Вдалеке- тихий шорох. Я молчу. Я привык молчать. Молчать и наблюдать. Я делал это раньше, делаю сейчас и буду делать. Возможно всегда.
Шорох ближе. Я уселся на траву и сорвал одуванчик.
Я люблю одуванчики.
А еще я люблю скрип сосен и их тихий монотонный шепот.
Шорох в нескольких метрах от меня. Вон в тех кустах черники.
Я дунул на одуванчик. Сотней парашютиков разлетелся он по поляне.
Из кустов осторожно, принюхиваясь, высунул голову олень. Я никогда раньше не видел оленей. Гордых и красивых. Не то чтобы он меня боялся... Просто такова природа зверя- быть осторожным. А вот человек- не всегда зверь.
Потом голова исчезла. И олень ускакал. Наверное не увидел во мне ровню и вскоре забудет. А я не забуду.
Я лег. И посмотрел на небо. Темное, неласковое и вовсе не живое.
А потом пошел дождь, и я уснул под его убаюкивающий ритм. Мне кажется я даже видел сон. Там был я, были другие люди( не звери), а перед нами, нелепой толпой, на троне восседал гордый олень.
А потом я проснулся. Не было сосен... Скрипела покосившаяся дверь, сошедшего с ума мира. Мира без войн. Мира без людей. Мира, гостем которого я случайно оказался. И мира, в котором застрял.

Двое крепких немолодых мужчин, с проседью в висках, сидели на крытой террасе небольшого кафе. Вид на далёкий город. Отблеск шпиля собора Святого Павла в дымке. Зелень лавра. Самое умиротворяющее время для встреч старых друзей.

Официант принёс два кофе и удалился. - Послушай зачем ты ведёшь такую игру? - нарушил молчание один из них. - Какую игру? - Ну весь этот чёрный пиар про меня, про скупку мной душ и вообще про весь ад. Ведь это всё твои подразделения. И Рай и Ад. - Ничего не понимаю... - Не придуривайся. Ты всё понимаешь. Ты замкнул на себе весь цикл, и вся местная клиентура попадает к тебе минуя меня. Хотя большая часть клиентов тобой грубо обманывается. Ведь они желают попасть ко мне, а ты их там за нос водишь. Они даже понятия не имеют что есть ещё моё загробие. И ещё не известно чей Рай и Ад лучше. - Ну и?? - Предлагаю или честно делим весь поток 50 на 50, либо расторгаем Договор, - он допил кофе и поморщился - Официант!!! В дверях террасы появился официант. - Я вас слушаю. - Привет Лука. Всё конечно хорошо, но в следующий раз цианид мне в кофе не добавляй. У меня от него изжога. Достаточно просто трёх ложек сахара.

Но ничего подобного не происходит — Зверь издает вопль боли и ярости. Он ударяет констебля когтистой рукой — да, это действительно рука, хотя и деформированная, мальчик был прав — и разрывает ему горло. Кровь хлещет на лобовое стекло и приборную доску, она капает на бутылку пива, которую Ниари поставил между ног.

Другой рукой оборотень хватает констебля за только что подстриженные волосы и рывком наполовину вытаскивает его из кабины. Зверь издает победный рык и опускает лицо к шее Ниари. Он насыщается кровью, в то время как из опрокинутой бутылки льется пиво и, пенясь, растекается по полу возле педалей.

Открывается широкое поле для психологических изысканий.

Открывается масса возможностей для хорошей работы полиции.

 

СЕНТЯБРЬ

 

Месяц подходит к концу, и приближается полнолуние, испуганные обитатели Таркерз-Миллз ждут, когда кончится жара. Но жара все не спадает. Где-то там, в большом мире, одно за другим заканчиваются соревнования по бейсболу, начинается футбольный сезон; как сообщает старый добрый Виллард Скотт, в канадских Скалистых горах 21 сентября выпал снег, толщина его слоя — около фута. Но в Таркерз-Миллз лето никак не закончится. Днем температура не опускается ниже восьмидесяти градусов: дети, вернувшиеся в школу три недели назад, нисколько этому не рады. Им совсем не нравится сидеть в душных классах, изнемогая от жары, когда стрелки часов, кажется, вообще замерли на месте. Без всякой причины мужья злобно ругаются с женами, а на заправочной станции О'Нила, находящейся за городом, у въезда на главную магистраль, даже разгорелся скандал. Заезжий турист произнес что— то дерзкое по поводу цены топлива, вот Паки О'Нил и треснул его форсункой по голове, туристу, оказавшемуся жителем Нью-Джерси, пришлось наложить четыре шва на верхнюю губу. Уезжая, он вполголоса что-то злобно бормотал насчет судебного иска и возмещения ущерба.

— Не знаю, чего он там скулил. — вечером того же дня мрачно говорит Паки, сидя в пабе. — Я же его только вполсилы стукнул! Если бы я стукнул его со всей силы, то вообще из него дух бы выбил. Верно?

— Ну конечно! — поспешно говорит Билли Робертсон, потому что у Паки такой вид, будто он ударит со всей силы его. Билли, если он вздумает не согласиться. — Может, еще пива. Пак?

— Да, самого лучшего! — говорит Паки.

 * * * 

Милт Штурмфуллер отправил свою жену в больницу из-за кусочка яйца, которое осталось на тарелке после посудомоечной машины. Бросив всего один взгляд на высохшее желтое пятно на тарелке, на которой ему собирались подавать завтрак, Милт отвешивает жене хорошую оплеуху. Как сказал бы Паки О'Нил, Штурмфуллер стукнул ее со всей силы.

