ВТОРАЯ ГЛАВА
14.

И вот стою я третий день на вокзале и жду найма. Я мог бы пойти на фабрику, если бы именно теперь не бастовали рабочие. Вот бы удивился Филипп Нойнер, заметив среди своих рабочих барного завсегдатая. Мне такая метаморфоза нипочём- долгие годы чёрного труда за моей спиной.
Нужны только обученные рабочие, а я неквалифицирован. Могу склонять "Калегуолполос" и ещё кое-что. Ещё и стрелять умею: я добрый стрелок. За полевую работу дают только ночлег и еду, а мне нужны деньги.
На вокзале можно заработать денег. Иногда сюда приезжает иностранец. Он ищет себе надёжного "человека со знанием языка" чтоб не попасть впросак общаясь с местными хитрованами. И носильщики тут весьма востребованы- здесь таких немного. Вот и больше не знаю, чем ещё мог бы заняться я. С вокзала не так далеко в мир. Здесь можно посмотреть на разбегающиеся рельсовые пути. Люди прибывают и едут дальше. Может, встречу друга или фронтового товарища?
И вправду, подходит один, а именно- Звонимир Пансин, хорват, из моей части. И он возвращается из России, и -не на своих двоих, а поездом,- значит, дела у него идут хорошо и что он мне пособит.
Мы сердечно здороваемся, пара боевых друзей.
Звонимир- прирождённый революционер. В его военнных бумагах значится "p.v.", -"политически неблагонадёжный" (" politisch verdaechtig"), отчего он так и не был произведён в капралы, хотя давно было удостоился большой медали за отвагу. Он оказался в первом наградной листе нашей части- Звонимир не пожелал себе медали, что и сказал в лицо ротному капитану, а затем страдал- медаль-таки вручили.
Ну, ротный гордился своей частью, добрым и честным был он парнем, а оттого не желал, чтоб командир полка прослышал о бунтаре.
Поэтому он устроил всё так, что Звонимир получил медаль.
Я вспоминаю дни- полк на привале- мы со Звонимиром лежим на лугу и посматриваем на кантину: солдаты заходят и выходят, группами стоят поблизости.
"Они уже и этим довольны, -молвит Звонимир,- ни за что не станут они покупать в приличной лавке презервативы, в такой пахучей, где продавщицы надушены как бляди".
"Да, -отзываюсь я".
А мы говоритм о том, что война эта продлится во веки вечные- и мы больше не вернёмся домой. У Звонимира остались только отец и двое младших братьев.
Их тоже погубят, сказал Звонимир. Через десять лет ничего не вырастет в садах всего мира, - только не в Америке.
Он любил Америку. Когда окоп хорош был, говорил он "америка"! Когда укрепление строилось ладным, - "америка"! Одного справного лейтенанта прозывал он "америкой". А поскольку стрелял я хорошо, цели мои звал он "америкой".
А всё назойливое, непрекращающееся звал он "юбт". "Юбт" значило команду; во время строевых упражнений слышалось его "юбт". "Наклоны юбт!", "Прыжки юбт!"- то есть, бесконечные.
Когда нам ежедневно выдавали сухие овощи, Звонимир приговаривал "Сено жесть, юбт!" Когда барабанная дробь неделями не стихала, -"барабанят юбт!"; а поскольку меня он считал навсегда добрым малым, говаривал он "Габриэль юбт!"
Мы сидели в зале ожидания третьего класса, в топоте и гаме пьяных, и тихо разговаривали, и не разбирали ни единого слова, ведь мы внимали сердцами, не ушами.
В этом зале ко мне кто-то уже было громко обращался, но я не понял. Столь громок был рёв пьяных.
То были бастующие рабочие Нойнера, которые здесь пропивали свои пособия. В городе действовал сухой закон, а на вокзале алкоголь в кофейниках был доступен. Роботницы сидели тут, молодые девушки, уже сильно охмелевшие, но ничто не могло свести на нет их свежесть: напрасно с их здоровьем бился шнапс. Молодые парни начали драку из-за девушки, схватились за ножи. Но резались не насмерть. Народ был бодр- и только, не зол; кто-то пошутил над бузотёрами- и те угомонились.
Впрочем, здесь было опасно засиживаться: можно было получить по голове или в грудь, или могли тут твою шляпу сорвать с головы да выбросить, или сбросить тебя на пол ради сидячего места.
Мы со Звонимиром сидели в конце зала прислонившись спинами к стене так, что обозревали всю толпу и могли издали увидеть каждого приближающегося к нам. Но никто не досаждал нам: в нашем окружении все были доброжелательны. Иногда нас просили огня: раз я уронил коробок спичек на пол- и молодой парень подал нам его.
- Желаешь поехать дальше, Звонимир?- спросил я и рассказал ему, как мне живётся.
Звонимир не желал ехать дальше. Он хотел остаться тут, ему нравилась забастовка.
-Желаю тут делать революцию,- сказал Звонимир так просто, как "желаю тут написать письмо".
- ...Ты мне поможешь, -добавил он.
- Не умею, -откликнулся я и объяснил Звонимиру, что тут у меня никого нет, и никаким общественным чутьём не обладаю.
- Я эгоист. Настоящий эгоист.
- Учёное слово, -посмеялся Звонимир.- Все учёные слова позорны. Простой речью ты не способен выразить этакую гнусность.
Мне нечего было на это сказать.
Я стою один. Моё сердце бьётся для меня. Меня не волнуют бастующие рабочие. Меня ничто не связывает с толпой, и- ни с одним из этих. Я холодный тип. На войне я не был компанейским парнем. Мы все лежали в одном говне и ждали одинаковой смерти. Но я-то думал лишь о собственной жизни, и о собственной смерти. Я перешагивал трупы- и иногда мне было горько оттого, что я при этом не ощущал боли.
На этот раз насмешка Звонимира лишила меня покоя - надо наонец поразмыслить мне над собственной холодностью и над своим одиночеством.
- Каждый из нас жив обществом...- говорит Звонимир. В каком обществе живу я?...
Я живу в обществе постояльцев отеля "Савой".
Александерль Бёлёг подвернулся мне- и он отныне живёт "в близком соседстве" со мною. Что у меня общего с Александерлем Бёлёгом?
Да не с Бёлёгом, но -с умершим Санчиным, который пропах было паром помывочной, и со Стасей, со многими постояльцами с шестого, седьмого и восьмого этажей, которые боятся инспекций Калегуропулоса, чьи чемоданы запломбированы и заперты в этом отеле "Савой", пожизненно.
И я не вижу никаких признаков собственной близости с Каннером, и с Нойнером, и с Ансельмом Швадроном, с фрау Джетти Купфер, и со своим дядей Фёбусом Бёлёгом, и с его сыном Александером Бёлёгом.
Разумеется, я живу в обществе, и его горести- мои горести, и его бедность -моя бедность.
И вот стою я на вокзале, и жду денег- и нет для меня никакой работы. А я пока ещё на оплатил постой в гостинице, и нет у меня даже одного чемодана в залог Игнацу.
Это большое счастье, моя встреча со Звонимиром, счастливый случай, который бывает только в книгах.
Звонимир пока при деньгах и бодр духом. Он желает поселиться со мной.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Мечта вторая

