Один крестьянин попросил священника читать молитвы для его умершей жены.

Когда чтение было окончено, крестьянин спросил: "Как ты думаешь, будет моей жене какая-нибудь польза от этого?"

"Не только твоя жена, но и все сущее получит пользу от чтения молитв," — ответил священник.

"Если ты говоришь, что все сущее получит пользу, — сказал крестьянин, — то моей жене мало достанется, и другие получат преимущество перед ней и заберут все выгоды, которые должны достаться ей. Поэтому, пожалуйста, прочти молитву только для нее."

Священник объяснил, что таково желание Бога, чтобы каждое существо было счастливо, и всем была польза.

"Это прекрасное учение, — сделал вывод крестьянин, — только, пожалуйста, сделай одно исключение. У меня есть очень грубый сосед, который доставляет мне одни неприятности. Исключи его из этих всех существ."

 Марш несогласного
 Автор : Франкенштейн

Я вытряхнул на ладонь пять капсул «трамадола», достал из холодильника
«колу», одну за другой проглотил пилюли. Потом посмотрел на себя в
зеркало и намотал шарф вокруг шеи. Немного лучше. Издалека можно сойти
за опустившегося эмо-боя.
[Не тешь себя иллюзиями]
Обритый наголо
я больше похож на законченного ублюдка. Такого ни секунды не станут
терпеть в приличном обществе. Мои взгляды на жизнь таковы, что меня
проще считать безнадежным моральным уродом, чем вступать со мной в
полемику. Моя квартира – гноящаяся язва на теле системы. Я из тех, кто
всегда против, не зависимо от того, какие ценности нужно поливать мочой.
Да, у меня все это написано на морде, тут никакое шмотье не поможет. Я,
пожалуй, лучше пойду прогуляюсь. Такая замечательная погода!
[Cегодня случится что-то страшное]
[ Читать дальше ]

Однажды случилось так: потерпевший кораблекрушение моряк достиг пустынного острова. В течение пяти лет он вынужден был там жить, так как, никакой корабль не проходил мимо. Он построил маленькую хижину и жил там, постоянно думая о мире. Все было так спокойно, как никогда раньше. Он никогда не знал, не мог даже вообразить, что возможен такой мир. Остров был совсем пустынен, там не было никого — это единственная проблема. Все остальное было идеально, там было все: фруктовые деревья, прекрасная вода; он мог есть, он мог отдыхать, ничто его не заботило — не о чем было заботиться, некому творить неприятности. А он всегда мечтал уехать когда-нибудь в спокойное место — и внезапно он оказался там! Но это оказалось невыносимо. Тишина — невыносима, нужно быть способным терпеть ее — она может убить.
Это было очень трудно для этого человека, но он был архитектором, и он начал строить маленькие модели, лишь бы не сидеть без дела. Он сделал маленькую улицу и дал ей название, он сделал даже не одну церковь, а две — одну рядом со своим домом, другую — на противоположном конце города; он сделал маленькие магазины, где он мог бы покупать. Он создал целый город.
Через пять лет, когда пришел корабль и бросил якорь в заливе, он был очень счастлив. К берегу в маленькой лодке прибыл человек. Островитянин выбежал из своей хижины, и прибежал к берегу очень возбужденным, так как теперь он снова может вернуться в мир. Но он остановился в замешательстве: человек вышел из лодки с большой пачкой газет. Поэтому он спросил: «Зачем все эти газеты? Зачем вы их привезли?»
Капитан корабля, сказал: «Сначала перелистайте их, посмотрите, что происходит в мире — а потом скажите нам, хотите ли вы, чтобы вас спасли!»
Островитянин бросил эти газеты в море и сказал: «Что за чепуха! Но до того как я войду в лодку, мне бы хотелось показать вам мой город».
Он показал капитану город, но тот был растерян, когда увидел вторую церковь. Он сказал: «Я еще могу понять, что вы сделали одну церковь, чтобы молиться, но зачем вторая?»
А тот сказал: «Это — моя церковь, куда я хожу, а та — церковь, в которую я - ни ногой».

Это случилось в те далекие времена, когда люди были богобоязненными и невинными, а человек, преступивший закон, был исключением из правил.

Жил на свете человек по имени Вальмики. Он промышлял грабежом и, не колеблясь, убивал людей, если они сопротивлялись.

Тогда же жил на свете музыкант, поэт и замечательный человек Нарада. Люди любили его за веселый нрав. Он всегда улыбался, шутил, и, если его просили сыграть, никогда не отказывался. Его инструмент был всегда при нем. Он был с одной струной и назывался эктара. Но известно, что чем проще инструмент, тем выше должно быть искусство музыканта. И Нарада извлекал из него чарующие звуки.

