С коллегой Штефаном Шоллем из немецкого Sudwest Presse нас задержали вечером в пиццерии, где мы ужинали, отписавшись для наших газет по референдуму. Четверо мужчин подсели к нам за столик, и один из них заявил, что к материалам Штефана вопросов нет, а от меня они хотят объяснений.

— Почитали твои материалы. Что значит: «Такие бюллетени выглядят, как напечатанные на принтере»? — спросил один.

— Эта фраза: «почти не видно молодежи» — ложь, — сказал другой. — Все голосовали!

— Но я видел очень мало молодежи, — сказал я.

— Значит, ты не туда смотрел, — объяснили мне. — Зачем ты так сделал?

— Нет, он там и правильно написал — что сука-мэр нас реально кинул с помещениями, а мы все сами решили.

— Это да. Ладно, братан, ты пойми просто, что вы все, пресса эта — наше оружие. Без вас мы че? Просто ты пишешь мутно, братан, а надо проще, чтоб все поняли, что нас тут давят бендеры, а мы реально нормальные люди, не террористы, за правду стоим, короче.

— Вроде все как есть пишешь, а про молодежь — зачем эта информация?

— Ладно, мы просто поговорить хотели. Сейчас поехали с нами на площадь.

На главной площади Артемовска было шумно. Кто-то из активистов нашел в украинском издании lb.ua перепечатку моей заметки о пропавшем мэре Артемовска, в заголовок украинские коллеги вынесли «Сепаратисты похитили мэра». «Так он пишет для бендеров!», «Мы для тебя сепаратисты, сука?», «Засланная тварь!»

Люди окружили только меня, а коллегу Штефана Шолля не трогали. Пока меня еще не бросили в машину и не увезли на допрос — это будет чуть позже — Штефан пытался уговорить людей на какую-то «мировую». Но его не слушали. А в какой-то момент пригрозили: еще будет лезть, и его расстреляют прямо здесь же.

Хотя вооруженных ополченцев было немного. «Линчевать» пришли в основном простые жители. Но объяснять им что-то оказалось бесполезно — люди не хотели слушать.

Как от шпиона они требовали признаний, что я работаю на «Правый сектор», кто-то сказал, что надо получить от меня раскаяния и записать их на видео, а кто-то говорил, что я прямо сейчас должен публиковать опровержение.

С каждой минутой мои преступления становились все более фантастическими, а намерения людей в толпе все серьезней.

Объясниться мне не давали. Вокруг собралось, наверное, полсотни человек. Наконец люди на площади заговорили, что я работаю на СБУ, ЦРУ, США, а человек, забравший у меня пресс-карту, сказал, что я американец, который овладел русским языком и подделал удостоверение «Новой газеты». Кто-то схватил меня за рюкзак.

Я закрыл голову руками — удары посыпались с разных сторон, откуда можно было дотянуться, и я присел на землю. Били женщины и мужчины. Кто-то сказал, что это «месть за наших сыновей, которые гибнут под Славянском и Краматорском за свободу»; люди кричали, что их не слышат и «не слышали все эти годы». Кто-то ударил меня, сказав: «Какие мы террористы, сука ты!»

Толпу успокоил голос низкорослого крепыша лет 45. На каждом боку, как я увидел потом, у него висело по «калашникову» с укороченным стволом. Он сказал им: «Тихо все!» А того, кто продолжал меня пинать, рывком оттащил в сторону и бросил на землю. На пару секунд он тоже оказался на земле рядом со мной. Я просто увидел, как он вдруг упал в своих старых, еще зимних ботинках.

Крепыш говорил спокойно и негромко.

— Везем чмыря в Славянск, — сказал он. — Разберемся там в подвале СБУ.

В подвале СБУ на тот момент — да и сейчас — 14 пленных. В том числе пятеро украинских журналистов, и теперь выходило, что я должен был стать первым русским. Уже месяц как в самом здании СБУ находится штаб вооруженного ополчения, где заправляет Стрелок со своим помощником — «народным мэром» и комендантом Славянска Пономаревым.

— Стрелок разберется, — сказал крепыш.