Телефоны звенят и звенят.

1-я Телефонистка: Генеральный директор Лоренц, соединяю.
2-я Телефонистка: Генеральный директор Лоренц, соединяю.
3-я Телефонистка: Генеральный директор Лоренц, соединяю.
Анна: Подождите. Его превосходительство генеральный директор Лоренц занят.
3-я Телефонистка: Ждите. Соединение невозможно.
2-я Телефонистка: Нельзя соединить, ждите!
1-я Телефонистка: Подождите, господин министр, вас пока нельзя соединить. Они заняты.
Голоса (хаотично): Ждите. Ждите. Вас нельзя соединить.
Лоренц: Это последний вызов, который я на сегодня не в состоянии принять. Вообщк, на сегодня больше никаких разговоров. Все должны ждать, ждать, понимаете?!
Анна: Все должны ждать, так точно, ваше превосходительство.
Лоренц: Ковры должны быть помягче. Шум, слишком шумно, понятно, Анна? Рапорядитесь заменить ковры и прикажите всем ждать.
Анна (едва дыша от сметрельной усталости): Так точно, ваше превосходительство. Все- помягче и ждать.
Лоренц: Наговаривайте на диктофон: "Делаем вам последнее замечание, в противном случае..."
Анна (наговаривает в диктофон): "...вам последнее замечание, в противном случае..."

