Оно наступает спонтанно: когда вдруг садишься на велосипед, мчишь 2 квартала и тормозишь под окном мальчика, покинутого тобой в конце мая – раз и, казалось бы, навсегда. Сейчас середина июля – 16 число, экватор лета. Солнце выжимает соки из всего живого, а из влюблённого в жизнь – и подавно. 

          Набираю номер. Андрей берёт трубку и выходит на балкон – заспанный, взъерошенный, удивлённо-тревожный. У него гости – чувствую по интонации и знакомому «эээээээ», предварившему вразумительный ответ. Тысяча обнажённых женщин! Какое мне до этого дело? 

          Тащу велосипед на третий этаж. Дверь его квартиры приоткрыта. Кто-то успел улизнуть? В прихожей пахнет носками и перегаром. На кухне тусуется полузнакомая двойня – приятель Номер Четыре с приятелем Номер Икс – новеньким то бишь. Имена для таких – непозволительная роскошь, поэтому я нумерую.

          В квартире – однокомнатной гостинке – подозрительно чисто. Пол вымыт, в раковине только одна тарелка, мусор собран, а бельё аккуратными рядами сушится на балконе. Хм, на полочке в ванной – стаканчик с двумя зубными щётками. Двумя! Вот оно что...

          Андрей надевает футболку, берёт фотоаппарат и ключи. Всё остальное лежит у меня в рюкзаке – вода, деньги, салфетки, сменный топ и телефон. Мы выскальзываем из подъезда и движемся по направлению к лесу. Мы: я, он и знойное нечто, вызревшее в сердечной пустоте после умопомрачительного расставания.

          Наша цель – смотровая вышка, спрятанная за тридевять стволов, кустов, пней и полян, окутанных сладчайшим ароматом сосновой неги. Я вдыхаю в себя лето и беззаботно улыбаюсь – мой спутник улыбается в ответ: кажется, он тоже счастлив.

          Полчаса прямо, размеренным шагом, никуда не сворачивая, 10 минут по тропинке с опознавательной меткой 69, и вышка красуется перед нами.

          – Ух ты! Она внушительней, чем я думала.

          – Разденься, – просит Андрей и достаёт фотоаппарат. – Хочу заснять, как ты взбираешься на неё голая.

          Когда верхушки сосен остаются внизу, начинает захватывать дыхание. Ещё три пролёта узенькой металлической лестницы, и мы оказываемся на гребне конструкции – в кабинке, которая через люк в своём днище успела принять не один десяток гостей. Крышку люка можно закрыть – так и делаем. Теперь пространство в полтора квадратных метра становится совершенно безопасным для томного уединения. Андрей продолжает съёмку – я не возражаю. Мои ощущения фантастичны всегда – держит ли он в руке камеру, мои волосы либо…

          Спустя некоторое время на листе металла передо мной вспыхивают разрозненные надписи: «Аня + Дима = love», «люблю тебя, Катя», «вот это отдохнули!» и ещё две или три – теперь я в состоянии их прочесть.

          Мои зрачки сужаются, я ложусь на спину – прямо на голую, нагретую солнцем, сталь  – и слушаю своё сердце. Оно ликует, как заевший пластиночный марш. Ему сейчас легко и спокойно.

          Звонит телефон. Взглянув на экран, я отключаю звук. 

          – Кто это? – спрашивает Андрей. 

          – Понятно кто, – отвечаю, замявшись.           

          Стаканчик с двумя зубными щётками мстительно впрыгивает в моё сознание – контрвопрос готов разомкнуть уста. Но я молчу. Я гляжу на сосновое море у подножия Нас и доверяю своему странному счастью.

