Мало кто знает, что у российского журналиста Аркадия Бабченко, застреленного сегодня в Киеве, было 6 (шесть) приёмных детей, из которых трое приходятся друг другу родными братьями и сестрами. Опекуном была и остаётся мать Аркадия – Юлия Александровна, с которой дети до сих пор живут в съёмной трёхкомнатной квартире.

Семья Бабченко несколько лет, ещё до всяких законов подлецов, вытаскивала этих детей из детских домов, где те никому не были нужны. 

Дети были очень сложные. Они воровали, не умели есть твердую пищу, стирать своё бельё, серьёзно отставали в развитии, боялись выходить на улицу, прятали вещи и ели фрукты и овощи с кожурой. У кого-то был панкреатит, кто-то боялся выходить на свет, а у одной девочки отсутствовал жевательный рефлекс. Люда до семи лет не разговаривала, Света не знала, что такое виноград. 

Семья Бабченко много лет поднимала их на ноги своими скромными силами. Учила, развивала, занималась. Бабченко, его жена и мать смогли выстроить строгий распорядок, чтобы дети приучались друг другу помогать: кто когда убирает, готовит, идет за продуктами. В доме у каждого ребёнка появились занятия и обучающие хобби (музыка, танцы, рисование, спорт). Рита занимается в балетной школе, Люда играет на фортепиано и рисует. Кристина и Рома легко справляются с техникой, помогая матери Бабченко редактировать документы на компьютере. 

Эта большая семья сегодня потеряла своего отца.

              

Совершенно случайно. Читал одну супер заумную книгу про искуственный интеллект (Пенроуз "Тени разума. В поисках науки о сознании") и в списке литературы наткнулся на вдруг заинтересовавшее. Быстренько нашел, скачал, начал читать и вообще охренел до состояния нирваны. Это надо читать всем, кого интересует мышление, сознание и осознание. Не беллетристика.

Оливер Сакс известный невролог, психолог и (попутно) писатель, один из самых известных в своей области на Западе.

Читаю медленно, ибо смакую. Пока самое жуткое, что только можно себе представить - это "Заблудившийся мореход".

Нужно начать терять память, пусть частично и постепенно, чтобы осознать, что из нее состоит наше бытие. Жизнь вне памяти -- вообще не жизнь. <...> Память -- это осмысленность, разум, чувство, даже действие. Без нее мы ничто... (Мне остается лишь ждать приближения окончательной амнезии, которая сотрет всю мою жизнь -- так же, как стерла она когда-то жизнь моей матери).

Луис Бунюэль

Этот волнующий и страшный отрывок из недавно переведенных воспоминаний Бунюэля ставит фундаментальные вопросы -- клинического, практического и философского характера. Какого рода жизнь (если это вообще можно назвать жизнью), какого рода мир, какого рода "Я" сохраняются у человека, потерявшего большую часть памяти и вместе с ней -- большую часть прошлого и способности ориентироваться во времени?
Вопросы эти тут же напоминают мне об одном пациенте, в котором они находят живое воплощение. Обаятельный, умный и напрочь лишенный памяти Джимми Г. поступил в наш Приют под Нью-Йорком в начале 1975 года; в сопроводительных бумагах мы обнаружили загадочную запись: "Беспомощность, слабоумие, спутанность сознания и дезориентация".

Сам Джимми оказался приятным на вид человеком с копной вьющихся седых волос -- это был здоровый, красивый мужчина сорока девяти лет, веселый, дружелюбный и сердечный.
-- Привет, док! -- сказал он, входя в кабинет. -- Отличное утро! Куда садиться?

<...>

Впервые столкнувшись с Джимми, я предложил ему вести дневник, куда он мог бы ежедневно записывать все случившееся, а также свои мысли и воспоминания. Этот проект провалился -- сперва оттого, что дневник постоянно терялся, так что в конце концов пришлось его к Джимми привязывать, -- а затем из-за того, что автор дневника, хоть и заносил туда прилежно все, что мог, не узнавал предыдущих записей. Признав свой почерк и стиль, он неизменно поражался, что вообще что-то записывал накануне.

Но даже искреннее изумление по большому счету оставляло его равнодушным, ибо мы имели дело с человеком, для которого "накануне" ничего не значило. Записи его были хаотичны и бессвязны и не могли дать ему никакого ощущения времени и непрерывности. Вдобавок, они были банальны ("яйца на завтрак", "футбол по телевизору") и никогда не обращались к более глубоким вещам.
Но имелись ли вообще глубины в беспамятстве этого человека? Сохранились ли в его сознании хоть какие-то островки настоящего чувства и мысли -- или же оно полностью свелось к юмовской бессмыслице, к простой череде разрозненных впечатлений и событий?

Джимми догадывался и не догадывался о случившейся с ним трагедии, об утрате себя. (Потеряв ногу или глаз, человек знает об этом; потеряв личность, знать об этом невозможно, поскольку некому осознать потерю). Именно поэтому все расспросы на рациональном, сознательном уровне были бесполезны.

<...>

-- Как вы считаете, есть у Джимми душа? -- спросил я однажды наших сестер-монахинь.

