Відомий співак Андрій Макаревич один з перших висловив свій протест проти війни РФ проти України та окупації Криму, за що зараз його переслідують пропутінська кліка і рефівська бидлодь. Є ще люди серед культурних діячів РФ, які виступили проти війни, як режисер Ельдар Рязанов, актори Лілія Ахеджакова та Армен Джигарханян. Є й інші, що приєднались до "одобрямсу" війни і будь чого, що вчудить Пукін і його банда, зокрема такими є Михайло Боярський та Олег Табаков, ще інші лакузи від культури.

Пропоную тому будь-яким чином підтримати і популяризувати тих митців, які виступили проти війни і за Україну, як і піддавати остракізму всіх митців-мудаків, що в супереч своїй гуманітарній природі виступають за агресію і насилля.

Першим, кого я хочу підтримати – того, хто і був першим – Андрія Макаревича. Заходьте на сайти і слухайте, скачуйте, ставте плюси тощо. Давайте покажемо, що ми вміємо цінувати друзів. До справи!



http://www.moskva.fm/artist/%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80%D0%B5%D0%B9_%D0%BC%D0%B0%D0%BA%D0%B0%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87/song_0261998
починайте тут



http://kibergrad.com/?do=artist&name=907_andrey_makarevich
гарно скачувати музику АМ




Нужно поддержать Макара, на его личном сайте!
http://www.makar.info/index.php?m=3



От 20 марта 2014.
Друзья мои! В силу происходящего в стране и в мире, народ пришел в излишне нервное состояние. Лично мне и так хватает истерики в окружающем пространстве. Поэтому, извините меня, я посчитал разумным закрыть форум ровно до того момента, когда мы все немного успокоимся. Надеюсь, скоро. Как говорит Андрей Бильжо - держите себя в руках. А.М.
 По вопросам проведения концертов, пожалуйста, обращайтесь к Алексею Земцову по телефону +7 (916) 777-5025.
Песни, стихи и прочее Ваше творчество на сайте не публикуется и Андреем не рассматривается - к сожалению, он не располагает временем для этого.
 Спасибо за понимание!
 


ТЕПЕРЬ МОИ ЗАПИСИ МОЖНО СКАЧАТЬ ЗДЕСЬ
Абсолютно легально.
Можете выразить благодарность, если вы сочтете это нужным.
http://thankyou.ru/music/rock/andrei_makarevich



Легендарный российский музыкант Борис Гребенщиков сказал в интервью Русской службе Би-би-си, что за Андрея Макаревича необходимо заступаться.
http://www.bbc.co.uk/russian/multimedia/2014/04/140402_seva_bg_interview.shtml

Андрей Макаревич

Лидер «Машины времени» Андрей Макаревич в детстве был очень любознательным: в разные годы он мечтал быть водолазом, палеонтологом, герпетологом, заниматься подводным плаванием, кулинарией, путешествиями. Большинство этих желаний он осуществил, когда вырос, но главным его делом стала музыка. Это случилось после того, как он услышал группу The Beatles.
Еще в московской спецшколе №19 с углубленным изучением английского языка Макаревич создал группу Kids, которая впоследствии стала Time Machines, «Машинами времени» и наконец «Машиной времени». Пели по-английски, но затем Андрей не без удивления обнаружил, что у него прекрасно пишутся песни на русском языке. Это в те годы было настолько оригинально, что полуподпольная «Машина времени» быстро набрала популярность.
В 1970 году Андрей Макаревич по примеру отца поступил в Московский Архитектурный институт, из которого был отчислен в 1974 году в рамках компании по «очистке рядов советских студентов от волосатой нечисти» (кстати, кудрявый Макаревич в юности очень мучился от того, что у всех «битлов» волосы были прямыми, и пытался с помощью разных бесполезных ухищрений выпрямить свои). Андрей восстановился на вечернее отделение и устроился на работу в проектный институт «Гипротеатр». До 1979 года он совмещал музыкальные занятия с трудом на благу отечественной архитектуры, а потом уволился.
Главное его дело с этих пор – «Машина времени». Однако Андрей Вадимович успевал заниматься кучей побочных дел – как связанных с музыкой, так и нет.
В 1985 году он выпустил сольный акустический альбом «Песни под гитару» и снялся в фильме «Начни сначала» (в роли молодого музыканта; в ленте прозвучали несколько песен «Машины»).
В 1989 году состоялась первая выставка его графических работ, и с тех пор у Макаревича было более 50 персональных художественных выставок.
В 1992 году Андрей выпустил книгу рассказов о «Машине времени» «Все очень просто». За ней последовали «Сам овца», «Мужские напитки» и несколько других книг.
Вскоре он появился на телеэкранах не в качестве музыканта, а как ведущий кулинарной программы «Смак». С 1993 года телекомпания «Смак», основанная Макаревичем, выпускает более 15 телепрограмм, в том числе и о подводных съемках (еще одно увлечение Андрея). «Смак» - не только телепрограмма, но и продуктовый бизнес: под торговой маркой выпускаются пельмени, водка и другие продукты. Кроме того, у Макаревича есть магазин снаряжения для дайвинга и ресторанный бизнес.
Музыкальных проектов тоже хватает. В 2002 году Андрей основал «Оркестр креольского танго», с которым записывает и исполняет песни в приджазованных аранжировках: в репертуар входят как обработанные композиции «Машины», так и новые вещи. Еще ближе к джазу Макаревич стал в проекте «Джазовые трансформации», появившемся в 2009 году.
Все попытки Андрея дистанцироваться от политической жизни оказались обречены на провал. Он приветствовал крах коммунистической системы и защищал баррикады Белого дома в 1991 году, но затем был замечен в компаниях президентов Путина и Медведева и даже рассорился в интернете с пользователями, обвинившими его в продажности. К 50-летию Андрей Вадимович получил орден "За заслуги перед Отечеством" IV степени. В последние годы политизированность Макаревича опять резко выросла: он сочинил несколько острых песен («К нам в Холуёво приезжает Путин»), подписал письмо в защиту Ходорковского, а на президентских выборах-2012 стал доверенным лицом Михаила Прохорова.

В океанариуме Севастополя опровергли новости о переходе боевых дельфинов на сторону РФ В заведении остались только животные-терапевты 26 марта | 17:04

Сегодня во многих российских и украинских СМИ появилась информация, что "боевые дельфины и морские котики, содержащиеся в севастопольском Государственном океанариуме, перешли на службу ВМФ России". И, якобы, океанариум готовится к тренировкам по новым программам в интересах российского флота, для чего сотрудники этого учреждения даже "разрабатывают новые приборы для крымских боевых дельфинов и морских котиков".

Читайте также Крымские порты объединили в единое госпредприятие

Но, как удалось узнать "Вестям", в самом океанариуме ничего об этом не знают. "Мы ничего подобного никому не рассказывали и о программах, связанных с боевыми дельфинами или котиками, не знаем, — сообщили "Вестям" в приемной учреждения. — Тем более, что для военных целей морских животных мы уже много лет не готовим. У нас лишь несколько особей, которые помогают в реабилитационных программах дельфинотерапии для детей и взрослых. Может, эта информация исходит от руководства Черноморского флота, которому мы теперь подчинены?".