Однажды Нарада собрался в соседнюю деревню, а дорога шла через лес, в котором промышлял Вальмики. Люди стали уговаривать его не ходить этой дорогой, это очень опасно:

- Вальмики злодей, он не посмотрит, что ты музыкант и хороший человек.

Нарада сказал:

- Я хочу посмотреть на человека, который сделал вас трусами. Всего один человек, а движение по дороге остановлено.

Нарада пошел, потому что верил в музыку больше, чем в кровожадность человека.

Вальмики услышал чарующую музыку и вышел на дорогу. К своему удивлению, он увидел одного безоружного человека и от этого и человек и его музыка показались ему еще более прекрасными. Впервые Вальмики почувствовал нерешительность.

- Разве ты не знаешь, - обратился он к музыканту, - что ходить по этой дороге опасно?

Нарада, продолжая играть, свернул с дороги и уселся рядом с Вальмики, который точил свой меч. Доиграв мелодию, он обратился к грабителю:

- Ты очень колоритная фигура, но что ты делаешь в темном лесу один?

Вальмики ответил:

- Я граблю людей, вот и у тебя сейчас отберу все твои богатства.

Нарада сказал:

- Мои богатства иного качества, они внутренние, и я был бы счастлив поделиться ими с тобой.

- Меня интересуют только материальные ценности, - ответил Вальмики.

Музыкант сказал:

- Но они ничто по сравнению с духовными ценностями, и ты такой сильный человек, скажи, зачем ты это делаешь?

- Ради моей семьи - моей матери, моей жены и детей. Если я не принесу им денег, они будут голодать, а я ничего другого делать не умею, - ответил Вальмики.

Нарада спросил:

- А нужна ли им такая жертва? Ты спрашивал у них об этом: готовы ли они разделить ответственность за твои прегрешения перед Богом?

Впервые Вальмики задумался:

- Раньше я не думал об этом, - сказал он, - но теперь...

Нарада сказал:

- Так пойди и спроси их, а я буду ждать тебя.

Тот отправился домой и спросил свою мать. Она ответила:

- Почему я должна делить с тобой ответственность за твои преступления? Я - твоя мать, твоя обязанность - кормить меня.

И его жена тоже сказала:

- С какой стати я буду отвечать за твои грехи? Я ничего такого не совершила и чиста перед Богом. Я не знаю, как ты добываешь хлеб, это твое дело.

Вальмики вернулся и сказал:

- Никто не хочет делить со мной ответственность. Я одинок, и чтобы я ни делал ради семьи, за все буду отвечать сам. Я хочу понять самого себя. Наставь меня на путь истинный, чтобы я однажды смог почувствовать ту же музыку, ту же радость, что вижу на твоем лице.

Они ушли вместе... Раскаявшись в своих преступлениях, Вальмики много лет искупал содеянное зло суровой аскезой. Имя Вальмики переводится "муравейный" и дано ему потому, что он несколько лет простоял неподвижно, весь покрытый муравьями. Очистившись, Вальмики стал легендарным поэтом.

Ему приписывается изобретение эпического стихотворного размера - шлоки. Он также является автором знаменитой поэмы Рамаяны.

 

 

Свершилось. Наконец – то наступил момент, которого я ждала, казалось бы, целую жизнь. Я свободна. Как ветер, как весна, как летний зной, как мартовская кошка, согласная на притязания кота, именующегося этим же месяцем. И моя свобода развивается с волосами, выбившимися из уложенной утром прически, и моя свобода просачивается сквозь щели почти герметично запертого авто и абсолютно герметично упакованного самолета набирающего высоту. Набираю высоту. Новую, самую-самую крайнюю. Дойду до точки, до предела, до той границы, за которой только море. И оно плещется, и оно блестит и переливается. Наконец – то я свобода. Свободна настолько, что больше нет необходимости сажать себя в клетку, закрывать на замок в одной из самых обычных квартир взбалмошной столицы, нет необходимости кормить твоего кота рыбками из твоего же аквариума. Теперь начнется новая жизнь, новая жизнь без тебя, прежней работы, твоих проблем и ежедневной грязи, которую я сама на себя выливала, продолжая путь из дома на работу. Мне больше некуда торопиться, потому что теперь я везде успею, ведь я уверена в том, что случайно не позвонишь ты, не предложишь встретиться, так сказать, кофе попить. Смотрю на себя в зеркало. Я еще никогда так хорошо не выглядела. Все-таки аристократическая бледность и желтушная усталость вокруг глаз меня не украшали. Отлично. Все просто супер, «гуд» и подобные им слова, так часто употребляемые мной, до того момента пока я не познакомилась с парнем, способным испортить мою жизнь, то есть с тобой. Ты отличный парень, несмотря на то, что больше меня это не интересует. Больше меня также не интересует, как ты себя чувствуешь, как дела на твоей работе, и какой фильм ты захочешь посмотреть вечером. Какае бы кинокартина не прельстила тебя сегодня, зная твою любовь к кинематографу и высокоразвитое чувство зависимости от вечерних просмотров и последующего рецензирования фильма, безусловно, в твоей жизни и теперь все это будет, но только без меня. Все тот же кот будет поглощать еду, которую я для него сварила. Все те же шторы в твоей спальни, плотно задернутые мной еще вчера вечером. И по большому счету, каждому из нас будет этого не хватать, не долго, совсем не долго. Свобода – это чувство, которое долго не хранится, оно скоропортящееся, но почему-то надписи «употребить до истечения срока, указанного на упаковке» не наблюдается. А значит, я буду поглощать свободу по капле, долго и самозабвенно, жадно внимая возгласам знакомых, о том, что это уж слишком, что все хорошо в меру. Возможно, они правы, но кого это теперь интересует. Может быть кого-то и интересует, но вот что не меня – это точно.  