(Её слова в точности передаются дальше иными голосами, затем- клацанием пишущих машинок вдалеке.)

Лоренц: Быстрее, они отвратилеьно медлят с этой до смешного кратким диктантом. Всё должно происходить намного тише, ненапоказ. А вы-то не утруждайте себя.
Анна: О, нет, мне вовсе не трудно, ваше превосходительство Лоренц, я с удовольствием тружусь.
Лоренц: Подайте мою повозку. Желаю уехать к своему пишушему столу. Отвезёте меня в большой зал заседаний.

(Шум подъезжающего автомобиля, звук тормозов.)

Анна: Я не слишком газовала, не рассердила вас? Вы так испуганном свотрите на меня.
Лоренц: Коль заслужили, милая моя, то получайте. Утрите слёзы.
Анна: Как прикажете, ваше превосходительство.
Лоренц: Да, как прикажу..., повторите. (Анна скороговоркой повторяет.) Прикажите подать сюда танцовщиц. Желаю... должен... могу... буду... всё равно... и никогда впредь... танцовщиц, сказал я... и милую музыку.
Анна: Тут нет никакой музыки. музыка вышла из обихода, уже давно.
Лоренц: Всё равно, тогда пусть подают новую музыку.
Анна: Во всей стране больше не осталось никакой музыки.
Лоренц: Тогда да напишут некую новую музыку. Пусть придут музыканты, распорядитесь.
Голоса (по телефону) : Музыкант обязан явиться немедленно, музыкант обязан явиться немедленно.
Мандль: Ваше превосходительство, чем могу служить?
Лоренц: Кто вы, да как вы одеты?!
Мандль: Я музыкант.
Лоренц: Вы обязаны сочинить новую музыку, она должна быть стара настолько, чтобы никто её не смог припомнить.
Мандль: Так точно, ваше превосходительство. Уже пишу...

(Музыка прорезается из тишины...)

Лоренц: Прекратить музыку. Прочь, прочь! Нет времени для музыки. Вообще, нет никакой музыки и нет никакого времени. Вон! Да она лжёт, ваша музыка!
Анна: Подите вы, герр Мандль, вы же видите, что его превосходительство недоволен вами.
Лоренц (кричит): Если ещё раз сфальшивите, я прикажу искромсать ваши инструменты, исстрогать их в опилки.
Анна: Идите же, герр Мандль.
Лоренц: Я разобью ваши инструменты, вдоль и поперёк. (Громит пару аппаратов.)
Мандль (избитый, жалобно кричит убегая).
Анна: Что теперь прикажут господин генеральный директор?
Лоренц: Мой тюрбан, прошу. И крупны бриллианты покладите рядом, чтоб я касался их локтем. Нет не эти, другие, те которыми почтил меня на своём фамильном празднике мой друг, махараджа Джошамбура. Как я выгляжу? Чудесно, ага? Смейтесь, моя голубка, моя смешливая голубка. (Внушительно.) Смейтесь, немедленно, понятно?
Анна (по приказу смеётся).
Лоренц: Вот так, правильно, отсмеялись своё. Отныне не бывать никакому смеху, никогда. Внимание, возьмите карандаш, милейшая. Мне мысль пришла в голову. Пишите: "Обязать министерство общественного попечения каждый второй четверг между 1-м и 37- м февралём назначить днями смеха. Кто в эти дни поподётся с тоскливым лицом или в сезах, тот да будет оштрафован на сумму в 100.
Анна (смеясь): Сегодня же как раз четверг. Я уже отлично изложила всё сказанное вами. Ваша идея чудесна. Да, вы оригинальны как всегда.
Лоренц: Не смейтесь, пишите! А коль вы готовы, пусть закон включат в Лоренцийский Кодекс- и тогда педедайте правительству, что я готов принять на себя управление.
Анна: Так точно, мой законодатель.
Лоренц: А теперь достать блокноты для стенограмм, позвать переводчиков! Новостной аппарат! (Грохает кулаком по столу.) Довольно мне политики проволочек. Нам необходим достигнутый результат. На места, господа мои.

