Ночью написала четвертую главу. Живу дальше.

 Вначале в её доме умер какой-то незнакомый мужчина. Его положили в пропахшей сыростью комнате, а сами оделись в чёрное и плакали через один. Незнакомый мужчина долго болел, яростно борясь с неизбежным, вгрызаясь в здоровья своих немногочисленных близких. Все лица в её доме были как пощечины – по одной, за каждую бессонную ночь, проведённую у ложа. Она видела в зеркало своё лицо – расцарапанное старостью и скорбью, оно казалось суммой всех пощёчин. Если они сидели у его кровати ежедневно и еженощно, сменяясь под утро вместе с мокрыми от пота и мочи простынями, то она, казалось, провела у его изголовья целую жизнь. Она не понимала, почему безмолвные глупые слёзы выплёскиваются из неё – для влаги не было никаких оснований. Этот человек был по-прежнему ей незнаком.

[ Читать дальше ]

У меня есть сосед... Чудаковатый мужик во всех отношениях. Переехал недавно из города в село, решил видимо разбогатеть на поприще фермерства. А так как мало представлял, что есть сельское хозяйство, то просто пытался подражать тем, кого считает знатоками. Хотя это тоже вопрос спорный. Но суть не в этом. Накупил он себе всякой живности и теперь это все гуляет у него во дворе вперемешку и, как ни странно, требует еды. То есть, оказывается, всю эту живность еще и кормить надо, как выяснилось.Недавнее его приобретение три теленка. Сначала они бродили по саду, объедали траву и деревья, но этого надолго не хватило... И вот, прошлой ночью во дворе соседа включается свет и слышен какой то непонятный шум и крики. Бедняга орал как раненый бизон и  десятиэтажные перлы словесности оглашали ночное небо. Ну..соседи повыскакивали, думали, что какие то боевые действия начались.. Оказалось.. ночью голодные теленки зашли в дом,  ввиду жары двери не закрываются, и подойдя к спящему "фермеру" взялись его облизывать... Он спросонья не разобрался, думал бандиты-маниаки покушаются на его честь и достоинство и с воплями выбежал на улицу, а перепуганные телята продолжали разносить все в доме. Маленькое ночное шоу.

Я отмотал себе шесть кусочков туалетной бумаги и задумался. Я не привык писать предсмертные записки на столь тонкой гофрированной плоскости, которая будет рваться от малейшего нажатия шариковой ручки. В комнате, однако, не было ни окон, ни дверей, ни прочих деталей – только табуретка, петля на плафоне и рулон бумаги. Дегенерату, обставлявшему комнату, мысль о том, что свои последние строки я буду писать на toilet paper, наверняка показалась забавной. Я вытащил из кармана the pen. Моя задумчивость отпускала меня. Прижав шесть кусочков, туалетной бумаги тремя пальцами левой руки к табуретному ошейку, я начал штрихообразно наносить на бумажную поверхность уже привычные для опытного суициданта строки. The story of my life.

Из года в год я писал одно и то же. Моя жалкая жизнюшка не была достойна даже этого. Из года в год я подставлял одного и того же человека. Писал: «В моей смерти прошу винить Карла Ч.» Потом вставлял голову в петлю и засыпал от отрыва шейных позвонков.

Никто не искал Карла Ч. Полиция бездействовала во все времена. Она и не думала проверять всех Карлов по фамилии Ч. в нашем городе. Она противостояла коррупции и ловила банды несуществуюших наркобаронов. Им было плевать на одинокого городского сумасшедшего, снявшего простую комнату без окон и дверей, с петлёй на плафоне для того, чтобы там свести счёты с жизнью. Я же продолжал кончаться в среднем один раз в неделю, в разных концах города. Все мои записки, направленные с того света на этот, прочитывались констеблями разных сортов, обсуждались экспертами разных мастей и отправлялись в подшивку, в архив, в клоаку, в библиотеку, в попу и так далее по всё более сложному маршруту. Карл Ч., указанный во всех записках как едино виновный в моей смерти, продолжал безнаказанно бродить по свету и напевать песню о безнаказанности. Карл Ч. – это я.

Прощайте.

Есть страдание, но нет страждущего;  Есть деяние, но нет делающего;  Есть нирвана, но нет ищущего;  Есть Путь, но нет идущего. 