                Меня теперь интересуют абсолютно другие вещи, еще вчера совершенно чуждые мне: сколько я буду наслаждаться подаренной мне свободой, прошу не путать с одиночеством, вещи абсолютно разные диаметрально противоположные, несопоставимые. Я не хочу, чтобы этот праздник жизни заканчивался, точно так же как еще недавно не хотела, чтобы сказка под названием «моя безоблачная, безумная, невменяемая любовь» стала былью, перестав быть сказкой. И в этой были, в этой суровой реальности, не осталось ничего от той сказки. Ничего. Были я и ты. Были долгие вечера и короткие промежутки, которые почему-то принято именовать утром. В это время я успевала одеться и выскочить на улицу в поисках машины. Конечно, не удивительно, что меня уволили с работы, странно вообще как они могли так долго терпеть этот беспредел. Мало того, что я являлась на встречу с деловыми партнерами в таком виде, как - будто меня только что разбудила группа пожарников, внезапно ворвавшихся в квартиру с криками «Да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире». А потом меня еще и судили. Меня судили и осуждали все, даже те, кто был едва знаком с моей персоной: соседи, друзья, друзья моих друзей, родители и родственники друзей моих друзей, вахтеры и охранники офисов тех фирм, в которых я когда-либо появлялась. Интересно за что?! Что такого могло выражать мое лицо, тело, движения. Что такого происходило со мной, что заставляло прохожих оборачиваться мне вслед, а знакомых отводить глаза. А потом я с присущей мне неугомонной, безостановочной, набранной скоростью чувствовала только одно – я хотела продолжать все происходящее, все, что не давало покоя многим и вводило меня в состояние удовлетворенности. И вот после этого я никак не могу прийти в себя, в отстраненности от собственной личности я забегаю в офис, по пути забывая поздороваться с  коллегами, включаю компьютер, чайник и лампу дневного света и наступает очередной миг откровения. «Что я здесь делаю? Как я здесь оказалась? И вообще, почему все это происходит со мной, а не с кем-то другим». Признаюсь, в эти минуты мне больше всего хотелось сделать обратное, то есть выключить поочередно электроприборы: лампу, чайник и компьютер. А затем, медленно отматывая пленку назад, бежать в направлении входа, или правильнее будет сказать выхода, и не останавливаться. Что я, по всей видимости, однажды и сделала, за что и была изгнана с предприятия с особым и нецензурным позором. Особая нецензурность этого позора заключалась в том, что мне, по природе своей тихой и отнюдь не демонстративной девушке, пришлось самостоятельно писать заявление об уходе, хотя, неужели нельзя было уволить меня приказом по предприятию, наверное, на меня пожалели бумаги и собственного труда работников отдела кадров. Чего греха таить, я еще тот кадр. Мне даже не пришлось отрабатывать предписанные законодательством две недели, я в тот же день испарилась, вздохнув с облегчением. Не скажу, что сразу же впала в депрессию, плакала ночь на пролет и вся исстрадалась, но было ощущение, что что–то изменилось и ты знаешь это, но не понимаешь, тебе от этого лучше, хуже или также. Мне было лучше. Мне стало легче и свободней. Необходимость зарабатывать деньги давила меня чугунным прессом, распластывала блинчиком по сковородке мое исстрадавшееся постоянным ожиданием чуда тело, и потому я прекрасно понимала, что вопрос хорошего заработка – это всего-навсего риторический вопрос. Ну, в смысле с моим подходом к работе и бешеной ответственностью в ближайшее время хороший заработок мне не грозит. Не грозило мне также и возвращение к тебе. Я никуда не уходила, а потому и возвращаться мне было также некуда. Неудачные попытки сублимировать не израсходованную энергию в творчество успехом не увенчались – творчество было сомнительным, а вот энергии добавилось. Теперь мне хотелось всего. Всего, чего, будучи рядом с тобой я не могла себе позволить. Я хотела дорогих украшений и чужих взглядов, придирчиво обращенных на мою полуобнаженную спину, я хотела ехать к друзьям и чтобы совесть моя уезжала вместе со мной, а не оставалась под дверью твоей квартиры жалобно скулить и ждать пока ты придешь с работы, а потом честными и преданными глазами маленькой напуганной девочки, которой я была рядом с тобой, смотрела на тебя поглощая приготовленный тобой ужин. Я хочу цветов, ухаживаний и сладкого ощущения собственной необходимости, а еще хочу знать, что больше не должна о тебе думать и… не думать. Вообще не думать. Забыть что такое мыслительная деятельность. Влюбляясь, я напрочь забывала об этом. Влюбляясь, я никого не слушала и мало чьи слухи и сплетни были мне интересны. Меня ничего не интересовало больше. Передо мной лежал чистый лист бумаги, открытый блокнот, в котором я еще не сделала ни одной записи. В «Ворде» был открыт новый документ, а в телефоне – полупустая адресная книжка. Вот и все. Так начинают жизнь заново. Я часто это делаю. Каждый раз, когда мы расстаемся, каждый раз, когда в тебя летят мои обвинения, а в меня твои упреки. Каждый раз я пытаюсь начать новую жизнь. Не знаю, удается ли это мне, но то, что рухнувшие иллюзии здорово подстегивают и заставляют идти дальше с высоко поднятой головой. Дальше, навстречу свободе. Никто из нас не знает, как долго он будет свободен от глупых мыслей и обнадеживающих ответов, но каждый из нас уверен в том, что рано или поздно найдется человек, которому мы с радостью отдадим свою свободу и он примет ее не как должное и не как жертву. Наша свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека. Твоя свобода стоила мне моей. И это слишком дорогая плата за то, чтобы тешить себя мыслью, что это и было счастьем.

