хочу сюди!
 

Ліда

50 років, водолій, познайомиться з хлопцем у віці 46-56 років

Замітки з міткою «литература»

Весна, пора , девченки , на охоту ;)

У французов есть поговорка: «Женщина выбирает мужчину, который потом выберет ее».

Получить желаемое можно, только выбирая самой, в противном случае рискуешь оказаться разочарованной.

 

Главное – стать для мужчин тем светом, на который бы они слетались, как мотыльки. Если хоть один нормальный и свободный мотылек начнет ломиться на ваш свет, тут же подпалите ему крылышки, чтобы он уже никуда не улетел.

 

Самое удачное время для охоты – это весна. Весной все пробуждаются от зимней спячки, чувства обостряются… В эту пору противоположный пол расслаблен и покладист. Да и у нас масса романтических эмоций – хочется ввязываться в различные авантюры, не заботясь о последствиях. На деревьях появляются листочки, воробьи радостно чирикают в лужицах талого снега, а наш взгляд, манящий и призывный, задерживается на интересных мужчинах.

Во время охоты помни – современный самец крайне пуглив и недоверчив. Поэтому никогда не стоит забывать о хорошей приманке; например, можно использовать презрение к деньгам или игру в глупую женщину. Мужчин подавляет женский интеллект, и они обходят стороной женщин, которые ищут деньги. Все до единого хотят, чтобы их любили за душу. Преимущество умных женщин в том, что они всегда смогут изобразить дуру, а вот дура никогда не сможет изобразить умную женщину. Мужикам нравятся пустышки, бегающие между спальней и кухней. Умниц они боятся. Ведь такая всегда может обдурить, прикарманить бизнес, увести из-под носа деньги.

Так что для отлова нормального мужика важно выбрать рыбное место и правильную наживку. Необходимо знать все особенности поклевки и уметь делать подсечку. Уж если заполучить трофей, то вцепиться в него зубами и никому не отдавать. Пословица: «На безрыбье и рак рыба» не принимается. Альфонс или неудачник никогда не сопротивляется, а просто горит желанием быть кем-нибудь пойманным. Ловелас заглотит червячка, но после безуспешных попыток вытащить добычу на берег соскочит и уплывет. Бизнесмен может клюнуть, а может и нет. Все зависит от того, насколько доходно его дело. Крупные бизнесмены клюют очень вяло, разве что бросить приманку прямо ему под нос. При этом он будет очень долго и недоверчиво присматриваться. Есть риск спугнуть его в любой момент – в женщине он видит охотницу за чужим имуществом.

Одно неверно сказанное слово или поступок, и он тут же срывается с крючка. Главное, не делать никаких резких движений, дождаться, когда он перестанет трепыхаться, и тут аккуратненько его оглушить.

В общем, ловить нужно по не по принципу: «Ловись, мужик, большой и маленький…», а по принципу: «Ловись только самый крупный, с икрой, а пескари пусть плывут мимо». 

ТАК ЧТО : УДАЧНОЙ ОХОТЫ,  ДЕВЧЕНКИ !!! smile

 

(Шилова Юлия Витальевна
Душевный стриптиз, или Вот бы мне такого мужа )

Пэрлы наших детей! (цитаты из сочинений)

* Умер М.Ю. Лермонтов на Кавказе, но любил он его не поэтому!

* Плюшкин навали у себя в углу целую кучу и каждый день туда подкладывал.

* Ленский вышел на дуэль в панталонах. Они разошлись и раздался выстрел.

* Дантес не стоил выеденного яйца Пушкина.

* У Онегина было тяжело внутри, и он пришел к Татьяне облегчиться.

* Дубровский имел сношения с Машей через дупло старого дуба.

*Он обманным путем завел девушек к себе домой и совершил половое сношение с обоями.

* Лермонтов родился у бабушки в деревне, когда его родители жили в Петербурге.

* Чацкий вышел через задний проход и подпёрнул дверь палкой.