Будда

Лет двадцать пять назад я осознал, что у меня дурацкое имя. И быстро поменял его. Если быть честным- я часто менял имена. Я был отцом в церкви св. Патрика Хевенли Тоддом, был таксистом Седриком Дюбуа, лейтенантом Андреем Леоновым и даже Герри Джонсоном, потомственным бездомным. Я был всеми и, в то же время, был никем. Но я не мог остановиться. Я хотел. Но каждая новая маска со временем вызывала отвращение. Вернуться к первому облику я уже не мог. Я не помню, кем был тогда. Не помню своего имени. Не помню родных и близких.

Стрейт. Это была моя пятница. Я был Питером Страубом, игроком в покер. И мне везло. Я не задумывался кем, буду завтра. О понятии «послезавтра» я даже не хотел знать. Его не было. Как не было и вчера. «Позавчера» было столь мифическим и расплывчатым, что мне не стоило особого труда не думать о нем. Каре. Я действительно удачлив. - Кто-нибудь, принесите мне виски! Видимо сегодня я сорву хороший куш. Конечно это не очень важно. Скоро этот день так же станет «позавчера»… Перетасовка. В гостиницу вернулся в пол двенадцатого. Я был пьян и хотел спать. А еще у меня звенело в ушах. Кровать была рядом и я обреченно рухнул на нее. Мгла. Утром я проснулся другим человеком. И у этого, другого человека, болела голова. Сегодня я… Кажется, когда я еще спал, мне приходила в голову мысль. В голове каша. Никак не вспомнить. Я встал и включил чайник. Knock-knock! Не люблю открывать двери. Наверное поэтому и не закрываю. Так я чувствую себя как дома. Как дома, которого у меня давно нет. Knock-knock! Ах да, нужно что-то сказать. -Войдите! Помнится, дверь будто и не открывалась, но передо мной уже стоял молодой человек в костюме. В руке он держал старомодную сумку. Меня сразу начало тошнить от его немножко глуповатой неискренней улыбки. Голос у незнакомца так же оказался ожидаемо слащавый.  -Мистер Страуб, я полагаю?- спросил он. Я посмотрел в его голубые глаза. Он точно знал, что это я.  -Вы англичанин?  -В какой-то мере. Мистер Страуб…- не сдавался незнакомец.  -Вы не представились.- Я отвернулся чтобы почесать пузо. Наверное некрасиво перебивать гостей. Мне было все равно. Чайник скоро закипит. Мне нужен кофе. Много кофе.  И мне совсем не нужны гости. Я почесал пузо и сказал что-то вроде: «Валяйте, что там у вас». -Мистер Страуб. Честное слово, сам не люблю формальности и связанный с ними глупый фарс. Но я к вам с очень важным делом. Выслушайте меня, мистер Страуб. Выслушайте, прошу вас. Незнакомец держался молодцом. Он даже не нервничал. Скорее спешил. -Мы давно за вами наблюдаем, мистер Страуб.- с этими словами «англичанин» достал какие-то слегка помятые листки из сумки. Сколько лет этот парень носит эту нелепую сумку? Возможно она ему досталась от прадеда. Я улыбнулся. -Вы из Интерпола или Ми-7?- подражая акценту гостя спросил я. -Выслушайте меня, мистер Страуб. Я не из Интерпола или Ми-7. Я даже не от Секретного Правительства Земли.- «Англичанин» улыбнулся. Наверное он посчитал это удачной шуткой.- Я здесь по вот какому делу. Вот уже двадцать пять лет вы живете, меняя маски. Живете, переезжая из города в город. Из Америки в Европу. Изо дня в день. Пусть не каждый раз вы просыпаетесь новым человеком, но по нашим подсчетам вы убили в себе 7522 личности. Нам это доставляет хлопоты. Много хлопот. Джо, так я про себя прозвал гостя, прокашлялся и продолжил: -Вам, должно быть, кажется, что нет ничего проще, чем сменить имя. Для вас это пустой звук, мистер. Но это не так. Новое имя порождает новую личность. Личность не может существовать без тела. А вот тело без личности- вполне. Стоит вам назваться в среду Дмитрием, а в четверг проснуться Стивом, как к нам в контору прибывает новая, неокрепшая, порядком измученная, но уже мертвая личность. На каждую нам необходимо потратить пятнадцать драгоценных минут, оформляя документы.- «Джо» потряс какими-то бумагами.- Но это пол беды, мистер. У нас достаточно секретарей и мы всегда готовы дать места новым рабочим. Проблема скорее с местами для загубленных личностей. Когда человек осознал себя как личность, он дал нам непростую задачку. Да, с ней мы бы справились, не размножайтесь вы такими темпами. Но вам мало было этого. Вы, люди, решили еще и убивать друг друга.  Вы, лично вы, мистер Стр..,- «Джо» не договорил.- хм, как горячая точка. Такого количества работы нам не подкинул даже Иракский конфликт. Нам просто скоро банально не будет хватать мест. Вы наверное не знаете, что у личности есть свой гарантийный срок службы. А это 98 лет, между прочим. И пока не истечет этот срок, мы не в праве утилизировать личность. У меня в руках бумаги, запрещающие вам создавать личность, пусть и самую жалкую, в течении последующих 20 лет. Заверено нотариусом. Все печати на месте. У меня все.  «Джо» ушел, оставив на столе помятый лист бумаги. Там что-то было про «Именем Аида…» и «Запрещается…». Тогда я рассмеялся. Пожалуй, мне стоило его задержать и угостить кофе.  Сегодня был дождь. Снова. Он льет уже целую неделю, отчего мне как-то не по себе. Но даже он не помешает мне влить в себя немного спиртного.  Вот уже десять лет я каждый день хожу в один и тот же бар одного маленького городка на юге Испании. У меня есть столик в углу. Иногда я общаюсь с Патриком с улицы Гвоздик, порой обмениваюсь парой фраз с официанткой Пенелопой. Каждый день я выпиваю стакан горячительного и удаляюсь в свою коморку на окраине города, у озера. Возможно, мне здесь даже нравится.  Еще у меня есть пес странной окраски. Он довольно смышленый. Вот только никак не могу придумать ему кличку… Раз в месяц ко мне заглядывает некий парень. Кажется, его зовут Джо. У него старая смешная сумка, в которой всегда найдется место странным и забавным вещам. Иногда мы с ним говорим о чем-то. Порой он просто смотрит мне в глаза и уходит, непременно оставив пару песо на стуле у двери.  Чудной он, этот Джо.  Запах старого дерева вперемешку с ароматом спиртного может запросто вскружить голову. Тусклый свет скрывает смешные морщинки на моем лице. -Кто-нибудь, принесите мне виски!  -Ладно, Хосе,- говорит мне Пенелопа. Ей нравится это имя.  Странно, но порой кажется, что когда-то меня звали иначе.