Однако пресс-служба ЧФ РФ также "открестилась" от информации, касающейся пресловутых боевых дельфинов. "Мы об таком слышим впервые, — рассказал "Вестям" начальник пресс-центра ЧФ РФ Вячеслав Трухачев. — Это учреждение почти погибло, когда пару месяцев назад Украина приняла решение о его расформировани. Информацию же о наличии боевых дельфинов нужно воспринимать с юмором".

Действительно, в начале февраля этого года работникам океанариума, находящимся тогда в подчинении Минобороны Украины, объявили: учреждение закрывается, сотрудники будут уволены. Причиной такой инициативы могло стать наличие "лакомых земельных участков", на которых находится учреждение (24 гектара в бухте Казачья и 39 — на мысе Фиолент).

Вместе с этим, Минобороны Украины объясняло расформирование учреждения "неэфективной деятельностью, имеющей признаки коррупции", а его начальник Александр Горбачов был отстранен от должности. Как сообщил "Вестям" источник в Минобороны Украины, минувшей зимой по итогам проверок океанариума, ущерб, причиненный действиями его руководства, оценили почти в пять миллионов гривен, в том числе: завышены цены на ремонт оборудования, которое не эксплуатировалось, начислены зарплаты несуществующим работникам, под видом научных исследований выращивались для продажи в магазинах и ресторанах креветки и устрицы. Кроме того, за четыре года численность животных снизилась: из 22-х особей осталось 15 (например, пять дельфинов были списаны с баланса как умершие и проданы в Турцию).

Что же касается настоящих боевых дельфинов, от них в Севастополе давно остались лишь воспоминания. "На Черноморском флоте в 80-х годах прошлого века дельфины из нашего океанариума охраняли вход в главную бухту Севастополя, среди них были и такие, которые могли устанавливать радиоуправляемые мины, — поделились с "Вестями" ветераны-севастопольцы, служившие прежде на флоте. — Любой подозрительный объект дельфины засекали и сразу передавали сигнал на центральный пульт. А офицер-оператор решал: приказать ли дельфинам вытолкнуть это "нечто" на поверхность, послать ли на перехват катер или уничтожить объект силами дельфинов".

Часть боевых животных просто не дожили до наших дней и умерли от старости, а часть, по неофициальной информации, была продана и вывезена зарубеж в Иран в конце 90-ых. Туда же уехал и бывший глава спецлаборатории океанариума.

Понад 6,5 тисячі військовослужбовців та членів їхніх сімей заявили про готовність бути евакуйованими з Криму. Про це на засіданні Ради заявив в. о. міністра оборони Ігор Тенюх.

«Понад 6,5 тисячі військовослужбовців та членів їхніх сімей, (з них – 4300 військовослужбовців та 2500 членів їхніх сімей) бажають продовжити службу в Збройних силах України, і хочуть бути евакуйованими з АРК», – заявив Тенюх.

У той час він сказав, що загальна чисельність військовослужбовців військових частин, дислокованих в АВК та місті Севастополь, складала 18 800 військовослужбовців.

«З них – військово-морських сил – 11900, повітряних – 2900. Решта військових частин – 4 тисячі», – зазначив  в.о. міністра оборони.

Тенюх повідомив, що для цього дислокації військовослужбовців створено штаб керівництва, розгорнута та розпочата робота трьох спільних операційних пунктів на основних магістральних шляхах із АРК: Армянськ – Херсон – с. Ставки, Армянськ – Нова Каховка – Старокостянтинівка, Чонгар – Старокостянтинівка –Чонгар.

Міноборони констатує, що близько 50% особового складу військовослужбовців Збройних сил України у Криму перейшли на бік російських військових. Про це на брифінгу сказав заступник начальника Головного командного центру Олександр Розмазнін.

Двоє громадян України, мешканці Севастополя, росіяни за національністю попросили політичного притулку у Польщі після анексії Криму Росією. Про це повідомляє прес-служба Держприкордонслужби України.

«У минулі вихідні в пункті пропуску «Шегині» на українсько-польському кордоні, до прикордонників звернулися двоє громадян України, росіяни за національністю, що проживали у Севастополі і мали на це підтверджуючі документи – внутрішні паспорти з пропискою. Вони попросили українських прикордонників посприяти в отриманні політичного притулку на території Республіки Польща. Усі дані на чоловіка та жінку 1981 та 1985 років народження прикордонники Львівського загону відразу надали польській стороні», - йдеться у повідомленні.

Шукачі притулку повідомили, що «не погодилися з агресією Росії, тому проти них були застосовані заходи морального та фізичного впливу», після цього їм довелося покинути місто, в якому вони народилися та проживали.

Також у прикордонному відомстві викрили брехню «нової влади» Криму, зокрема заяву «віце-прем’єр-мінстра» Рустама Теміргалієва, що на півострів «щоденно приїжджає майже 200 біженців з України».

«Державна прикордонна служба заявляє, що на даний час не зафіксовано випадків, коли б люди їхали в АР Крим з речами, великими групами чи сім’ями. Також не відмічаються й інші факти, які б вказували, що громадяни втікають у Крим, як біженці чи задля кращого життя», - наголосили у прикордонному відомстві.

Там нагадали, що ще недавно російські ЗМІ неодноразово подавали інформацію про масову втечу українців до Росії. Але для ілюстрації такої «втечі» вони використовували  відео з пункту пропуску «Шегині» на кордоні з Польщею.

«Називали цифри у понад 100 тисяч осіб. При цьому перетин кордону з Росією по ділянці Східного регіонального управління Держприкордонслужби у середньому за добу, як в Україну так і на виїзд з України, становить 45-50 тисяч осіб різного громадянства», – розповіли в Дерприкордонслужбі

Крім того, за інформацією Держприкордонслужби з початку конфлікту з Криму вимушено виїхало більше 1000 осіб. Також зафіксовано факти, коли громадяни України вимушено покидали Кримський півострів і просили притулку в країнах ЄС. Наразі зафіксовано 34 таких осіб. Зокрема, група з 32 кримських татар (в тому числі 17 дітей) у пункті пропуску «Шегині», що на Львівщині, повідомили, що проживали поблизу Євпаторії та у зв’язку з тим, що допомагали військовим України, їх почала переслідувати так звана  нинішня влада Криму. Виїжджають вони в Республіку Польщу для отримання статусу біженців, щоб уникнути насилля.

Тиждень.ua

Анексія Криму змусила Анґелу Меркель вдатися до незвичного для неї жорсткого підходу у відносинах з Росією, який в цілому протистоїть настроям ділових кіл та членів правлячої коаліції. Про це пише Spiegel Online.

«Канцлер Німеччини Ангела Меркель , протягом багатьох років намагалася зрозуміти президента Росії Владіміра Путіна. Але навіть вона не очікувала , що він анексує Крим», - пише Spiegel Online «Європа повинна протистояти президенту Росії Владіміру Путіну: жодного потакання, сувора відповідь», - додає видання.

До референдуму у Криму, Меркель накреслила зовсім інший курс для Німеччини в українській кризі; вона прагнула до тісної співпраці з Москвою, як пише видання, у спробі уникнути прямої конфронтації. Але як тільки Путін анексував Крим, що змусило Меркель вдатися до нехарактерного для її політики жорсткого підходу. Так, Меркель перейшла у наступ минулого тижня, розповідаючи німецькому парламенту, що "без сумніву, економічні санкції будуть розглядатися", якщо ситуація ставатиме все більш критичною.