— Подлая похотливая сука! — сказал он, стоя над Донной Ли, распростертой на полу кухни. Нос ее оказался сломанным и кровоточил. Затылок женщины тоже был весь в крови. — Моя мать имела привычку мыть тарелки дочиста, хотя у нее не было посудомоечной машины. А ты вот что делаешь?

Позднее Милт скажет врачу отделения „Скорой помощи“ в больнице Портленда, что Донна Ли упала с лестницы. Донна Ли, вконец запуганная за годы супружеской жизни, это подтвердит Около семи часов вечера, перед полнолунием, поднимается ветер — первый холодный ветер за этот затянувшийся летний сезон. Он приносит с севера облака, и некоторое время луна играет с ними в пятнашки, то скрываясь, то выглядывая из-за туч и окрашивая их края в серебристый цвет. Потом облака становятся плотнее и луна исчезает… но она по-прежнему здесь; морские волны в двадцати милях от Таркерз-Миллз чувствуют ее притяжение, так же как и Зверь, который находится гораздо ближе.

Около двух часов ночи в загоне Элмера Циммермана, живущего на Вест-Стэйдж-роуд, что в двенадцати милях от города, раздается пронзительный визг. В одних пижамных брюках и шлепанцах Элмер отправляется за ружьем. Его жена, которая в 1947 году, когда Циммерман на ней женился, была почти красивой, в слезах умоляет его остаться с ней и не выходить во двор. Элмер отстраняет ее и достает ружье. Его свиньи уже не просто визжат — они пронзительно кричат. Должно быть, примерно так кричат очень молодые девушки, на которых ночью набрасывается маньяк. Он пойдет, и ничто его не остановит, говорит Элмер… и, протянув руку к дверному засову, застывает в неподвижности, услышав победный вой. Это воет волк, но его голос так похож на человеческий, что хозяин дома оставляет заднюю дверь закрытой и позволяет Алисе Циммерман увести себя в гостиную. Он обнимает жену за плечи, они садятся на диван и молча сидят там, как испуганные дети.

Крик свиней слабеет и затихает. Да, они затихают — одна за другой. Теперь слышны хриплые, булькающие звуки — Зверь насыщается. Затем он снова начинает выть, и в голосе его звенят серебристые нотки, напоминающие о свете луны. Элмер подходит к окну и видит, как что-то — он не может точно сказать, что именно — растворяется в темноте.

Потом приходит дождь, он барабанит по стеклам, а Элмер и Алиса, обнявшись, сидят на кровати, включив везде свет. Дождь холодный, это первый в нынешнем году настоящий осенний дождь, значит, завтра утром в листве на деревьях появятся желтые и красные пятна.

В загоне Элмер обнаруживает именно то, что и ожидал увидеть: все девять его свиноматок и оба хряка мертвы — выпотрошены и частично съедены. Они лежат в грязи, холодный дождь льется на их останки, а выпученные глаза смотрят в осеннее небо.

Рядом с Элмером стоит его брат Пит, вызванный из Майнота. Они долго молчат, затем Элмер высказывает то, что тревожит и Пита:

— Отчасти это покроет страховка. Не все, но хоть какую-то часть. Остальное я уж как-нибудь оплачу. Уж лучше мои свиньи, чем еще кто-то из людей.

Пит кивает.

— Уже достаточно, — говорит о» тихим голосом, едва слышным из-за дождя.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты знаешь, что я хочу сказать. В следующее полнолуние на улице должно дежурить сорок человек… или шестьдесят… или даже сто шестьдесят! Пришло время перестать делать вид, будто ничего не происходит, тогда как любой дурак понимает, что это не так. Ради Бога, посмотри сюда!

Пит указывает на землю. Рядом с убитыми свиньями много очень крупных следов. Они похожи на следы волка… хотя чем-то напоминают и человеческие.

— Ты видишь эти долбанные следы?

— Я их вижу, — соглашается Элмер.

— Ты думаешь, их оставила Милашка Бетси?

— Нет. Наверное, нет.

— Следы оставил оборотень, — говорит Пит, — и ты это отлично знаешь. Алиса это знает, большинство людей в городе это знают. Черт побери, даже я это знаю, хотя приехал из другого графства. — Пит смотрит на брата, лицо его строго и сурово — это лицо пуританина из Новой Англии образца 1650 года. — Уже достаточно, — повторяет он. — Пора с этим кончать.

Дождь по-прежнему льет как из ведра на их непромокаемые плащи.

Элмер долго раздумывает над словами брата, затем кивает:

— Пожалуй. Но не в следующее полнолуние.

— Ты хочешь подождать до ноября?

Элмер кивает:

— Деревья облетят. По снегу будет легче выслеживать.

— А что будет в октябре?

Элмер Циммерман смотрит на растерзанные тела свиней, потом переводит взгляд на своего брата Пита.

— Людям придется поостеречься, — говорит он.

 

Я никогда не привязываюсь к вещам и обстоятельствам. Я живу и вижу. Вижу и иду туда, где нет границ и стереотипов. Кто-то дал мне готовую жизнь. А я знаю, что может быть иначе. Всем интересно, что будет завтра. А завтра уже было в их разуме еще вчера. Неповторимой реальности нет. Свобода есть только в глубоком сне и постоянной жажде настоящего оргазма. Ищущие его в рутине, не найдут его никогда. Он там, где нет некрасивых углов, пыльных полов, темных улиц, рожи этого начальника, верещащих детей, нуждающихся стариков, пузатых гаишников и прочей неизбежности, которую подкидывает нам великая и ужасная цивилизация. Улетай отсюда, беги, спасайся.