 

Дервиш сидел у обочины, когда мимо него стремглав проскакал надменный царедворец в сопровождении пышной свиты. Со злостью наотмашь хлестнув дервиша тростью, царедворец прокричал:

- Ты, бродяга! Прочь с дороги!

Когда они умчались, дервиш поднялся с земли и сказал им вслед:

- Да обретешь ты все, чего желаешь в этом мире, каковы бы ни были твои желания, и даже больше того!

Эта сцена произвела глубочайшее впечатление на прохожего, который подошел к благочестивому человеку и спросил:

- Будь так добр, скажи мне, чем были вызваны твои слова: благородством ли твоего духа - или же тем, что мирские желания, вне всякого сомнения, приведут этого человека к еще большему бесчестию?

- О ясноликий! - произнес дервиш. - Не пришло ли тебе в голову, что я сказал то, что сказал, потому что люди, которые достигают удовлетворения своих истинных желаний, не имеют нужды нестись, сломя голову, и стегать дервишей?

Он никогда не заходил так далеко в лес. Говорили, что здесь опасно...
Шум за соседним кустом...
Удар по голове...
Обморок...
...Он слышал тихое пение-так обычно пела Его мама перед сном и невольно поддался вперед, к настолько любимому голосу,но давно безнадежно потеряному... Он увидел ее руки, которые всегда протягивались ему навстречу... мамины руки... Они звали Его. И Он шел к ним навстречу,так же распахнув свои руки, в надежде обнять...Но, вроде бы уже коснувшись тех рук, Он не почувствовал ничего.Точнее ничего такого, что хотел бы...А они его обняли и приласкали...Руки...Совсем не мамины руки...А потом наступила боль...