В толпе крепыша все звали Башней или Леонидычем. Без эмоций, спокойно, он заломил мне руки и втолкнул в черную «Шевроле Эпика», приказал сидеть, не рыпаться и прижать голову к коленям. Сел рядом. На секунду я поднял голову и спросил:

— Что вы хотите?

Он не ответил, а только ударил локтем в челюсть — откололся зуб.

— Я же сказал не рыпаться, чмырь.

Через минуту на водительское сиденье сел другой человек и разрешил поднять голову. Представился Сергеем Валерьевичем. Это был человек лет 50, в очках, с редкими зачесанными назад волосами, в белой рубашке с галстуком и черном пиджаке.

— Павел, вы же должны понимать все. Скажите, зачем вы так пишете? — сказал он. — Вы же россиянин.

— Чмырь редкостный, — сказал крепыш. — Пробили его сейчас.

— Павел, мы же надеялись только на россиян, — снова подал голос человек на водительском месте.

— Валерич, все уже, едем в Славянск, — сказал крепыш.

— Леонидыч, не перебивай. Павел, я думаю, теперь вам понятно, что и почему с вами сейчас происходит.

— Поехали, Валерич.

— Я предлагаю сначала на Володарку, до утра там, потом, если доживет, в Славянск, — сказал Валерич крепышу. — Пусть там решают: хорошо бы пацанов за него получить.

— Да …* его сейчас в лесу.

На несколько секунд в машине повисла пауза. Но машина так и не остановилась. Сергей Валерьевич сказал:

— Не надо так говорить, Леонидыч. Мы же цивилизованные люди, правда, Павел? — зачем-то сказал Валерич. — Мы так не будем.

На Володарке (поселок между Славянском и Артемовском) было что-то вроде штаба. Горели костры в бочках. В большой тентованной палатке — электрический свет. Вокруг палатки находилось несколько женщин и примерно двадцать молодых мужчин с автоматами и ружьями, некоторые были в масках. Меня вывели из машины и повели в палатку.
Башня приказал мне раздеться. Я уточнил, как именно.

— Снимай все. Все вещи на стол, — повторил Башня. — Шнурки тоже вынимай, ремень.

Другие ополченцы уже разбирали мою сумку и рюкзак. Меня посадили на скамейку, вокруг обступили люди. Боевик в маске потребовал сообщить пароль от телефона и ноутбука. Я отказался. Тогда Башня снова ударил меня локтем по лицу.

— Ты еще не понял, что ли? Пароль!

— Пусть напишет на бумажке, — сказал кто-то.

— Он не даст.

— Сука такая.

Я поднялся с земли. Ополченец без маски взял меня за запястье и сказал, что сейчас сломает палец, если я не продиктую пароль. Я продиктовал.

Открыв компьютер, первым делом, как я понял, они стали смотреть фотографии из альбома.

— Это ты где был, за границей? Какие-то башни, картины, — сказал боевик с ружьем. — Бензин там почем?

— В Италии евро шестьдесят.

— …птыть! А народ че, не бузит?

— Да че ты с ним говоришь, это гнида ЦРУшная.

— Сколько тебе платят? На кого работаешь?

— Работает на украинские издания, написал, тварь, что мы сепаратисты, мухлюем с референдумом.

— Написал, что херовые бюллетени, что мы их на принтере напечатали.

— Да нас тут убивают! Танками давят! Ты че думаешь, мы тут можем нормально печатать?! Ты же русский? С нами должен быть!

— А это че за фотки? Был на Майдане?

Боевики включили видео, которое я снимал в центре Киева еще в декабре. Все столпились перед экраном.

— Мужики, ясно все! Засланный!

— Значит, утром живым в Славянск. Пока свяжите и в багажник. Не бить, — сказал Башня. — Я устал и домой.

— Может, слегка упаковать?

— Я сказал. И еще. Вещи его чтобы в сохранности, ничего не брать.

Затем меня допрашивали еще около часа. Кто-то читал мои старые заметки. «А на хрен ты у Порошенко интервью брал? У Добкина бы взял!» «Тут про Крым. В Крыму был? Че там народ, доволен?» «Пишет, что все ликуют, салют, Россия!»

