Директор Института глобальных стратегий Вадим Карасев.
Украина подошла к революционной ситуации. Она заключается в том, что контракты между обществом и государством, на которых покоилась стабильность политического режима последние 20 лет, оказались разорванными. Правящий класс пытается сохранить себе все привилегии, а издержки переложить на народ. О ключевых противоречиях в политической системе Украины, рисках, которые ждут страну читайте в беседе Юрия Романенко с директором Института глобальных стратегий Вадимом Карасевым.
Юрий Романенко: Вадим Юрьевич, на Ваш взгляд, какое влияние окажет дело Тимошенко на дестабилизацию политической системы Украины. Станет ли оно Рубиконом, после которого начнутся процессы, которые приведут к качественной иной модели государственного устройства, созрели ли для этого предпосылки?
Вадим Карасев: Дело в том, что до судебного процесса и ареста Тимошенко кризисогенные источники и факторы были невидимы, что создавало иллюзию, что в стране нет системных рисков и угроз для стабильности, что президентство Януковича будет беспроблемным, как первый срок Кучмы. Обратите внимание, что ни одно президентство, кроме первого срока Кучмы не было спокойным. Кравчук – кризисное президентство, он даже до конца не досидел свой срок. Примеры из недавней истории не буду приводить, поскольку там и так все ясно. Я не говорю уже о Кучме конца 90-х-начала 2000-х.
Юрий Романенко: В первой каденции у Кучмы не было серьезных политических проблем, хотя экономические были.
Вадим Карасев: Просто тогда в Украине не созрели политико-экономические силы для того, чтобы бросить вызов президентской власти.
Юрий Романенко: «Сыновья и дочки Кучмы» еще только взрослели.
Вадим Карасев: Да, первый революционный цикл, связанный с распадом СССР и формированием украинской государственности закончился досрочным уходом Кравчука и досрочными выборами парламента и Президента. Первый президентский срок Кучмы пришелся на паузу истории и только. Когда созрели новые политические игроки, а, главное, внутренние и внешние условия, изменились мотивационные контексты, международная геополитика – тогда с дела Гонгадзе начался второй срок Кучмы, который закончился Майданом.
В 2010 году создавалась иллюзия всесилия. Особенно, после того, как в результате блицкрига Януковичу удалось нагнуть продажные парламентские элиты и создать коалицию «тушек», а затем ему удалось склонить судей, которые через решение Конституционного суда вернули политический режим модели 1996 года. Это дало Януковичу президентские полномочия Кучмы. Тогда казалось, что все решено, но манипуляции с конституционными документами еще не означают воссоздание той исторической, политической и главное государственной реальности, которая им соответствовала и, собственно, потребовала именно таких конституционных полномочий. Сегодня другое время.
Юрий Романенко: Можно даже обозначить, что у нас сегодня «другое». Во-первых, появился класс олигархов со своими ресурсами. Изменились движущие силы, которые формировали политический режим 1996 года и движущие силы, которые определяют его сегодня.
Вадим Карасев: А как эти силы изменились?
Юрий Романенко: В 1996 году не было олигархов. Второе, не было класса мелкой и средней буржуазии.
Вадим Карасев: Олигархи как раз были созданы президентской конституцией, потому что глава государства выступал «крышей» для них. Президент назначал тех или иных бизнесменов или просто искателей приключений в этой дыре истории, которая возникла после развала СССР и обвала экономики.
2010 год была классической победой олигархии, для которой очень дорогой оказался проект парламентско-президентской республики. Олигархи захотели не просто быть под крышей, но и создать коллективное руководство во главе с президентом. Нынешняя конструкция власти - это историческая сделка высших администраторов и политиков с олигархическими кланами. Последние обеспечили поддержку власти в обмен на дальнейшее перераспределение активов, концентрации капитала и так далее.
Что произошло за полтора года после президентских выборов? Доходы всех олигархов, которые вмонтированы в конструкцию власти значительно увеличились, монополизм в украинской экономике и политике увеличился. Фирташ фактически получил под контроль монополию по производству химических удобрений. Ахметов – металлургическую, Коломойский – авиаперевозки, Иванющенко – сельскохозяйственный рынок и импорт. Поэтому в 2010 году состоялся классический захват государства несколькими олигархическими группами. Впрочем, это была высшая точка, триумф олигархии за которым последует ее трагедия в русле жанра «триумфа и трагедии».
Юрий Романенко: Объясните, почему?
