-- Да бог с ней, -- улыбнулся он, глядя вдаль. – Мне-то эта шлюпка все равно не нужна… Потому что дороги назад нет…
Где-то затрезвонила пронзительная мелодия. Двадцать первый век – век чудес: рации, мобильные телефоны, тестомешалки… В его время всё было не так. Плаваешь месяцами и понятия не имеешь о том, что творится на родине. А теперь даже юнга -- и тот может запросто спросить у матери: «Как поживаешь?»
В который раз он пытается обогнуть мыс Доброй Надежды, чтобы встретиться с НЕЙ, но всегда злосчастная судьба отбрасывает его на многие сотни миль обратно. Кажется, будто вот-вот, совсем немножко – и вот она, мечта – небольшой скалистый островок, невидимый для простых смертных. Однако у самой черты, у самого порога безоблачное небо внезапно мрачнеет, налетает шквал, который перерастает в бурю, и гонит судно далеко на север. Это может продолжаться сутки или даже трое, но потом всё прекращается, словно по мановению волшебной палочки. Это означает, что судьба вновь посмеялась над ним и милостиво позволяет повторить попытку.
Филипп знает наизусть весь сценарий. Именно сценарий, потому что всё напоминает длиннющий спектакль, в котором одна и та же роль сыграна неисчислимое количество раз. Сейчас «Ласточка» пройдёт несколько часов пути, повстречает ЕГО, а спустя два дня начнётся испытание. ОН – это вроде как страж, предвестник, напоминание, -- точнее, если уж быть совсем точным, ОНА. Тоже ОНА. Только на сей раз не женщина, а бригантина. Та самая, которой он когда-то командовал… У них даже имя одинаковое – «Мари-Женевьева»… Она – представитель иного мира… Точнее, одного из десятков, сотен, тысяч миров. Проникнуть бы на ЕЁ палубу, на капитанский мостик, где ему знаком каждый миллиметр! Оттуда он сумел бы увидеть нечто такое, что ускользает от взгляда, пока приходится находиться в шкуре смертного. Но не пускает бригантина, противится его воле. Он не единожды пытался перепрыгнуть борт, но не дано…
Сколько посудин он успел угробить за эти годы? А сколько человеческих жизней!.. Только с ним ничего не случается, -- разве что с каждым разом прибавляется лишняя щепотка седины да морщинка какая… Но он должен достичь цели, и чем быстрее, тем лучше. Пока не пробил вселенский набат, пока не наступил час Суда, когда что-либо исправлять будет слишком поздно…
На юг, на юг! Только на юг, и пусть для этого понадобится потопить все корабли мира, он достигнет своей цели!
Океан, угомонившийся было после трёхсуточного шторма, снова забурлил, как гигантский котёл. Судно то и дело бросало в разные стороны, грозя разбить в щепки. Команда, состоявшая из всевозможного сброда, собранного в разных уголках Европы и Африки, выбилась из сил. От парусов не осталось и следа, грот мачта только что подозрительно треснула и в любой момент могла обрушиться на чьи-то головы. Три дня назад Женевьеву разбудил оглушительный треск – это бизань, разворотившая бак, свалилась в морскую бездну, утащив за собой нескольких матросов. Оставалась лишь фок-мачта, но сейчас её нельзя отягощать парусами, поскольку её могла постигнуть судьба двух остальных мачт. Поглядывая в узенькую щель, отделяющую трюм от палубы, девушка могла видеть лишь ноги матросов, да и то вскользь, когда они мелькали пред ней.
Как она оказалась на этой хрупкой посудине посреди бушующей стихии? Какие неведомые силы забросили её сюда и стремились лишить жизни? Это длинная история. Неизвестно, сколько осталось времени у несчастной пассажирки, или, скорее, пленницы, но вместо того, чтобы возносить молитвы Всевышнему, она, как могла, уселась на мешки с прогнившим зерном и предалась воспоминаниям. Но делала она это вовсе не для того, чтобы сожалеть о чём-либо или найти повод пожалеть себя; она вспоминала, стремясь не упустить ни одной подробности из своей короткой жизни, чтобы, когда наступит время, поведать обо всём ангелу мщения и потребовать воздаяния виновникам.
На попечении отца Жана, или господина Мерсье, находилось четверо подкидышей – три мальчика и одна девочка. Что касается мальчиков, их происхождение не представляло загадки: это были сироты из крестьянских семей, вымерших в результате одной из десятков эпидемий оспы, периодически собиравших богатую жатву по всей Европе. А вот девочка – дело другое. Обнаружив у порога храма небольшой свёрток, экономка принесла его в дом святого отца и, развернув батистовые пелёнки, на которых были вышиты вензеля «М.К», нашла там прелестного ребёнка. К девочке также прилагались увесистый кошелёк с золотом и письмо, написанное уверенным женским почерком. В нём сообщалось, что дитя появилось на свет неделей раньше и зовут его Мари. Автор письма, ссылаясь на какие-то обстоятельства, предупреждала, что покидает страну на несколько лет и обязуется забрать дочь обратно тотчас же по возвращении.