Время от времени закрываться от прохожих в своем скворечнике – это не свобода, это изгнание. Распрямись, сделай шаг шире, пусть чудовища звонят на твой мобильный – оставь его дома. Позволь себе День прямохождения. Дыши полной грудью. Освободи человеческую сущность. Мы созданы такими, какими сами хотим быть на этом свете. Никто и ничто не может нас поработить без собственной воли.

Загнав себя в тупик, в итоге, виним самих себя. Продирая глаза утром, волочась на эскалаторе в метро, страдая от бессонницы, стоя возле кредитной кассы, выслушивая никчемный бред сослуживцев. Все это только свое  и больше ничье. У каждого из нас есть выбор: либо служить кому-то, либо быть свободным. Свобода должна быть в душе. У детей свободы ее не отнять. Они впитали ее как губка в непорочном возрасте – они пронесут это знамя через всю жизнь.

Один день может многое. Начнешь со свободы один раз и захочется снова ею напиться. Она как наркотик. Сделай шаг в верном направлении. Дыши глубже, прикоснись к природе, переключайся. Сегодня ты принадлежишь только самому себе. Делай так как тебе удобно. Не подстраивайся ни под кого. Правда, ты можешь попасть на человека, который также позволил себе День прямохождения. Сегодня вам лучше не встречаться. Перенесите на другой день.

Мысли только преуспевающие, но, упаси Господь, не аутотренинг. Уговаривать себя не надо. Нужно искренне верить во все, что предпринимаешь и делаешь. Чтение псалмов вроде «я самая обаятельная и привлекательная» - не помогут. Поможет общение с  искусством. Потому что это все также создавалось из мыслей и для мыслей. Картинные галереи, но не музеи с запахом нафталина. Скульптуры современных мастеров, библиотеки, книги. Можно заново обучиться тому, что нам преподавали в школе. Вышивка, вязание, прочее рукоделие. Послушать классику музыки, но без слов. Пусть на эти ноты ложится собственное воображение, без постороннего вмешательства.

Радость жизни лежит не в плоскости новых приобретений и повышений по службе, а в сфере роста собственного сознания. Узнаешь что-то новое и радуешься. Рассказываешь это новое кому-то другому и снова радуешься. Счастье в общении, в осознании того, что ты кому-то нужен. Живешь, когда кто-то живет мыслью о тебе.

Нет настроения что-то писать. Как там Писатель в Сталкере говорил? "Какой из меня, к черту, писатель, если я ненавижу писать. Если для меня это мука, болезненное, постыдное занятие, что-то вроде выдавливания геморроя. Ведь я раньше думал, что от моих книг кто-то становится лучше."

Ну до книги руки пока не дошли, а только до уютненького бложика, будь он неладен. И тем не менее. Вот кому это все нахер нужно? Ну уж точно не тем, кто будет это читать. Неужели мне?

Совсем другое дело, если бы этим на жизнь зарабатывать. Хотя это я как раз люто презираю. Для профессиональных писателей приговор один - пиздуны и бездельники. Исключения бывают, но как известно только подтверждают правила. Как известно, если можешь не писать - не пиши.

Короче - никчемное это дело выдавливать из себя что-то против воли. Смотрел сегодня интервью с дьяконом Андреем Кураевым. Очень интересный человек, но и он ничего нового в мою теорию мира не привнес. Понравилось про то, как они бухали в семинарии и чем это отличается от попоек в институте. Из пьяных семинаристов дерьмо наружу не лезет ни под каким градусом. Хорошо сказал.

Никак не соберусь написать рассказ про канатоходцев, который приснился не так давно. Совершенно удивительный сюжет, но жена не разрешает мне сидеть у компьютера дольше двадцати минут, а за двадцать минут я никак не успеваю.

-Сука. Казёл. Презерватив. Гомосексуалисты. Рядянська женщина!

Этими словами летящими из уст Юрика, лихорадочно вращающего руль, была пропитана наша дорога до места боевых действий. Плавно лавируя между рядами машин, он старался не потерять из виду идущую впереди машину с пригласившими нас ребятами, то и дело уворачиваясь от подрезающих нас БМВ, Поршаков,и прочих олигархических изысков. Также приходилось напрягать пятую точку дабы не отправить на тот свет ушлёпков которые вздумали останавливать попутки стоя на второй полосе. Резко притормаживая около эти хличностей можна было наблюдать придурковатую улыбку с беззвучным вопросом в глазах «Мусчино подвезёте до Хардыпэрловки?» Извините, но только до морга. Ну не идиоты. Учитывая внимательность водителей субботним утром, единственное место в которое светит уехать с этого места дороги это в гости к предкам, и будут ли они рады увидев придурковатую душонку, это вопрос.

С матами – перематами, мы добрались до места дислокации подразделения маниакально настроенных на «убить всех» личностей. Кое как припарковавшись у зелёной будочки (тоже вопрос, шо за будочка посреди леса?) пы приступили к знакомству с мусчинами приятной наружности. Чесно говоря, такое сосредоточение приятных в общении личностей со взором горящим мне встречается редко, так что такие минуты особо приятны и вкусны. Тыняясь туда-сюда по площадке на которой бурно кипела деятельность по разворачиванию оперативного штаба, мы с Юрцом узнали несколько вещей.

Во первых на площадке где будут вскоре валятся наши окровавленные тела есть живописный ДОТ, раскуроченный каким-то фашистским захватчиком, но тем не менее не утративший всей романтической прелести военных лет, и горькой памяти в сердцах потомков (на одной из плит красовалась высеченная неизвестным Церетели надпись «Если бы мы не погибли, то мы бы погибли»; по щеке скатилась скупая мужская слеза).