* Герасим налил Муме щей.

* Так как Печорин – человек лишний, то и писать о нем – лишняя трета времени.

* Первые успехи Пьера Безухова в любви были плохие – он сразу женился.

* Отец Чацкого умер в детстве.

* Хлестаков сел в бричку и крикнул: «Гони, голубчик, в аэропорт!»

* Пьер был светский человек и поэтому мочился духами.

* Вдруг Герман услышал скрип рессор. Это была старая княгиня.

*Шелковистые белокурые локоны выбивались из под её кружевного фартука.

* У Ростовых было три дочери: Наташа, Соня и Николай.

* Из всех женских прелестей у Марии Болконской были только глаза.

* Анна сошлась с Вронским совсем новым, неприемлемым для страны способом.

* Тарас сел на коня. Конь согнулся, а потом засмеялся.

* Денис Давыдов повернулся к женщинам задом и выстрелил два раза.

* Такие девушки как Ольга, уже давно надоели Онегину, да и Пушкину тоже.

* Князю Олегу предсказали, что он умрет от змеи, которая вылезет из его черепа.

* Пушкин вращался в высшем свете и вращал там свою жену.

* Печорин похитил Бэлу в порыве чувств и хотел через ее любовь приблизиться к народу. Но ему это не удалось. Не удалось это ему и с Максимом Максимычем.

* На поле брани были слышны стоны и крики мертвецов.

* Лев Толстой родился в 1828 году среди леса на ясной поляне.

* Базаров умер молодым человеком и сбыча его мечт не произошла.

* Пугачов помогал Гриневу не только в работе, но и в любви к Маше.

* Базаров любил препарировать лягушек и помещицу Одинцову.

* Сыновья приехали к Тарасу и стали с ним знакомиться.

* Чичиков ехал в карете с поднятым задом.

* По дороге в Богучарово Андрей Болконский, как старый дуб, расцвел и зазеленел.

Толстой и Марью Волконскую сделал матерью, и в этом его заслуга.

* Герасим бросил Татьяну и связался с Муму.

* Грушницкий тщательно целил в лоб, пуля оцарапала колено.

* Поэты XIX века были легкоранимыми людьми: их часто убивали на на дуэлях.

* Толстой несколько раз переделывал «Воину и мир», чтобы нам было легче ее изучать.

* Катерина бросилась в реку по личному делу.

* Когда бомбы стали разрываться в гуще солдат, Пьеру неожиданно открылся внутренний мир простых русских людей.

* Сначала Татьяна горячо любила Онегина, а он её в глаза не видел.  Но когда она похолодела, Евгений решил начать все снова. Было поздно. Костёр замерз и угли закоченели.

* Увидев Бориса , в Катерине всё порвалось.

* Мне нравится, что с таким талантом Пушкин не побоялся стать народным поэтом.

Диверсант

Итак, коллеги, сообщество есть, хотя и не большое, но читающих людей здесь хватает - а значит поглядим что и как.

Делюсь своими впечатлениями по поводу читаемой нынче книги. А. Азольский "Диверсант".

Вы наверное удивитесь выбору - в прошлый раз я расказывал о "Пилоте" Руделя - мол чего это он все про войну да про войну. А ларчик просто открывался - как-то в древние времена снимал я квартиру, единственной достопримечательностью которой было три книжных шкафа набитых военными мемуарами. Вот и подсел.

Теперь о "Диверсанте" - книга скорее художественная, но реалистичность некоторых деталей и откровенность меня порой поражает. Чего стоит только сцена прифронтовых танцев в школе и описание первого сексуального опыта мальчишки-диверсанта, в которым он сравнивает его с затяжным прыжком над территорией врага, причем эякуляция - это открытие парашюта, одновременно спасительное и прерывающее наслаждение от чувства полета. Особенно меня тронула его любовь к Этери, которую он пронес через всю войну, а также мелодия "манана", которую я лично хотел бы услышать.