Вадим Карасев: Если в 90-е годы олигархи выполняли прогрессивные функции, когда был союз национал-демократов и олигархов, который под президентской крышей обеспечивал недопущение реванша левых сил или интеграции СССР на псевдокоммунистической, компартийной основе. В нынешних условиях олигархи играют регрессивную и даже реакционную роль. Они тормозят буржуазно-экономическое развитие на всем постсоветском пространстве. Этап олигархического развития себя исчерпал, страна стоит перед необходимостью создания буржуазного государства-республики среднего класса.
Стоит понимать, что Украина, Россия, а также ряд других постсоветских государств не перешли к демократическим капиталистическим обществам, как это сделали Польша, Чехия, Балтия в рамках ЕС, не потому что кто-то чего-то не хотел или мешал, а потому что страны были к этому не готовы. В них не было тех буржуазных сил, которые бы формировали исторический спрос на буржуазно-демократический этап своего развития. Даже украинская демократия 2000-х годов была олигархической демократией, а не массовой демократией. Революция низов 2004 года была узурпирована демократией верхов, где ни один из олигархических кланов не имел преимущества над другим. Равновесие сил стимулировало демократическую конкуренцию между ними.
Юрий Романенко: Только сделаем важную оговорку, что демократическая конкуренция была наверху, а внизу все очень жестко было и есть.
Вадим Карасев: Я и говорю - есть демократия верхов и популизм низов. Политики использовали патерналистские или популистские инструменты для того, чтобы управлять низами. Разница между популизмом и патернализмом размыта, но если говорить в рамках этих категорий, то патернализм – собственность Партии регионов, а популизм – собственность БЮТа.
Если мы посмотрим на темы, которые будоражат страну – мажорство, формирование наследственных феодальных практик при формировании элиты депутатского корпуса, изъятие налогов у мелкого и среднего бизнеса, демонстрационное потребление роскоши и т.д. Все эти темы, которые провоцировали буржуазно-демократические движения, а затем и революции. Что такое борьба за капитализм? Это борьба против привилегий и за право.
Чем отличается привилегии от права? Привилегиями пользуются индивиды, а право безлично. Привилегиями пользуются некоторые, а правом пользуются все.Если говорить в рамках этого анализа, то распад экономики СССР привел к комерсализации административных, производственных структур, которые оставались нетронутыми в течение почти 20 лет. Комерцианализация монополий - это и есть феодализм, а не капитализм. Когда есть газпромовская или жкховская монополия, которая комерционализируется – это шаг к феодализму, а не капитализму.
Капитализм отличается от феодализма тем, что и при феодализме, и при капитализме есть коммерция, но при феодализме нет конкуренции, а при капитализме есть. Капиталистический рынок – это конкурентный, а не монопольный рынок.
20 лет мы комерционализировали экономическую, производственную структуру, которая осталась в наследство от СССР, создавая тем самым не конкурентный, а монопольный капитализм. Здесь есть противоречие в определении, потому что монопольный капитализм - это или феодализм, или империализм в ленинском понимании. 20 лет сохранялись остатки социализма, связанные с производством социальных благ и услуг, как правило бесплатно. Почему возможен был такой одномоментный, с исторической точки зрения, подъем олигархов? Почему так быстро окрепла монопольная политика и появились миллиардеры? Почему расцвела безответственность элит, которые все эти годы делили и перераспределяли, фактически живя в режиме захватнических войн?Все это происходило потому что с советских времен продолжала существовать социальная сетка безопасности, которая была характерной чертой советского социализма.
Вряд ли я ошибусь, когда скажу, что в постсоветское время функционировало два договора между властью и населением, которые не смотря на кризисные моменты в экономике, позволяли сохранять политическую систему нетронутой. Менялись люди, но конструкция оставалась; менялись персоны, но классовый олигархический состав элиты сохранялся.
Первое – это коррупционный договор, который заключался в следующем: мы, наверху, приватизируем все, что можем, а вы приватизируете все, что можете внизу. Мы приватизируем государственные активы, а вы приватизируете государственные функции. Например, врач, учитель, милиционер, налоговый инспектор. Когда налоговик приходит и требует от торговца взятку, то он приватизирует государственную функцию.
Юрий Романенко: При этом он действует не как самостоятельная фигура, не как маленький феодал-шляхтич, который безумствует на своей территории. Он действует как субъект, вмонтированный в систему, которая все денежные потоки собирает вверху.