Это просто какие-то именины сердца.
Я вот родилась, через неделю пришел Женский день, и тут же, без передышки - дни рождения девочек, таа-аких девочек.
Так что, вот ко всему сразу - девочковое о любви.
Дельта, красавица, свети глазами и улыбкой! Счастья тебе)))

ВОДА ЛЮБВИ

  Вино влюбленности. Кто не пил его? Кто не ходил пьяным, покачиваясь и улыбаясь в пространство, вспоминая - тонкую руку, изгиб шеи - когда она голову - вот так и - улыбнулась, только мне, - обещая
все-все-все. И выполняя обещания.
   И она ходит так же, смеясь без причин, со всеми добра, потому что - пьяна им, таким - самым-самым. А какие глаза! И как он за руку - током просто по спине и везде щекотно, сладко. И гордо перед всеми - он мой, у меня он есть! А вчера еще не было.
   Пить бы и пить, находясь внутри эйфории, плавая в ней вдвоем. Не отвлекаясь на ерунду - какой автобус, какой магазин, работа, дом? Вы не видите, что ли? Мы вдвоем, заняты. Друг другом. Пьем из одного бокала. Светлое легкое вино влюбленности. Шампанское, да и только!
   Похмелье будет. Потом. Ну, что глаза... Глаза, как глаза. И почему он так храпит? И, когда ест, крошки со стола смахивает на пол. Всегда. И - много еще всего. И уже не ловит руку, восхищаясь, не
говорит, какая тонкая, вчера сказал, родинка некрасивая на запястье...
...Но можно снова пить это вино. Оно ведь - легкое. Во-он еще какой, тот, что ходит мимо и так хорошо улыбается, здороваясь. У него такая улыбка! И - плечи. Помог донести пакет. Так смотрел...
   Легко пьется легкое вино. И опьянение легкое. Похмелье проходит быстро. Выветривается. Так же быстро, как выветривается сам хмель.   
  
Вино любви. Это - темное вино. Густое и крепкое. Оно не на шутку возьмет за горло. И даря ощущения, заставит расплатиться.
Ревностью, например. А потом она будет думать, что же наговорила? Или, еще хуже - наделала? Я ли это была? Но и он хорош! Так обидеть меня при всех, так оскорбить. Будто специально старался - побольнее. Он это был?
Или все это - темный хмель вина любви? Крепкого до беспамятства, до потери рассудка.
   Не так просто отказаться. И, мучаясь, расходясь, ненавидя бессильно, снова кидаться друг в друга, чтобы напиться его - такого густого, такого темного вина. Кровь дракона. Не сказочного дракона, а того, из доисторических, до разума. Когда лишь мощно и темно внутри, и невозможно уговорить рассудком.
   Это сильно. И, верно, хорошо, что не всем дано пить его.
Но, кто пробовал и пил, тот понимает других. И не пожимает плечами, не считает сказками истории о смертях от любви, безумствах, ревности, что вошла в легенды.
   Густота его - клей, что слепляет двоих телом к телу, перемешивая кровь, сращивая кожу. И двое живут, лишь соприкасаясь. А, разрываясь, кровоточат и - не живут. Пинают время, грешат, ненавидя минуты и часы - торопят, гонят отпущенный срок жизни, нет ее - жизни по одиночке. Жизнь для них только в склеенном состоянии, только вместе.
   Вино любви - сверкающее, головокружительное рабство, из которого не бегут. А если бегут - сожалеют до конца дней своих. Слепо веря в то, что если бы остался - все было бы по-другому - лучше, лучше.. лучше!!
   Но и этот хмель выветривается со временем. Оставляя воспоминания. Как же я ее любил... И маленький личный опыт - и это проходит. Ведь у меня прошло! А раз прошло у меня, следовательно, у других должно быть так же. Забавно, у
других должно быть не по-другому, а - так же.
   И все-таки, как же я ее любил!!! Удивляясь, покачать головой. Я ли это был? Сумасброд! Что делали, как любили, как страдали!
   Любовь в прошедшем времени. Бывает и так.
  