Кто любит подобную литературу - рекомендую.

Пробный камень

Пробный камень — об обстоятельствах, событии, поступке и т. п.,
позволяющих обнаружить свойства, качества кого -, чего - либо.

— Ведь женитьба дело важное, пробный камень всего человека.
     Тургенев, Гамлет Щигровского уезда.

 Нынешняя власть много лучше прежней, но с кем она, с нами ли?
 Пробный камень тут - прогрессивный налог на доходы,
предотвращающий  безмерное обогащение отдельных лиц.
  Есть он - власть с народом, нет его - с олигархами. 
 
   В утешение прочтите вот этот прекрасный рассказ
   

АНТОЛОГИЯ современной мировой прозы!!! Я В АУТЕ!!!

Привожу лишь некоторые цитаты из европейских романов, которые чисто по недоразумению не переведены на понятный нам всем русский язык. Все комментарии - в процессе получения вашей реакции.

"Я схватил Отто за руку и притянул к себе. На мгновение могло показаться, что я хотел приласкать его, этого блядуна... Вместо этого я заставил его согнуться и уложил вниз лицом к себе на колени. Да, ему это безумно нравилось, когда его, как маленького, укладывали на колено и выбивали пыль из штанишек, но сейчас этот номер не пройдет...

Хотел я этого или нет – анонимная картина то напрягающихся, то расслабляющихся ягодичек в красных бархатных брюках, не дополненная лицом Отто и звуком его голоса, унесла мое воображение далеко, очень далеко, к недосягаемому телу... недостижимому лицу... к голосу, который неисчислимое количество раз слышался мне в грезах... юношеский голос... голос Матросика... Когда-нибудь он, Матросик, а не этот музыкальный голубец... будет ли когда-нибудь его тельце, вот так, лежать у меня на коленях?.. Да, буде сие угодно Господу, но на это был один шанс из сотни, из тысячи... Нет, разве это может когда-нибудь случиться?.. Он сам ляжет ко мне на колени, Матросик, в этих самых красных брюках, ведь они принадлежат ему... И я не стану его бить, нет, никогда... Ну да, немного, ласкаючись, в шутку, и пощекотать чуть-чуть, но больше ничего, только гладить его божественную морскую попку... И он заголится передо мной, по собственной воле, так что я смогу гладить его покрытую пушком обнаженную кожу, везде... и там, где его избивали дома... Да, избивали... но чья, чья была в том вина?"

ГЕРАРД РЕВЕ "МАТЬ И СЫН"

Мои зубы вонзились в нее еще глубже. Медленно кусая, разрывая и вспарывая груди, я покрывал эти бледные полушария синими кровоподтеками. Затем перешел к подмышкам, вгрызаясь зубами в волосатую плоть, а потом к животу – гладкому теплому холму, который кромсал до крови. Я покрыл укусами ее бедра и икры, ягодицы и поясницу и, наконец, приготовился к самому лакомому блюду.

Ее ноги широко раздвинулись, а колени подтянулись, раскрыв передо мной хитросплетение чресл. Я прижался лицом к ее лону и принялся остервенело есть, сжимая в зубах кусочки раскаленного мяса и глодая его, так что она завизжала. Мои руки грубо и страстно хватали песок, гальку и разбитые ракушки, валявшиеся вокруг, и, набирая целые пригоршни, я втирал их ей в тело и липкие чресла, засовывая в широкий влажный канал, а потом заталкивая эти обломки ниже – в тугой проход ануса.

Какой-то уродливый мужчина начал изо всей силы хлестать ее по пизде. Плетка рассекала ее, Карла визжала и ликовала – казалось, будто над ее чреслами курится пар. Мужчина набросился на нее и загнал свой колоссальный елдак, не обращая внимания на кровоподтеки. Остальные начали топтаться по этой паре. Подошла невысокая женщина, села Карле на лицо и оставила у нее на губах маленькую какашку.

