[ Читати далі ]

Соня Абрамовна жарила на примусе минтаи прямо во дворе...
Вы таки нюхали двор, где жарят минтаи? О… Непременно наидите такои и понюхаите. Это же фольклорныи аромат!
Дядя Фима, розовыи от жара примуса, кушал рыбку — и весь мир, блистая, улыбался ему.

Между тем из подъезда выкатились две груди, а за ними, буксиром, тетя Песя. В старых штиблетах на толстую ногу.
Тетя Песя выражала жизненное довольство, ведь еи таки было чем огорчить соседеи.
— Освободите двор, Соня Абрамовна. Мы Иосечке приобрели музыкальную пианину. Пианина уже на подходе, ее будут вносить грузчиками.
Тетя Соня встрепенулась, словно поняла, чего еи не хватало в это утро, сплюнула рыбьеи костью в кота и вступила с повышенных:
— Какая нахальства! Я освобожу этот двор, только вперед ногами! Вносите вашу музыку в обход тети Сони, и молитесь, таки чтоби тетя Соня не обиделась!
Она на мгновение задумалась, чего бы добавить неприятного, после приняла карательную позу и продолжила:
— И стоило людям рожать, шо би потом так тратиться? Фима, ви не знаете?
Фима не знал. Невозмутимыи, как пеизаж, Фима кушал рыбку.
Тетя Песя открыла было рот, возразить мнением, но тут раздался сигнал. Рабочие, в кепках на голые головы, уже вносили лаковую роскошь.
Роскошь называлась золотыми буквами «Прелюдия».
По двору восторженно, зашаркали штиблеты… Но уже через мгновение случилось страшное — подъезд тети Песи оказался не настолько широк, чтобы принять «Прелюдию».
Ои, что тут началось...
Рабочие тянули инструмент в разные стороны. Тетя Соня ценно советовала. Фима кушал рыбку. Акация цвела. А тетя Песя, мать Иосечки, кричала:
— Внесите мне эту пианину, или я закончу эту жизнь!
Но тетя Песя напрасно потела… «Прелюдия» так и уехала, тая в себе не только музыку, но и фольклорныи аромат жареного минтая.
А вечером, когда окна осветили двор, и соседи расселись за общим чаем, тетя Песя вытерла руки о живот и на выдохе сказала: «Не жили хорошо, таки нечего и начинать».
И все согласились...

Экспромт на предыдущее стихотворение в этом сообществе.

Два раза в одну реку не войти,
Ты помни, что года-твое богатство.
Сих мудрых строк невидимое братство
Поможет всех и навсегда простить.

И даже, если ты всегда готов,
То страх и жалость, юных лет порывы,
Когда шипит по венам хмель игривый,
Приводят душу в ужас от оков.

И дело здесь, конечно, не в стыде
О чистых не дописанных страницах,
Читатель, вероятно, будет злится,

Откуда оптимизм - то нам писать ?
Все делается белым и холодным...
Художник ! То он должен быть голодным,
А то еще и запрещают спать.

Художник был, он Есть ! И будет есть !
И сладко спать, даст Бог не в одиночку.
Шлю поцелуй тебе воздушный(в щечку).
Жизнь смерти -- наилакомая месть !

"Вона стала для нього спогадом.
Тим спогадом, куди він "тікає" від сірої реальності свого життя. Тим спогадом, який ранить і лікує водночас.
Він знає, що вона є, але для нього вона недосяжна, далека, як зірка. Він бачить її образ, її очі, волосся... І чим довше він дивиться на неї, тим більше йому здається, що її очі, її погляд проникає у саме його серце, душу.
Він закриває очі і "пірнає" у море Спогадів, щоб хоч там, досягнувши бажаного острівця, залишитися сам на сам з нею...
Пам'ять покаже йому вже вкотре той фільм, у якому вона поряд і така досяжна, так близько. Фільм, де, крім них, більше нікого немає. І до болю знайомі кадри почнуть свій танок.
Він буде вкотре її обіймати і притискати до себе, гладити її волосся, цілувати її тіло, вуста... Дивитися у її очі, бачити її грайливі вогники в них... Вкотре вона буде дражнити його, заманювати у свої тенета, підпускати на відстань подиху і відштовхувати...
Він знову буде відчувати на своїй шиї її гарячий подих, смак її поцілунку на своїх вустах. Вона знову буде поряд і даруватиме йому неймовірну насолоду...
Але вона стала для нього спогадом... Таким бажаним, болючим і незабутнім спогадом..."

[ Читати далі ]

Я не решал вас создавать, я просто хотел сделать Адаму компанию, а вам всем просто повезло.

Господь.