У захваченного ополченцами здания СБУ в Славянске, до которого нашего корреспондента, к счастью, не довезли

После отъезда Башни допрос стал менее строгим. У боевиков постоянно звонили телефоны. Звонили они кому-то и сами, сообщая, что «поймали хорошую добычу для обмена». Но после очередного звонка люди в палатке экстренно решили перевезти меня в другое место. Не стали даже связывать, не было времени и на багажник — только бросили на пол машины между сиденьями. Машина мчалась по плохой дороге и остановилась где-то посреди трассы. Здесь тоже горели костры в бочках, накиданы покрышки, толпились люди с автоматами, на обочине стоял человек в маске с гаишной регулировочной палкой.

Мой компьютер и документы с бумажником переходили из рук в руки. И здесь не было уже никого, кто допрашивал меня в той палатке. Машина, в которой меня везли, также умчалась.

Мои новые хозяева знали про меня совсем немного и особо не интересовались. Знали лишь, что «утром клиента надо доставить в СБУ в Славянске». Делать этого они совсем не хотели. Кто-то и вовсе предложил спрятать меня здесь и потребовать выкуп — называлась сумма 30 тысяч долларов.

— Так, а в Славянске его ведь ждать будут, — сказал кто-то из боевиков.

— Скажем, что завалили при попытке к бегству. Убежать пытался.

— А деньги ты как тогда получишь, фуфел?

— Кенты, че за терка пошла?

Я сказал, что деньги могут раздобыть в Москве, но необходимо хотя бы позвонить коллегам. Попросил телефон. Но посовещавшись, парни решили, что давать телефон мне в руки не стоит: «Опасный фраер, позвонит не туда». Через минуту возник новый план: похитители сказали, что заберут у меня все, что есть — вещи и деньги, — и отпустят. Но вытащив все из бумажника, похитители очень разозлились — там было тридцать девять тысяч рублей наличными. На карточки они не обратили внимания.

— А еще че есть? Че за котлы? Кольцо платиновое?

Часы показались им дешевыми — они и правда недорогие. Зато приглянулось обручальное «платиновое» кольцо. «Обычное золото уже не носите, зажрались?!» Что кольцо серебряное, я решил не говорить.

Дальше боевики спросили, есть ли у меня знакомые и коллеги в Артемовске, кто мог бы «докинуть бабоса». «Говорили про немца какого-то. Пусть готовит бабосы, если хочет жить».

По громкой связи с моего телефона мы позвонили Штефану. И он сказал, что у него есть 600 евро и 2 тыс. гривен, которые можно снять в банкомате. Почти тысяча долларов. Условились встретиться в четыре часа ночи у гостиницы.

— Только это не выкуп, это твой взнос в нашу войну, — сказал человек в маске, которого все звали Север.

— Если все нормально пойдет, уедешь утром в Донецк, — сказал мне боевик в маске, которого все звали Хан. — Скажешь еще спасибо, что не сдали в Славянск.

Я спросил, что было бы в Славянске.

— Ваши эфэсбэшники и чечены там. Говорить бы не стали. В лучшем случае будешь сидеть в подвале, ну а в худшем, сам понимаешь.

Ополченцы обрадовались, что в Артемовске можно получить еще денег, и даже немного расслабились. «На тридцатку ща в этом темпе и выйдем!» Меня усадили в новую машину, и на несколько минут я остался один с телефоном, который после разговора со Штефаном у меня забыли забрать. Я успел набрать несколько SMS для коллег.

В Артемовск к Штефану ехали втроем. Ополченец Хан был водителем и ехал с ружьем на переднем кресле. Север держал наготове ПМ и натянул маску. Было уже четыре тридцать, но Штефан не выходил. Север передернул затвор и сказал, что пойдем в гостиницу за ним, и приказал мне двигаться первым. Охранник лежал на диване в холле и, увидев меня, спросил, кто такой. «А, да, понятно», — сказал охранник, когда увидел Севера с оружием, и пошел обратно на диван.