 

2011-09-07    Игорь Бугаенко

"Лифт"Автор: Арлекин– Петь, ты чего?
– А? Да не, нормально, пап. Не выспался просто. Какой этаж?
– Шестой.
– Квартира?
– Шестьдесят пятая. Забавно, да?
– Что?
–На всех этажах по шесть квартир, а на шестом – пять. Религиозные люди
строили. Зато у тёти Лены квартира вдвое больше остальных.
Голова
болит, затылок расплавленным воском стекает на шею. Лопатки чешутся,
будто крылья прорастают. Перепончатые, конечно, неоперённые, кожистые,
полупрозрачные. Глотка битым стеклом засыпана, сглотнёшь – и
прости-прощай. Горло будто жгутом перетянули, воздух со свистом
всасывается через узкий люк, завихряется в горячих лёгких, щекочет
ядовитыми взвесями. Вот отсюда и пошло название «гаррота» –
первоначально, это была просто петля с палкой. Палку крутили – петля
затягивалась, и так осуществлялось удушение жертвы. Китайцы просовывали
голову осуждённого между тетивой и согнутым луком. Отпускали – и тетива
душила, душила, душила. Ещё в семидесятых испанцев казнили на гарроте.
Использовали и просто, как орудие пытки. Испанцы в этом поднаторели.
Школу имени Торквемады открыли, поди.
– А ты где был-то сегодня?
– Чего?
– Ты там с друзьями своими ничем таким не балуешься, а Петь? Всё время задумчивый такой, вялый.
– Пап, да ну тебя. Ты друзей-то моих видел?
[ Читать дальше ]

Дневник кота с лимонадным именем!

Весна, вторник, месяц не помню... 