(Шум. Шёпот, многолюдно, цокот пишущих машинок. Следующая реплика Лоренца переводится  на потешные "языки" и передаётся по телефонам дальше.)

Лоренц: Я открываю этот ежегодный 55-й Конгресс, посвящённый слиянию заморских стран в пользу концерна Laurenz & Laurenz Transglobe... я открываю 32 пленарное заседание 55-го, ах, 55-го Конгресса. Третью предварительную конференцию 32-го Предварительного заседания, ах-ах, 55-го Конгресса.
1- й Переводчик (на псевдорусском): ...nihel  pab dsobram njetulawskij dsaboros ionitat dshuldj dre solucja sotujaskaja (больше похоже на литовский- прим.Т.К.)
2-й Переводчик (на псевдофранцузском): ...si mason erjesjaton roetr....................и т.д.
3-й Переводчик (на псевдоанглийском): Now well adjustetationin limit well shettation no no preparial as resurch weer
4-й Переводчик (на псевдокитайском): ...Ki-wanlun pa pa tai pe mang tungung lao Ke Tang...
Анна: Герр генеральный директор! Две телеграммы и одно телеграфное сообщение. Вот, прошу, срочно.
Лоренц: Ничто не срочно. Да подайте их мне, ради Бога. (Вырывает телеграммы.) Да, я ждал этого. Без меня нигде не обходятся. Анна ,вы отправитесь со мною. Мы срочно прерываем конференцию. Мы улетаем. Нет, подайте мне мою личню ракету. Вы знаете моего ракетенфюрера. Где он запропастился, этот летун?
Генеральный директор: Вот он я, к вашим услугам, высокочтимый гопсодин Генеральный директор.
Лоренц: Ха-ха-ха, скажете, обойдётесь поясным поклоном?! Или я по-собачьи "отблагодарю" вас за прошлое?! Что-о, вы ,пожалуй, ещё не запямятовали, что когда-то занималь должность Генерального директора? Директора некоего смехотворного концерна, который перенял я , да что я говорю! -возвёл в ранг гиганских фирм, сотворил из него доселе небывалую всемирную организацию. Кланяйтесь же, вы. Едем. Ведите!

(Шум моторов.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Шарманка несколько удаляется, в половину громкости.

Торговка рыбой: Сегодняшние скидки на всё! Свежие рыбы, речные рыбы, так дёшево вы не покупали ещё никогда, мои господа. Форели, караси... посмотрите на удалую рыбницу, она для вас выудила большую щуку и упитанных карпов... для вас, мои господа хорошие. Сегодня всё дешевле.
Шарманщик (снова вторгается, теперь потише):
 Я облаками белыми тебя укрою,
я дальних звёздочек тебе зажгу.
Нам всем покоя надобно порою,
в мечтах, во сне, в своём кругу.
(Говорит.) Пожертвуйте немного, милый господит. У меня дома пятеро детей и больная жена.
Лоренц (растерянно) : Да у меня ведь нет с собою никаких денег. Но если я вам предложу хлеб с колбасой...
Шарманщик: О, ну... благодарствую...

Звук шарманки снова, но в удалении, микрофон с Лоренцом движется прочь от неё, уличный шум, затем, внезапно- тихая навязчивая музыка, лейтмотив, которые слышен всякий раз, когда персонажи приближаются к Лавке снов.
Продавец управляется с витриной на роликах.

