"...Если итожить, надо сказать просто: Украина сейчас опять стоит между Европой и Ордой. И выбирает, как всегда, Европу...."
Только СВОБОДНЫЙ человек может ценить СВОБОДУ другого!!!
Украинская революция, получившая знаковое имя «Евромайдан»,
имеет весьма глубокие исторические корни. Ее мотивы несводимы к чисто
экономическим факторам. Разумеется, сторонников евроинтеграции
привлекает европейский уровень жизни, и это нормально. Однако, как мне
видится, людским миллионом, вышедшим на улицы Киева, движет не столько
прагматика, сколько идеализм: стремление к свободе, к человеческому
и гражданскому достоинству, к вполне определенному цивилизационному
выбору. Евромайдан — это выбор не только украинского разума,
но и украинской души.
К этому выбору Украина шла очень давно.
Условно говоря, этот путь начал князь Даниил Галицкий, принявший
королевскую корону от Папы Римского, стремившийся к антиордынскому союзу
с Европой. В это же самое время Александр, получивший красивое прозвище
Невский, стремился к совсем иному союзу — как раз с Ордой. Кстати,
Невский-то и был настоящим прагматиком: опираясь на татар, он установил
свою диктатуру, заложив основы российской политической системы,
существующей и поныне. А Даниил Галицкий был идеалистом, остро ощущавшим
духовную связь с Европой. Рыцарем, проще говоря.
Выбор
Александра Невского предопределил нашу, российскую историю. На основе
этого выбора сложилась целая историософия, целая философия патриотизма,
суть которой — «особый путь». «Особый путь» — это значит не с Европой,
не с Западом, и не просто ВНЕ, а именно ПРОТИВ них. Александр Невский
и ордынский «железный занавес» нам, москалям, собственно, никакого иного
выбора и не отставили, кроме как стать азиатами. Единственной нашей
отдушиной и возможностью был Новгород (которому мы потом сами же голову
и свернули, поскольку, пройдя ордынскую школу, уже воспринимали его как
чужака). Собственно, в российской историографии есть два неприятных,
«крамольных» момента: Новгород и Украина. Новгород в меньшей степени,
поскольку память о нем успешно стерта из памяти народной, простите
за каламбур. Великий ганзейский Новгород усилиями государства
российского превращен в заурядный областной городишко. А вот с Украиной
было сложнее. Украине повезло — мы не могли до нее дотянуться. Она
находилась то в лоне Великого Княжества Литовского, то в лоне Речи
Посполитой. То есть в Европе. И поэтому сохранила не только
исконно-русские черты, но и приобрела многое, что нам, москалям,
и не снилось. Например, такое славное европейское изобретение, как
Магдебургское право, подразумевавшее, прежде всего, систему городского
самоуправления. Мало кто знает, что в Киеве оно просуществовало
до 1835 года.
Мало кто знает, что украинское козачество было
органичной социальной составляющей Речи Посполитой: Запорожская Сечь
получила свои бунчуки и клейноды (атрибуты власти) от короля Стефана
Батория, а в 1683 году запорожцы в составе армии короля Яна Собеского
участвовали в победоносной обороне Вены от турок, имевшей огромное
значение для судьбы Европы. Я это к тому, что Украина, в отличие
от Московии, находилась в контексте общеевропейской истории, принимая
в ней участие. Кстати, Богдан Хмельницкий, принадлежавший к шляхте,
с отрядом козаков участвовал в знаменитой осаде Дюнкерка и, возможно,
водил дружбу с мушкетерами. Бывал он и во многих других европейских
странах. Грубо говоря, Украина, в отличие от Московии, находилась
в эдакой «шенгенской зоне» общеевропейского культурно-исторического
пространства. Красноречивая деталь: запорожцы нередко именовали себя
«мальтийскими кавалерами», очевидно подразумевая, что они, как
и рыцари-мальтийцы, стоят на страже рубежей европейской ойкумены.
Между
прочим, на Переяславской раде козаки вели себя вполне по-шляхетски,
когда потребовали от московского царя ПРИСЯГУ в соблюдении козачьих
вольностей. Москали с их азиатскими представлениями о власти на такое,
конечно, не пошли. Именно поэтому четыре полка царю так и не присягнули,
в Киеве и некоторых других городах к присяге приводили насильно.
Но и после заключения «Переяславской рады» взаимоотношения Украины
с Москвой складывались непросто — вскоре дело дошло до смуты,
спровоцированной произволом царских властей и их попытками насадить
в Украине свои порядки, хорошо нам известные...
Вы только
представьте себе, как Хмельницкий — блестящий выпускник иезуитского
коллегиума (среди украинских православных не считалось зазорным учиться
в таких заведениях), пивший во Франции бургундское с мушкетерами —
воспринимал московских бояр, ведших с ним переговоры о «воссоединении».
Москва в его глазах была явно медвежий угол, психологически и культурно
чуждый, несмотря на православие. Сомнения, переходящие в раскаяние,
стали одолевать Хмельницкого почти сразу же после «воссоединения».
Именно он, а не Мазепа, стал первым искать союза со шведами: «Шведы —
народ правдивый, держат слово» (в отличие от москалей). Поступок Мазепы,
продиктованный тревогой за независимость Украины, находится строго
в историческом контексте и обусловлен логикой всех предыдущих событий.