Во вторых, нам провели краткий инструктаж по хорошему поведению охотника на привале. В него вошли предупреждения о том, что на поле боя ни в коем случае нельзя снимать маску, будь ты хоть трижды предусмотрительный киборг убийца, но шарик попавший в твой окуляр оставит неизгладимые впечатления, и восхищённые возгласы врачей окулистов, которые будут вставлять тебе новенький глазозаменитель; около штаба оружие должно быть поставлено на предохранитель и в переноске находится в положении «чем ниже ствол, тем меньше бьют»; пить содержащие приятный C2H5OH напитки перед игрой, строго не рекомендуется, так как запотевшее стекло маски превращает тебя из грозного киборга убийцы в слепого котенка, который будет бродить по лесу то и дело натыкаясь на препятствия в виде деревьев, и переодически отхватывая мамину сисю в виде бодрящих шлепков шариками по жопе. Ну и прочая необычайно важная в бою ерунда.

-Получи и распишись.

Мы с Юрцом с довольными рожами рассматриваем даденные нам во временное пользование стволы. Я любуюсь красотой оружия, механический Юра, тщательно изучает принципы работы пистолетных механизмов. Вдоволь нарассматривав свои боевые машинки, до нас дошло, что без боеприпасов это просто куски плассмасового железа, и мы приступили к наполнению фидеров (такая херня крепящаяся на стволе, в которую засыпаются шарики). Не в силах сдержать азарта и предвкушая предстоящее крошилово, раздираю зубами пакетик с красивенькими фиолетовенькими шариками (до слюноотделения напоминающими конфетки) и заряжаю свой маркер (это ружжо так называется).

Пока я возился со своим ружжом, Юрко успел зарядить своё и, найдя предохранитель и сняв с него свой пистоль, вовсю развлекался пуканьем по стволам сосен. Глядя на его лицо, я понял что значит выражение «щенячья радость» и также присоиденился к этому захватывающему процессу. От хлопков, по первах, непривычно закладывало ухи, но позже организм адаптировался к новой ипостаси киллера, и благодатно принимал каждый звук плевка чёрного маркера.

За нашими спинами во всю кипела подготовка остальных умалишённых любителей сей забавы, и мы не успели опомнится как от начальника всего этого банкета прозвучало:

-Ну что? Все готовы? Давайте делится!

«Мамочки, шо щас будет» подумал я и мне вдруг жудко захотелось писять…

Хочу предложить вашему вниманию прозу, рассказы и крео, которые истинные ценители «почитать за бутылочкой пива и сигареткой» наверняка оценят по достоинству. Сегодня представляю вам двух, гениальных, на мой взгляд, авторов. Это Дмитрий Горчев и некий Иван. Иван (а больше нам о нём ничего не известно, кроме того, что до 2005 года он публиковался на Удаве) – автор одинадцати восхитительнейших рассказов о неком Князеве, беспробудном колдыре и распиздяе, обитающем на Колыме и постоянно заполучающем интереснейшие приключения на свою задницу. В программе: превосходнейший слог и юмор уровня «ржунимагу», «истерико», «рыдайу», интересный сюжет, нецензурная лексика, криминал, сцены секса и насилия над людьми и животными, поэтому дети младше тринадцати идут читать Чипполино, чистить зубы и спать. Горчев же, напротив, очень интиллигентный человек, обладатель нескольких литературных премий, способный сделать на бумаге литерутурную зарисовку жизненной ситуации, или выразить свои мысли так, что просто дух захватывает! Юмор также присутствует, причём в весьма неплохих дозах. Ненорматив есть, но не везде и не через каждое слово. Это именно тот случай, когда мат так же к месту, как приправа к хорошему блюду. Начнём с Ивана.

---

Иван. Хронология и цитаты (читать рекомендую по порядку, не вразброс) Деловой человек (Рассказы про Князева)

«Еще было хуево, что по утрам как всегда сушняк, а воды - ни глоточка. Воду вечерами привозила машина-водовозка, но эти моменты Князев регулярно проебывал. Не проебал только однажды: в тот раз он как раз подходил к дому, увидел водовозку, собрался уж было ломануться за ведром, но тут выяснилось, что водитель приехал порожняком - просто к какому-то приятелю за какой-то хуйней. Толпа с ведрами и бидонами, высыпавшая при виде долгожданной цистерны, и обломавшаяся, ввалила пизды и водителю, и приятелю. Князев тоже с удовольствием поучаствовал в потасовке, получил по печени, но и сам успел кому то хорошенько пару раз уебать. Кажется - дворничихе.»

Рассказ второй. Алкогольный апокалипсис

«Сидор обладал способностью уникально быстро превращать в вонючие трущобы любое жилое помещение, вот и сейчас он успел наблевать в аквариум со сдохшими по такому поводу рыбами, заплевать весь пол и зачем-то насрать на угол ковра. "И потом, здесь хоть закуска есть, телевизор, а у меня вообще ни хуя". "Закуску с собой возьмем, а телевизор один хер не работает, я тут было в него нассал, и он сломался.»

Рассказ третий. Кися-пися

«Когда у Князева было много свободного времени, он почти все его посвещал воспитанию кота. Кот оказался существом, не спиздеть, гениальным, и витиеватой князевской педагогике внимал успешно. Так, на третий день своего появления он опрометчиво насрал на подушку. Когда Князев заметил вонючую улику, он как раз находился в состоянии меланхоличного опьянения, то бишь - был уделан до прозрачности и пятен (от большой дозы водки рожу Князева всегда покрывали красные пятна, он называл их "аллергией на беспонтовую жизнь", но это другая история).»

