четче знает, кто ей в жизни нужен,
 И юной деве не сравниться с ней!
 Ходы вперед десятками считает,
 Читает взгляд. И даже слабый жест. 
Запретный плод её уж не прельщает:
 Она все то, что ей по вкусу, ест. 
Мужчин с успехом делает рабами, 
По-царски правит в собственной семье.
 Все реже плачет «бабьими» слезами 
И жалость вряд ли вызовет к себе. 
Кокетства глупость заменяет шармом, 
Перешагнув в утехах тела стыд. 
И дарит то, что ей приятно, даром, 
А память ставит промахи на вид. 
Умеет скрыть природные изъяны, 
Достоинства изящно подчеркнуть. 
И взглядом, полным магии и тайны, 
Привычно, без усилия, сверкнуть. 
Вместить в себя все вековые гены. 
Изюминкою стать в руках Творца, 
Быть Афродитой, вышедшей из пены 
На жертвенность венчального кольца. 
И вступая в совершенство, 
Стряхнув усталость напряженных лет, 
Почувствовать душевное блаженство Гармонии, 
Цены которой нет.

Исследования. Танцующий мужчина, кричащая женщина.

Танец ценою в жизнь длится быстро и волнообразно, накатывает мощная волна, погребающая под собой все кричащее и молящее о продолжении. Мужчина движется в ритме танца и испытывает глубокое одухотворение с самими собой, тут и сейчас он не привязан ни к кому и ни к чему, он тот, кем он является, он крутится в танце и кружит головы, он молод и стар одновременно, он проживает последнюю секунду смысла с полным неосознанным вожделением. Для этого танца он выбрал себе свою самую лучшую сущность, наделив ее всеми своими грехами и нереализованными желаниями, продлив ей существование и укрепив ее веру в его истинность и реальность, они стали роднее и слились одно целое, в его праздничный аватар.

Рядом кричащая женщина. Ее крик – это стон погребенной заживо души, наделенной способностью чувствовать и знать, что жизнь тут и теперь может быть столь же прекрасна в своем непостижимом ужасе разочарования самыми сладкими мечтами. Ее взгляд прожигает пламенем трещины в телах ее простодушных возжелателей, она томно подпускает их к себе, кладет их голову себе на грудь, нежно откидывает прядь поседевших волос с поржавевшего уха и медленно кричит им внутрь свою песню о забвении и печали в мире однобокого восприятия красоты и морали. Женщина кричит, и ее крик полон сладких нот для уха мужчины, она вложила всю себя в этот звук и исчезла, растворившись в вибрации волны в теле ее дорогого друга. Звук – это волна, волна – это энергия, энергия – это ее стремительная часть, которая будет преобразовывать все на своем пути, заставляя каждую молекулу колебаться в такт ее голосу. Так рождается танец мужчины.

Мужчина движется в такт ее крику и его танец столь прекрасен, что он прячет его смущенно за стеной своего отрицания безжалостной реальности этого мира, которая знает, как ему лучше двигаться. В тот момент, когда он начинает танцевать, мир кажется ему полным страстного влечения к бесконечным богатствам вселенной, в миг, когда мужчина перестает танцевать, он теряет всякий интерес к подаренному ему магическому зову сирены на обрыве скалы, у которой разбилось уже бесчисленное множество жизней.

Магия женского крика открывается только лишь с возрастом, когда морщины прорезают путь для слез не только вниз, но и в сторону, когда взгляд становится набит доверху увиденным, когда все в этом мире уже перестало удивлять. Этот крик от начала первой вспышки света и до последнего заката век и вздрагивания ресниц, весь этот крик по частям прорывается в моменты магического танца мужчины, летящего на скалу на всех парусах дрейфующего в бескрайнем океане любви летучего голландца.

Мужчина танцует. На сцене светло и шумно. Аплодисменты и преданные взгляды полные надежд и отчаяния. Столько сил отдается для этих движений, столько взглядов согревают тебя, столько тел колышутся в такт одному лишь посланному вдаль крику. И сцена вибрирует под его сильными ногами, волна силы наполняет зал порывом неосязаемого волнения, переполняет сердца женщин верой в вечную сильную и наполненную смыслом жизнь.

Когда женщина крикнула в последний раз, мужчина замер и концерт окончился.

Очень красивый стих про любовь волка и волчицы.

Очень красивый стих про любовь волка и волчицы.

Я расскажу легенду прошлых дней (Пусть каждый понимает так, как сможет) О сером степном волке и о ней, О той, что всех была ему дороже.