Мы прошли в номер, но там никого не было, и мы вернулись на улицу. Север был уверен, что Штефан сбежал.

— Кинул тебя немец, — сказал боевик. — Конец тебе.

Я предположил, что Штефан ходит по всем банкоматам города и пытается набрать нужную сумму: в неспокойных городах рядом со Славянском банки ввели ограничение на снятие наличных — не более 200 гривен в сутки. Но на всякий случай предложил позвонить кому-нибудь еще в Донецк, где коллеги и знакомые, но Север отказался и сообщил, что если не будет денег, я останусь здесь или поеду в Славянск

— Сука немецкая, я так и знал, — сказал Север. — Им только дай кинуть русских.

— Он уже шестнадцать лет живет в России, — сказал я.

— А все равно гнилым остался. Соскочил.
Еще через пятнадцать минут мы увидели вдалеке Штефана, который спешил к нам. Побегав по Артемовску ночью, немец сумел раздобыть нужную сумму и не нарваться на неприятности.

— Вы его отпустите сейчас? — спросил Штефан.

— Он поедет со мной в Горловку, и там мы его передадим кому надо, они проверят — и до Донецка.

— Он будет в безопасности?

— Главное, чтоб хорошо себя вел.

И мы снова сели в машину. По дороге она влетела колесами в две крупные выбоины. Подъезжая к Горловке, Север сказал, что за каждую яму я должен заплатить еще по десять тысяч. Я сказал, что наличных у меня больше нет.

— Ну там у тебя карточки, давай посмотрим, че там, как. Слышь, всего по два Хабаровска, литые диски дороже стоят.

Север снова заглянул в бумажник: «…птыть, сколько этих карточек тут у тебя! Мы тут, сука, воюем, кровь льем, а вы, …, жируете там у себя!» Обнаружил Север и мои квитанции за проживание в одесском отеле на 500 гривен/ночь. «Ты за это бабло, урод, только три дня поспал, а у нас на них три недели живут!»

У Хана зазвонил телефон, впервые за все время, что они возили меня. Хан рассказывал, что со мной все в порядке, и они только везут меня в отель в Донецке.

На блокпосту ополченцев перед Горловкой была небольшая очередь из машин. Каждую досматривали с фонариком вооруженные люди. Но нашу машину смотреть не стали — Север показал пропуск, и мы заехали в город.

Хан предложил мне выпить минералки. Я отказался, и тогда Хан уже приказал, добавив: «Пей-пей, жить будешь, не отрава», — и засмеялся.

Мы остановились у банкомата, до которого меня проводил Север. Но и здесь была загвоздка с тем самым лимитом на выдачу. На карточке оставалось около ста тысяч рублей овердрафта, но снять его целиком было невозможно.

— Хотел тебе оставить деньжат на возвращение, но щас че-то обидно все выходит, — сказал Север.

Я спросил, собираются ли они меня отпускать, как обещали.

— Сдать бы тебя здесь нашим, — ответил Север. — Но ты уже бледный какой-то, на наркоте сидишь?

— Я устал.

— Щас отдохнешь. Ты расслабься уже, денег-то у тебя больше нет.

Север засмеялся. И меня повели сначала в машину Хана, а Север остался на улице. Очень скоро приехала новая машина, и Север сказал, что дальше поедем на ней, и помог мне выйти.

— Да не, он у нас в натуре наркоман, — смеялся Хан. — Его шатает.

Я помню, как меня сажают в машину и Север закуривает сигарету, а я закрываю глаза, и меня будит девушка, которая говорит, что надо продлять или выселяться из номера. На часах 11.45 утра, отель «Ливерпуль», Донецк. Я лежу в одежде на постели. Администратор рассказывает, что меня привезли люди на машине, я не был пьян, но был как лунатик и шел своими ногами.

Обувь без шнурков, джинсы без ремня, на столе лежит сим-карта, перерытая сумка валяется на полу.

___________________

* Нецензурный аналог глагола «грохнуть»

P.S. Штефан Шолль, отдав выкуп, также покинул Донецкую область и сейчас находится в России.