Они рассердились на мой вопрос, но поняли, почему я его задаю.

-- Понаблюдайте за ним в нашей церкви, -- сказали они мне, -- и тогда уж судите.

Я последовал их совету, и увиденное глубоко взволновало меня. Я разглядел в Джимми глубину и внимание, к которым до сих пор считал его неспособным. На моих глазах он опустился на колени, принял святые дары, и у меня не возникло ни малейшего сомнения в полноте и подлинности причастия, в совершенном согласии его духа с духом мессы. Он причащался тихо и истово, в благодатном спокойствии и глубокой сосредоточенности, полностью поглощенный и захваченный чувством. В тот момент не было и не могло быть никакого беспамятства, никакого синдрома Корсакова, -- Джимми вышел из-под власти испорченного физиологического механизма, избавился от бессмысленных сигналов и полустертых следов памяти, и всем своим существом отдался действию, в котором чувство и смысл сливались в цельном, органическом и неразрывном единстве.

Я видел, что Джимми нашел себя и установил связь с реальностью в полноте духовного внимания и акта веры. Наши сестры не ошибались -- здесь он обретал душу.
<...>

Смерть всегда приходит незаметно…
Можно быть готовым ко всему…
Знать, что за весной приходит лето…
Об одном не скажешь никому:
как теряешь веру, веру в счастье,
веру в справедливость и добро —
трудно верить в жизни вечный праздник,
если рядом те, кто любит кровь…
Втаптывая в грязь свободу слова,
зашивая правды нервный рот,
мы сейчас ко лжи любой готовы
и к тому, что кто-то да умрет
за способность мыслить нелинейно,
не хранить за пазухой ножи,
никогда не преклонять колени,
не умея по-другому жить.
Сети нераскрытых преступлений
накрывают саваном миры
и убитых журналистов тени
до сих пор не вышли из игры.
Ангелы, спасите наши души…
Мы так непростительно слабЫ…
Ложь нас всех когда-нибудь задушит…
Вот такая несмешная быль…
Смерть всегда приходит незаметно…
Мы привыкли ближних хоронить.
Звезды меркнут в дыме сигаретном…
Выживаем, разучившись жить…

http://www.novayagazeta.ru/news/1687926.html

Ты всегда будешь там, где ты есть.
Идеалом, прописанным в душе и сердце, навечно.
Точкой начала отсчета неповторимости,
Вершиной непостижимой привлекательности, красоты и нежности.
Проходят мимо годы и люди. Тело находит приют.
Но сознание гонится снова за далеким и невозможным.
Летит туда, где было так, как оно себе представляет идеальным:
Где каждое утро начинается с мысли о совершенстве, которое можно взять за руку,
Где каждый день – подарок,
Где мысли о том, что ты счастлив, толкают вперед разум
Ведь рядом – мир!
Мир, полный гармонии и любви.

Но он ушел, оставив за собой тонкую нить воспоминаний. Тонкую, но крепкую.
Идеальный состав для сохранения вечности,
Пока не утихнет сознание.
И на конце нити – твоя тень.
Хрупкая и нежная, но все так же вечная.
Назначенная кем-то свыше, указанная при рождении,
Случайно встреченная, так сложно собранная и так печально ушедшая.
Жаль не было инструкций как тебя хранить… А сам я не умел…
И вот я снова здесь. И ничего не изменилось.

Ночь, свеча, тишина и старая песня…

White dove
Fly with the wind
Take our hope under your wings
For the world to know
That hope will not die
Where the children cry

Всё, что не убивает нас, делает нас сильнее... всё, что не убивает нас, делает сильнее... всё, что не убивает... всё, что не уби.... всё, что не... всё, что...всё...

Если повторять очень быстро что-либо, а главное бесконечно, в это можно поверить. Если долго быть с человеком... очень долго, так что успеваешь к нему привыкнуть, начинаешь верить, что любишь его. Странно, почему-то иногда все срабатывает с точностью до наоборот... Когда привыкаешь к тому, кого любишь, можно просто об этом забыть...

Всё, что не убивает...

Можно целую вечность всматриваться в любимые глаза. Целовать дорогое лицо... Всё можно... но...

Как больно из остатков воспоминаний и фотографий, нарисованных собственным воображением, додумывать картинку и пришивать к ней лейбочку: мой любимый, моя мама! моя собака! мой дом! любимое место на глобусе! и сотни фотографий всплывают в памяти, и на каждой висит маленький оранжевый маячок. Чтобы не забыть, чтобы вспомнить, что это, кто это... И достаточно порыться в картотеке памяти и достать нужный фрагмент. Все легко и просто! Брось запрос!

... делает нас сильнее...

Я роюсь в тайниках памяти, перебираю фотографии и не вижу лиц. Они неживые. Просто застывшие образы. Изображения. Там нет жизни. Но хуже, когда в ответ на запрос память сконфуженно молчит. Ей нечего предложить. Она потеряла нужный файл.

Все, что не убивает нас, дела...

Можно плакать с дождем до утра, можно кричать и биться головой о стену. Все можно.