История красива, но грустна, Не ждите здесь счастливого финала, Не ждите здесь борьбы добра и зла, Добро бороться и проигрывать устало.
В краях далеких, где резвится ветер, Где воздух пахнет вольною судьбой, Давным–давно жил там один на свете Красавец одиночка волк степной. 
Он жил один, вдали от целой стаи, И не нуждался более ни в ком.
Его за это даже презирали, Везде считая зверя чужаком. 
А он гордился тем, что был свободен От чувств и предрассудков, от других Волков, что были по своей природе По рабски слепы в помыслах своих.
Тяжелый взгляд наполнен благородством, Чужих законов волк не признавал, Жил по своим. 
Так гордо и с достоинством Смотрел врагам в глаза и побеждал. 
 Волк становился все сильнее с каждым годом И одиночества свою печать хранил. 
Была терниста и трудна его дорога, Но милости к себе зверь не просил. 
 И этой доли был он сам избранник, Он выбрал путь, и сам хотел так жить. 
Среди чужих – не свой, среди своих – изгнанник, Готов был жизнью за свободу заплатить. 
 Зверь вышел как-то утром на охоту И вкус кровавой жертвы предвкушал, Ведь хищника жестокую породу Бог для убийства слабых создавал. 
 Пронзительным и острым волчьим глазом Охотник вдруг оленя увидал. 
 Расправив грудь и выгнув спину разом, К еще живой добыче побежал. 
Но не успел достигнуть своей цели, Последний вздох олень издал в чужих клыках. 
 Своим глазам сначала сам он не поверил: 
 Волчица серая стояла в ста шагах. Она была как кошка грациозна, И вместе с тем по-женски не спеша Трофеем наслаждалась хладнокровно Безжалостная хищная душа. 
 Один лишь взгляд, да и того довольно, Не понял сам, как навсегда пропал. 
 Забилось сердце зверя неспокойно. 
 Забыв про все, он за волчицей наблюдал. 
 Она была пленительно красива, Свободная охотница степей. 
 Держала голову свою так горделиво. 
 С тех пор все мысли были лишь о ней. 
 Матерый злился на себя, не понимая, Что так влечет его? Он потерял покой. 
 И чем взяла его волчица молодая? Боролся с чувствами, боролся сам с собой. 
 Он не любил и никогда не думал, Что существует нечто больше, чем инстинкт. 
 Потерянный ходил он в своих думах, Пытаясь ту охоту позабыть. 
 Но как волк не старался – все едино, Обречены попытки были на провал. 
 Забыть не смог. И так неумолимо Сердечный ритм все мысли заглушал. 
 Однажды он сказал себе: 
«Ты воин! Чего хотел, всегда имел сполна. 
 Так и сейчас возьми, чего достоин, Какая б не была за то цена!»
 Цена была большая…но об этом дальше… Быть вместе им пророчила судьба… Но плата за безумство счастья Порой бывает слишком велика…
 Волк и волчица так похожи были, Две одиноких родственных души Всю жизнь брели среди камней и пыли И, наконец, судьбу свою нашли. 
 Они дыханием одним дышали И мысли все делили на двоих. 
 Чего завистники им только не желали, Но что влюбленным было до других… 
 Им море было по колено, Да что там море… Целый океан! Бескрайние просторы неба Клал волк возлюбленной к ногам. 
 Им было больше ничего не надо, Друг друга только ощущать тепло. 
 Всегда повсюду вместе, рядом, Всем вопреки, всему назло. 
 На свете не было и никогда не будет Столь преданно смотрящих волчьих глаз. 
 Поймет лишь тот, кто до безумства любит 
 И так же был любим хотя бы раз.
 А дальше было все предельно просто, Все точки жизнь расставила сама…. Но по порядку…Осень Осталась в прошлом, Взамен нее пришла зима… Степь занесло и замело снегами, Повсюду были заячьи следы. 
 И с солнца первыми холодными лучами Ушла волчица в поисках еды.
 В то утро волк проснулся не от ласки, Не от дыхания возлюбленной своей. 
 Вскочил, услышав звонкий лай собаки, И голос человека, – что еще страшней. 
 Охота началась. 
 Завыла свора, В погоню за волчицей устремясь, На белоснежном чистом фоне Смешались клочья шерсти, кровь и грязь. 
 Она дралась как одинокий воин, Бесстрашно на куски рвала врагов. 
Соперника подобного достоин Не был никто из этой стаи псов. 
 Они волчицу взяли в тесный круг И в спину подло свои клыки вонзали. 
 От волчьей смелости пытаясь побороть испуг, Охотники добычу добивали. 
 А человек за сценой наблюдал, Ему хотелось крови и веселья, Он ради смеха жизни клал Без малой доли сожаления. 
Все лапы в кровь – матерый гнал по следу. 
 Душа кричала: «Только бы успеть!» 
Он так хотел подобно ветру К любимой на подмогу прилететь. 
Но не успел… Своею грудью он закрыл лишь тело И белоснежный оголил отчаянно оскал. 
 Вдруг, человек, взглянув в глаза ему несмело, Оставить волка своре приказал. 
 Охота кончилась, и свору отозвали, Оставив зверю щедро право жить. 
 Но только люди одного не знали, Что хуже участи и не могло уж быть. 
Такую боль в словах не передать, И не дай Бог ее почувствовать кому-то. 
Волк жизнь свою мечтал отдать, Чтоб для любимой наступило утро. 
Но смерть сама решает, с кем ей быть, Трофеями своими не торгует. 
Нельзя вернуть… Нельзя забыть… Здесь правила она диктует… 
 И вот опять…как прежде одинок… Все снова стало на круги своя. 
 Свободой обреченный степной волк Без воли к жизни, без смысла бытия. 
 Померкло солнце, небо стало черным, И в равнодушие окрасился весь свет, С тоской навеки обрученный, Печали принявший обет, Зверь ненавидел этот мир, Где все вокруг – напоминанье, О той, которую любил, С кем вместе жил одним дыханьем, С той, с кем рассветы он встречал, И подарил всего себя, Ту, что навеки потерял, И память лишь о ней храня, Волк день и ночь вдвоем с тоской Как призрак по степи блуждал, Не видя участи иной, Он смерть отчаянно искал. 
 Зверь звал ее, молил прийти, Но слышал эхо лишь в ответ… 
Забытый всеми на пути, И жизнь ушла, и смерти нет… 
 Так еще долго в час ночной Уставший путник слышал где-то Вдали печальный волчий вой, По степи разносимый ветром. 
*** Летели дни, недели, годы, Пора сменялася порой Слагались мифы, песни, оды О том, как волк любил степной. 
 И только самый черствый сердцем, Махнув презрительно рукой,
Промолвил: «Все вы люди лжете, Нам не дано любви такой…