Рассказ четвёртый. Аллергия

«Настоящая весна на Колыме начинается поздно. Зато и проистекает стремительно, чтобы дать дорогу столь же стремительному лету. Компенсация за долгую зиму: охуеваешь, когда буквально на твоих глазах лед и сугробы сменяет жирная черная грязь, а ее в свою очередь - беспредельная буйная зелень. Вот таким погожим весенним днем, радостно охуевший от весеннего воздуха Князев шлепал по грязи на работу. Намедни он как следует нажрался, и теперь, выдвинувшись аккурат к обеду, твердо рассчитывал на опохмел.»

Рассказ пятый. Криминал

«Менты требовали бабла за охрану и сигнализацию, начальники в ответ продемонстрировали босый хуй, и в итоге сигнализация на складах осталась локальной: ебнешь по ней или начнешь вскрывать помещение - звенит, но сигнала на 02 не поступает, и спасать товары - дело одного только сторожа. Ну заебись. Тот же сторож имеет ключи от большинства помещений и возможность вообще к ебеням отключить сигнализацию. Ну пиздато. Вова работу полюбил всей душой.»

Рассказ шестой. Инопланетяне

«Был там богомолец Ефстафьев, староста группы, который снес однажды месячную стипендию двадцати трех человек в какой то фонд, типа Фонда Мира. Но мира он ни хуя не получил, а получил таких пиздюлей, что почти год потом не молился, так как при наклонах и потугах опуститься на колени мгновенно ломался, заваливался на бок и ударялся головой.»

Рассказ седьмой. Тьма-Таракань

«Князев с друзьями очень любили ходить в гости. Нет, они много чего еще любили - помидоры, женщин, ни хуя не делать, гашиш, ездить во Флориду, на Редингский фестиваль и в Голландию, конечно. Только это все херня.

Никуда они не ездили, у них денег вечно не было. Но - любили. И в гости ходить особенно. А если в гостях присутствуют помидоры и женщины - то это вообще идеальные почти что гости.»

Рассказ восьмой. Уголовное дело

«Прийти в сторожку - это раз. Если уебок Миша еще не ужрался в усмерть, как он это по обыкновению делает, - налить ему стакан (как раз осталось, а ему и половины стакана хватит) - это два. Как только он самоликвидируется - взять ключи от складов - это три. И, наконец, четвертое - спокойненько открыть склады, выбрать самое ценное и компактное и красиво удалиться, заметая следы. Плюс приложение: если гандурас Шаболтанов не захочет самоликвидироваться - ликвидировать его путем уебошивания фомкой по голове. Через шапку, чтобы не контузить, ибо конец двадцатого века, возможно, - эпоха гумманных подходов к разного рода проблемам.

План был принят почти единогласно. Только алкоголик Сидор внес в него коррективу, заявив, что нехуй тратить последние двести грамм на разных сифилитиков, а лучше сразу прямо, не заморачиваясь и не корча из себя интеллигентов, уебать Шаболтанову по башке. А водку поделить и хряпнуть за успех мероприятия и вообще на посошок. Коррективу одобрили, ебнули по полтиннику (при этом Князев произнес непонятный всем прочим тост "за Вендетту") и выдвинулись. Пошли на дело, как говорится.»

Рассказ девятый. Князев и дети

«Сидор появился спустя два часа, и ребенок, практически целый и невредимый, - тоже. По довольному виду одного и другого можно было понять, - все прахом и пошло. "Мама! Мама! - завопило чадо, обрушиваясь с шеи Сидора, - Мама, я упал, как монстр!!!" Сидор, похоже, тоже упал как монстр, поскольку грязь и собачачье дерьмо покрывали парней с одинаковой равномерностью.»

Рассказ десятый. Летний отдых

«Первым о лете Князеву сообщил сосед снизу. Князев лежал себе поперек подоконника, смотрел мечтательно вдаль, на черные сопки с остатками снега, курил, плевал. И наплевал на соседа - тот как раз чего-то там копошился под окнами. Сосед заматерился, Князев посмотрел удивленно - чего он там пиздИт? Оказывается - сосед уже разбивал и вспахивал свой многострадальный огородик, в какой уж раз освобождая его от многочисленных и малоприятных продуктов жизнедеятельности Князева и его друзей. По зиме из князевского окошка в сугробы вылетало много всякого добра, и сейчас соседом уже была собрана приличных размеров почерневшая зловонная (судя по респиратору на еблище этого дурака-огородника) куча из разных вещей, в которой их бывший хозяин даже разглядел часть предметов домашнего обихода.»

Рассказ одинадцатый. Рыбалка

«Под командованием Вовы они выстроились в цепочку и принялись спешно перебрасывать шмотки на берег. Один только Князев в спасательной операции принимать участие отказался наотрез - он заявил, что его, во-первых, во время аварии контузило, а во-вторых - болотных сапогов у него нет, а стоять в ледяной воде в кедах он не намерен. На самом-то деле Князев по дороге выпил чутка лишнего, и сейчас ему больше хотелось петь, орать и выебываться, чем изображать сотрудника МЧС.»