АЛЬФРЕД ЧЕСТЕР "Колесница плоти"

И вот субъект или, точнее, объект: лицо смущает своим отсутствием, раздавленное под бледной маской капиллярной кожи, которую еще окаймляют несколько прядей и которую надвинули до самого подбородка, как у гладколицего Мудзины из японских сказок. Можно было бы долго рассуждать о внешнем виде плоти, одновременно дряблой и мраморной, странно плотной и застывшей, словно замерзшее сало; можно было бы обсудить водянистый эпидермис, обтягивающий кисти тяжелыми складками, а также описать синие пятна, разукрасившие ступни и нижнюю часть голеней, – типичные стигматы смертельного застоя. Непрозрачность этой покойницы. И безысходную бедность, вместе с чем-то пошлым, смехотворным. Головной мозг – серое изваяние, гладкое и чрезмерно вычурное, наподобие некоторых китайских стеатитов, – плавает в эмалированном ведре с формалином. Стоит отпилить и опорожнить черепную коробку, и она становится просто коробкой, немного влажным, розоватым сосудом. Именно там обретались мысли, иллюзии, желания – в затхлом зловонии газов, в этой тайной комнате развертывался фильм о жизни субъекта-объекта, лежащего на фаянсовом столе. Грудная клетка опорожнена, но мало что видно, если не считать какого-то распахнутого бурдюка, расширенной щели, шутливой копии безжизненной вульвы, открытой по ошибке и зияющей после смерти под распухшим, почти лысым лобком, малые срамные губы, забытые в выпотрошенном животе, синхронное ослабление двух вертикальных, дурацких пастей. Venus lipitinae, ядовитая, кишащая птомаинами, демонстрирует свою анатомию. Грудная и брюшинная полости набиты древесными опилками, – от какого дерева, из какого леса? – которые впитали розовую кровь, гематическое пойло заключительных стадий. Опилки образуют ковер из лепестков шиповника, мех цвета розового дерева, древесные опилки, что опились розовой кровью. Анатом в желтых перчатках такого же оттенка, как пластмассовая манжета на трупе, разрезает легкие на тонкие пластинки в поисках метастазов, попутно бормоча сведения, которые студентка записывает на желтом же бланке, однако на сей раз он шафраново-желтый, цвета савана.

ГАБРИЭЛЬ ВИТКОП "Каждый день - падающее дерево!"


5%, 1 голос

11%, 2 голоси

5%, 1 голос

79%, 15 голосів

0%, 0 голосів
Авторизуйтеся, щоб проголосувати.

Капля желчи (2-я).Чаплин против Набокова и Маркеса...

В начале скажем так ,отправная точка данной темы - собственно сама новость... Председатель Синодального отдела Московского патриархата по взаимоотношениям Церкви и общества Всеволод Чаплин предложил проверить на пропаганду педофилии произведений Владимира Набокова и Габриэля Гарсиа Маркеса. Об этом протоиерей заявил "Русской службе новостей".  По его мнению, следует серьезно изучить романы "Лолита" и "Сто лет одиночества"... ...и так дале. Ознакомиться с полным содержанием данной новости можно практически на любом российском новостном (и не только) ресурсе. Теперь позволю немного отсебятины. Да! Прошу заметить я лишь высказываю (хотя и не без доли сарказма) свою точку зрения, и уж тем паче не претендую на то, что эта самая точка является истиной в последней инстанции... Итак... Можно до бесконечности спорить о моральных принципах, этических нормах как в искусстве целом так и в отдельных произведениях (той-же Набоковской "Лолите") в частности... Вопрос в другом... Является ли (бесспорно неоднозначная в этом плане) "Лолита" пропагандой педофилии? Ведь тогда можно задаться вопросом - являются ли (к примеру) "Одесские рассказы"

Бабеля пропагандой грабежа? "Мертвые души" или "12 стульев"- пропагандой мошенничества? "Преступление и наказание" - пропагандой убийства? Анна Каренина - пропагандой самоубийства, Моби Дик – пропагандой браконьерства… "Мастер и Маргарита" - пропагандой поклонения сатане... Наконец - Ветхий Завет - пропагандой массовых экзекуций? И так дале... А не замахнуться ли тогда господам из РПЦ на Уильяма нашего (так сказать) Шекспира? Сколько там лет было Джульетте?

