Украинская политика - явление динамичное. Она полна сюрпризов, ярких персонажей, запоминающихся событий. Иногда в ней даже просматривается увлекательный сюжет. Не хватает лишь романтизма, время которого в Украине ушло с фактическим развалом Народного Руха. Лишь в 2004-м на Майдане романтизм напомнил о себе. Напомнил затем, чтобы вновь уйти в небытие через полгода - исчезли обязательные атрибуты этого явления: харизма лидеров, фантастичность идей, гиперболизация образов и т.д. И вот спустя некоторое время романтизм в украинскую политику возвращается снова, так как в жизнь государства врывается столь романтизированный историей и временем образ - "политический заключенный".
Не так давно, всего каких-то 40-50 лет назад ни один уважающий себя общественный деятель не смел называться прогрессивно мыслящим человеком, демократом или же просто личностью, если его биография была лишена фактов общения со следователями или даже с надзирателями - в "местах не столь отдаленных". По политическим соображениям, естественно. Следовательно, "политзаключенный" - историческое явление, причем явление настолько близкое постсоветскому обществу, что заслуживает того, чтобы о нем вспомнить в преддверии Нового года, встречать который некоторые украинские политики будут именно в этом качестве.
Для начала следует задаться вопросом, почему их сегодня можно называть именно "политзаключенными"? Корректно ли использование этого термина? Корректно, так как открытие уголовных дел исключительно в отношении оппонентов действующей власти называется политическим преследованием. И неважно, виновны ли Юрий Луценко, Евгений Корнейчук, Виктор Бондарь или Георгий Филипчук в инкриминированных им преступлениях. Важно то, что их начали преследовать. И едва ли стоит тешить себя мыслью о том, что формулировка обвинения в адрес того же Ю. Луценко не звучит "за критику режима" или "за сотрудничество с Юлией Тимошенко во время президентских выборов". Суть дела от этого не меняется.
Если мы говорим, что "политзаключенный" - это новая черта современной украинской политики, то следует предположить, каким образом это повлияет на общественное сознание и как может повлиять на дальнейшее развитие страны.
Во-первых, при наличии в государстве политических заключенных власть выглядит сильнее. Менее демократично, жестче, но сильнее. Сила - основной атрибут любой власти. И, следовательно, политические преследования, как бы о них ни отзывались журналисты, правозащитники или даже западное сообщество, выглядят "дополнительным мускулом" на теле государственной власти. Именно первобытным признанием абсолютного права сильного сегодня можно объяснить то, что среди простых украинцев довольно много сторонников проверок, допросов и арестов представителей предыдущей власти.
Во-вторых, и это лишь дополняет первый пункт, образ гонимого за идею - самый романтический и привлекательный, как в литературе, так и в политике. Оказавшийся за решеткой политик мгновенно воспринимается многими (сознательно или подсознательно), минимум как Луис Корвалан, окруженный солдатами Пиночета, максимум как Че Гевара - это уж кто на кого тянет по поступкам или обаянию. В любом случае, "политзаключенный" - это романтика, причем романтика, которая обязательно оживит в последнее время апатичное отношение украинцев к поднадоевшей политике и политикам.
В-третьих, появление в государстве своеобразного "социального института политзаключенных" не только визуально делает власть грозной и сильной, но и вполне реально держит в тонусе всю вертикаль власти - от Премьер-министра до председателя райгосадминистрации. Чиновники всех уровней понимают, что в случае "выпадения из гнезда", с легкостью могут занять соседствующее с камерой того или иного оппозиционера помещение, а повод в случае с бюрократами найдется всегда или почти всегда. С точки зрения либеральной демократии, страх - не самый лучший метод для тимбилдинга в команде власти. Но с другой стороны, опыт организационного символа украинской демократии - "Нашей Украины" - показал, что порой целесообразнее применить силу, чем многозначительно наблюдать, как вчерашние единомышленники делятся на мелкие, но гордые партии, умножая на ноль все достижения Майдана.
И, наконец, в-четвертых, нынешние и будущие события в Украине, связанные с арестами оппонентов власти, нельзя, как это часто принято, сравнивать с подобными фактами в России (дело Ходорковского) или Беларуси. В отличие от среднестатистического россиянина или белоруса, украинец способен одновременно уважать власть за проявленную силу и жалеть оппозиционера за его тяжкую судьбу. Причем эти два чувства способны уживаться в украинце одновременно, формируя то, что принято называть менталитетом.
Сердцем и разумом украинского избирателя вряд ли в ближайшее время всецело завладеет прагматизм власти или романтизм оппозиции. И те и другие должны ежедневно доказывать свою состоятельность, так что говорить, к примеру, о том, что "бело-синие" пришли всерьез и навсегда не стоит. Как и не стоит утверждать, что массовые аресты оппозиции приведут к резкому скачку популярности Тимошенко или Луценко в народе. На этом поле возможны лишь временные, локальные победы.
В любом случае, негласные правила игры в украинской политике откорректированы - теперь в них есть пункт "политические преследования" и подпункт "политзаключенные". И если 1990-е годы принято называть временем уголовной романтики, то наступившие времена имеют все шансы пройти под знаком политической уголовной романтики.
http://news.liga.net/articles/NA100460.html