Но что в состоянии изменить сны? Кто может перешить ткань мира и перетасовать географические карты? Смех за спиной? Собственные слезы и нервы? Недоспанная ночь? Недодуманная мысль? Потерянная навсегда минута счастья испорчена дурацкими размышлениями о том, что не важно, не нужно? О том, что никогда не станет сутью и не убьет?

Начинаешь понимать: где-то потеряно самое важное, необходимое, драгоценное. И этого уже нельзя изменить...

....ет нас сильнее...

Если стать к стене, прижавшись всем телом, размазав все клеточки, мышцы и суть свою по синим обоям... все может стать уже не важным. Осмысленным и ненужным. Как уплывающие облака, как уходящие закаты, как улетевшие навсегда птицы и позабытые мечты. Главное держать осанку. Никогда не сбиваться, ни на что не обращать внимания, обрасти глубоким панцирем, и осанка останется навсегда. Царская. Неизменная...

Потому, что...

... все, что не убивает нас, делает...

Человек, пытающийся тебя развеселить, улыбка, подаренная ему в благодарность...

Что важно? Что нужно в этом мире? А что лишнее?

...нас сильнее...

Но самое ужасное – заряжать этим терпким, непонятным и липким чувством других людей. Страшно убивать счастье, радость, еще бог знает что теплое, светлое, доброе... Холодным словом, невидящим взглядом, острым углом и железобетонным локтем... чем угодно, ведь дело не в этом, просто я помню старую истину, глупую, бессмысленную, но правдивую...

Все, что...

не убивает нас...

делает

нас....

силь...

не...

е...

И хочется убежать...

Странно... Впервые за такое долгое время. Несмотря ни на что. На все, что было. На то, что есть.

Но ведь держалась. ДА!!! Убежала. НО ЗДЕСЬ. Была здесь... в этом мире. Можно ли уже вернуться? Может быть. Но хочу ли я этого?

Достаточно закрыть глаза на все, залезть в комп, отрыть старую добрую книгу, выпить, все, что угодно и убежать... зарыться...

И забыть к черту, что...

... все, что не убивает нас, делает нас сильнее...

Можно хотеть быть сильнее, а можно быть.

Кто знает? Тот, кто верит, кто может...

Кто помнит зачем?

Кто...?

Кто?

Но это все слабость! И просто нужно до чертиков, до ступора в мозгах, до одеревеневшего языка повторять дурацкую, непонятную и неведомо кем придуманную фразу: Все что...

Как молитву, как мантру, заклинание, и бог знает, что еще...

Чтобы рано или поздно начала доходить истина: Ты еще жив...

А может, просто пытаешься убедить себя, что жив? Но...

Все,что не убивает нас, делает нас сильнее!

  Конечно всегда наступают времена перемен , и я выбрасываю или раздаю  все ,  тянуще не туда. Поэтому  книг у меня осталось мало тоже. Конечно, я вечно прозеваю важный черновик , и гениальный Вильгельм Левик родился не 21-го, а 13-го января , но написано было так :

услышал эту песню... зацепило... послушайте и Вы...

Тридцать лет назад работал я вольнонаемным инженером на военном объекте под Николаевом. Жил в ведомственной гостинице рядом с работой. В комнате со мной жил мой коллега - Коля Косолапов. Молодой, лет 25, умный, интересный человек. Помню его круглое лицо и длинные рыжие усы.

Пошли мы как-то с ним в магазин,чтобы что-то купить на ужин.Я окинул взглядом полки в магазине и говорю: "Давай купим халву". Коля в упор посмотрел на меня и говорит: "Мы что, фраера? "Я отвел глаза в сторону и смутившись ответил: "Нет. Не фраера". "Тогда давай купим пива" - говорит Коля.

Вскоре я оттуда уехал, а после моего отъезда буквально через несколько месяцев Коля умер. Остались дети (кажется двое), жена. Расказали мне потом, что вскрытие установило, что у Коли сердце было дряхлое, как у старика. Он не мог жить дальше с таким сердцем.Нет его, но оставил о себе память своей мудростью.

Живем мы очень скромно - пенсионеры. Бывает, в магазине Нина говорит: "Давай купим..." А я в ответ: "Мы что, фраера?"

Никаких излишеств, на жизнь, на самое необходимое еле хватает. Вспоминаются слова Высоцкого: "У них денег - куры не клюют, а у нас на водку не хватает!"

Елена Биттнер, 01 ноября 2011

Быстро летит время… Наша планета совершила еще один полет вокруг солнца, но уже без СВЕТланы… 



13 ноября 2011 года исполняется первая годовщина смерти светлого человека Светланы Васильевны Левашовой. Трудно возвращаться даже мыслями в тот трагический осенний день, когда сердце Светланы было остановлено, и её чистая душа покинула наш мир. Поэтому, испытывая даже через год в душе боль утраты, печаль разлуки и остроту огромной потери, остаётся недоумение, как же могли некоторые люди-человеки устроить настоящую вакханалию и пляски на костях сразу после гибели этой талантливой и прекрасной женщины???

[ Читать дальше ]