   Но есть еще.
   Есть вода любви.
   Когда - все видишь. И не закрываешь глаза. И даже знаешь, как оно будет. И он - временами слабый, такой смешной и такой не красавец, просто - он. И крошки со стола - на пол, и упрямый до умопомрачения, и вечно говорит глупости, а уж выпендривается. И эта его любимая жилетка... Убила бы! А перед этим залюбила до смерти. Потому что в глазах его - все, вся ты. С твоими скандалами и упреками, с плохим настроением и не самой прекрасной фигурой, и возраст, он все в одну сторону - накидывает и накидывает петельки дней, вяжет длинный, но не бесконечный полосатый
чулок. И он раздражается и кричит, когда говоришь глупости, и ты для него - "дура! Дура! Дура!!!". Но это ему можно. Потому что он - твоя вода. Ты без него уже никуда. Не выживешь. А он - без тебя. И милосердно неважно - вместе ли, отдельно. Лишь бы - поверх всего, поверх тел, ночной горячки, поверх редких глотков темного вина - думать
вместе, друг о друге, натянутой тонко звенящей струной. Не слыша голоса издалека, знать, что ты в нем, а он в тебе.   

   Вода любви. Возможно - навсегда? Возможно.
   Об этом тоже есть легенды.

 

 

Если ты родился на свет, а твоя кожа коричневая – ты на войне .Если она белая – ты все равно на войне. Мужчина ты или женщина или котяра блохастый не имеет значенья. Здесь мы ВСЕ солдаты. Земля – планета войн. Ну не резиновая ж она , да и в « мирной» жизни мужчины дерутся за лучшую работу, ИТП, а женщины сражаются за лучших мужчин. Что они бедняжки, с собой не делают ! Да все, что прикажет МОДА! Но женщин не ставят к стене , если та проиграла свою битву. Она сама покидает поле битвы навсегда. Они разными путями попадают на кладбища. Женщина – гордый солдат. Мужчина, промахнувшись, спивается и если не валяется на вокзале , является жалким зрелищем. Компенсируя проигрыш, бьет женщин, детей, собак – всех, кто не может дать сдачи .

Часть жестокая.

    В  жизни  каждого,  из  нас, происходят  события, которым  мы  не  можем  дать  объяснение. И поэтому, произошедшее, называем  Чудом. В наше время, пожалуй, каждый школьник  понимает, что "чудес", как таковых, не бывает, а есть та  или  иная  мера  нашего "знания"  или  "не  знания"  в  том  или  ином  вопросе. Поскольку  я  выросла  в  семье  атеистов и  в  атеистическое время, в  моём  сознании  заложена  основа  принципа  познания,  предшествующая  вере  в  происходящее. То  есть, во  мне  живёт  желание  докопаться  до  истины: причин происходящего  в  моей  жизни. И  это  верное  отношение  к  жизни, на  мой взгляд.  
[ Читать дальше ]

- Это главное - видеть звезды ночью, звенящие там, вдали,
видеть свою планету и знать, что вернешься - никак иначе.

- Знаешь, мне жаль, но бывает иначе. Для каждого звезды - свои,
кому-то они смеются навстречу, кому-то навстречу - плачут.

И темноты бывает уж слишком много.

- Ты сердцем смотри

в самую глубину, где лучшее; чтоб создавать, а не рушить,

ведь самого главного ты не увидишь глазами, оно внутри.

- Старый закон: то, что внутри - всегда больше, чем то, что снаружи.

Когда летишь от звезды к звезде, заблудиться немудрено,

Легко - запутаться, если в груди слишком много болит прощаний.

- Главное - не забывать, пусть бывает больно, но все равно:

ты навсегда будешь в ответе за всех, кого приручаешь.

- Но в этом смысл - идти, бежать, не оглядываясь назад,

без остановки...

- Нельзя - в одиночку, не выжить без тех, кто близок.

Когда какой-нибудь рыжий лис хитро посмотрит в глаза,

если его приручить - он станет совсем особенным лисом.

- Что ж, в этом, пожалуй, и есть ответ на главный вселенский вопрос.

- И никто не должен быть одинок, если хочет, чтоб обнимали.

понимаешь, когда ты находишь розу - единственную из роз,

главное - не потерять ее.
...ветер, молчание.

- Понимаю.