Лоренц: Простите, прошу...
Продавец: Да?
Лоренц: Вы из этой лавки?
Продавец: Да, чего изволите?
Лоренц: Витрина плохо освещана. Хм, а вы уже закрываетесь?
Продавец: Нет, я только открываю. Да войдите же. Чем могу вам служить?
Лоренц: Спасибо. Я, собственно, проходя, заглянул в витрину, и только-то. Я жду знакомого, он скоро... Он в модном магазине, вот там... я зайду на минутку, всего лишь чтоб рассмотреть то, что не разобрал в витрине. Любопытство не порок, как говорится. Простите, но я имею ни малейшего представления о том, что содержится в этих коробках, а упаковка ведь прозрачна. Такое слабое освещение.
Продавец: Что угодно рассмотреть Вам при лучшем освещении?
Лоренц: Ох, простите, право, не знаю... простите, пожалуйста, ещё раз.
Продавец: Наверное, что нибудь да выберете поджодящее. Я охотно покажу вам наш товар лицом.
Лоренц (всё никак не решаясь) : Нет, этого, пожалуй, не надо. Я, собственно, ничего не желаю купить, мне вообще ничего не нужно... это не входит в мои намерения.
Продавец (сдержанно) : Да, значит... Я бы ,само собой разумеется, показал бы вам кое-что.
Лоренц: Не знаю, где и надолго ли задержался начальник... удивляюсь, почему он никак не нагонит меня, ведь пообещал же- опрометью... а я стою тут, у витрины, полагаю, уже битых десять минут...
Продавец: Не стану вам навязываться.
Лоренц: Нет, нет, прошу, это моя оплошность, моё любопытство, не понимаю, с чего меня так разобрало? А всё из-за вашего товара. Доброй ночи.
Продавец: До свидания, мой господин.

Следующая реплика "заштрихована" звукооператором:

Лоренц (как сквозь фильтр): Где же он задержался? ведь обещал выйти скоро.

Музыка тише, уличная атмосфера та же, но несколько напряжена, ирреальна, звуки отражаются гулким эхо. Немного шума.

Старая фрау (теперь её выговор абсолютно литературен): Воздушные шары, синие и красные воздушные шары. Два шиллинга, достойный господин. Не желаете приобрести шар для фрёйляйн невесты?
Шарманщик :
Меж сегодня и завтра
пролегли ночь с мечтой,
не заботьтесь, забудьтесь,
не заботьтесь, забудьтесь:
меж сегодня и завтра
пролегли ночь с мечтой.
Торговка рыбой: Свежая рыба, речная рыба. Посмотрите на милую рыбницу, она для вас выудила большую щуку и упитанных карпов... для вас, уважаемые господа! Сегодня всё дешевле.
Продавец бритвенных лезвий: С "Клингенфиксом" всякая бритва острее, господин мой. Этими клинками вы упорядочите собственную растительность, на ночь и ко дню... Огонь и вода, сверху и снизу, снаружи и внутри...

Лоренц пускается бежать, топот его сверхгромок, отдаётся эхом.

Шарманщик (тоже эхом):   Я облаками белыми тебя укрою,
                                            я дальних звёздочек тебе зажгу.

Быстрая перемена. Лоренц падает, тяжело дышит, двери отворяются, скрип петель, тихнет уличный шум, музыка из лавки, аккорды навязчивы.

Лоренц (в лавке) : Что за музыка? Вы включили радио?
Продавец: Нет, да и нет тут никакого радио. А я никакой музыки не слышу.
Лоренц: Послушайте, вы, да вслушайтесь только. Что это?
Продавец: Это, вероятно, пыль, которая мельтешит, или балки, которые постанывают, или мостовая, которая подрагивает под колёсами и каблуками, банально выражаясь.
Лоренц: Так сумрачно. Возможно, это и вправду пыль, она звенит в моём ухе. Заведение ваше ,сдаётся мне, запущено. Почему вы не заботитесь о чистоте и привлекательности интерьера? Такая простая лампа- и та без абажура. А мухи- и это поздней осенью. В эту пору уже ведь нет мух.
Продавец: Да что вы разворчались (не осуждающе, мельком вырвалось), не разобравшись толком? Присядите, прошу Вас!
Лоренц: Зачем? Спасибо, но я только хотел бы...
Продавец: Прошу сюда, вот вам стул. (Деловит как прежде.) Я только выключу свет- и тогда...
Лоренц: Свет?!... Нет, не надо... не выключайте...