 оповідання з книги Сергія Козлова «Їжачок в тумані»

 

«Невже все так швидко закінчується? - подумав Віслючок. - Невже закінчиться літо, помре Ведмежатко і настане зима? Чому це не може тривати вічно: я, літо і Ведмежатко?

Літо помре раніше за всіх, літо вже помирає. Літо у щось вірить, тому помирає так сміливо. Літові аніскілечки себе не шкода – воно щось знає. Воно знає, що воно буде знову. Воно помре ненадовго, а потім знову народиться. І знову помре… Воно звикло. Добре би було, якби я звик помирати і народжуватися. Як це сумно і як весело!..»

Ведмежатко зашаруділо опалим листям.

- Про що ти думаєш? -  запитало воно.

- Я?.. Лежи, лежи, - сказав Віслючок.

Тепер він почав пригадувати, як вони зустрілися? Як під зливою перебігли весь ліс, як cіли відпочивати і як Ведмежатко тоді сказало:

 - Правда, ми будемо завжди?

  - Правда.

-   Правда, ми ніколи не розлучимось?

- Звісно.

- Правда, ніколи не буде так, щоб нам довелося розлучитися?

- Такого не може бути!

А тепер Ведмежатко лежало на опалому листі з перев*язаною головою, і кров виступила на пов*язці.

«Як же так? - думав Віслючок. – Як же так, що якийсь дуб розтрощив Ведмежаткову голову? Як же так, що дерево упало саме тоді, коли ми проходили під ним?..»

Прилетів Лелека.

- Краще?..- запитав він.

Віслючок похитав головою.

- Як сумно! - зітхнув Лелека і погладив Ведмежатко крилом.

Віслючок знову задумався. Тепер він думав про те, як поховати Ведмедика, щоб він повернувся, як літо.

«Я поховаю його на високій-високій горі, - вирішив він, - так, щоб було багато сонця, а унизу протікала річка. Я буду поливати його свіжою водою і щодня розпушуватиму землю. І тоді він виросте. А якщо я помру, він буде робити те ж саме, - і ми не помремо ніколи…»

- Послухай,- сказав він Ведмежаткові, - ти не бійся. Ти на весні виростеш знову.

