Быков: Что делать Северной Корее?
Известна сделалась причина
(хотя из зарубежных пресс)
той странной хвори Ким Чен Ына,
из-за которой он исчез.
Корейский лидер, к сожаленью,
от многих доблестей устав,
ужасно склонен к ожиренью
и повредил себе сустав.
Тридцатый год героем прожит,
но он настолько бурно жил,
что с сентября ходить не может.
Ходить ему мешает жир.
Порвал он пару сухожилий,
смутив корейские умы.
Его в больницу положили
и не отпустят до зимы.
Еще вчера писала пресса —
поскольку слухам нет конца, —
что он набрал побольше веса,
чтоб стать похожим на отца,
и политологи о том же
писали, сдвинувшись вконец,
но он уже гораздо толще,
чем в те же годы был отец.
Сегодня кончилось вилянье.
Известно стало, как ни жаль,
что это страшное влиянье
такого сыра — "Эмменталь".
Ужасный случай, я считаю,
и плана западного часть!
Ын пристрастился к "Эмменталю",
еще в Швейцарии учась.
Продукт швейцарских сыроварен,
тугих коров и полных рук, —
он тем особенно коварен,
что привыкаешь как-то вдруг.
Проходят дни, в глазах мелькая, —
но обжигает, как огнем:
не можешь жить без "Эмменталя"!
Все время думаешь о нем!
Когда вернулся он из Берна
в Пхеньян, в уютный свой домок, —
ему настолько было скверно,
что он на рис смотреть не мог.
Он вел народ зимой и летом
в коммунистическую даль,
а из Швейцарии при этом
все время слали "Эмменталь"
в его секретную обитель.
На всю Корею Ким Чен Ын —
его единственный любитель,
поскольку ест его один.
Борец, страдалец за идею,
печальный символ здешних мест —
он ест один за всю Корею,
а больше там никто не ест.
Он правит ядерной державой —
друзьям на страх, врагам на смех, —
и этой западной отравой
один питается за всех.
Его стремления не праздны.
Распространяясь в ширину,
он принимает все соблазны
один за нищую страну —
чтоб Запад сырно-шоколадный
не съел Корею изнутри.
Возьми портрет его парадный
и в тихом ужасе смотри,
насколько тесно занят холст им.
Страдалец — ясно и ежу.
Не мне ли знать, как трудно толстым?!
(Но я пока еще хожу.
Насколько легче мне, еврею,
частушкописцу, хохмачу:
он жрет, герой, за всю Корею —
а я тогда, когда хочу!)
Теперь-то, мирные народы,
вам станет ясно, почему
у вас забрали все свободы,
и экспортную ветчину,
и избирательное право,
и все попутные права —
и вы коряво и гнусаво живете,
как растет трава?
Терпите все в покорстве долгом —
державный бред, бесплатный труд,
а у кого остался доллар —
потом и доллар отберут.
Конечно, взгляды ваши разны,
но все вы тут — бессильный класс;
и все затем, чтобы соблазны
пришли не к вам, не через вас!
Чтоб вам не выпало несчастья —
ведь вы безвольны испокон, —
все на себя взяло начальство:
свободу, недра и закон.
Содвинем праздничные чаши
за старину, за ширину!
Тут все права сложились наши
в их вседозволенность одну;
все наши углеводороды,
а также золото, и сталь,
и перспективы, и свободы —
они едят, как "Эмменталь".
Теперь, исправно подъедая
потенциал родных долин,
они уже без "Эмменталя"
не могут жить, как Ким Чен Ын,
и чтоб народ не задымился,
богатство праздно истребя, —
они тяжелый грех мздоимства
опять же взяли на себя,
чтоб мы очистились скорее,
по их заветам ключевым…
Что делать Северной Корее?
Ей ждать, что лопнет Ким Чен Ын:
не стану снисходить к деталям,
приметы времени — пустяк,
но кто отравлен "Эмменталем",
тот неизбежно кончит так.
И если б вы меня спросили —
скажу: попался Ким Чен Ын.
А что нам делать тут, в России?
Примерно то же, что и ым.
Госпіталь. Все біле навкруги.
Стіни пахнуть крейдою сирою.
Ми потроху набираємося сил,
Починаєм згадувати «волю».
Ось обід, і сердобольна медсестра
Друзів ще годує з ложки.
Я сиджу спиною до вікна,
Крапельки борщу на ковдрі трошки.
Осліпшого танкіста заздрість мучить,
Він згадує: вже двадцять днів сліпий.
Про подругу свою весь час канючить,
Відправить смс-ку просить їй.
Я відмовляюсь – слів, кажу, не знаю,
А він кричить: «Я дам слова, пиши!»
І диктувать почав: «Тебе я не кохаю,
Вважай, що я убитий, і не жди.»
Слухняно я на кнопки натискаю,
По правді жити будь-кого навчу.
Тому пишу: «Рідненька, я кохаю,
Чекай, я скоро в гості прилечу.
Луганськ – це рай. Про банди – то пусте.
Ну хай не рай – курортний Моршин – точно.
До речі, як ти дивишся на те,
Якби зненацька я осліпнув трошки?
Служба легка, тут днями в покер грають.
Я тут побився з хлопцями з Одеси.
Хочеш – приїдь, від скуки помираю» -
І госпіталя дав адресу.
Три дні затишшя, телефон мовчав.
Танкіст лежав, згорнувшись у клубочок.
Стіну незрячими очима все вивчав.
Вже не чекав нікого і нічого.
Та раптом скочив, нашорошив вуха.
І до вікна підбіг – усмішка на вустах.
І хоча ми не чули ще ні звука,
Голос коханої не сплутаєш ніяк!
Відмітили весілля тої ж днини –
Вояк боявся наречену відпустить.
Пробачення просив (неначе без причини).
А одне око все ж вдалося зберегти.
І я там був, я був героєм свята.
Допомагав товаришам не раз.
Тепер мене просила вся палата:
«Пиши!» Їх міг образить мій відказ.
«Пиши» - просили всі благально.
Ви вмієте самі, не зможу я.
«Ти зможеш! Слів не знаю я печальних.»
Я дам слова, а ти – люби життя!
19.07.2014
Надія Калина.
Ти сидиш у теплій кімнаті,
п`єш гарячий індійський чай.
Десь на Сході гинуть солдати,
матерів огортає печаль.
Ти сумуєш, звичайно, потрібно,
в цьому плані ми всі як один.
Ти не з гордістю, а з стабільністю
хочеш нових найвищих вершин.
Адідаси, найки і рібоки,
У дівчат там подібне щось.
Схаменіться, будьте ж ви гідними.
Українці ми чи здалось?
Тої тихої, пізньої осені,
коли ми піднялися з колін,
закричали всі разом:"Досить з нас!
Добивали, та не змогли!"
Та зима, що змінила кожного
І забрала десятки життів,
нас зробила непереможними,
більш немає над нами катів.
Ця весна, що забрала майбутнє,
вбила нашу надію на щастя...
Зглянулась, і ми стали могутніми,
тепер нас, українців, бояться!
Але це ще не все, ще літо,
мудрий липень своїм пером
пише дітям історію світу
і пускає над тихим Дніпром.
А ця осінь, вже мрії розбиті,
не потрібно вставати з колін.
Я молюся, молюся щомиті
За солдатів та їх матерів.
Автор: Юра Кузьмич