Вадим Карасев: Но при этом он уже производит не государственную услугу, а изымает ее. Например, ГАИ не выполняют услугу по производству безопасности на дорогах, а изымают излишки, которые не смогло изъять государство через бюджетную легальную систему, при этом не доплачивая тому же инспектору легальную зарплату. Поэтому инспектор вынужден компенсировать свою зарплату в полторы тысячи гривен, стоя на морозе, тем, что изымает это неформальным путем, минуя все государственные структуры.
Этот коррупционный пакт давал относительную стабильность, потому что до поры до времени это всех устраивало. Верхи устраивало, потому что позволяло несказанно обогащаться и управлять в ручном режиме различного рода коррупционными вертикалями. Низы были довольны, потому что их не трогали и дали возможность выживать, обеспечивая шанс на невмешательство в их маленькие коррупционные гешефты.
Второй договор, заключался в том, что продолжала существовать остаточная социальность в государстве. Она состояла в том, что при всем при том, что нужно было доплачивать за медицину, образование, пожарную безопасность, состояние дворов и так далее, тем не менее, все это было бесплатно и не покушалось на основы социальной безопасности людей.
Юрий Романенко: Важное уточнение, «как бы бесплатно»
Вадим Карасев: «Как бы», но все-таки, человек знал, что при какой-то ситуации, когда у него не будет денег, у него есть бесплатный минимум, на который он может надеяться. Поэтому продолжал существовать социальный договор. Остатки государства, как трофей растаскивало, утилизировало все общество, только каждый на своем участке.
Наконец, есть третья составляющая, которая определяла рамки государственной системы Украины последние 20 лет и на которой вообще она держится, не смотря на то, что СССР давно уже нет и, не смотря на то, что автор этой ключевой, осевой, фундаментальной с структуры умер 5 марта 1953 года. Это сталинская государственность в основу которой была положена силовая, репрессивная машина – прокуратура, суды, спецслужбы, МВД.
Таким образом, 20 лет сохранялась остаточная социальность, трофейное государство, которое позволяло паразитировать на перераспределении активов плюс сохранялась сталинская репрессивная машина, которую у нас называют вертикалью власти.
Юрий Романенко: Но она приватизировалась постепенно, на позднем этапе произошла ее приватизация.
Вадим Карасев: Она приватизировалась кем? Она приватизировалась высшей элитой, потому что еще при Сталине силовые органы подчинялись партийному контролю. Не было гражданского контроля, но партийный контроль всегда был. Мы помним ожесточенные схватки силовиков и партийцев: Берия и Хрущев, Берия и Жуков, затем Брежнев ставил службы безопасности под партийный контроль, когда поменял Семичастного на Андропова.
В чем фундаментальный социальный кризис сегодня в Украине? Власть начала борьбу с коррупцией, но не с коррупцией, как системой, а с коррупционерами, причем низового уровня. Тем самым власть пошла на разрыв коррупционного договора. Коррупция на миллиарды возможна через тендеры, откаты, через вхождение в долю крупного бизнеса, а на низовом уровне коррупцию пытаются извести. Борьба с взяточничеством – это борьба с мелкой коррупцией, по-сути - перевод стрелок, вместо того чтобы бороться с ней как с системой. Коррупция - это то, что формировало сделку и делало систему относительно стабильной. Реформы, на которые пошел Янукович и которые считает своим основным политическим товаром на внутреннем и внешних геополитических рынках, вместо того, чтобы быть основой легитимности его, как президента, ударили, прежде всего, по остаткам социального государства. Они направлены на демонтаж «социалистической социальности». Образование – меньше госзаказов, а больше платного, медицина, пенсионная реформа – тоже самое. А еще на очереди реформа ЖКХ.
Юрий Романенко: То есть произошел разрыв еще одного контракта.
Вадим Карасев: Совершенно верно, но при этом разрыв таких контрактов - не трагедия, если он дополняется формированием или заключением нового контракта. Например, либерального, договора о свободе. Все свободны, все подчиняются правилам, действуют только законы.
Юрий Романенко: Это то, что сделал Саакашвили в Грузии, который понимая, что государство неспособно выполнять социальный контракт, снял с него все обязательства, а в обмен дал экономические свободы в обмен на жесткое выполнение законов и норм. Причем, грузинский пример интересен именно факторами, которые детерминировали такую стратегию реформ – достижение уровня «нуля», когда у государства вообще не осталось ресурсов. Это очень часто забывают апологеты грузинских реформ.