---

Творчество Дмитрия Горчева я не буду разделять на рассказы (их слишком много) и приводить цитаты. Приведу несколько ссылок на мои любымие произведения и ссылку на общий список рассказов. Дмитрий Горчев Блядь Великолепнейшее описание нескольких дней жизни конторской служащей в возрасте. Борода Вы никогда не носили фальшивую бороду? А Пётр Семёнович носил. Картины идеального мироустройства Та панацея, что, видимо, нужна нашей стране. План спасения, План спасения-2 и План спасения-3 Может, черезчур радикально, но действенно. Не надо пиздеть Руководство к действию и ничего больше. Это лишь немногие из его рассказов. Читать рекомендую всё! Полный список здесь: http://gorchev.lib.ru/txt/list.shtml Вот вам, дорогие блогеры, чтиво на недельку вперёд. Буду рад отзывам, на основании которых приму решение, публиковать ли дальше обзоры интересных на мой взгляд авторов у себя в блоге.  

Ранним майским вечером 1963 года вверх по третьей авеню Нью-Йорка быстро шагал молодой человек. Одну руку он держал в кармане. Воздух был очень мягким и свежим. Начинало смеркаться. Цвет неба медленно изменялся от голубого к нежно-фиолетовому. Это был как раз один из тех городских вечеров, за которые некоторые люди так любят город. Люди, выходящие в вечер из кафе, ресторанов и магазинов или просто стоящие у их дверей, блаженно улыбались. Какая-то старая леди, вышедшая из бакалеи с двумя огромными сумками, приветливо улыбнулась молодому человеку:
   — Эй, красавчик!
   Тот тоже ответил ей полуулыбкой и лениво вскинул приветствии свободную руку.
   ОНА ПРОВОДИЛА ЕГО УМИЛЬНЫМ ВЗГЛЯДОМ И ПОДУМАЛА: «СТРАШНО ВЛЮБЛЕН В КОГО-НИБУДЬ, НЕ ИНАЧЕ».
   Он действительно именно так и выглядел. На нем был светлый серый костюм, узкий галстук немного ослаблен, а верхняя пуговица рубашки расстегнута. Темные волосы коротко и аккуратно подстрижены. Светло-голубые глаза были глазами очень порядочного человека. В лице его не было ничего примечательного, но в тот мягкий весенний вечер, в мае 1963 года на Третьей авеню в Нью-Йорке, он действительно БЫЛ красавчиком, и пожилая женщина поймала себя на том, что ностальгически вспоминает собственную молодость, и подумала о том, что весной красив каждый, кто торопится на свидание, кого ожидает приятный обед или ужин вдвоем, а потом, может быть, и танцы. Весна, пожалуй, единственное время года, когда ностальгия не в тягость, и она была очень довольна тем, что поприветствовала этого милого юношу и что он махнул ей в ответ рукой.
   Энергичной походкой с все той же полуулыбкой на губах молодой человек перешел на другую сторону 63-й стрит. Пройдя полквартала, он увидел старика со светло-зеленой тележкой, полной цветов. Это были, в основном, желтые нарциссы и поздние крокусы. Были еще гвоздики и несколько чайных роз — тоже в основном желтые или белые. Он жевал кукурузные хлопья и слушал громоздкий транзистор, стоявший на углу тележки.
   По радио передавали плохие новости, которые никто не слушал: маньяк-убийца до сих пор не пойман, хороших известий из маленькой азиатской страны под названием Вьетнам (диктор произнес это название «Вайтнам») по-прежнему не получено — остается пока ждать, в Ист-ри-вер найдено тело женщины — личность не установлена, суду присяжных штата Нью-Йорк не удалось доказать причастность некоторых членов администрации штата к истории с крупной партией героина — еще одна битва в войне с наркомафией проиграна, русские провели еще одно ядерное испытание. Все это казалось в этот вечер каким-то нереальным и совершенно никого не волновало. Воздух был мягким и теплым. Двое мужчин с отвисшими от пива животами пересчитывали свои пятицентовики и время от времени обменивались дружескими шутливыми тумаками. Весна плавно переходила в лето, а лето в городе — пора романтических мечтаний.
   Молодой человек прошел мимо цветочника, и голос диктора постепенно стих у него за спиной. Затем он вдруг остановился и, задумавшись, обернулся. Немного поколебавшись, он достал из нагрудного кармана пиджака бумажник и, заглянув внутрь, положил его обратно. Затем он потрогал какой-то предмет в другом кармане, и на мгновение на его лице появилось выражение озадаченности, одиночества и какой-то почти загнанности или забитости. Он сунул руку в другой карман, и на лицо снова вернулось выражение нетерпеливого ожидания чего-то очень для него приятного.
   Улыбаясь, он направился обратно к цветочной тележке. Он купит ей цветов — ей это будет очень приятно. Он любил смотреть, как зажигаются ее глаза — она просто обожала сюрпризы. Обычно это были небольшие скромные подарки, поскольку особенно богатым назвать его было нельзя. Как правило, это была, например, коробка леденцов или какой-нибудь недорогой декоративный браслет, а однажды он преподнес ей целую сумку валенсийских апельсинов, зная, что этот сорт — ее самый любимый.