Але шлях Меркель не є безперечним, ані в межах її правлячої коаліції з лівоцентристськими соціал-демократами, ані у її власній партії. «Не дивно, що ділові кола в Німеччині також вважають, що санкції є неправильний підходом», - зауважує видання.

Те, наскільки серйозно Берлін сприймає кризу в Україні можна зрозуміти з останніх зауважень, зроблених міністром оборони Німеччини Урсулою фон дер Лейєн. Захід, як зазначає Spiegel Online, вже явно виключає військові дії. Але НАТО розглядає розширення присутності в країнах Балтії на кордоні з Росією. "Для членів альянсу на периферії тепер важливо, що НАТО показує свою присутність", заявила фон дер Лайєн. "Нинішня ситуація ясно показує, що НАТО це не тільки військовий союз, але також і політичний", - додала вона

Таким чином, наголошує видання, міністр захистила розширення НАТО до країн колишнього соцтабору та Радянського Союзу, а саме це розширення Росія жорстко критикувала. "Це, перш за все, демократичний критерій цінностей, який поширив зацікавлення ними на нових членів", сказала фон дер Лейєн. Саме тому, на її думку, НАТО розширилося у 1990-х, а не тому, що "альянс зробив розширення своїм пріоритетом."

Spiegel Online

Стратегія намагання змінити поведінку Кремля шляхом співпраці завершилася, тому слід припинити будь-яку взаємодію з нею. Про це у своїй статті для The New York Times пише колишній посол США у Росії Майк Макфол.

«Рішення президента Росії Владіміра Путіна Росії анексувати Крим завершило епоху після закінчення «холодної війни»», - вважає екс-посол США у Росії Макфол.

Нова ера, на думку Макфола, визначається ідеологічними зіткненнями, націоналістичним відродженням і територіальною окупацією – ерою, яка певним чином схожа на трагічні періоди конфронтації у 20-му столітті в Європі. Звісно, зазначає він, є важливі відмінності, і розуміння цих відмінностей матиме вирішальне значення для успіху американської зовнішньої політики в найближчі десятиліття.

«Паралелі із ідеологічними конфліктами минулого століття вражають. Ревізіоністський автократичний лідер спровокував цю нову конфронтацію», - стверджує Макфол, тому на його думку, не випадково, що він значно ослабив демократичні інститути в Росії протягом останніх двох років перед вторгненням у Крим, а згодом перейшов до закриття незалежних ЗМІ під час окупації українських територій.

«Крім того, як і в минулому столітті, до Європи повернулася ідеологічна боротьба між автократією і демократією. Оскільки демократичні інститути ніколи повністю не приживалися в Росії, ця битва ніколи повністю не зникала. Але тепер, демократичні суспільства повинні визнати право Путіна на самодержавство і взятися до інтелектуальної і нормативної боротьби проти цієї системи з тією ж енергією, з якою ми бралися до попередніх зіткнень із антидемократичними урядами в Європі», - наголошує екс-посол США.

На думку Макфола, як і колись теперішній російський режим має бути ізольований. «Стратегія прагнення змінити поведінку Кремля в процесі взаємодії, інтеграції і риторики закінчилася на даний момент. Жодного членства в групі G8, приєднання до Організації економічного співробітництва та розвитку, або переговорів щодо ПРО. Натомість мають бути санкції, зокрема проти тих людей і організацій (пропагандисти, державні підприємства, пов’язані з Кремлем банкіри), які діють як інструменти примусової влади Путіна. З іншого боку, особи та компанії, які не пов'язані з урядом треба підтримати, зокрема тих, хто прагне забрати активи з Росії чи емігрувати», - зазначає він.

Як і під час Другої світової війни і «холодної війни», США та союзники можуть співпрацювати з Путіним, коли життєві інтереси перетинаються. Але така співпраця, на думку екс-посла США, аж ніяк не має бути більше засобом для того, щоб спрямувати Росію до дотримання міжнародних норм та цінностей.

The New York Times

Александр Исаевич Солженицын

ЖИТЬ НЕ ПО ЛЖИ!