-- Мари… -- повторил отец Жан, взглянув на экономку. – Впрочем, знаю я этих ветреных девиц. Не верится, что ребёнок крещён. Сегодня как раз праздник святой Женевьевы, вот мы и проведём обряд…
Так у девочки появилось двойное имя – Мари-Женевьева. Звучало красиво и внушительно. Но окружающие почему-то предпочли последнее, и так и обращались к ней – Женевьева.
…До определённой черты её биографию можно было бы счесть вполне заурядной как для дитяти семнадцатого столетия. В те времена редко кто удивлялся, обнаружив на рассвете у порога собственного дома корзинку с младенцем. Невзирая на влияние церковной морали, молодые (да и не только молодые) люди грешили столь часто, что добрые деревенские священники едва успевали выращивать подкидышей. И хорошо, если в пелёнках обнаруживался кошелёк с золотыми экю, что содержало намёк на происхождение ребёнка; в основном же растить детей приходилось за счёт пожертвований.
Деревушка Корже была настолько бедной и забитой, что даже её владелец, барон де Риваль, почти позабыл о её существовании и за последние лет двадцать ни разу не почтил своим визитом. Да, собственно, чего он там не видел? Десятка три жалких домишек, служивших приютом для полусотни столь же жалких крестьян, старый храм св. Женевьевы с облупившейся штукатуркой, да Луара, катящая свои воды к океану. Пожалуй, в этом списке достойной внимания была лишь река, но для того, чтобы ею полюбоваться, вовсе не обязательно отправляться в такую глушь.
Когда-то деревня считалась перспективной. Здесь жило, самое малое, человек семьсот, в заливе находилась пристань для грузовых судов, а храм св. Женевьевы был женским монастырём. Даже король Франциск Первый однажды не погнушался провести ночь в Корже, возвращаясь из какого-то путешествия, чем тогдашние жители весьма гордились и даже показывали всякому приезжему избушку, в которой сиятельный гость изволил почивать. Но те времена, как мы выразились, прошли, и деревушка захирела.
Проходили годы. Беспомощный младенец постепенно превращался в рассудительную белокурую и сероглазую девушку. По странному капризу судьбы мальчики были старше её лет на пять. Особенно среди них выделялся Филипп – черноволосый, крепкий и довольно замкнутый ребёнок. Доброго аббата настораживали упрямство и самолюбие подопечного, хотя, вместе с тем, заслуживали внимания его смекалистость и храбрость.
Достигнув тринадцати лет, двое из мальчиков изъявили желание отправиться в город Анже изучать плотничье ремесло. Следует сказать, что отец Жан, проявляя заботу не только о настоящем, но и о будущем своих воспитанников, уволил и эту их просьбу. Что касается Филиппа, то решительно отказался, мечтая о путешествиях и дальних плаваниях.
-- Я хочу быть моряком, -- говорил он. – Я стану капитаном большого корабля, открою много новых земель, буду заниматься каперством…
-- Сынок, -- покровительственно улыбнулся аббат. – Скажи: зачем это нужно? Разве тебе мало той земли, на которой ты вырос?
Женевьева, которой в ту пору было семь лет, взирала на старшего друга с удивлением. Её вполне удовлетворяли Корже и Луара, потому ей было невдомёк, зачем отправляться в неведомые океаны и искать ещё какие-то земли.
А в начале мая произошло событие, которое круто изменило её жизнь. Ещё проснувшись, девочка почувствовала какое-то необъяснимое волнение. Так бывает у натур чувствительных и нежных, склонных жить мечтами и надеждами более, нежели рассудком.
Аббат как раз завершал мессу, когда в храм вошла красивая женщина в сопровождении здоровенного мужчины в форме мушкетёра. Появление в Корже чужих – это настоящее событие, потому не удивительно, что все присутствующие оглянулись. Женевьеве, занимающей место среди певчих, оглядываться не понадобилось. Едва увидев гостью, она уже не могла отвести от неё взгляд.
Как мы заметили, женщина отличалась красотой. Облачённая в мужской костюм, --что было смело для семнадцатого века, -- она, тем не менее, выглядела весьма эффектно. По всей вероятности, ей пришлось провести продолжительное время в седле, потому что из-под шляпы выбились белокурые локоны и теперь беспорядочно сползли на плечи и грудь. В её взгляде было нечто такое… родное, от чего маленькое сердечко девочки забилось в груди неистово и повелительно.
Публика, распевающая «Confiteor», умолкла, и в этой гробовой тишине набатом прозвучало единственное слово, вырвавшееся из нежных детских уст:
-- Мама!
