НЕИЗЛЕЧИМЫЕ 

Спрос на порнографическую литературу упал.
Публика начинает интересоваться
сочинениями по истории и естествознанию.
(Книжн. известия)

Писатель Кукушкин вошёл, весёлый, радостный, к издателю Залежалову и, усмехнувшись, ткнул его игриво кулаком в бок.
— В чём дело?
— Вещь!
— Которая?
— Ага! Разгорелись глазки? Вот тут у меня лежит в кармане. Если будете паинькой в рассуждении аванса — так и быть, отдам!

Издатель нахмурил брови.
— Повесть?
— Она. Ха-ха! То есть такую машину закрутил, такую, что небо содрогнётся! Вот вам наудачу две-три выдержки.

Писатель развернул рукопись.
— «…Темная мрачная шахта поглотила их. При свете лампочки была видна полная волнующаяся грудь Лидии и ее упругие бедра, на которые Гремин смотрел жадным взглядом. Не помня себя, он судорожно прижал ее к груди, и все заверте…»
— Ещё что? — сухо спросил издатель.
— Ещё я такую штучку вывернул: «Дирижабль плавно взмахнул крыльями и взлетел… На руле сидел Маевич и жадным взором смотрел на Лидию, полная грудь которой волновалась и упругие выпуклые бедра дразнили своей близостью. Не помня себя, Маевич бросил руль, остановил пружину, прижал ее к груди, и всё заверте…»
— Ещё что? — спросил издатель так сухо, что писатель Кукушкин в ужасе и смятении посмотрел на него и опустил глаза.
— А… ещё… вот… Зззаб… бавно! «Линевич и Лидия, стесненные тяжестью водолазных костюмов, жадно смотрели друг на друга сквозь круглые стеклянные окошечки в головных шлемах… Над их головами шмыгали пароходы и броненосцы, но они не чувствовали этого. Сквозь неуклюжую, мешковатую одежду водолаза Линевич угадывал полную волнующуюся грудь Лидии и ее упругие выпуклые бедра. Не помня себя, Линевич взмахнул в воде руками, бросился к Лидии, и всё заверте…»
— Не надо, — сказал издатель.
— Что не надо? — вздрогнул писатель Кукушкин.
— Не надо. Идите, идите с Богом.
— В-вам… не нравится? У… у меня другие места есть… Внучёк увидел бабушку в купальне… А она еще была молодая…
— Ладно, ладно. Знаем! Не помня себя, он бросился к ней, схватил её в объятия, и всё заверте…
— Откуда вы узнали? — ахнул, удивившись, писатель Кукушкин. - Действительно, так и есть у меня.

— Штука нехитрая. Младенец догадается! Теперь это, брат Кукушкин, уже не читается. Ау! Ищи, брат Кукушкин, новых путей.

Писатель Кукушкин с отчаянием в глазах почесал затылок и огляделся:
— А где тут у вас корзина?
— Вот она, — указал издатель.

Писатель Кукушкин бросил свою рукопись в корзину, вытер носовым платком мокрое лицо и лаконично спросил:
— О чём нужно?
— Первее всего теперь читается естествознание и исторические книги. Пиши, брат Кукушкин, что-нибудь там о боярах, о жизни мух разных…
— А аванс дадите?
— Под боярина дам. Под муху дам. А под упругие бедра не дам! И под «всё завертелось» не дам!!!
— Давайте под муху, — вздохнул писатель Кукушкин.

Через неделю издатель Залежалов получил две рукописи. Были они такие:

I. Боярская проруха

Боярышня Лидия, сидя в своем тереме старинной архитектуры, решила ложиться спать. Сняв с высокой волнующейся груди кокошник, она стала стягивать с красивой полной ноги сарафан, но в это время распахнулась старинная дверь и вошел молодой князь Курбский.

Затуманенным взором, молча, смотрел он на высокую волнующуюся грудь девушки и её упругие выпуклые бедра.