   Цветочник встретил возвращающегося к его тележке молодого человека в сером костюме неподдельно искренним восклицанием:
   — Мой юный друг!
   Старику было лет, может быть, шестьдесят восемь и несмотря на довольно теплую погоду на нем был поношенный теплый вязаный свитер тоже серого цвета и мягкая фетровая шляпа. Лицо его было испещрено глубокими морщинами, сильно прищуренные глаза слезились, а рука с сигаретой по-старчески дрожала. Но он тоже прекрасно помнил, что такое молодость и что такое весна, когда не ходишь, а буквально паришь над землей, едва касаясь ее ногами. Обычно лицо цветочника было довело но кислым, но сейчас он улыбался почти так же, как улыбалась этому молодому человеку та пожилая дама. Стряхивая крошки кукурузных хлопьев, он подумал: «Если этот юноша болен любовью, о нем необходимо немедленно позаботиться».
   — Сколько стоят ваши цветы? — спросил молодой человек.
   — Я сделаю вам хороший букет за доллар. А вот чайные розы, выращенные в теплице. Стоят подороже — по семьдесят центов за одну. Могу продать их вам полдюжины всего за три доллара пятьдесят центов.
   — Дороговато.
   — Хорошее никогда не стоит дешево, мой юный друг. Разве ваша мама никогда не говорила вам об этом?
   — Может быть, и говорила, — ухмыльнулся молодой человек.
   — Конечно говорила. Я сделаю вам букет из шести чайных роз: две красных, две желтых и две белых. Это самые лучшие мои цветы, да вы и сами видите. Их запах вскружит голову любой крошке. Я добавлю к ним еще две-три веточки папоротника. Прекрасно. А могу сделать обычный букетик за доллар.
   — Этих? — спросил молодой человек, продолжая улыбаться.
   — Мой юный друг, — проговорил, тоже улыбаясь и стряхивая пепел с сигареты в водосточную решетку, цветочник, — в мае никто не покупает цветы самому себе. Это как национальный закон. Вы понимаете, о чем я говорю?
   Молодой человек немного наклонил голову и представил себе Норму — ее удивленные и счастливые глаза и мягкую улыбку.
   — Думаю, что понимаю, — ответил он.
   — Конечно понимаете. Так что будете брать?
   — Так что бы вы посоветовали?
   — Что ж, скажу. Советы и консультации бесплатно?
   — Пожалуй, лучше бесплатно, — ответил с улыбкой молодой человек.
   — Ну, бесплатно, так бесплатно, о'кей, мой юный друг. Если вы хотите купить цветы для своей матушки, то я могу набрать вам букет из нескольких нарциссов, крокусов и степных лилий. Увидев их, она не скажет вам ничего вроде «о, сынок, как они мне нравятся, но они ведь, наверное, очень дорого стоят — не стоит тебе так транжирить деньги».
   Молодой человек закинул назад голову и громко расхохотался.
   — Но если это девушка, — продолжил цветочник, — то тогда совсем другое дело, сын мой. Ты, наверное, и сам понимаешь. Если вы принесете ей букет чайных роз, ей будет некогда заниматься подсчетами. А? Она в ту же секунду просто бросится вам в объятия...
   — Я возьму чайные розы, — быстро проговорил молодой человек.
   Тут уж расхохотался и цветочник. Стоявшие неподалеку и пересчитывавшие свои медяки любители пива отвлекались от своего неотложного занятия и тоже заулыбались.
   — Эй, парень! — крикнул один из них. — Тебе обручальное кольцо не нужно? Могу тебе уступить по дешевке. Самому мне как-то надоело носить.
   Молодой человек улыбнулся и покраснел до самих корней волос.
   Цветочник выбрал ему шесть роз, немного подрезал кончики их стеблей, побрызгал на бутоны водой и оберну. их красивой хрустящей бумагой.
   — Погода сегодня вечером как раз такая, какой вам хотелось бы, — послышалось из динамика радиоприемника. — Воздух — мягкий и теплый. На небе ни облачка. Температура — чуть выше шестидесяти градусов. Идеальная погода для романтического созерцания звезд после того, как стемнеет. Наслаждайтесь Великим Вечерним Нью-Йорком!
   Цветочник скрепил бумажный сверток скотчем и посоветовал молодому человеку сказать своей девушке, чтобы она добавила в вазу с водой немного сахара для того, чтобы цветы постояли подольше.
   —Я скажу ей, — пообещал молодой человек и дал старику пятидесятидолларовую бумажку. — Спасибо.
   — Это моя работа, мой юный друг, — сказал цветочник, отдав ему доллар и два четвертака на сдачу. Его улыбка стала немного более грустной. — Поцелуйте ее от меня.
   «Фо Сизнз» запели по радио «Шерри». Молодой человек засунул сдачу в карман и зашагал вверх по улице. Его глаза были широко раскрыты, а во взгляде сквозила какая-то тревога и напряженное ожидание. Он, казалось, не видел никакого движения жизни вокруг него, не замечал, что на Третью авеню уже опускаются сумерки — его взгляд был устремлен куда-то внутрь него самого. Внутрь и вперед. Но кое-что он, все-таки, замечал: женщину, например, толкавшую перед собой детскую коляску или ребенка, комично перепачкавшего всю мордашку мороженым. Еще он обратил внимание на маленькую девочку, прыгавшую со скалкой и звонко распевавшую в такт своим прыжкам:
  