«Новая газета» благодарит за помощь должностных лиц России и Украины, содействовавших освобождению Павла Каныгина, наших коллег, проявивших солидарность и сдержанность. И особенная благодарность Владимиру Лукину, Максиму Шевченко, Надежде Кеворковой, Сергею Пономареву (The New York Times), Илье Азару («Эхо Москвы»), Светлане Рейтер, Петру Шеломовскому («Фонтанка.ру») и, конечно, Штефану Шоллю. 

Міліції немає, влади немає, містами керують невідомі люди в камуфляжі. Фантастичні бойовики про постапокаліпсіс раптом стали реальністю, і ми ніби опинилися в центрі подій.

Те, що починалося, як мирні демонстрації і комічні, незграбні спроби копіювання київських подій на Майдані, поступово перетворилося на повномасштабне повстання. Місто Слов'янськ іноземні кореспонденти з великим досвідом називають «Чечнею» - за їх словами все виглядає так, як перед початком першого чеченського конфлікту. Перекриті вулиці, вантажівки поперек доріг, збройні загони на вулицях.

Конфлікт зайшов надто далеко, вже є перші вбиті, і зупинятися сепаратисти явно не збираються. На питання про цілі і завдання всі, як один, відповідають - будуть стояти до кінця. Кінцем більшість з них називають відділення від України .

Не виключено, що деякі угруповання, що орудують в області, взагалі не контролюються ніким, крім їх лідерів. Об'єднує їх хіба що ненависть до України та її нинішнього уряду. І не факт, що комусь вдасться змусити їх здатися і скласти зброю навіть у тому випадку, якщо політики домовляться між собою. Днями в Донецьку якісь хлопці навіть придумали брати податок з євреїв, яким було запропоновано з'явитися в Донецьку ОДА і заплатити 50 доларів податку. Такі оголошення з'явилися в місті. Лідери сепаратистів від цієї затії відхрестилися, але в середовищі повстанців чимало людей, які таку ідею вітають. Тож, далі буде.

Політики-регіонали закликають до переговорів з сепаратистами і вимагають уряд Яценюка піти на поступки, але схоже на те, що ситуацію вони вже не контролюють. Спори про їхню роль в сепаратистському повстанні ведуться до цих пір, але абсолютно точно можна сказати , що якщо воно і починалося за їх підтримки, то тепер уже складно сказати, хто керує процесом. З початку заворушень у ряди сепаратистів влилися маси некерованих елементів, людей з кримінальним минулим, відверто божевільних. Позиція їх найчастіше махновська - ніяких політиків, всі злодії, нікому не віримо. Регіонала Добкіна ледь не розірвав натовп в Луганську. Мера Слов'янська одіозну Нелю Штепу звинуватили у зв'язках з Правим сектором і позбавили влади - тепер в місті «народний мер», місцевий ветеран-афганець. Сама Штепа виступила по місцевому телеканалу, розповівши про те, що в місті некерована ситуація і мародерство - грабують продуктові магазини .

Пожежа, яку старанно розпалювали члени Партії регіонів у Донбасі полихнула так, що інструментів для того, щоб загасити її, у «донецьких» тепер все менше. Сепаратистські сили , очевидно, мають кілька різних течій, і регіоналами управляються далеко не всі вони. У всякому разі, тими регіоналами, які все ще живуть в Україні.

Здебільшого керують операцією на місцях люди, близькі до Сім'ї, а також інструктори з Росії. У всякому разі, найрадикальніша й добре підготовлена частина сепаратистських сил управляється саме людьми Януковича, а значить, не слухається місцевих, більш поміркованих політиків з Партії регіонів, які закликають скласти зброю і вирішити питання шляхом переговорів. Заяви Турчинова про готовність йти на поступки сепаратистам, проводити референдум і децентралізацію влади в Україні, які здавалося б, повинні привести до деескалації конфлікту, нічого не вирішили. Всі учасники сепаратистських мітингів, з якими мені довелося поспілкуватися в різних містах Донбасу були єдині у своїх переконаннях - Турчинов для них ніхто. І тих регіоналів, які закликатимуть їх до діалогу, вони проженуть теж. Більшість їх запевняє, що хоче федералізації, але в їх розумінні цей термін означає в кращому випадку номінальне перебування у складі України - повну політичну незалежність від Києва, свій зовнішньополітичний вектор, тільки російську мову на території Донецької області, свої підручники історії, шкільну програму, «як в Росії» і т.д. Зрозуміло, ці вимоги нездійсненні.