источник информации

Окончание моего эстонского пути. Писано под сенью украинских звёзд на украинской земле. Дабы было время подумать и оценить пережитое. Всё, доселе писанное об Эстонии можете оценить по ЭТОЙ ссылке.

9. В самом своём сердце Таллинн вдруг резко стареет на пятьсот лет. Рядом со старым зданием мэрии с драконами вместо водосточных труб - пятнадцатый век. Таверна "Олд Ханса"б чудо современного ресторанного бизнеса. Сбоку - лавка, портал в далллёкое эстонское прошлое, когда по здешним городам и весям шлялись датские вояки.
Дегтярное мыло, свечи из настоящего воска, по старинным рецептам, ароматические гребешки, эфирные масла, сосуды, ёмкости того времени, скобяные изделия, изделия из кожи. И одежда. Остроконечные ботинки, головные уборы от беретов до женских вуалей, платья с длинными волочащимися по полу рукавами (ммммм!), кафтаны, стёганые жилеты, дублеты.
Огибаешь здание - и тебя под руку за деревянный стол и стул ведёт девушка в одеждах той самой эпохи. Меню, написанное на восьми языках, заставляет тебя этот самый язык проглотить. Медвежатина, лосятина, морсы, эли, каши, варева - всё оттуда, пятисотлетней давности. Еду приносят в ископаемых сосудах. Морсы - в керамических бутылках. Пиво - в таких же кружках. И только вилки с ложками - железные. И кредитные карточки - не средневековые, а настоящие. И чаи...Чаёв в то время в Европе не было.
Освещение внутренних помещений (а сидели мы оба раза на улице, под деревянным навесом) - естественное. Свечи и лампады. В мужском туалете - очень жарко. От стоящих вплотную к жестяным писсуарам свеч и лампад. Верх архитектуры - умывальник. Чайник на горизонтальном штырьке, который нужно наклонять, чтобы он излил на твои руци немного родниковой воды. Кусок мыла лежит рядом - дегтярное из соседней лавки.
Из туалета с интервалом раз в десять минут выходит палач в чёрном капюшоне. Он не озирается, проходит мимо и исчезает за углом. Чтобы потом снова выйти из туалета. За соседним столиком шептались, что отказался тут как-то русский турист платить по счетам...