— Ой, ты, гой, еси! — воскликнул он на старинном языке того времени.
— Ой, ты, гой, еси, исполать тебе, добрый молодец! — воскликнула боярышня, падая князю на грудь, и — всё заверте…

II. Мухи и их привычки. ОЧЕРКИ ИЗ ЖИЗНИ НАСЕКОМЫХ

Небольшая стройная муха с высокой грудью и упругими бедрами ползла по откосу запыленного окна.
Звали её по-мушиному — Лидия.

Из-за угла вылетела большая черная муха, села против первой и с еле сдерживаемым порывом страсти стала потирать над головой стройными мускулистыми лапками. Высокая волнующаяся грудь Лидии ударила в голову черной мухи чем-то пьянящим… Простёрши лапки, она крепко прижала Лидию к своей груди, и всё заверте…

===

* примечание  Dopplera - Ванга отдыхает. Аверченко уже тогда весь интернет и уа в частности просчитал. Ну вот зачем что-то тут писать? Логорея? Всё написано уже давным-давно.

Вот несколько пустяков, которые запомнились мне.

I

Одна маленькая девочка, обняв мою шею ручонками и уютно примостившись на моём плече, рассказывала: — Жил-был слон. Вот однажды пошёл он в пустыню и лёг спать... И снится ему, что он пришёл пить воду к громадному-прегромадному озеру, около которого стоят сто бочек сахару. Больших бочек. Понимаешь? А сбоку стоит громадная гора. И снится ему, что он сломал толстый-претолстый дуб и стал разламывать этим дубом громадные бочки с сахаром. В это время подлетел к нему комар. Большой такой комар — величиной с лошадь... — Да что это, в самом деле, у тебя, — нетерпеливо перебил я. — Всё такое громадное: озеро громадное, дуб громадный, комар громадный, бочек сто штук... Она заглянула мне в лицо и с видом превосходства пожала плечами: — А как же бы ты думал. Ведь он же слон? — Ну так что? — И потому что он слон, ему снится всё большое. Не может же ему присниться стеклянный стаканчик, или чайная ложечка, или кусочек сахара. Я промолчал, но про себя подумал: «Легче девочке постигнуть психологию спящего слона, чем взрослому человеку — психологию девочки».

II

Знакомясь с одним трёхлетним мальчиком крайне сосредоточенного вида, я взял его на колени и, не зная, с чего начать, спросил: — Как ты думаешь: как меня зовут? Он осмотрел меня и ответил, честно глядя в мои глаза: — Я думаю — Андрей Иваныч. На бессмысленный вопрос я получил ошибочный, но вежливый, дышащий достоинством ответ.

III

Однажды летом, гостя у своей замужней сестры, я улёгся после обеда спать. Проснулся я от удара по голове, такого удара, от которого мог бы развалиться череп. Я вздрогнул и открыл глаза. Трёхлетний крошка стоял у постели с громадной палкой в руках и с интересом меня разглядывал. Так мы долго молча смотрели друг на друга. Наконец он с любопытством спросил: — Что ты лопаешь? Я думаю, этот поступок и вопрос были вызваны вот чем: бродя по комнатам, малютка забрался ко мне и стал рассматривать меня, спящего. В это время я во сне, вероятно, пожевал губами. Всё, что касалось жевания вообще, и пищи в частности, очень интересовало малютку. Чтобы привести меня в состояние бодрствования, малютка не нашёл другого способа, как сходить за палкой, треснуть меня по голове и задать единственный вопрос, который его интересовал: — Что ты лопаешь? Можно ли не любить детей?

-----------------------------------------

* примечание Dopplera - одна из книг которая всегда со мной (в буквальном смысле) - зелененький сборник "Кривые углы". На его фоне вы видели и Приапа и шамана.

Молодость.
Беззащитно наивная 
в прекрасной прелести беззаботности.

Беззаветно доверчива. 