Уехали. Счастливого пути, ветер в паруса, не забудьте куру в дорогу и т. д. и т. п... Мр-руф-ф, свалили – и ладно! Дома всё как всегда: сосиски в холодильнике, молоко там же, сметана (с просроченной датой годности..., зато целая банка) – короче, жируй, котик, наслаждайся жизнью! Пять дней относительной свободы, и не кипешуй... Просто наслаждения у нас разные. ИМ – тиражи, гонорары, конвенты, премии... Мне – безвылазная пахота за компьютером, импортный набор жиров и химикалий под названием «Вискас», боль в пояснице и наглая тупорылая рыбка в аквариуме, которая вечно прячется у самого дна! Вторую неделю её прикармливаю, на поверхность не идёт, зараза, а лапы мочить не хочется... Среда, рабочий день...  Сижу, вожу мышкой, правлю свой очередной шедевр. У самого от скуки скулы сводит, но мои всё равно умудрятся за него что-нибудь отхватить. Там своя политика: не дать нельзя, ай– ай-ай, как же так, ИМ – и не дать; неприлично даже... Мр-р, мне-то что? Все люди играют в игры, не замечая, что рано или поздно игра начинает играть людьми. Просто... обидно бывает иногда. Выйдут оба на сцену, приз заберут и этак с улыбочкой в микрофон: «Вообще-то на самом деле этот роман написал наш кот...» Ой как всем в зале весело-о! Какой тонкий юмор, какая изысканная самоирония, какие интеллектуальные аплодисменты... тьфу! Они же вам правду сказали! Я этот роман написал, идиоты, я! И прошлый – тоже я, и позапрошлый, и позапозапоза... А что толку? Правду, оказывается, тоже можно ТАК сказать, что никто не поверит... Вон, даже рыбка вертит плавником у виска – работай, котик, работай, солнце ещё высоко... Четверг. То же самое...  Звонил Генрих, толстый пижон и сноб. Хвастался, что у него в квартире хозяева обили все стены войлоком на метр вверх, дабы их светлость могла точить когти где вздумается. Вот жизнь у кого-то... А тут сиди, пиши, не разгибаясь, когда на крыше в последний раз был – не помню. Рыбка – стерва, хвостом плеснула, знает, что я в три прыжка от монитора не добегу, издевается... Генрих сказал, что в Сети новую подборку вывесили – вроде рассказы современных фантастов исключительно про котов. Надо глянуть хотя бы мельком. То, что мы про людей пишем, давно известно, интересно, что они там про нас накропали... Почему мы? Мр-ряуф, а вы думаете, я один такой, подневольный?! Да нас трое как минимум, все за хозяев вкалывают. Вон, тот же Гофман ляпнул разок, что «Житейские воззрения» написаны самим котом Мурром, так наши до сих пор себе на этом имидж делают. Вроде как сами такую фишку придумали, ага... К классику примазываются! Рыбка-рыбка, вот скажи, ну почему у Генриха хозяева сами пишут?! Молчишь... Ладно, сейчас подойду, помолчим вместе... Пятница, день скорби...  Нашёл. Читал. Не дочитал, плевался и плакал. Убийцы-ы!!! Сколько можно нас убивать ради ваших окололитературных экспериментов?! Слов нет, кровь кипит, хвост трубой, уже всю клавиатуру когтями расцарапал, этих умников представляя... Один философию молол молол, дозрел, резюмировался: «Каждой кошке по мышке, на каждую мышку своя кошка!» Блин, прямо Жириновский какой-то: «Каждой семье по квартире, каждой бабе по мужику!» Да и чёрт бы с ним, проехали, но убийцы эти... Нашёл котёнка, впустил в дом, вырастил, а когда заметил, что тот электричеством больно бьётся, – взял и убил! Ей-богу, своей рукой, без малейшего зазрения совести – шлёпнул уникальнейшее для науки животное и счастлив по уши: типа, спас человечество... Другой вообще своими руками кошку создал, а она козлов из научного совета не устроила, ну и... Ну и под нож её, естественно! Тоже мне, Тарас Бульба: «Я тебя породил, я тебя и убью!» А ведь какая прелесть кошечка была, всем нравилась: трёхцветная красотка, умница, преданнейшая душа... Зачем? Я спрашиваю: а убивать-то зачем? Ради возвышающей вашу же душу трагедии?! Ну конечно, куда вам без трагедии, без неё никак – реализм не катит, да?! Тем паче кошку убить легко, дело-то неподсудное, кто за неё заступится... Отвали, рыбка. Пойду попью валерьянки. Суббота. Ага...  Приехали? Здрасте. Ну да, первым делом новый приз на полочку поставить, пыль собирать. Вторым, понятно, за компьютер – проверять, много ли я наработал. Не извольте сомневаться, уж не мышей ловил. Сюжетная линия, характеры героев, двойственность выбора, душевная драма – пальчики оближешь, всё как ВЫ любите. Может, разве концовку смазал слегка, торопился... Все довольны? Так я пойду? А почему нет?! Какая ещё рыбка? Знать не знаю, в глаза не видел, и вовсе морда у меня не подозрительная... Она же на дне пряталась, и вообще, я сырую рыбу не ем, у меня, вон, ещё «Вискаса» полмешка, поделиться? За что же сразу веником?! Может, тут воры были, поймали сетью и зажарили, я-то весь день у монитора, носом в экран, не разгибаясь, как прокляты-ый! ай! ой! За что? Ах за рыбку... Подумаешь... Я тут книжку одну читал, короче, не убили – уже спасибо! Главное, роман-то я ВАМ закончил. Когда теперь на следующий конвентик? Мр-руф, значит, через месяц – ещё пять дней свободы. А рыбку можно и новую купить... лучше селёдку... копчёную! Лето, понедельник, месяца не знаю, сто лет на улицу не выходил...  