   «Бетти и Генри вначале целуются,
   Ну а затем? Затем женихаются.
   Ну а потом? Потом, ясно, женятся.
   И в результате — извольте, младенец».
  
   По дороге ему попались еще две курящих женщины, оживленно обсуждавших проблемы, связанные с беременностью, группа мужчин, смотрящих бейсбол по огромному цветному телевизору, выставленному в витрине магазина. Несмотря на четырехзначную цифру, аккуратно нарисованную на ценнике рядом с телевизором, лица всех игроков были какими-то зелеными, а поленаоборот, неопределенного бордового цвета. «Нью-Йорк Нетс» выигрывали у «Филлиз» со счетом 6:1.
   Он прошел мимо, не заметив, как те две куривших женщины прервали свою беседу и проводили его долгим тоскливо-задумчивым взглядом. Время, когда цветы дарили им самим, было у них уже в далеком-далеком прошлом. Не заметил он и молодого регулировщика, который остановил все движение на перекрестке между Третьей и Шестьдесят девятой улицами специально для того, .чтобы он мог пройти. Ему, вероятно, просто бросилось в глаза мечтательное выражение молодого человека — точно такое же, какое былой у него, когда он время от времени придирчиво оценивал свою внешность в маленькое зеркальце для бритья, которое он нет-нет, да и вытаскивал из кармана. Не заметил он и двух молоденьких девушек, которые, пройдя ему навстречу, обернулись, обнялись и рассмеялись.
   На перекрестке с 73-й улицей он остановился и. повернул направо. Эта улица была немного темнее, и по обеим ее сторонам было множество небольших полуподвальных ресторанчиков с итальянскими названиями. Где-то вдалеке в полусумерках угасающего дня местные мальчишки играли в какую-то очень шумную игру. Молодой человек не собирался идти так далеко и, пройдя полквартала, свернул в узкий переулок.
   Теперь на небе уже были хорошо видны мягко мерцающие звезды. Переулок был темным и тенистым. У одной из стен смутно угадывался ряд мусорных баков. Теперь молодой человек был совершенно один. Нет, не совсем один — в сумерках вдруг послышалось какое-то волнообразное завывание, и он неприязненно поморщился. Это была любовная песня какого-то не в меру эмоционального кота, и ничего приятного он в ней не находил.
   Он замедлил шаг и взглянул на часы. Они показывали четверть восьмого, и Норма как раз должна была...
   И тут он увидел ее. Сердце сразу же забилось частот часто. Она шла в его сторону и была одета в темно-голубые широкие брюки и стильную матросскую блузку. Каждый раз, когда он видел ее ВПЕРВЫЕ, он очень волновался. Это всегда был какой-то мягкий шок. Она была так МОЛОДА!..
   Он улыбнулся. Он просто ЗАСИЯЛ этой улыбкой прибавил шаг.
   — Норма! — окликнул он ее.
   Она взглянула на него и приветливо улыбнулась... Но как только они приблизились друг к другу, улыбка как-то почти сразу померкла и стала немного напряженной.
   Его улыбка тоже стала какой-то неуверенной, и на мгновение он почувствовал небольшое замешательство. Ее лицо над светлым пятном блузки было видно не очень хорошо, но в нем уже вполне определенно угадывалась нарастающая тревога. Было уже довольно темно... Неужели он ошибся? Конечно нет. ЭТО БЫЛА НОРМА. 1 — Я купил тебе цветы, — облегченно вздохнул он и протянул ей букет.
   Она взглянула на цветы, снова улыбнулась и мягко отстранила его руку.
   — Большое спасибо, но вы ошиблись. Меня зовут...
   — Норма, — прошептал он и вытащил из нагрудного кармана пиджака увесистый молоток с короткой ручкой.
   — Они для тебя, НОРМА... они всегда для тебя... все для тебя...
   Она побледнела от ужаса и отпрянула от него назад, широко раскрыв глаза и рот. Это была не Норма. Настоящая Норма была давно мертва. Десять лет уже как мертва. Но сейчас это было не важно. Сейчас важно было то, что она набрала уже полные легкие воздуха, чтобы закричать. Он остановил этот уже поднимавшийся крик сильным ударом молотка прямо в голову. Он убил этот крик одним движением. Букет упал на землю, и чайные розы — красные, желтые и белые — рассыпались совсем недалеко от мусорных баков, за которыми, оглашая всю округу непрекращающимися утробными воплями, остервенело занимались любовью кошки.
   Одно движение — и крик не вырвался наружу. Но он обязательно вырвался бы, промедли он хоть долю секунды, потому что это была не Норма. Ни одна из них не была Нормой. Он в исступлении колотил своим молотком по совсем уже изувеченному лицу, еще, еще, еще, еще... ОНА .НЕ БЫЛА НОРМОЙ, и поэтому он все наносил и наносил нескончаемые страшные удары — один за одним, один за одним, один за одним...
   Точно так же, как он проделал это уже пять раз до этого.
   Спустя несколько секунд, а может быть, и через полчаса, он и сам бы не смог сказать точно через сколько, он спрятал молоток обратно в карман и поднялся над распростертой на мостовой черной тенью. Между ней и мусорными баками лежали чайные розы. Он развернулся и не спеша вышел из темного переулка. Теперь было уже совсем темно. Мальчишки, шумевшие в конце улицы, разошлись по домам. Если на костюме брызги крови, подумал он, то их будет не так заметно в сумерках, если не выходить на ярко освещенные места. Ее имя было НЕ Норма, но он знал Свое имя. Его имя было... было... ЛЮБОВЬ.
   Его имя было Любовь, и он шел по темным улицам потому, что Норма ЖДАЛА его. И он найдет ее. Обязательно найдет. Совсем скоро.
   На его лице появилась улыбка. Выйдя на 73-ю улицу, он прибавил шаг. Супружеская парочка средних лет, вышедшая посидеть перед сном на ступеньках своего подъезда проводила прошедшего мимо них молодого человека долгим взглядом. Голова его была мечтательно запрокинута назад, взгляд устремлен вдаль, на губах полуулыбка.
   — Как давно я не видела тебя таким, — завороженно проговорила женщина.
   —Что?
   — Ничего, — ответила она, глядя вслед молодому человеку в сером костюме, исчезающему во мраке надвигающейся ночи, и подумала о том, что прекраснее весны может быть только молодость и любовь.