Когда-то мы не смели и шёпотом шелестеть.  Теперь вот пишем и
читаем Самиздат, а уж друг другу-то, сойдясь в курилках  НИИ, от души
нажалуемся:  чего  только  они  не  накуролесят,  куда  только  не  тянут  нас!
И ненужное  космическое  хвастовство  при  разорении  и  бедности  дома;  и
укрепление дальних диких  режимов; и разжигание гражданских  войн; и
безрассудно вырастили Мао Цзе-дуна (на наши средства) —  и нас  же на
него  погонят,  и  придётся  идти,  куда  денешься?  и  судят,  кого  хотят,  и
здоровых загоняют в умалишённые — всё «они», а мы — бессильны.
Уже  до  донышка  доходит,  уже  всеобщая  духовная  гибель  насу-
нулась  на  всех  нас,  и  физическая  вот-вот  запылает  и  сожжёт  и  нас,  и
наших  детей,  —  а  мы  по-прежнему  всё  улыбаемся  трусливо  и  лепечем
косноязычно:
— А чем же мы помешаем? У нас нет сил.
Мы так безнадёжно расчеловечились, что за сегодняшнюю скром-
ную  кормушку  отдадим  все  принципы,  душу  свою,  все  усилия  наших
предков, все возможности для потомков — только бы не расстроить своего
утлого  существования.  Не  осталось  у  нас  ни  твёрдости,  ни  гордости,  ни
сердечного жара. Мы даже всеобщей атомной смерти не боимся, третьей
мировой  войны  не  боимся  (может,  в  щёлочку  спрячемся),  —  мы  только
боимся  шагов  гражданского  мужества!  Нам  только  бы  не  оторваться  от
стада, не сделать шага в одиночку — и вдруг оказаться без белых батонов,
без газовой колонки, без московской прописки.
Уж как долбили нам на политкружках, так в нас и вросло, удобно
жить,  на  весь  век  хорошо:  среда,  социальные  условия,  из  них  не
выскочишь,  бытие  определяет  сознание,  мы-то  при  чём?  мы  ничего  не
можем.
А мы можем — в с ё! — но сами себе лжём, чтобы себя успокоить.
Никакие не «они» во всём виноваты —  м ы   с а м и, только  м ы!
Возразят:  но  ведь  действительно  ничего  не  придумаешь!  Нам
закляпили  рты,  нас  не  слушают,  не  спрашивают.  Как  же  заставить  их
послушать нас?
Переубедить их — невозможно.
Естественно было бы их переизбрать! — но перевыборов не быва-
ет в нашей стране.
На Западе люди знают забастовки, демонстрации протеста, — но
мы слишком забиты, нам это страшно: как это вдруг — отказаться от ра-
боты, как это вдруг — выйти на улицу?
Все  же  другие  роковые  пути,  за  последний  век  отпробованные  в
горькой  русской истории, — тем  более не для нас, и вправду  — не  надо!
Теперь, когда все топоры своего дорубились, когда всё посеянное взошло,
— видно нам, как заблудились, как зачадились те молодые, самонадеян-
ные, кто думали террором, кровавым восстанием и гражданской  войной
сделать  страну  справедливой  и  счастливой.  Нет,  спасибо,  отцы  просве-
щения!  Теперь-то  знаем  мы,  что  гнусность  методов  распложается  в
гнусности результатов. Наши руки — да будут чистыми!
Так круг — замкнулся? И выхода — действительно нет? И остаётся
нам только бездейственно ждать: вдруг случится что-нибудь  с а м о?
Но  никогда  оно  от  нас  не  отлипнет    с а м о,    если  все мы  все  дни
будем  его  признавать,  прославлять  и  упрочнять,  если  не  оттолкнёмся
хотя б от самой его чувствительной точки.
От — лжи.
Когда  насилие  врывается  в  мирную  людскую  жизнь  —  его  лицо
пылает  от  самоуверенности,  оно  так  и  на  флаге  несёт,  и  кричит:  «Я  —
Насилие!  Разойдись,  расступись  —  раздавлю!»  Но  насилие  быстро  ста-
реет, немного лет — оно уже не уверено в себе, и, чтобы держаться, чтобы
выглядеть  прилично,  —  непременно  вызывает  себе  в  союзники  Ложь.
Ибо:  насилию  нечем  прикрыться,  кроме  лжи,  а  ложь  может  держаться
только насилием. И не каждый день, не на каждое плечо кладёт насилие
свою  тяжёлую  лапу:  оно  требует  от  нас  только  покорности  лжи,
ежедневного участия во лжи — и в этом вся верноподданность.
И  здесь-то  лежит  пренебрегаемый  нами,  самый  простой,  самый
доступный  ключ  к  нашему  освобождению:  личное  неучастие  во  лжи!
Пусть  ложь  всё  покрыла,  пусть  ложь  всем  владеет,  но  в  самом  малом
упрёмся: пусть владеет не через меня!
И это  — прорез  во  мнимом кольце нашего  бездействия! — самый
лёгкий для нас и самый разрушительный для лжи. Ибо когда люди отша-
тываются ото лжи — она просто перестаёт существовать. Как зараза, она
может существовать только на людях.
Не призываемся, не созрели мы идти на площади и громогласить
правду, высказывать вслух, что думаем, — не надо, это страшно. Но хоть
откажемся говорить то, чего не думаем!
Вот  это  и  есть  наш  путь,  самый  лёгкий  и  доступный  при  нашей
проросшей  органической  трусости,  гораздо  легче  (страшно  выговорить)
гражданского неповиновения по Ганди.
Наш путь: ни в чём не поддерживать лжи сознательно! Осознав,
где граница лжи (для каждого она ещё по-разному видна), — отступиться
от этой гангренной границы! Не подклеивать мёртвых косточек и чешуек
Идеологии,  не  сшивать  гнилого  тряпья  —  и  мы  поражены  будем,  как
быстро  и  беспомощно  ложь  опадёт,  и  чему  надлежит  быть  голым  —  то
явится миру голым.
Итак,  через  робость нашу пусть каждый  выберет: остаётся ли он
сознательным  слугою  лжи  (о,  разумеется,  не  по  склонности,  но  для  про-
кормления  семьи,  для  воспитания  детей  в  духе  лжи!),  или  пришла  ему
пора  отряхнуться  честным  человеком,  достойным  уважения  и  детей
своих и современников. И с этого дня он:
— впредь не напишет, не подпишет, не напечатает никаким спо-
собом ни единой фразы, искривляющей, по его мнению, правду;
— такой фразы ни в частной беседе, ни многолюдно не выскажет
ни от себя, ни по шпаргалке, ни в роли агитатора, учителя, воспитателя,
ни по театральной роли;
— живописно,  скульптурно,  фотографически,  технически,  музы-
кально не изобразит, не сопроводит, не протранслирует ни одной ложной
мысли, ни одного искажения истины, которое различает;
— не  приведёт  ни  устно,  ни  письменно  ни  одной  «руководящей»
цитаты из угождения, для страховки, для успеха своей работы, если цити-
руемой мысли не разделяет полностью или она не относится точно сюда;
— не даст принудить себя идти на демонстрацию или митинг, ес-
ли это против его желания и воли; не возьмёт в руки, не подымет транспа-
ранта, лозунга, которого не разделяет полностью;
— не поднимет голосующей руки за предложение, которому не со-
чувствует  искренне;  не  проголосует  ни  явно,  ни  тайно  за  лицо,  которое
считает недостойным или сомнительным;
— не даст загнать себя на собрание, где ожидается принудитель-
ное, искажённое обсуждение вопроса;
— тотчас покинет заседание, собрание, лекцию, спектакль, кино-
сеанс,  как  только  услышит  от  оратора  ложь,  идеологический  вздор  или
беззастенчивую пропаганду;
— не подпишется и не купит в рознице такую газету или журнал,
где информация искажается, первосущные факты скрываются.
Мы  перечислили,  разумеется,  не  все  возможные  и  необходимые
уклонения ото лжи. Но тот, кто станет очищаться, — взором очищенным
легко различит и другие случаи.
Да, на первых порах выйдет не равно. Кому-то на время лишиться
работы.  Молодым,  желающим  жить  по  правде,  это  очень  осложнит  их
молодую жизнь при начале: ведь и отвечаемые уроки набиты ложью, надо
выбирать.  Но  и  ни  для  кого,  кто  хочет  быть  честным,  здесь  не  осталось
лазейки:  никакой  день  никому  из  нас  даже  в  самых  безопасных
технических  науках  не  обминуть  хоть  одного  из  названных  шагов  —  в
сторону  правды  или  в  сторону  лжи;  в  сторону  духовной  независимости
или  духовного  лакейства.  И  тот,  у  кого  недостанет  смелости  даже  на
защиту своей души, — пусть не гордится своими передовыми взглядами,
не кичится, что он академик или народный артист, заслуженный деятель
или генерал, — так пусть и скажет себе: я — быдло и трус, мне лишь бы
сытно и тепло.
Даже  этот  путь  —  самый  умеренный  изо  всех  путей  сопротивле-
ния  —  для  засидевшихся  нас  будет  нелёгок.  Но  насколько  же  легче
самосожжения  или  даже  голодовки:  пламя  не  охватит  твоего  туловища,
глаза  не  лопнут  от  жара,  и  чёрный-то  хлеб  с  чистой  водою  всегда  най-
дётся для твоей семьи.
Преданный  нами,  обманутый  нами  великий  народ  Европы  —
чехословацкий  —  неужели  не  показал  нам,  как  даже  против  танков
выстаивает незащищенная грудь, если в ней достойное сердце?
Это  будет  нелёгкий  путь?  —  но  самый  лёгкий  из  возможных.
Нелёгкий выбор для тела, — но  единственный для души. Нелёгкий путь,
— однако есть уже у нас люди, даже десятки их, кто годами выдерживает
все эти пункты, живёт по правде.
Итак: не первыми вступить на этот путь, а — присоединиться! Тем
легче и тем короче окажется всем нам этот путь, чем дружнее, чем гуще
мы на него вступим! Будут нас тысячи — и не управятся ни с кем ничего
поделать. Станут нас десятки тысяч — и мы не узнаем нашей страны!
Если  ж  мы  струсим,  то  довольно  жаловаться,  что  кто-то  нам  не
даёт  дышать  —  это  мы  сами  себе  не  даём!  Пригнёмся  ещё,  подождём,  а
наши  братья  биологи  помогут  приблизить  чтение  наших  мыслей  и
переделку наших генов.
Если и в   э т о м  мы струсим, то мы — ничтожны, безнадёжны, и
это к нам пушкинское презрение:
К чему стадам дары свободы?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
 