Мря-уф! Зла моего не хватает, офигели, окончательно офигели! Нет, просю пардону, оборзели они, это и литературнее, и точнее, вот! Кто оборзел?! Да хозяева мои, кто ж ещё... Почему? Хороший вопрос, психологический... Рыбку забрали с собой, вот! Умотали на очередной конвент, оставили меня за них работать, а новую рыбку увезли с собой в портативном аквариуме на колёсиках. Теперь, поди, заявят со сцены, что это она им новый роман пробулькала, а они лишь записали... Мря-уф! Я тут, значит, сижу в одиночку, как в камере, прикованный к ноутбуку, и даже без рыбки, хотя с той, с покойницей, мы очень даже ладили... Слов нет, одни восклицательные знаки! Нет, вы представляете себе мои условия труда? Да чтоб их через таможню не пустили за контрабанду экзотических вуалехвостов! Мне, как всегда, один конвертик оставили, с творческим заданием... Мурр-ну-с, чего они там накарябали, какие пожелания по сюжету, теме, стилю? Небось опять философских туманностей побольше, бредней романтических, перипетий всяких, про невозможную любовь, сострадание к ближнему, мучительность выбора пути меж большим и меньшим злом, потому что добро у них всё одно никто не выберет... Ну-кась, ну-кась, ну-кась? Чего-о-о-о?!! Я один – и мне одному вот это всё?! За пятерых?!! И за такой мизерный срок, потому что «с редактором уже договорились»?! Нет, вы как хотите, а мне нужна разрядка. Пошёл гадить в тапки. Вторник  ...Пью валерьянку. Тьфу на всех! Среда вроде...  ...Тьфу дв-ва раза... ик! Вал-лерррр-янк-а к-кончилась... ик! Мама-а... Четверг. По-моему, всё-таки четверг...  Ой, башка-то как трещит... хочу повеситься. Пробовал покончить счёты с жизнью лбом об монитор – не вышло: он мягкий, жидкокристаллический. Можно обожраться «Вискасом», но тогда никто не поймёт, что я умер в знак протеста! Ладно, пора взять себя в лапы и честно назвать причину моей глубокой депрессии, погрузившей меня в состояние, близкое к психическому расстройству, выражаемому в двух днях беспрерывной валерьяновой пьянки. Но сначала придётся навести хоть какое-то подобие порядка в квартире. Похоже, что, пока я спал, здесь резвилось стадо мамонтов в обнимку с русскими геологами, отмечая на моей жилплощади годовщину «оранжевой» революции. Кстати, не забыть перезахоронить тапки в кошачий туалет... Пятница, рабочий день  Итак, конкретизируем задачу – у моих хозяев куча литературных премий за мои же романы, но... стабильно невысокий тираж. Что делать, я пишу для интеллигентного читателя, а их во все времена мало. Однако тираж – это деньги! Премии, конечно, греют, но приди с этой железякой в магазин – тебе её на сметану не обменяют. Тут моих и переклинило – слава есть, хотим денег! Идею они мне сформулировали просто сногсшибательную, ей-богу... Взяли ещё трёх своих корефанов, из той же группы «мыслеизвержение на философопогружении поэтично умничает и альтернативной историей погоняет». У тех тиражи тоже такие же, но ведь если пять авторов в один роман запихнуть, то, следовательно, и тираж в пять раз увеличится, да?! Ну, с точки зрения математики, кто бы спорил, железобетонно! А вот писать всю эту винегретину кому? Мне! Ясен перец, мне, не Генриху же... Этот жирный сноб только на своих хозяев орать может, а литературных талантов у него кот наплакал. Плачущий кот – это я... Наверное, мои всё ещё за прошлую рыбку дуются, хотя вроде мне вполне внятно удалось доказать версию о похищении несчастной страшными ирландскими террористами. Даже письмо о требовании выкупа показал... Не поверили. Мстительные стали, жуть... Сбежал бы давно, хоть в те же «Оборотни...» сбежал, у них на Базе образованные коты в большой цене. Выпить нечего... Поработать, что ли, с горя? Да, загаженные тапки в туалете не умещались, сунул их под шкаф. Вроде и не пахнет... Суббота. Трудюсь, трудюсь, трудюсь...  Мыр-мыр, мырмыр-мыр, мыр-мырмыр, уф... Всё равно намурлыкивать «Тореадор, сме-е-ле-е-е в бой!» дело бесперспективное по сути. Мои не любят, когда я что-либо героически-любовное пою. Они считают, что котам положено сыто урчать и мурчать на коленях, создавая уют и иллюзию взаимопонимания. А любое моё стремление к воле, крышам и (никто не слышит?) к кошечкам расценивается как гражданский бунт и попытка государственного переворота. Вывесить плакат «СВОБОДУ ЗАКАБАЛЁННЫМ КОТАМ!!!»? Побьют веником... и попрекнут всё той же занюханной рыбкой. Ладно, что у нас там по первому рассказику... Да полный ажур! Сюжетец бытовой и ностальгический: ходил мужик в бассейн плавать (добровольно! в воду! псих...) и типа там у него кроссовки спёрли, а взамен выдали импортные туфли. Ну, этот гражданин сознательный всё время пытается от туфелек избавиться, хотя именно из-за них ему по жизни – одно сплошное счастье... Плюс там ещё сапожники умные категорически не советуют. О, это моя гениальная идея – сапожник-гностик-философ-интеллектуал! Да не один, их там целый клан – тайный орден ремонтников обуви, все мастерские города укомплектованы этими мудрыми парнями с мистическим креном на всю башку... А за туфлями импортными охотится голубоглазый некто, и шиш его разберёшь, хороший он или плохой. Сапожники говорят, что гад, и уходят в дзен без объяснений... Короче, в мужика все тётки влюбляться