И вот само собой возникает вопрос - а что дальше? Точнее даже - как? То-бишь по каким критериям сии пастыри будут оценивать что есть пропаганда, а что нет... Какие произведения соответствуют доктрине, а какие есть ересь? Я ведь не зря несколько выше озвучил список произведений к которым при желании придраться разумеется тоже можно. И список сей разумеется можно продолжать бесконечно долго...

Тем паче что определенный (увы горький) опыт уже есть. История с тем же (позапрошлогодним) запретом в ряде театров России "Сказа о попе и работнике его Балде" который по мнению клириков видите-ли порочил образ священнослужителя. Нападки на ряд других произведений. Склоки с Российской Академией Наук ведущие ученые которой, выступили против введения в школе "закона Божия"... И тому подобное...

И снова возникает вопрос - что дальше? Куда дальше предлагает вести общество Церковь призвание которой (если мне не изменяет память) быть неким духовным авангардом социума, нести мир и согласие и тэдэ, а не заниматься Бог знает чем...

Свеча горела

Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду
. — Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
 Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона.
 Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные.
 У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке.
 За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими
по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.

 — Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович.
 — Н-на дому. Вас интересует литература?
 — Интересует, — кивнул собеседник.
  — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.
      «Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.
 — Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он.
 — По договорённости. Когда бы вы хотели начать?
 — Я, собственно… — собеседник замялся.
 — Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович.
 — Если вам не понравится, то…
 — Давайте завтра, — решительно сказал Максим.
 — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
 — Устроит, — обрадовался Андрей Петрович.
 — Записывайте адрес.
— Говорите, я запомню.
     В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями.
— Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться?
Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права,
история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен.
Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете?
    Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались
кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил.

    Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их. Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы.

    За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы. В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак…
   
     Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.
«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду». Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.

     Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
 — Проходите, — засуетился Андрей Петрович.
 — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович.
— Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет.
А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.
— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям.
Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты…— Андрей Петрович махнул рукой.

 — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
 — Да, продолжайте, пожалуйста.
 — В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
    
     Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.
 — Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец.
 — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!

  — Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
 — У вас есть дети?
 — Да, — Максим замялся.
 — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать.
Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
 — Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо.
 — Научу. Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
 — Пастернак, — сказал он торжественно.
 — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…
 — Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
 — Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я,— Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты.
Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
     Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
 — Конечно, Максим, — сказал он.
 — Спасибо. Жду вас завтра.
 — Литература – это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате.
 — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты.
 Вот послушайте. Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть. — Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать. «Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин». Лермонтов «Мцыри». Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий…

     Максим слушал.
— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.
— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста. День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.
    Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн. Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков. Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый. Классика, беллетристика, фантастика, детектив. Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.

    Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
 — Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос. Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?
     
    Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу.
— Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.
— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.
— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу.
— Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.
— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри.
— С какой публикой?
— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович.
— О чём вы вообще говорите?
— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов.
— Новости посмотри, об этом повсюду трубят. Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей.

      Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами. «Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован….

     Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…». Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.
    
    Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота. Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил. Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.

     Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать.
 На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
   — Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
   — Что? — Андрей Петрович опешил.
   — Вы кто?
   — Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик.
   — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
  — От… От кого?! — От Макса, — упрямо повторил мальчик.
  — Он велел передать. Перед тем, как он… как его…
  — Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
 — Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.
 — Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик.
  — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить? Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
  — Боже мой, — сказал он.
  — Входите... Входите, дети.

             Майк Гелприн,  2011г.