12 февраля 1974

НОБЕЛЕВСКАЯ ЛЕКЦИЯ (Ч.3)

6
В  разное  время  в  разных  странах  горячо,  и  сердито,  и  изящно
спорили о том, должны ли искусство и художник жить сами для себя или
вечно  помнить  свой  долг  перед  обществом  и  служить  ему,  хотя  и  не-
предвзято.  Для  меня  здесь  нет  спора,  но  я  не  стану  снова  поднимать
вереницы доводов. Одним из самых блестящих выступлений на эту тему
была  Нобелевская  же  лекция  Альбера  Камю —  и  к  выводам  её  я  с  радо-
стью  присоединяюсь.  Да  русская  литература  десятилетиями  имела  этот
крен  —  не  заглядываться  слишком  сама  на  себя,  не  порхать  слишком
беспечно,  и  я  не  стыжусь  эту  традицию  продолжать  по  мере  сил.  В рус-
ской  литературе  издавна  вроднились  нам  представления,  что  писатель
может многое в своём народе — и должен.
Не  будем  попирать  права  художника  выражать  исключительно
собственные  переживания  и  самонаблюдения,  пренебрегая  всем,  что
делается в остальном мире. Не будем требовать от художника, — но уко-
рить,  но  попросить,  но  позвать  и  поманить  дозволено  будет  нам.  Ведь
только  отчасти  он  развивает  своё  дарование  сам,  в  большей  доле  оно
вдунуто  в  него  от  рожденья  готовым  —  и  вместе  с  талантом  положена
ответственность  на  его  свободную  волю.  Допустим,  художник  никому
ничего  не должен, но  больно  видеть, как может  он, уходя в своесоздан-
ные  миры  или  в  пространства  субъективных  капризов,  отдавать  реаль-
ный мир в руки людей корыстных, а то и ничтожных, а то и безумных.
Оказался  наш  XX  век  жесточе  предыдущих,  и  первой  его  поло-
виной не кончилось всё страшное в нём. Те же старые пещерные чувства
—  жадность,  зависть,  необузданность,  взаимное  недоброжелательство,
на  ходу  принимая  приличные  псевдонимы  вроде  классовой,  расовой,
массовой,  профсоюзной  борьбы,  рвут  и  разрывают  наш  мир.  Пещерное
неприятие компромиссов введено в теоретический принцип и считается
добродетелью  ортодоксальности.  Оно  требует  миллионных  жертв  в  не-
скончаемых  гражданских  войнах,  оно  нагуживает  в  душу  нам,  что  нет
общечеловеческих устойчивых понятий добра и справедливости, что все
они  текучи,  меняются,  а  значит  всегда  должно  поступать  так,  как  вы-
годно  твоей  партии.  Любая  профессиональная  группа,  как  только  нахо-
дит удобный момент вырвать кусок, хотя б и не заработанный, хотя б и
избыточный, — тут же вырывает его, а там хоть всё общество развались.
Амплитуда швыряний западного общества, как видится со стороны, при-
ближается  к  тому  пределу,  за  которым  система  становится  метаста-
бильной и должна развалиться. Всё меньше стесняясь рамками многове-
ковой  законности,  нагло  и  победно  шагает  по  всему  миру  насилие,  не
заботясь,  что  его  бесплодность  уже  много  раз  проявлена  и  доказана  в
истории.  Торжествует  даже  не  просто  грубая  сила,  но  её  трубное  оправ-
дание: заливает мир наглая уверенность, что сила может всё, а правота —
ничего. Бесы Достоевского — казалось, провинциальная кошмарная фан-
тазия прошлого  века  — на наших глазах расползаются по  всему  миру,  в
такие страны, где и вообразить их не могли, — и вот угонами самолётов,
захватами заложников, взрывами и пожарами последних лет сигналят о
своей  решимости  сотрясти  и  уничтожить  цивилизацию!  И это  вполне
может  удаться  им.  Молодёжь  —  в  том  возрасте,  когда  ещё  нет  другого
опыта, кроме сексуального, когда за плечами ещё нет годов собственных
страданий  и  собственного  понимания,  —  восторженно  повторяет  наши
русские  опороченные  зады  XIX  века,  а  кажется  ей,  что  открывает  новое
что-то. Новоявленная хунвейбиновская деградация до ничтожества при-
нимается ею за радостный образец. Верхоглядное непонимание извечной
человеческой  сути,  наивная  уверенность  непоживших  сердец:  вот  этих
лютых,  жадных  притеснителей,  правителей  прогоним,  а  следующие
(мы!),  отложив  гранаты  и  автоматы,  будут  справедливые  и  сочувст-
венные.  Как  бы  не  так!..  А кто  пожил  и  понимает,  кто  мог  бы  этой
молодёжи  возразить,  —  многие  не  смеют  возражать,  даже  заискивают,
только бы не показаться «консерваторами», — снова явление русское, XIX
века, Достоевский называл его «рабством у передовых идеек».
Дух Мюнхена — нисколько не ушёл в прошлое, он не был коротким
эпизодом.  Я осмелюсь  даже  сказать,  что  дух  Мюнхена  преобладает  в  XX
веке. Оробелый цивилизованный мир перед натиском внезапно воротив-
шегося  оскаленного  варварства  не  нашёл  ничего  другого  противопоста-
вить  ему,  как  уступки  и  улыбки.  Дух  Мюнхена  есть  болезнь  воли  благо-
получных людей, он есть повседневное состояние тех, кто отдался жажде
благоденствия во что бы то ни стало, материальному благосостоянию как
главной  цели  земного  бытия.  Такие  люди  —  а  множество  их  в  сегодня-
шнем мире  — избирают пассивность и отступления, лишь дальше потя-
нулась  бы  привычная  жизнь,  лишь  не  сегодня  бы  перешагнуть  в  суро-
вость,  а  завтра,  глядишь,  обойдётся...  (Но  никогда  не  обойдётся! —  рас-
плата  за  трусость  будет  только  злей.  Мужество  и  одоление  приходят  к
нам, лишь когда мы решаемся на жертвы.)
А  ещё  нам  грозит  гибелью,  что  физически  сжатому  стеснённому
миру не дают слиться духовно,  не дают  молекулам знания и сочувствия
перескакивать  из  одной  половины  в  другую.  Это  лютая  опасность:
пресечение  информации  между  частями  планеты.  Современная  наука
знает, что пресечение информации есть путь энтропии, всеобщего разру-
шения.  Пресечение  информации  делает  призрачными  международные
подписи  и  договоры:  внутри  оглушённой  зоны  любой  договор  ничего  не
стоит перетолковать, а ещё проще — забыть, он как бы и не существовал
никогда  (это  Оруэлл  прекрасно  понял).  Внутри  оглушённой  зоны  живут
как  бы  не  жители  Земли,  а  марсианский  экспедиционный  корпус,  они
толком ничего не знают об остальной Земле и готовны пойти топтать её в
святой уверенности, что «освобождают».
Четверть  века  назад  в  великих  надеждах  человечества  родилась
Организация  Объединённых  Наций.  Увы,  в  безнравственном  мире  вы-
росла безнравственной и она. Это не организация Объединённых Наций,
но  организация  Объединённых  Правительств,  где  уравнены  и  свободно
избранные,  и  насильственно  навязанные,  и  оружием  захватившие
власть. Корыстным пристрастием большинства  ООН ревниво  заботится
о  свободе  одних  народов  и  в  небрежении  оставляет  свободу  других.
Угодливым  голосованием  она  отвергла  рассмотрение  частных  жалоб  —
стонов,  криков  и  умолений  единичных  маленьких  просто  людей,  слиш-
ком  мелких  букашек  для  такой  великой  организации.  Свой  лучший  за
25  лет  документ  —  Декларацию  Прав  человека  —  ООН  не  посилилась
сделать обязательным для правительств, условием их членства,  — и так
предала маленьких людей воле не избранных ими правительств.
Казалось  бы:  облик  современного  мира  весь  в  руках  учёных,  все
технические  шаги  человечества  решаются  ими.  Казалось  бы:  именно от
всемирного  содружества  учёных,  а  не  от  политиков,  должно  зависеть,
куда  миру  идти.  Тем  более  что  пример  единиц  показывает,  как  много
могли  бы  они  сдвинуть  все  вместе.  Но  нет,  учёные  не  явили  яркой
попытки  стать  важной  самостоятельно  действующей  силой  человечест-
ва. Целыми конгрессами отшатываются они от чужих страданий: уютней
остаться  в  границах  науки.  Всё  тот  же  дух  Мюнхена  развесил  над  ними
свои расслабляющие крыла.
Каковы ж в этом жестоком, динамичном, взрывном мире, на черте
его  десяти  гибелей,  —  место  и  роль  писателя?  Уж  мы  и  вовсе  не  шлём
ракет,  не  катим  даже  последней  подсобной  тележки,  мы  и  вовсе  в
презреньи  у  тех,  кто  уважает  одну  материальную  мощь.  Не  естественно
ли  нам  тоже  отступить,  разувериться  в  неколебимости  добра,  в  недро-
бимости  правды  и  лишь  поведывать  миру  свои  горькие  сторонние
наблюдения, как безнадёжно исковеркано человечество, как измельчали
люди и как трудно средь них одиноким тонким красивым душам?
Но и этого бегства — нет у нас. Однажды взявшись за слово, уже
потом  никогда  не  уклониться:  писатель  —  не  посторонний  судья  своим
соотечественникам  и  современникам,  он  —  совиновник  во  всём  зле,  со-
вершённом у него на родине или его народом. И если танки его отечества
залили  кровью  асфальт  чужой  столицы,  —  то  бурые  пятна  навек  за-
шлёпали лицо писателя. И если в роковую ночь удушили спящего довер-
чивого  Друга,  —  то  на  ладонях  писателя  синяки  от  той  верёвки.  И если
юные его сограждане развязно декларируют превосходство разврата над
скромным трудом, отдаются наркотикам или хватают заложников, — то
перемешивается это зловоние с дыханием писателя.
Найдём  ли  мы  дерзость  заявить,  что  не  ответчики  мы  за  язвы
сегодняшнего мира?