10. А теперь - серьёзно. По отзывам эстонских ребят, моих новых потрясающих знакомых,  я серьёзно обидел их шутливым пафосом, инфернальным крещендо, фривольным словоблудием, извращённым пониманием даже самых райских реалий и жалкими пародиями на прибалтийский акцент. Они готовят ноту протеста, и теперь нас никогда не примут в Евросоюз. Но что такое членство в Евросоюзе, если из моих безобидных заметок вы сделаете свои обидные выводы, и к куче неверных стереотипов об эстонцах добавятся ещё несколько, столь же неверных?!
Это всё равно, что формировать своё представление о русской литературе по букварю.
Своё короткое оправдательное выступление я начну со вступления. Мне не хотелось уезжать.
Далее в основной части я попытаюсь объяснить, почему.
Итак, основная часть. Кхе-кхе.
Знаете, страны тоже к нам что-то испытывают. Что-то вроде отношения. Что-то вроде интереса. И не только мы их изучаем и рассматриваем, а и они нас.
Есть страны простые, как одна крона. Они неказистые свиду и не особо стремятся это скрыть. Простота души и её широта - вещи часто однокоренные.
Есть страны-самодуры. Они не будут обезьянничать и лезть в душу. Они отойдут в сторону с менторской рожей, наблюдая, как ты медленно охреневаешь от уровня жизни, архитектурных излишеств, кулинарных шедевров (нужное - подчеркнуть). А потом обязательно по-панибратски приобнимут, покивают в такт своей охренительности, проведут рукой по горизонту, мол, смотри, брат, это всё наше, заслуженно-элитное. А твой удел - фотки, вовремя собирать слюну в подгузник и копить деньги на новое путешествие.
Есть страны,  которые из кожи вон лезут, чтобы повиснуть у тебя на шее и завпечатлеть свой липкий жадный поцелуй на твоей небритой счастливой образине.
А Эстония. Эстония, она -  как радиация. Ей всё равно, понравится она тебе или нет. Она просто говорит: "Смотри". Она просто говорит: "Чувствуй". И не теребит назойливо за локоть: "Ну шо? Убедился, какие мы классные?" Она даёт время подумать, она умеет выдерживать паузы. Что-что, а размеренность и неторопливость у неё не отнять. Но постепенно в тебе накапливаются микрорентгены. Ион к иону. Ты смотришь, ты ВИДИШЬ, ты чувствуешь. И в какой-то момент понимаешь - влюблён.
Эстония - как таксист, который вёз наз из аэропорта, а потом ещё раз - из офиса страховой компании в Старый Город. Неприветливый, неглянцевый, без фальшивой белозубой улыбки. Просто мистер Керм - "за кермом":-) Он подчёркнуто дал понять, что плохо понимает по-русски. Он подчёркнуто дал понять, что не собирается нас расспрашивать, откуда мы, нафига мы здесь, как это делает девять из десяти таксистов. От традиционных разговоров о погоде, о "блядских пешеходах" и "водителях-террористах" он нас тоже уволил. GPS на i-phone моего оператора подтверждал: мистер Керм выбирает кратчайший маршрут между точкой А в точку Б. Под конец маршрута я, вопреки своим правилам, сам заговорил с водителем-букой. Напомнил, что мы уже встречались. Он не стал выслуживаться - "а как же, канешна, я вас тоже помню, господа Шесть-евро-семьдесят-девять-центов". Он просто слушал. О том, что мы из Украины, о том, что, по-нашему мнению, Эстония уже стёрла со своего лица все следы "совкового прошлого". Когда мистер Керм довёз нас в центр города, он-таки произнёс от силы с десяток мало связанных слов по-русски. Было заметно, насколько сложно ему даются слова на иностранном языке. Но когда мы попрощались у дверей греко-католической церкви, по его
спокойным светлым глазам я понял: он пытался отблагодарить нас. По-своему. Не фальшивыми дифирамбами, убеждающими нас в своей значимости и исключительности. А простой честностью. Ведь по-хорошему, для него мы всего лишь господа Шесть-евро-семьдесят-девять-центов.
Старый город, Томас на шпиле, компактный Сити, парки и сады, сросшиеся в единое целое с таллинскими кварталами, министр финансов, который ради тебя прерывает вакации и приезжает на встречу в 9 вечера, Олде Ханса, пирожные сurd cheese pocket, менеджер страховой компании, похожий на солиста Brainstorm - вот что и кто на самом деле заслуживает дифирамбов.
А ещё Эстония - это как эээээ...ну уж нет, об этом не расскажу. Пусть ЭЭЭЭЭТО останется между ею и мной... между мной и Эстонией.  
Я привык иметь дело со странами-самодурами и со странами-прилипалами. Сам живу в стране неказистой искренности. Стране, что относится к туристам по принципу "у нас всё уёво, зато мы гостеприимные".
К странам "радиоактивным", к странам холодного северного обаяния я как всегда оказался не готов. Такой была северная Исландия. Такой стала северная Эстония. И если я однажды не вернусь сюда уже ГОТОВЫМ, это будет самое несправедливая реплика судьбы в мой адрес.
Конец основной части и эпилог, если позволите.
В Борисполе у меня на несколько ужасных секунд возникло ощущение, что всего этого не было. Что я четыре дня назад собирался куда-то вылететь, да так и не улетел, проспав в зале ожидания. Что это был просто провал во времени и пространстве. Что это было видение лучшей жизни и лучшей пенсионной реформы.
А потом радиация снова дала о себе знать. Несколькими каплями влаги в уголке глаз. Которые я собирался смахнуть, спрятавшись от оператора за багажным возом. Смахивать не пришлось - возле терминала F нас ждали таксисты-педерасты, и слёзы высохли сами собой.