Вадим Карасев: Не только Грузия, но и другие страны. Это локковский договор. Право на жизнь, свободу и собственность. Вместо государства Гоббса, гоббсовского равновесия, где страх обменивается на безопасность и защиту, приходит локковский договор о свободе. Социализма нет, начинается капитализм, нет коррупции, а конструируются прозрачные финансовые потоки, контроль за ними со стороны парламента. Именно для этого существуют парламенты и их служебная функция – контролировать финансовые потоки, а не для того, чтобы превращать парламент в ристалище боев различных кланов и депутатских групп. Однако, в Украине мы не видим договора о свободе, наоборот, мы видим усиление репрессивной составляющей или реанимацию сталинской государственности.
Юрий Романенко: Но включенной в олигархическо-феодальную систему, точнее говоря системы.
Вадим Карасев: Правильно, включенные в систему денег. Сталинская силовая машина была эффективной почему?
Во-первых, она контролировала потребление элит и как только они выходили за рамки дозволенного, они направлялись в ГУЛАГ.
Во-вторых, сталинская репрессивная машина выполняла функции ротации элит. То, что в демократии делается с помощью выборов, у Сталина выполняли репрессивные службы, которые чистили элиты. На смену зарвавшимся элитам приходили новые на освобожденные места.
Отсюда проистекают корни ностальгии по Сталину у многих людей в Украине, а наши публицисты винят людей в этом и говорят, что у них сталинские настроения. Они не понимают одну вещь, что репрессивная машина Сталина была направлена против элит, а не против масс. Она вычищала коррупцию среди элит и люди поддерживали это. Теперь, когда люди хотят Сталина, то они не хотят сталинизма….
Юрий Романенко: Они хотят справедливости в отношении элит.
Вадим Карасев: Совершенно верно. Они хотят справедливости в отношении элит и это нужно понять. Здесь возникает вопрос. Почему Путин на Селигере и вся наша постсоветская элита, когда говорят о Сталине, то утверждают «да, это было великое время, но это были ужасные репрессии». Они не хотят сталинизма не потому, что Сталин великий и ужасный, что у него руки по локоть в крови, а потому что он больше всего бил по элитам. Поэтому они хотят оставить сталинизм без Сталина. Им нужен хороший сталинизм, который дает возможность держать в повиновении массы, но при этом сохранить все хорошее, что было для элиты. Плохое оставить в истории, а все хорошее от Сталина оставить для себя. Так не бывает.
Теперь возвращаемся к нашей ситуации и фиксируем, что произошло за последний год.
Во-первых, разорван коррупционный договор. Причем разорван неубедительно, поскольку, как я говорил выше, нужно менять конструкцию власти. Власть, которая опирается на контроль за экономическими потоками, для того чтобы манипулировать экономическими интересами, создавать ренты и дополнительные прибыли путем монополизации не поборет коррупцию. Она будет только процветать. Взяточничество будет, потому что людям нужно выживать. Для того, чтобы люди нормально жили нужна нормальная экономика с широкой налогооблагаемой базой, стабильным внутренним экономическим ростом, а он невозможен, потому что экономика контролируется олигархами не для того, чтобы экономический рост был постоянен, не для того, чтобы он расширялся и росло благосостояние всех, а для того, чтобы контролировать экономику, управлять политиками. Ведь в этом случае ты отсекаешь финансовых доноров от оппозиции. Получается замкнутый круг. Ты хочешь, чтобы люди получали деньги с бюджета, но ты управляешь бюджетом так, что мало возможностей получать постоянно растущие доходы. Ты только увеличиваешь расходы, залезаешь в долги, отсюда высокие долги перед МВФ, но долговой рост не может продолжаться бесконечно. Страна попадет в ловушку долгового роста, когда не будет хватать новых кредитов, для того чтобы погасить старые. Рано или поздно кредитор последней инстанции скажет: Хватит! Или отберет у тебя все, как Россия сейчас отбирает у белорусов. Кстати, у Украины кредиторы тоже могут скоро что-то забрать.
Во-вторых, разрушен социальный договор. Люди недовольны реформами. Они не хотят таких реформ, которые не дают экономических свобод, возможности реализовать себя как предприниматели. Предприниматели не в смысле бизнесмены, а в смысле предпринимательские таланты. В условиях рынка все предприниматели, поскольку обладают человеческим капиталом. Это слово сейчас затерли. Капитал это тогда, когда ты можешь получить прибыль. Когда ты обладаешь массой талантов, но этот ресурс не приносит тебе прибыли на рынке образования, медицины – это не капитал.