7
Однако ободряет меня живое ощущение мировой литературы как
единого  большого сердца, колотящегося о заботах и  бедах нашего  мира,
хотя по-своему представленных и видимых во всяком его углу.
Помимо  исконных  национальных  литератур,  существовало  и  в
прежние  века  понятие  мировой  литературы  —  как  огибающей  по  вер-
шинам национальных и как совокупности литературных взаимовлияний.
Но  случалась  задержка  во  времени:  читатели  и  писатели  узнавали  пи-
сателей иноязычных с опозданием, иногда вековым, так что и взаимные
влияния опаздывали и огибающая национальных литературных вершин
проступала уже в глазах потомков, не современников.
А  сегодня  между  писателями  одной  страны  и  писателями  и  чи-
тателями  другой  есть  взаимодействие  если  не  мгновенное,  то  близкое  к
тому,  я  сам  на  себе  испытываю  это.  Не  напечатанные,  увы,  на  родине,
мои  книги,  несмотря  на  поспешные  и  часто  дурные  переводы,  быстро
нашли  себе  отзывчивого  мирового  читателя.  Критическим  разбором  их
занялись такие выдающиеся писатели Запада, как Генрих Бёлль. Все эти
последние  годы,  когда  моя  работа  и  свобода  не  рухнули,  держались
против  законов  тяжести  как  будто  в  воздухе,  как  будто  ни  на  чём  —  на
невидимом,  немом  натяге  сочувственной  общественной  плёнки,  —  я  с
благодарною  теплотой,  совсем  неожиданно  для  себя  узнал  поддержку  и
мирового  братства  писателей.  В день  моего  50-летия  я  изумлён  был,
получив  поздравления  от  известных  европейских  писателей.  Никакое
давление на меня не стало проходить незамеченным. В опасные для меня
недели исключения из писательского союза — стена защиты, выдвинутая
видными  писателями  мира,  предохранила  меня  от  худших  гонений,  а
норвежские писатели и художники на случай грозившего мне изгнания с
родины  гостеприимно  готовили  мне  кров.  Наконец,  и  само  выдвижение
меня  на  Нобелевскую  премию  возбуждено  не  в  той  стране,  где  я  живу  и
пишу, но — Франсуа Мориаком и его коллегами. И, ещё позже того, целые
национальные писательские объединения выразили поддержку мне.
Так  я  понял  и ощутил  на себе:  мировая литература — уже не от-
влечённая  огибающая,  уже  не  обобщение,  созданное  литературоведами,
но  некое  общее  тело  и  общий  дух,  живое  сердечное  единство,  в  котором
отражается растущее духовное единство человечества. Ещё багровеют го-
сударственные  границы,  накалённые  проволокою  под  током  и  автомат-
ными очередями, ещё иные министерства внутренних дел полагают, что
и литература —  «внутреннее дело» подведомственных им стран,  ещё вы-
ставляются  газетные  заголовки:  «не  их  право  вмешиваться  в  наши
внутренние дела!», — а между тем внутренних дел вообще не осталось на
нашей тесной Земле!  И спасение  человечества только в том, чтобы всем
было  дело  до  всего:  людям  Востока  было  бы  сплошь  небезразлично,  что
думают  на  Западе;  людям  Запада  —  сплошь  небезразлично,  что  совер-
шается  на  Востоке.  И художественная  литература  —  из  тончайших,  от-
зывчивейших  инструментов  человеческого  существа  —  одна  из  первых
уже переняла, усвоила, подхватила это чувство растущего единства чело-
вечества.  И вот  я  уверенно  обращаюсь  к  мировой  литературе  сегодня-
шнего дня — к сотням друзей, которых ни разу не встретил въявь и может
быть никогда не увижу.
Друзья!  А попробуем  пособить  мы,  если  мы  чего-нибудь  стоим!
В своих странах, раздираемых разноголосицей партий, движений, каст и
групп, кто же искони был силою не разъединяющей, но объединяющей?
Таково по самой сути положение писателей: выразителей национального
языка — главной скрепы нации — и самой земли, занимаемой народом, а
в счастливом случае и национальной души.
Я думаю, что мировой литературе под силу в эти тревожные часы
человечества  помочь  ему  верно  узнать  самого  себя  вопреки  тому,  что
внушается  пристрастными  людьми  и  партиями;  перенести  сгущённый
опыт одних краёв в другие, так чтобы перестало у нас двоиться и рябить в
глазах, совместились бы деления шкал, и одни народы узнали бы верно и
сжато  истинную  историю  других  с  тою  силой  узнавания  и  болевого
ощущения, как будто пережили её сами, — и тем обережены бы были от
запоздалых  жестоких  ошибок.  А сами  мы  при  этом  быть  может  сумеем
развить  в  себе  и  мировое  зрение:  центром  глаза,  как  и  каждый  человек,
видя  близкое,  краями  глаза  начнём  вбирать  и  то,  что  делается  в
остальном мире. И соотнесём, и соблюдём мировые пропорции.
И кому же, как не писателям, высказать порицание не только сво-
им неудачным правителям (в иных государствах это самый лёгкий хлеб,
этим  занят  всякий,  кому  не  лень),  но  —  и  своему  обществу,  в  его  ли
трусливом унижении или в самодовольной слабости, но — и легковесным
броскам молодёжи, и юным пиратам с замахнутыми ножами?
Скажут  нам:  что  ж  может  литература  против  безжалостного  на-
тиска открытого насилия? А: не забудем, что насилие не живёт одно и не
способно  жить  одно:  оно  непременно  сплетено  с  ложью.  Между  ними
самая  родственная,  самая  природная  глубокая  связь:  насилию  нечем
прикрыться,  кроме  лжи,  а  лжи  нечем  удержаться,  кроме  как  насилием.
Всякий,  кто  однажды  провозгласил  насилие  своим  методом,  неумолимо
должен  избрать  ложь  своим  принципом.  Рождаясь,  насилие  действует
открыто и даже гордится собой. Но едва оно укрепится, утвердится, — оно
ощущает  разрежение  воздуха  вокруг  себя  и  не  может  существовать
дальше иначе, как затуманиваясь в ложь, прикрываясь её сладкоречием.
Оно уже не всегда, не обязательно прямо душит глотку, чаще оно требует
от подданных только присяги лжи, только соучастия во лжи.
И простой шаг простого мужественного человека: не участвовать
во лжи, не поддерживать ложных действий! Пусть  э т о  приходит в мир
и  даже  царит  в  мире,  —  но  не  через  меня.  Писателям  же  и  художникам
доступно  большее:  победить  ложь!  Уж  в  борьбе-то  с  ложью  искусство
всегда побеждало,  всегда побеждает! —  зримо, неопровержимо для всех!
Против  многого  в  мире  может  выстоять  ложь,  —  но  только  не  против
искусства.
А  едва  развеяна  будет  ложь,  —  отвратительно  откроется  нагота
насилия — и насилие дряхлое падёт.
Вот почему  я думаю, друзья, что мы способны помочь миру в его
раскалённый час. Не отнекиваться безоружностью, не отдаваться беспеч-
ной жизни, — но выйти на бой!
В русском языке излюблены пословицы о правде. Они настойчиво
выражают немалый тяжёлый народный опыт, и иногда поразительно:
 