(Щелчок выключателя. Музыка весьма громкая.)

Продавец (деловито, почти машинально, Лоренц- не первый его "любопытный") : Вам так чудится, будто нырнули вы глубоко в воду, но всё же глаза ваши широко открыты,... а перед ними- золото и багрянец, и голубые стяги мечты вьются в вашем сне. Ширь, высь и глыбь ничего боле не значат, и вам простор теперь нипочём... а время остановилось, но течёт, тем не менее, быстрее обычного, настолько быстро, словно истекает напрочь- будто стремится оно к своей последней цели.
Лоренц (без испуга): Слишком много света во взоре моём и чересчур мечты для бодрствования и сна моего. Всего в избытке.
Продавец (деловито): Это с непривычки. Вам понравится смотреть один сон за другим. Посмотрите налево, возьмите там, внизу, это маленькая мечта. Вам лучше начать с небольших грёз... иначе вам будет трудно выбрать.

Новая увертюра в том же духе, местами она весьма быстра, как иллюстрация к страху.

Мечта первая

Шум, мимо мчит поезд, иногда- совсем рядом, иногда- подалее, лязг вагонов и стук колёс пугающе близки.

Лоренц: Друг! Господин Мандль! Дружище! Быстрее! Быстрее!
Мандль: Я не могу, я больше не могу.
Лоренц: Он идёт. Они идут, герр Мандль!
Мандль: Я больше не могу...
Анна: Мои руки истекают кровью, колени разбиты.
Мандль: Я больше не могу.
Лоренц: Скорее, скорее, в туннель.
Мандль: Не могу в туннель, не удержу вашей руки!
Лоренц: Вот тут туннель, здесь, нет- там, вон.
Анна: Помогите мне, руки истекают кровью.
Лоренц: Да вот и туннель. Дайте мне стремянку.
Анна: Я истекаю кровью, я же сомлею. Они идут.
Лоренц: Вверх, нам надо вверх по тоннелю.
Мандль: Бросьте вы стремянку. Они идут.
Анна: Со скоростью двадцать километров в час. Кровь течёт, кровь- двадцать километров в час.
Лоренц: Забудьте обо всём, забудьте себя- вот тоннель.
Анна: Лоренц, помогите! Сердце, моё сердце болит.
Лоренц: Сердце- это тоннель, пройти его. Вначале сердце.
Мандль: Нам надо броситься перед локомотивом.
Анна: Лоренц, вам надо остановить локомотив.
Лоренц: Стоять! Стоять!
Анна: Моё сердце истекает, двадцать километров в час.
Генеральный директор (издалека): Мы атакуем с воздуха!
Анна (вскрикивая): Слышите, он атакует наше сердце.
Лоренц: В укрытие, бегом, всем в землю!
Мандль: Под землю!
Анна: Да Земля истекает кровью! Ведь моя, моя Земля разбита в кровь.
Генеральный директор (издалека) :Ахтунг! Бомбы изготовить к броску!

Взрывы бомб, здесь, проникающие.

Лоренц: Пощады!

Взрыв - и тишина. Затем вторгается тихая, назойливая музычка.

Продавец: Ну и как Вам? Вам немного не по себе?
Лоренц: О да, нет... страшно, вот как... Я здесь, ага...  ну и хорошо.
Продавец: Вы внезапно закричали "пощады!"- и поэтому я включил свет, чтоб посмотреть, как вы.
Лоренц: Было ,в общем, довольно страшно... Сон. Не правда?
Продавец: Мне жаль. Он вам не подходит. Естественно. Я бы продемонстрировал вам другой.
Лоренц: Да, другой, прошу. Обещайте мне, что он не окажется таким злым.
Продавец (улыбаясь) : Да вы дрожите как осиновый лист. Вот, извольте платок. Утрите себе лоб.
Лоренц: Платок, да... я же должен был, мне надо идти. Мой приятель ненадолго задержался с выбором носовых платков...
Продавец: Погу ли немедля продемонстрировать вам следующую мечту?
Лоренц: Да, пожалуста... нет, спасибо.
Продавец: Позже. Вначале я выключу свет.