Где она была до сих пор, почему когда-то оставила её на попечение чужих людей, не оставит ли её впредь? Эти вопросы промелькнули в головке девочки, как стая птиц. Однако впоследствии всё выяснилось. Графиня Моника де Кастри вынуждена была бежать из страны, спасаясь от повышенного внимания короля Людовика. К тому же, у неё был роман с виконтом де Труа, тем самым, с которым она вошла в храм. От него и родилась Женевьева. У пары были кое-какие сбережения. Собрав их, молодые люди приобрели прочный корабль и занялись торговлей. Совершая путешествия по всему миру, они возили пряности в Англию и Голландию, на чём заработали немалые деньги. Виконт был отважным моряком и воином. Для обеспечения безопасности экипажа и, главное, жены, он оснастил судно двумя десятками пушек, потому обыкновенных пиратов опасаться не приходилось.
Встретившись с дочерью, госпожа Моника уже не могла с нею расстаться, но приходилось спешить, чтобы покинуть Францию прежде, чем сыщики Людовика пронюхают о приезде четы. Поэтому, проведя в обществе девочки несколько дней, родители увезли её в город Сомюр, где при женском монастыре действовал пансион. Там Женевьева могла получить воспитание, соответствующее её происхождению.
Так девочка снова осталась одна, но, в отличие от недавнего времени, она была твёрдо уверена, что она нужна родителям и они рано или поздно за ней приедут.
Впрочем, в Сюморе она провела совсем немного времени: опасаясь, что слухи о приезде графини могут достигнуть ушей короля, родители девушки спустя несколько месяцев прислали в монастырь надёжного человека. Забрав Женевьеву, тот отвёз её в такое же заведение, находящееся в Портсмуте: на всякий случай следовало максимально удлинить расстояние, разделяющее дочь от рук королевских ищеек. Ведь Людовик был способен на всяческие каверзы.
В это время графиня де Кастри и виконт де Труа занялись делами в Северной Америке. Они организовали базы для скупки пушнины, которую выгодно перепродавали в европейские страны. Для этого им понадобилось приобрести ещё несколько кораблей и набрать команды из опытных и надёжных людей. Так на одно из судов попал молодой парнишка по имени Филипп. Это был толковый матрос, понимающий в навигации, потому он сразу оказался в поле зрения как капитана корабля, так и судовладельцев, коими были родители Мари-Женевьевы. После одного-двух успешных плаваний виконт де Труа позаботился о том, чтобы молодой человек прошёл специальные штурманские курсы в Антверпене, и спустя год Филипп, уже в форме морского офицера, занял место первого помощника капитана.
… Прошло десять лет с тех пор, как Женевьева покинула Корже. К этому времени она ничем не отличалась от английских девушек высшего света, с которыми общалась столько времени. Только иногда по ночам в её существо врывались кошмары. Она видела перед собой ползучего гада, который принимал форму Филиппа, глядя ей в глаза, произносил загробным голосом:
-- Отче, я открою много стран. Я найду клады, буду пленять корабли испанцев, португальцев и голландцев. А когда у меня накопится достаточно золота, я приеду к Женевьеве и сделаю её своей женой.
При этих словах в его чёрных глазах загорелся страшный огонь. И снова девушка испытывала необъяснимый страх перед этим взглядом. А виновник, видя её страх, улыбался:
: -- Ты будешь моей женой!
Испытывая безотчётный страх перед ним, девушка боялась засыпать. А Филипп, как и в детстве, едва дождавшись окончания занятий, спешил к берегу Луары, усаживался на вершине утёса, возвышающегося над рекой и, уставившись куда-то на запад, целыми часами смотрел вдаль.
Вскоре Филипп исчез. Долго его разыскивали, но безрезультатно. Женевьева по-человечески тоже волновалась о его судьбе, но, вместе с тем, ловила себя на том, что где-то в глубине души радуется: ведь страшные глаза больше не станут её волновать.
Этот страх ей приходилось переживать по несколько раз в месяц…
…Тем временем, графиня и виконт, которые так и не закрепили свою связь венчанием, решились покинуть промысел, выгодно продать своё дело и навсегда поселиться в благодатном крае, прозванном Америкой – подальше от королевского произвола, гражданских войн и интрижек придворных. Когда был готов и полностью обставлен добротный дом в одной из живописных долин Флориды, супруги, наконец, обвенчались и послали за дочерью судно с толковой командой.
Это была бригантина «Мари-Женевьева», сошедшая с голландских стапелей чуть более года назад – посудина быстроходная и устойчивая. У почтенных родителей не было повода беспокоиться, тем более, что капитан был человек, проверенный во всех отношениях.
В те времена путешествие от Флориды до Портсмута могло занять немало времени. Однако ветер был попутный, штормов не прогнозировалось, потому, подгоняемая попутным течением бригантина стремительно летела по поверхности океана. Спустя три недели судно уже входило в порт назначения. После оформления документов и сдачи груза – это была последняя партия шкур, -- капитану оставалось выполнить основное поручение – забрать и проводить на судно хозяйскую дочь. Поразмыслив, он решил захватить с собой помощника – парень молодой, пусть прогуляется по берегу. Этот ярко выраженный брюнет давно обращал на себя внимание. Честный, храбрый, исполнительный, да ещё сильный и смекалистый Филипп Вернье мог бы оказаться весьма полезным помощником на случай внезапного столкновения с ворами или бродягами, которых множество шаталось по всему Портсмуту.