ОДНО СЛОВО ПРАВДЫ ВЕСЬ МИР ПЕРЕТЯНЕТ. 
 
Вот  на  таком  мнимо-фантастическом  нарушении  закона  сохра-
нения  масс  и  энергий  основана  и  моя  собственная  деятельность,  и  мой
призыв к писателям всего мира.
1972

НОБЕЛЕВСКАЯ ЛЕКЦИЯ (Ч.2)

3
На  эту  кафедру,  с  которой  прочитывается  Нобелевская  лекция,
кафедру,  предоставляемую  далеко  не  всякому  писателю  и  только  раз  в
жизни, я поднялся не по трём-четырём примощённым ступенькам, но по
сотням или даже тысячам их — неуступным, обрывистым, обмёрзлым, из
тьмы  и  холода,  где  было  мне  суждено  уцелеть,  а  другие  —  может  быть  с
большим даром, сильнее меня, — погибли. Из них лишь некоторых встре-
чал  я  сам  на  Архипелаге  Гулаге,  рассыпанном  на  дробное  множество
островов,  да  под  жерновом  слежки  и  недоверия  не  со  всяким  разго-
ворился, об  иных только слышал, о третьих только догадывался. Те, кто
канул в ту пропасть уже с литературным именем, хотя бы известны, — но
сколько  не  узнанных,  ни  разу  публично  не  названных!  и  почти-почти
никому  не  удалось  вернуться.  Целая  национальная  литература  осталась
там, погребённая не только без гроба, но даже без нижнего белья, голая, с
биркой на пальце ноги. Ни на миг не прерывалась русская литература! —
а со стороны казалась пустынею. Где мог бы расти дружный лес, осталось
после всех лесоповалов два-три случайно обойденных дерева.
И мне сегодня, сопровождённому тенями павших, и со склонённой
головой пропуская вперёд себя на это место других, достойных ранее, мне
сегодня — как угадать и выразить, что хотели бы сказать  о н и?
Эта  обязанность  давно  тяготела  на  нас,  и  мы  её  понимали.
Словами Владимира Соловьёва:
 
Но и в цепях должны свершить мы сами
Тот круг, что боги очертили нам.

В томительных лагерных перебродах, в колонне заключённых, во
мгле вечерних морозов с просвечивающими цепочками фонарей — не раз
подступало нам в горло, что хотелось бы выкрикнуть на целый мир, если
бы мир мог услышать кого-нибудь из нас. Тогда казалось это очень ясно:
что скажет наш удачливый посланец — и как сразу отзывно откликнется
мир.  Отчётливо  был  наполнен наш кругозор и телесными предметами  и
душевными движеньями, и в недвоящемся мире им не виделось перевеса.
Те  мысли  пришли  не  из  книг  и  не  заимствованы  для  складности:  в  тю-
ремных камерах и у лесных костров они сложились в разговорах с людь-
ми, теперь умершими,  т о ю  жизнью проверены,  о т т у д а  выросли.
Когда ж послабилось внешнее давление — расширился мой и наш
кругозор, и постепенно, хотя бы в щёлочку, увиделся и узнался тот «весь
мир».  И поразительно  для  нас  оказался  «весь  мир»  совсем  не  таким,  как
мы ожидали, как мы надеялись: «не тем» живущий, «не туда» идущий, на
болотную  топь  восклицающий:  «Что  за  очаровательная  лужайка!»,  на
бетонные шейные колодки: «Какое утончённое ожерелье!», а где катятся у
одних неотирные слёзы, там другие приплясывают беспечному мюзиклу.
Как же это случилось? Отчего же зинула эта пропасть? Бесчувст-
венны были мы? Бесчувственен ли  мир? Или это  — от разницы языков?
Отчего  не  всякую  внятную  речь  люди  способны  расслышать  друг  от
друга? Слова отзвучивают и утекают как вода — без вкуса, без цвета, без
запаха. Без следа.
По  мере того как я это понимал,  менялся и  менялся с годами со-
став, смысл и тон моей возможной речи. Моей сегодняшней речи.
И  уже  мало  она  похожа  на  ту,  первоначально  задуманную  в  мо-
розные лагерные вечера.