- Як деревце?

-Так. Я буду щодня тебе поливати. І розпушувати землю.

- А ти не забудеш?

- Що ти?

- Не забудь, - попросило Ведмежатко.

Воно лежало із заплющеними очима, і якби ледь-ледь не здригалися його ніздрі, можна було подумати, що воно зовсім померло.

Тепер Віслючок не боявся. Він знав: поховати – це означає посадити, як деревце.

 

                          Переклад українською Г. Осадко

                         © Переклад, видавництво "Богдан", 2007

  Ветер здесь горяч и просторен. Он толкает в спину, когда идешь по тропинке над обрывом и чешет растопыренной пятерней жесткие, сожженные солнцем травы. Тропка узкая, надо идти осторожно.
  Дойдя, там, где ливни промыли расщелину до самой морской воды, встать над ней, повернув к ветру левую щеку, пусть воет в ухо.
  Посмотреть вокруг. И перед собой. Море должно сверкать, потому что солнце в зените и бросает с размаху свет на фольгу соленой воды. Скалы, что чуть правее чернят уголок глаза, должны показывать немые в общем шуме брызги у ног своих, будто отведя до боли плечо, бросаешь ненавистные хрустальные рюмки, вазы, крюшонницы и - ахнуть об угол, ахнуть! - до острых фонтанов в стороны...
  Небо должно быть выгоревшим до полного летнего ничто, чтоб видно было от самых зрачков уже - и вверх и в стороны - бесконечно оно...
  А идти туда нужно - пешком. Через машины в копоти и пыльное городское шоссе, через заброшенные цеха старого завода, стадо облезлых коз на пригорках и кострища с закопченными пустыми бутылками, через развалины бывших домов и бывших заборов вкруг бывших садов, где вишни, вишня, вишня джунглями и миндаль с абрикосами, а на крошеных камнях томная смородина пластает узкие руки ветвей.
  И, когда ноют колени и спина считает килограммы рюкзака, все прибавляя и прибавляя их, когда волосы истрепаны и перепутаны безнадежно, а лицо горит от пощечин вера и солнца - выйти. Выйти, уйти от людского, держа его за локтем, пусть будет, но пока там, позади, и пусть не высовывается!
  Уронить взгляд в узкую, ножом времени взрезанную глину древнего берега, услышать бубнеж волн там внизу.
  И, откинув голову, размахнуться и бросить в сверкающую пустоту вялые, горькие, липкие, тягучие зимние горести. Не упадут хламом на песок - гнить старыми водорослями, - на то и ветер. Ему можно верить - силен и справится.
  И после - идти в Лето.

Милле и Вите - с любовью, нежностью и верой

       - Вот смотри, смотри, как сядет! - зашептала Алина Лиде, чуть наклонив голову в крупных завитках рыжих волос. Сама села прямо, глядя возмущенно. Но тут же сменила выражение лица и величественно кивнула, подбородком указав вошедшему на дальний стол:

   - Я все приготовила, Геннадий Львович… Угу, не за что…

   Геннадий Львович, носивший в институте прозвище Царь Зверья, а проще - Цар, бочком прошел вдоль застекленных шкафов, откуда тускло сверкали корешки Брокгауза и Ефрона, и уселся под выжидательными взглядами. Лицом по диагонали к столу Алины, заведующей библиотекой.

   - Ну? Видишь? Ужас! Я, когда он сидит так, и зевнуть не могу, не говоря уже ухо почесать или еще что…

    Лида хихикнула. Цар сидел, упираясь пиджаковым животом в угол полировки и смотрел внимательно в раскрытые пять книг, но чаще - на девушек.

    Алина вздохнула, поправила на бедрах тонкий свитерок и, постукивая каблучками, понесла большую грудь по диагонали к читателю.

   - Геннадий Львович, мы отлучимся ненадолго, к Лидочке зайдем, свежие журналы полистаем. А вы, если телефон или заглянет кто, постучите в стеночку, ладно?

    И пошла к дверям, маня Лиду изящными жестами красивой ухоженной руки. Алина была крупна и не так чтоб красива, но стройные ноги и всегда хорошая обувь, а под буйными короткими локонами - зеленые глаза такие шальные, что мужчины лишь с пятого раза могли связно произнести любое предложение, даже если оно касалось подшивки экспедиционных отчетов за прошлое десятилетие.