Щелчок выключателя.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Фрау Лёй: Это от юношеского задора, знаете. Многие интеллигентные люди прежде были попутчиками.
Лёй: Попутчик!
Фрау Лёй (впервые вполне решительно) :Это тебе перегородило путь в университет. Но ты, пожалуй, всё сказал. С тех пор тебе не ставили рогаток. Ты выдающийся историк, коллего довольны тобой, студенты почитают тебя. Ты...
Мюнтер: Слыхать, будто вы сыграли роль в большой забастовке, до войны...
Фрау Лёй: Наговоры...
Лёй: Слыхать? И что же, ещё помнят? И что же говорят?
Мюнтер: Совершенно разное. Мне было бы интересно... меня тогда и на свете не было...
Лёй: Да, мы вымираем.
Фрау Лёй: Могу ли предложить вам ещё немного жаркого ...герр Мюнтер?...
Мюнтер: Вы как очевидцы...
Фрау Лёй: Виктор.
Лёй: Очевидцы, говорите. Никаким очевидцем я не был. Я был среди зачинателей. Знаю, молодой человек, вы желаете спровоцировать меня. Но ничего, пустяк. И я вам картину напишу.
(Он идёт, неуверено, к выключателю, гасит свет.)
Лукреция: Но мы же пока ужинаем.
Мюнтер: Не хлебом единым, Луджи.
Лукреция: Ты уже пошл. Садись за стол, отец.
Лёй (негромко, но повелительно) : Встать!
(Мюнтер поднимается, и Лукрецию за собой тянет.)
Мюнтер: Встань же, Лужди! Для нас выйти из игры -намного больнее.
Лёй: Гертруд, встань и ты. Прошу. Это займёт немного времени. А господин провоцировал меня. Он конкретно интересуется. (Фрау Лёй поднимается, собирает тарелки и ставит стопу на верхнюю полку. Лёй ждёт. Наконец, жене его остаётся только замереть стоя.)
Лёй (Мюнтеру тихим голосом) : Видите, герр доктор, там ,где на стене висит ваша картина, была военная тюрьма, настоящая, не нарисованая.
(Матери и дочери) Вы представьте себе.
(Он тянет их за руки и ставит возле рояля, затем отступает на несколько шагов назад; Лукреция волочётся за отцом, но фрау Лёй остаётся на указанном ей месте, она выдавливает улыбку. Лёй указывает на неё.)
Это войска, федеральные силы пол предводительством местного командования, которому, как известно, был дан наказ подавить и бросить в тюрьму подрывные элементы. Там, где вы стоите, герр доктор, там стояли рабочие. Можете себе представить: рабочие? Я ,тогда ещё студент, примерно вашего возраста, затесался в их ряды. Подумайте только: тогда мы ещё представляли себе, что рабочие и интеллигенция... intelligentsia!* герр доктор- пойдут вместе. Полиция некоторых рабочих "взяла на сохранение", так тогда говорилось, а значило это, что их бросили в тюрьму. Туда именно, где висит ваша картина. Место, и подвал, и "негры"** . Посрывали головы рабочие.
(Он пристально смотрит на Мюнтера, который ёжится и крепко держится за голову.)
Да, господин, так тогда бывало- головы. А когда рабочие выходили на демонстрации против правительственного произвола, эти вот бесстыдно взывали к их гражданской совести. -Идёте против ваших братеьв?!- кричал в мегафон командир. Хорошенькие братцы! -сказал я.