[ Читати далі ]

Всякий,  кто  однажды  провозгласил  насилие  своим  методом,  неумолимо должен  избрать  ложь  своим  принципом.  Рождаясь,  насилие  действует открыто и даже гордится собой. Но едва оно укрепится, утвердится, — оно ощущает  разрежение  воздуха  вокруг  себя  и  не  может  существовать дальше иначе, как затуманиваясь в ложь, прикрываясь её сладкоречием.

Александр Исаевич Солженицын



Александр Исаевич Солженицын
 
НОБЕЛЕВСКАЯ ЛЕКЦИЯ

1
Как тот дикарь, в недоумении подобравший странный выброс ли
океана? захоронок песков? или с неба упавший непонятный предмет? —
замысловатый  в  изгибах,  отблескивающий  то  смутно,  то  ярким  ударом
луча, — вертит его так и сяк, вертит, ищет, как приспособить к делу, ищет
ему доступной низшей службы, никак не догадываясь о высшей.
Так и мы, держа  в руках Искусство, самоуверенно почитаем себя
хозяевами его, смело его направляем, обновляем, реформируем, манифе-
стируем, продаём за деньги, угождаем сильным, обращаем то для развле-
чения  — до эстрадных песенок и ночного бара, то — затычкою или  пал-
кою, как схватишь, — для политических мимобежных нужд, для ограни-
ченных социальных. А искусство — не оскверняется нашими попытками,
не теряет на том своего происхождения, всякий раз и во всяком употреб-
лении уделяя нам часть своего тайного внутреннего света.
Но  охватим  ли    в е с ь    тот  свет?  Кто  осмелится  сказать,  что
определил  Искусство?  перечислил  все  стороны  его?  А может  быть  уже  и
понимал,  и  называл  нам  в  прошлые  века,  но  мы  не  долго  могли  на  том
застояться: мы послушали, и пренебрегли, и откинули тут же, как всегда
спеша сменить хоть и самое лучшее — а только бы на новое! И когда снова
нам скажут старое, мы уже и не вспомним, что это у нас было.
Один художник мнит себя творцом независимого духовного мира,
и  взваливает  на  свои  плечи  акт  творения  этого  мира,  населения  его,
объемлющей ответственности за него, — но подламывается, ибо нагрузки
такой  не  способен  выдержать  смертный  гений;  как  и  вообще  человек,
объявивший  себя  центром  бытия,  не  сумел  создать  уравновешенной
духовной системы. И если овладевает им неудача — валят её на извечную
дисгармоничность  мира,  на  сложность  современной  разорванной  души
или непонятливость публики.
Другой — знает над собой силу высшую и  радостно работает  ма-
леньким  подмастерьем  под  небом  Бога,  хотя  ещё  строже  его  ответст-
венность  за  всё  написанное,  нарисованное,  за  воспринимающие  души.
Зато: не им этот мир создан, не им управляется, нет сомненья в его осно-
вах, художнику дано лишь острее других ощутить гармонию мира, красо-
ту и безобразие человеческого вклада в него — и  остро передать  это лю-
дям. И в неудачах и даже на дне существования — в нищете, в тюрьме, в
болезнях — ощущение устойчивой гармонии не может покинуть его.
Однако  вся  иррациональность  искусства,  его  ослепительные  из-
вивы, непредсказуемые находки, его сотрясающее воздействие на людей
—  слишком  волшебны,  чтоб  исчерпать  их  мировоззрением  художника,
замыслом его или работой его недостойных пальцев.
Археологи  не  обнаруживают  таких  ранних  стадий  человеческого
существования,  когда  бы  не  было  у  нас  искусства.  Ещё  в  предутренних
сумерках  человечества  мы  получили  его  из  Рук,  которых  не  успели  раз-
глядеть. И не успели спросить:  з а ч е м  нам этот дар? как обращаться с
ним?
И  ошибались,  и  ошибутся  все  предсказатели,  что  искусство
разложится,  изживёт  свои  формы,  умрёт.  Умрём  —  мы,  а  оно  —
останется.  И ещё  поймём  ли  мы  до  нашей  гибели  все  стороны  и  все
назначенья его?
Не всё — называется. Иное влечёт дальше слов. Искусство растеп-
ляет  даже  захоложенную,  затемнённую  душу  к  высокому  духовному
опыту. Посредством искусства иногда посылаются нам, смутно, коротко,
— такие откровения, каких не выработать рассудочному мышлению.
Как то маленькое зеркальце сказок: в него глянешь и увидишь —
не себя, — увидишь на миг Недоступное, куда не доскакать, не долететь.
И только душа занывает... 


2
Достоевский  загадочно  обронил  однажды:  «Мир  спасёт  красота».
Что это? Мне долго казалось — просто фраза. Как бы это возможно? Когда
в  кровожадной  истории,  кого  и  от  чего  спасала  красота?  Облагоражи-
вала, возвышала — да, но кого спасла?
Однако  есть  такая  особенность  в  сути  красоты,  особенность  в
положении  искусства:  убедительность  истинно  художественного  произ-
ведения совершенно неопровержима и подчиняет себе даже противяще-
еся  сердце.  Политическую  речь,  напористую  публицистику,  программу
социальной  жизни,  философскую  систему  можно  по  видимости  по-
строить  гладко,  стройно  и  на  ошибке,  и  на  лжи;  и  что  скрыто,  и  что
искажено  —  увидится  не  сразу.  А выйдет  на  спор  противонаправленная
речь,  публицистика,  программа,  иноструктурная  философия,  —  и  всё
опять  так  же  стройно  и  гладко,  и  опять  сошлось.  Оттого  доверие  к  ним
есть — и доверия нет.
Попусту твердится, что к сердцу не ложится.
Произведение  же  художественное  свою  проверку  несёт  само  в
себе:  концепции  придуманные,  натянутые,  не  выдерживают  испытания
на образах: разваливаются и те и другие, оказываются хилы, бледны, ни-
кого  не  убеждают.  Произведения  же,  зачерпнувшие  истины  и  предста-
вившие  нам  её  сгущённо-живой,  захватывают  нас,  приобщают  к  себе
властно, — и никто, никогда, даже через века, не явится их опровергать.
Так может быть это старое триединство Истины, Добра и Красоты
—  не  просто  парадная  обветшалая  формула,  как  казалось  нам  в  пору
нашей самонадеянной материалистической юности? Если вершины этих
трёх дерев сходятся, как  утверждали исследователи, но слишком явные,
слишком прямые поросли Истины и Добра задавлены, срублены, не про-
пускаются, — то может быть причудливые, непредсказуемые, неожидае-
мые  поросли  Красоты  пробьются  и  взовьются   в  то  же  самое  место,  и
так выполнят работу за всех трёх?
И тогда не обмолвкою, но пророчеством написано у Достоевского:
«Мир  спасёт  красота»?  Ведь  ему  дано  было  многое  видеть,  озаряло  его
удивительно.
И  тогда  искусство,  литература  могут  на  деле  помочь  сегодня-
шнему миру?
То немногое, что удалось мне с годами в этой задаче разглядеть, я
и попытаюсь изложить сегодня здесь.

(далі в Ч. 2)