Удивлять и ошарашивать он может лишь нас, москалей, воспитанных
на официозной имперской концепции истории. Нас вообще ошарашивает любое,
даже малейшее проявление украинской идентичности. «Мы один народ», —
это у нас произносят убежденно, как нечто само собой разумеющееся,
причем все, от сантехников до политологов. Мнением самих украинцев при
этом никто не интересуется, а если оно все-таки звучит, то в ответ
поднимается волна обиды, раздражения и негодования. «Братская любовь»
немедленно сменяется хищным желанием ввести в Киев танки или подленькими
планами раскола Украины надвое — на Западную и Восточную. Не прочь
московские «братья» и оттяпать Крым — под предлогом защиты
русскоязычных. В общем, цену нашим «братским» чувствам украинцы хорошо
знают. Характерный пример — Петр Первый, поначалу друживший с Мазепой,
вероятно, и выпивавший с ним. Но стоило гетману стать сознательным
украинцем — царь тут же устроил показательную резню в Батурине,
отыгравшись на мирном населении.
Два века — 18-й и 19-й —
Российская империя старалась подавить украинскую идентичность. Была
дважды стерта с лица земли Запорожская Сечь, упразднено гетманство.
Украину превращали в набор типовых губерний, в колонию «Малороссия».
Когда украинцы пытались что-то сказать, им затыкали рот. Пытались
по-столыпински русифицировать, чтобы, как говорится, вообще снять
проблему. Нет народа — нет проблемы. Но народ оставался. И при первом же
удобном историческом случае этот народ свое мнение высказал —
в 1917-1918 годах. После распада Российской империи Украина возродилась
как суверенное государство — Украинская народная республика. И это опять
очень не понравилось нам — причем независимо от цвета
военно-политического лагеря: и красным, и белым. Против Украины
с поразительным имперским единодушием воевали и те, и другие. За нее был
только Пилсудский. В конечном счете, Украина досталась красным
имперцам. Они ничего не забыли и ничего не простили. Они люто ненавидели
украинского крестьянина — «хозяйчика-националиста». Отсюда и геноцидный
Голодомор — он должен был в корне подорвать волю украинского народа,
сломить его. Отсюда и сталинская деукраинизация Кубани — нынешняя
российская, квасно-патриотическая Кубань уже почти не помнит, что
их деды и бабки говорили по-украински (не помнит она и о таком мощном
политическом креативе, как проект федерации Кубани, Дона и Украины,
существовавший в период гражданской войны). Отсюда же и советская
мобилизационная политика времен «ВОВ» в отношении Украины, ставшая,
по сути, продолжением геноцидного террора: в 1943-44 гг. необученных,
невооруженных людей в гражданской одежде, в возрасте от 15 до 45 лет
массами гнали в бой, дабы они «смыли вину перед Родиной и товарищем
Сталиным». В те годы символом украинской идентичности стала УПА,
боровшаяся на два фронта против двух тоталитарных империй. Напомню,
повстанческое сопротивление продолжалось в Украине до середины 50-х.
Ходили даже слухи о кремлевских планах массовой депортации
западноукраинской молодежи в Донбасс. О том, как спецотряды НКВД и МГБ,
переодетые в форму УПА, зверствовали в украинских селениях, создавая
«нужную обстановку», теперь хорошо известно...
Весь послевоенный
период, вплоть до перестройки, украинскую идентичность старались
не замечать. Точнее, с ней мирились, пока она не выходила за безобидный
гопачно-вышиванский, чисто этнографический формат, обозначенный властью
КПСС. Но при этом за Украиной очень пристально следили КГБ и лично тов.
Щербицкий, помня о так и не найденных бандеровских схронах. Придавленная
подсоветская Украина чем-то напоминала предшественника Щербицкого —
Петра Шелеста, который всю жизнь говорил по-русски, а перед самой
смертью, в бреду, вдруг снова заговорил на родном украинском.
Прорвало...
Однако в большой истории все вышло, слава богу,
наоборот. Когда Украина вновь заговорила на своем языке — на языке
суверенитета, при смерти была не она, а советская империя. Над ее трупом
взвился жовто-блакитный прапор, после чего пошел сложный процесс
преодоления колониального прошлого. Началось восстановление архитектуры
культурно-исторических смыслов — этим активно занимался Виктор Ющенко.
Вернулись имена Мазепы, Петлюры, Бандеры. По-новому зазвучали имена
Шевченко и Леси Украинки. И, что важно для нашей темы, возник
цивилизационный рефрен, звучавший на разных уровнях: «Мы — европейцы».
Ющенко пытался ввести Украину в НАТО, но это, увы, не удалось из-за
интриг Москвы и трусости некоторых европейских политиков. Сегодняшнее
стремление украинцев в ЕС — продолжение вектора интеграции в Запад. Это
не вступление в Европу, а ВОЗВРАЩЕНИЕ в нее, оплаченное огромными
историческими жертвами украинского народа. В данном случае нельзя
говорить без пафоса, уж извините. Если итожить, надо сказать просто:
Украина сейчас опять стоит между Европой и Ордой. И выбирает, как
всегда, Европу.
Может, глядя на бушующий революционный Киев, и мы, наконец, «убьем в себе москаля»?...
06.12.2013 г.