Но с годами,увы, 
пригодятся

(с) Doppler

(фото тоже)

Боб мира Февраль 6th, 2010
АВТОР Владимир Павловец

(очень хорошая статья, рекомендую)

Моему папе посвящается…  

(Харьков, 1999 год)

Совсем на днях пришлось задуматься о том,  что раньше никогда вообще не будоражило мозг. С подачи одного нового друга. Назовём его пока так, невзирая на мою щенячью радость в связи с его появлением, ибо дружба настоящая – настолько сложное понятие, что эту тему просто не хочется трогать. Моё убеждение – после 25-30 летнего рубежа  новых друзей уже не может быть. С моим самым близким другом мы дружим… 42 (или 43) года. Это святое. Даже любовь отступает в сравнении с дружбой. Совершенно редкая вещь – когда и любовь и дружба сочетаются. Не многие люди это смогли испытать. Мне повезло. 

Но я отвлёкся. Друг затронул тему, о которой  я  никогда не задумывался. Просто считал это нормальным. Фотографии, фотоработы  и реконструкции старых испорченных фото я дарил друзьям, юбилярам, заказчикам. Устраивал «местные  выставки…» Работы покупали. Вешали на стенки. Были заказы. И было совершенно непонятно – почему они сами не могут навести объектив и щёлкнуть? Нет. Снова сбился и снова не о том. Так получалось, что всё, что довелось снимать, после самоотбраковывания – было вполне пристойно на любом уровне. Для тех, кто не в теме – если из 36 кадров – получается один настоящий – это удача для любого профессионального фотографа, коим я никогда не был (это я сейчас уже всё это узнал) . Кто знает, о чем я – те понимают, что можно отснять 5  плёнок по 36 кадров и потом , чтобы не выбрасывать, оставить это в лучшем случае для хоум-фото внукам, но настоящий фотограф - выбросит. Тогда я просто сколько себя помнил - снимал и, если получалось, то оставлял.

Я не мог понять, почему так «по-дебильному» на чужих фото выглядит кадр, почему или лицо упирается в верхнюю рамку, или хоть на квадратики расчерчивай – настолько не жизненно все выглядит. Почему не соблюдается принцип "золотого сечения"? С другой стороны, думал я – вот ведь и в математике тоже так – одни теорему Ферма пытаются решить или неевклидовой геометрией увлекаются, а другие только на кулькуляторе считать умеют… 

И только в переписке с новым другом я понял, в чем речь, после чего долго плакал, вспоминая папу. С самого детства, еще посасывая мамину грудь, я уже был в волшебном мире фотографии и кино. Гирлянды сохнущих киноплёнок и куча кювет. Обилие бачков для проявки и около 10 разных фотоаппаратов с набором объективов. Я вырос под красной лампой в ванной комнате под увеличителем, в окружении растворов гидрохинона, йодистого калия и  брома. Фотоаппарат у меня появился одновременно с горшком. Практически все ночи я и папа проводили в ванной, делая маски, экспериментируя с фиксажем, переэкспозицией, послойным фиксажем и прочими чудесами НАСТОЯЩЕЙ фотографии. Свои первые мускулы я накачал, таская на себе везде кофр с двумя зеркалками, широкоформатником и 5-ю сменными объективами.

Кстати, папа был почетным членом союза архитекторов СССР. Его отец был известным профессором-химиком, который тоже увлекался фотографией и все реактивы готовил сам. А в тяжелые военные годы он сам дома варил резину и отливал галоши для семьи. 

В общем – это посвящение отцу. Спасибо, папа….

За это время мой блог посетило читателей:

Каждое фото комментировать не буду. Я, не менее чем близнец, патологически ленив. Чтобы разродится чем-то требующим напряжения мозгов нужен неслабый стимул. Лев просто так не напрягается, по определению. Но для Домовёнка и Sindarin я всё таки нашел то, что обещал. Тут все фазы - от нерожденных и пробуждающихся, до расцветающих и цветущих. И ... умирающих... и умерших.. и рядом вновь рождающихся.... 
(Караби-Яйла. Они остались в таком изобилии только там)