 

Образование

При правильном подборе литературы в туалете можно получить неплохое образование 

Душевное лекарство


"Мне кажется:живу я в мире новом,
Когда один, в безмолвии суровом,
Забыв весь шум заботливого дня,
Недвижимый, сижу я близ огня
И летопись минувшего читаю..."
______________(И.С.Никитин)


"Общество книг обычно сравнивают с обществом друзей.
Но из дружеского круга неумолимая смерть то и дело вырвает самых
лучших и самых талантливых. С книгами все наоборот: река забвения
уносит легковесные и недостойные, но не прикасается к лучшим из них"
_____________________(Леббок)


"В моём шкафу теснится к тому том.
И каждый том на полке - словно дом...
Обложку-дверь откроешь второпях -
И ты вошел, и ты уже в гостях...
Как переулок - каждый книжный ряд.
А весь мой шкаф - чудесный Книгоград.
Когда ты будешь в этот город вхож -
Из Прошлого в Грядущее пройдешь..."
___________________(Д.Кугультинов)


"С какою жадностью,
Как плотно я приник
К стоцветным стеклам,
К окнам вещих книг,
И увидал сквозь них
Просторы и сияния,
Лучей и форм
Безвестных сочетания,
Услышал странные,
Родные имена...
И годы я стоял,
Безумный,у окна..."
_________(В.Я. Брюсов)


"Душевное лекарство"
(Надпись над входом в библиотеку Рамзеса ІІ)

Иоанна Хмелевская королева иронического детектива.

В Варшаве на 82-м году жизни скончалась знаменитая писательница Иоанна Хмелевская
Что сказала пани Иоанна

ВАРШАВА, 7 октября. /ИТАР-ТАСС / В Польше ушла из жизни знаменитая польская писательница Иоанна Хмелевская. Об этом в понедельник сообщило издательство, публиковавшее книги Хмелевской.

Автор таких ироничных детективов, как "Лесь", "Все красное", "Сокровища", "Клин клином" .

Ее такие смешные и добрые детективы мне очень нравятся. 

Вечная память.roserose.


Ее настоящее имя было Ирена Барбара Кюн (по мужу, в девичестве — Беккер). Получив архитектурное образование, она в какой-то момент поняла ошибочность собственного выбора: ее тянуло к перу. Первый роман, «Клин клином», вышел в 1964-м, а шесть лет спустя, уверившись в собственных силах и возможностях, она бросила работу. Литература стала единственной кормилицей Иоанны Хмелевской. Это был правильный выбор.

Наверное, по сию пору найдутся те, кто скептически хмыкнет от того, что Хмелевская и литература упоминаются в одной строке. Детектив вообще принято считать жанром легковесным и коммерческим, а уж что говорить о юмористическом детективе? Однако это была именно что литература — с умело придуманной интригой, детально выписанными характерами, с яркими и небанальными развязками — и с живой теплотой. В СССР книги Хмелевской окрестили детективом ироническим — и, надо сказать, это было точное определение. Классический огенриевский добрый юмор здесь уравновешивался явно критическим отношением сквозной героини — альтер-эго автора по имени Иоанна — к себе самой и к тому, что происходит вокруг нее. А происходили события самые невероятные и самые банальные одновременно, но из всех перипетий Иоанна и ее подруги выходили, что называется, изрядно пощипанными, но непобежденными.

Надо сказать, автор не слишком приукрашивала себя в собственных книгах — пани Кюн всегда отличалась экстравагантностью. Уже будучи женой и матерью, она терпеть не могла домашнего хозяйства, зато с удовольствием совершала дальние путешествия на мотоцикле. Объездила на автомобиле всю Европу и половину Азии, была заядлым игроком, бесстрашно отправлялась на заработки в достаточно дальние по масштабам социализма страны, безудержно курила и даже на встречах с читателями настаивала на присутствии пары бутылок пива на собственном столике.



http://izvestia.ru/news/558388