На этом фоне идет укрепление силовой машины, хотя нужно отказываться от сталинских механизмов государственности и менять их на другую либеральную, буржуазно-национальную государственность. Не государственность, как инструмент в руках элит, причем государство в прокурорско-карательном смысле слова, когда ты ставишь своих прокуроров, милицию, сбушников. Когда мы отказываемся от хорошего сталинского наследия, а карательное только усиливаем. Вот это как раз и является фундаментальным источником кризиса. Страна уткнулась в тупик и это не только Украина. Все постсоветские страны уткнулись в тупик. Беларусь по своему, Россия по своему, Казахстан и Узбекистан, где правят автократы, по-своему. Сейчас они поумирают и что там будет? В России никак не могут определиться, кто будет следующим президентом. Батька Лукашенко тоже не знает, что ему делать: продаваться с потрохами или маневрировать.
Юрий Романенко: Маневрирует.
Вадим Карасев: Маневрирует, но пространство для маневра уменьшается. Весь постсоветский мир пришел к своему логическому завершению.
Юрий Романенко: Не только постсоветский
Вадим Карасев: Это другая вещь, мы сейчас ее затронем. Сегодня постсоветский мир делает расчет с двадцатым веком. Именно сейчас. Высшая точка сталинской государственности – 1945 год и 40-50-е годы прошлого века. Холодная война, ядерное оружие, геополитическая империя, два блока – США и СССР. Все, что было после Сталина – нисходящая линия, медленное умирание.
Юрий Романенко: Началась утилизация сталинского проекта.
Вадим Карасев: Да. И в независимой Украине она протекала не в рамках СССР, а в рамках новых независимых государств.
Юрий Романенко: Утилизировались ошметки СССР.
Вадим Карасев: Но осевая конструкция осталась старой. Только сегодня мы уткнулись в то, что либо нужно на основе этой конструкции лепить что то новое. Путин предлагает Таможенный союз и Единое экономическое пространство, реанимацию индустриальных цепочек, космос, ВПК.
Юрий Романенко: Причем это не в реальности реанимация, а просто предлагается объединение гниющих ошметков СССР.
Вадим Карасев: Собрался консилиум врачей и предлагает отправить больного в реанимацию. Вот искусственная вентиляция легких – это Таможенный союз.
Юрий Романенко: Здесь важно сделать важное уточнение. Ведь речь идет не о том, что пришивается рука, которая дальше может работать, а просто сшиваются трупные ошметки. Разлетелся человек, они хотят всю эту мертвечину сшить. Нет базиса нового проекта. Вот в чем суть. После развала царской империи ее территории сшивались новым проектом – советским. Сейчас такого базиса нет, и именно потому лично я со скепсисом смотрю на Таможенный союз.
Вадим Карасев: Согласен. Именно потому ТС представляет собой попытку подменить внутренние модернизационные реформы геополитическим расширением. Если Украина войдет в ТС, то Россия получит полноценный выход к Черному морю, или можно будет на базе Украины, Казахстана, Беларуси и России создать «зерновой ОПЕК». Внутренняя политическая экономия подменяется геополитикой.
Юрий Романенко: Причем скрепленную олигархическими интересами ФПГ.
Вадим Карасев: Правильное замечание, потому что украинским олигархам нужно будет выбирать. Или встраиваться в новый национально-буржуазный тренд – тренд создания европейской свободной экономики и играть в рамках правил, конкурентного рынка, а не монополий. Либо идти на олигархический союз в рамках Таможенного союза и неоСССР. Тогда олигархи могут получить скидку на газ.
Юрий Романенко: Олигархи, но не население, как показал опыт 2010 года.
Вадим Карасев: Население тоже может получить кое-что, потому что рост рентабельности предприятий увеличит бюджетные доходы. Во всяком случае, Путин же предлагает премию в 6-9 млрд. долларов ежегодно за вступление в ТС. Это наполняет бюджет и даст возможность сохранить остаточную социальность и всю конструкцию в целом.
Если социального государства не будет, то рано или поздно будет революция. Революция не в смысле Майдана и изменения персона, а революция в смысле институтов, которая поменяет конструкцию государства, сделает ее правовой, европейской, национальной, сделает ее государством-республикой. Это будет не бесформенная демократия 2000-х годов, потому что у нее не было государственно-национальных форм, скорее она была способом поддержания игры между олигархическими кланами. Фактически произойдет вмонтирование в европейский мир – мир буржуазных государств-наций, где доминируют права и право, а не привилегии.