Зате така принципова впертість відмінно корелює з планами Віктора Януковича, який швидше за все задумав відторгнути частину України і встановити над нею контроль. Йому погоджувальна політика тих «донецьких», що залишилися та намагаються виторговувати преференції для свого бізнесу, якраз дуже не до вподоби. Він хоче звичного йому самодержавства хоча б в лояльних йому регіонах. Саме тому старанно підтримує домінуючий на сьогоднішній момент у Східній Україні меседж - «Донбас не визнає хунту». Гасло це справді підтримує абсолютна більшість учасників проросійських акцій. Тому політики з ПР знаходяться у замкнутому колі - визнаючи легітимність уряду вони стають зрадниками для мас, що влаштовують заворушення в містах Донбасу. Не визнаючи уряд, вони ніяк не можуть брати участі в переговорах.

Що стосується участі російського уряду в організації масових заворушень та збройних атак на міліцейські райвідділи в містах Донецької області, то воно поки що не таке велике. Судячи з усього, Росія надає людям Януковича інструкторів з бойовим досвідом і окремих військових фахівців, які допомагають організовувати озброєні нальоти. Швидше за все, в Донецькій області діють невеликі диверсійні групи росіян, але основною ударною силою є місцеві бойовики.

Зокрема, «російський полковник» з Горлівки, який виступав перед співробітниками місцевого МВС, виявився насправді жителем міста і українським громадянином, підполковником спецназу ГРУ у відставці на ім'я Ігор Безлер. Раніше він очолював ритуальну службу КП "Простір". Потім працював начальником служби безпеки кандидатів у народні депутати України від команди Шахова, зокрема Артура Герасимова, який балотувався за мажорітораному округу в Горлівці, але в раду не пройшов. Після виборів 2012 року Безлер працював у службі безпеки ПрАТ "Горлівський машинобудівник ", а саме в команді Ігоря Крижановського, якого обрали депутатом Донецької облради від Партії регіонів.

До речі, мер Горлівки Євген Клеп, якого сепаратисти змушували написати заяву про відставку, розповів, що тиснув на нього відомий у місті бізнесмен Руслан Шуліка, близький до кримінального авторитета Армена Саркисяна. Саме Саркісян займався організацією нападу тітушек на донецьких евромайданівців, а потім привозив бойовиків в Київ. ЗМІ повідомляли, що його люди в столиці вбили кількох демонстрантів. Саркісяна називають смотрящим від Сім'ї в місті Горлівка .

Джин випущений з пляшки. І загнати його назад тепер буде вельми непросто. Спробуй-но переконати накручену, залякану людину, щоб він заспокоївся і жив далі, ніби нічого не сталося. Партія регіонів більше десятка років накручувала місцеве населення байками про жорстоких фашистів з Західної України, які тільки й чекають випадку, щоб приїхати в Донбас і розправитися з місцевим населенням. У підсумку істерія нарешті досягла такого градусу, що кришку нарешті зірвало. І в цьому вирі першої потонула сама Партія регіонів. Після громадянського конфлікту її рейтинг впав нижче плінтуса, в тому числі і на сході України, де регіоналам не пробачили нерішучої поведінки і поразки в боротьбі проти проєвропейських сил.

Намагаючись створити якусь східно-українську ідентичність, а по суті просто імпортуючи російську пропаганду через брак своєї, ПР виховала багатотисячну масу українофобів, і створила в своєму базовому регіоні не «донецьку республіку» , а маленьку та злу Росію, що люто відгородилася барикадами від усього світу. І бойові дії, які можуть ось-ось розпочатися в регіоні, або покінчать з нею, або дозволять їй остаточно відокремитися і оформитися в нове Придністров'я.

http://tyzhden.ua/Politics/107749