стали, а он, как слюнявый интеллигент, со всеми только дружит и всё выбирает, чтоб никого не обидеть... Сам от себя устал и решил обувочку голубоглазому подленько сбагрить, но под машину попал. Очнулся в больнице, туфель нет, рядом мама, в коридоре невеста силуэтом, и всем наконец-то настал сплошной хеппи-энд! В чём смысл? А кому он нужен... Кто голубоглазый? Да выдумал я его, чё пристали... Какая тётка из трёх в больничку пришла с кроссовками? Да уж ясно, та, что их и стырила! Короче, у моих читатели интеллектуальные, вот пусть они себе мозги и парят, моё дело написать, а там уж кушайте с маслицем! Короткий отдых, ложка «Вискаса» (убить бы того, кто этот фастфуд придумал!), и за клавиатуру. Господи, да что же так пахнет из-под шкафа весь день?! Дышать нечем... Воскресенье-э-э!!!  Мря-уа!!! Нашёл пузырёк валерьянки в таблетках! Все во-о-он! Я до вечера на колёсах... Тореадор, чавк, чавк, чавк-чавк-чавк-чавк!!! Понедельник  ...Не помню... Вторник  ...Где я?! И где моя последняя жёлтая таблеточка-а-а?.. Среда. Хорошо, веду дневник, а то бы и дней не помнил...  Всё. Я в норме. Строг, подтянут (чуть не написал – выбрит!) и готов ко всему. Про квартиру умолчим... Если тиражи действительно вверх пойдут, моим будет проще купить новую. Честно слово, я бы так и сделал... Второй рассказ выписан в лучших традициях жанра. Четвёрка вооружённых суперов резво бежит, переодевается, спасает мир, гасит дебилов-охранников, отбирает у нехороших диск с ОЧЕНЬ важной информацией, опять бежит... Куда бежит? Судя по смыслу, скорее всего, в родную психушку. Потому как потом я вывел мысль о том, что вообще-то все они дети и во всё играют понарошку. Это их взрослый дядя с собачьим именем и подозрительной любовью к маленьким ребятишкам из неблагополучных семей в который раз так куда-то погружает. Они там мир спасут, он чёй-то у них в психике навыправляет, и опять в погружение... Причём ведь выстроил всё на нарочитом примитиве, интеллектуалы на такие фенечки круто ведутся. Они же сразу не въезжают, что я прикалывался, а признаться сами себе не могут, вот и подводят самостоятельно псевдофилософскую базу под всё прочитанное. Удобно-о! Люди себя любят, что с них взять... Только я ещё там дракона впихнул. Зачем, с чего, почему – вот стукнуло, и всё, валерьянки перебрал. Да пусть себе остаётся, драконы обычно всем нравятся. Чего бы ещё туда запихать? А, сойдёт, не мне же читать?! Тапки я перепрятал ещё вчера ночью. В комод с хозяйкиным бельём, поглубже, на самое дно, чтоб в глаза не бросались, и дезодорантом побрызгал, «Запах свежей ёлки». Или это освежитель для туалета? Нам, красивым котам, без разницы... Четверг. Сплошные стрессы...  ...Куда перезакопать эти ВОНЮЧИЕ тапки-и-и?!! Пятница  Хм-мыр-мым... а ведь, кажется, что-то получилось. Третий рассказик вышел – пальчики оближешь! Археологи черепом в футбол играли, а один умненький его отобрал, портвейном облил, кровью мазанул и захоронил со стихами. Ну и естественно, за его спиной тут же девица, с намёками, вроде это она (а может, и не она?) из мёртвых оживела. Страсть, болтовня, взаимные упрёки, семейные разборки, курят оба, а кончается тем, что она вообще мусульманка! Это круто, это политкорректно, это в тему сейчас, ислам форева! Хотя, по совести, откуда в древнескифском кургане мусульманка?! Тогда ведь ещё и христианства не было, а ислам его гораздо моложе... Ну и без разницы, не историкам же фантастику читать? А вот Стругацких сюда приплёл очень кстати... Их всегда стоит упомянуть, от них премийка-другая зависит, и не надо нос воротить! Ну и концовочка лаковая: сердолик краснеет, инфантильный паренёк в охмурёже, девицу родня прокляла, но «нэ зарэзала», всем всё шоколадно, трупов нет и, главное, над миром тает оттенок могучего феминизма! Могут перевести на английский, за рубежом такое катит... То есть я практически протоптал себе дорожку к относительной свободе, мягкими лапками, взад-вперёд по клаве ноутбука. Думаю, мои будут довольны. Старался, как мог. Все пожелания учтены, читательский успех гарантирован. Если и после этого их тиражи не попрут вверх, в поднебесье, то можете обозвать меня «бесхвостым пуделем», великодушно разрешаю! А знаете, в марлевой повязке на носу дышится значительно легче. Полезное изобретение... Суббота. Типа всё...  Упс... Приехали. Лежат. Да-да, рухнули прямо на пороге. Я даже не успел их обрадовать новым произведением. Надо было запасти ещё пару масок... А лежат красиво, друг на друге, в приватной позе, приз новый из сумочки выпал, по полу катается зазывно... Потом поиграю. И ведь самое обидное, что когда они придут в себя и прочтут весь мой титанический труд, то благодарить будут коленопреклонённо! А пока – веник я сныкал, ружьё разрядил, ножи-вилки от греха попрятал, хотя... в унитазе утопить, конечно, могут. И ведь я-то им ещё по-хорошему тапочки к порогу вынес... Как там людей приводят в чувство? Хлопают по щекам?! Тогда главное – поглубже спрятать когти... Ну-ка, раз-два! И тебе, раз-два! Мря-уф! А в этом что-то есть... Продолжаем, раз-два, раз-два!

 

                                                                                         Андрей Белянин