ЧИТАТЬ РАССКАЗ

Фрагмент романа “Американка”

             Твое для меня? Не только… Конечно, для многого. Глаза - смотреть.
             Смотрел на меня, в первый раз. И после сказал - да, увидел и радовался. Я - глазам твоим. Для них. Взгляд сбоку, когда ехали вместе. Думала, близко ведь, рядом совсем, а так внимателен синий глазок. Смешно, неуютно и - так надо. Раз уж я здесь и ехала - для.

            Рот. Для говорения первого и первой улыбки. А еще пили из пластиковой бутылки лимонад… Нет-нет! Вначале, перед лимонадом, но после улыбки - поцелуй. Упала. Ртом удержал. Губами. Рот еще раньше был, когда позвонил первый раз, самый первый и, смеялся, кажется тоже смущен, но стал читать, и голос поплыл торжественно, мерно - стихи. А удержал уже губами. Чтоб падала правильно. Не на мягкий асфальт, а в жаркую шею и худое плечо. Рукой лишь придерживал за спину. Потому сразу же после губ - руки. О том, для чего до меня, знала. Писал. Ими же, по клавишам, о том, как ими - камень и цемент, мозаику, глину… Не удивилась жесткости пальцев. Вот лишнюю географию ладони заметила. След от ожога. Кто тушит окурок в ладонь? С таким как нужно? Видимо так, как и началось - без раздумий и все после, после. Мысли - после.

            Жарко ехали, смотрел сбоку. И были колени. Твои - для. Касаться на поворотах. И мы поворачивались - медленно разворачивая друг перед другом географию себя. Ориентируясь на местности. Узнавая.

 

ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ

Так аннотирован раздел автора Иванова Петра Дамиановича на Самиздате Мошкова. Вот не Иванов он, не Петр, и даже не Дамианович. Ну и что? Вопрос тоже не мой, авторский и, разумеется, для сети - риторический.

Впрочем, рассказы от этого хуже не становятся. По моему мнению, вот так и должен выглядеть высококачественный формат. Открываешь каждый следующий рассказ, предвкушая чтение. Верный признак хорошего чтива. Как-то надоело уже заставлять себя, уговаривать, что вот ужо, наверное, с пятой-десятой-сороковой-сотой страницы начнется интересное...

У Иванова Петра Дамиановича интересное начинается сразу. Потому что хорошим вкусным языком рассказы написаны. Иногда настолько вкусным, что неожиданная, бьющая по голове концовка даже мешает. Как, уже все? Еще бы читать, а рассказ-то и кончился. Умение написать плотный, насыщенный и одновременно короткий текст делает честь любому автору.

Что нравится мне. Нравится ткань текста, в которой герои - свои, близкие, что вот по улицам рядом ходят. И они же вдруг попадают в чудовищные мистические переделки. Когда хорошо написано, то все кажется естественным. И вовсе не надо для мистики, хоррора и треша придумывать героям фентезийные миры и прозвища заковыристые. Хотя, первый мой прочитанный в разделе рассказ "Сотворение" - о докторе Парацельсе. Мрачная такая псевдоисторическая готика. И рассказ очень хорош.

Да и рассказ "Третья строчка" - в подчеркнуто типичном таком японском антураже - замечателен. По мне - один из лучших.

Рождественская сказка про Элвиса очень хороша. Ну и "Ослик Джа", "Стереогатари" прочитаны мною с большим удовольствием.

Перечислять не боюсь, потому что в разделе еще полно рассказов и, думаю, заглянувшие читатели найдут что-то каждый себе по вкусу.

Автор на днях добавил рассказов еще. Нечастый при самопубликациях случай, когда увеличение количества текстов в разделе радует. Будет что почитать.

Специально для некоторых именно моих читателей отмечу. Это не заумь высокохудожественная для избранных, о которой иногда Елена Блонди с восторгом пишет. Это отличное форматное чтение, как писали раньше в книгах - для широкого круга читателей. Мне кажется, именно так должен выглядеть формат, не унижающий читателя пренебрежением к его умственному уровню.

Кстати, есть в разделе и большой текст. Фэнтези, как я поняла. Но это уже не мои интересы, я крайне редко читаю фэнтези.

Раздел рекомендую к чтению.

Иванов Петр Дамианович

Рассказы Иванова Петра в библиотеке Книгозавра