- Они ли встречают вас по братски? Видите автоматные дула, они как пальмовые опахала, не правда? А теперь мосмитрите на свои руки? Мозоли там, и ничего больше. Это ли по-братски? Посмотрите на них ,на братьев ваших? У них мешки с пайками за спинами, видите? У них на поясах фляжки, видите? Думаете, там ,в мешках- тюремные пайки, а во фляжках- баланда? Сказать мне вам, что они кушают, братья ваши? Шнапс в их флягах, чтоб руки не сильно дрожали, когда они стреляют в братьев, в вас! В мешках- хлеб господский, который из ваших ртов отобран, а в из рты сунут, когда они выполнят свой печальный долг, вас выкосят! Мы сограждане, мы присягнули, воззвал к вам полковник Штирли. А  к о м у  они присягали: вам или полковнику Штирли? Взгляните в глаза им, этим бауэрским сынкам! Хорошо, они- братья ваши, но знать того не желают, и пока они упорствют в неведении своём, ... (глотает; Фрау Лёй, которую заметно утомило долгое стояние, осторожно садится на краешек кресла-качалки...) вам придётся вбивать братство в их твердые лбы булыжникам, камень за камнем, пока не втемяшите, другого средства нет! Поэтому ,товарищи, разбирайте мостовую! Достал -швырнул! Вызволяйте "лёйтвилеров"***, я имею в виду "лёйтнеггеров" из тюрьмы!
(Она замирает в полупоклоне к Мюнтеру, тяжело дышит. Мюнтер улыбается и раскрывает обьятия навстречу ему. Фрау Лёй поднимается и силится улыбнуться за компанию.)
Лёй: Мои слова тогда зажигали. Зажигали! Вы понимаете?
(Лукреция включает свет.)
Лукреция: Если желаешь успеть, нам пора.
Мюнтер: Можно ещё посидеть четеверть часа.
Лукреция: Отцу этого мало.
Мюнтер: Можно считать чудом то, что со школой вышло...
Лёй: Они выдали нам трупы... Что "со школой"?
Фрау Лёй: Ничего, отец. Давайте уж примемся за десерт...
(Лёй приближается к Мюнстеру, который слегка отшатывается, хватает его за руку.)
Лёй: Гимназический   п р о ф е с с о р  , понимаете вы? Звание даётся после десяти лет безупречной службы. Gratis****. Знаете, что спустя два года после забастовки я написал ещё одну политическую статью. Знаете, где её опубликовали?
(Мюнтер, увлёкшись, реагирует как школяр у доски.)
Мюнтер: Хм-м... В "Фольксштимме"?
Лёй (угрожающе тычет в него) : В ведомственной газете министерства промышленности. Знаете, что я написал?
(Мюнтер комически разводит руками.)
Что классовой борьбе суждено утихнуть. Что лишь классовый мир служит стране. Что мы все плывём в одной лодке. Желаете вслух высказать своё мнение по этому поводу?
Мюнтер: Вы, должно быть, приобрели жизненный опыт.
Лёй: Больше того. Я пришёл к пониманию. А знаете, к какому?
(Мюнтер снова так же разводит руками. Лёй поворачивается к нему спиной, наливает сбе полный бокал и держит в руке пока не пригубив.)
Что лишь исподволь можно достичь чего-нибудь. Понимаете вы: с кулаком мощи надо обращаться как с перчаткой: стащить её- и...
(Он желает продемонстрировать только что сказанное, но ему мешает бокал. Лёй ставит бокал на стол. Его руки заметно дрожат, не слушаются. Лёй берёт бокал и пьёт.)
Мюнтер: Такое признание требует недюжинного мужества.
(Лёй шатается, глотает, смотрит в пустоту.)
Фрау Лёй: Виктор.
Лёй: Нисхождение. Структуры... развиваются подспудно.
Мюнтер: И таким образом вы стали профессором.
Лёй (изменившимся голосом): Скажите, что это... когда с трудом глотается?
Фрау Лёй: Ты перенапрягся, отец. Поди, присядь хоть на минутку. Детям уже пора идти.
Лёй: Понимаете вы, ...это болит не так ,как при простуде... хрустит... (пьёт) ...ощущение такое... (осторожно пьёт)..., будто... (допивает). Слышите это? Вы ведь услышали? Совсем тихо... но...
Мюнтер: Вы уже обращались к доктору?
Лёй (абсолютно трезво): Думал, это само пройдёт. Настанет прекрасное утро -и это прекратится навсегда. Не проходит. Это очень... очень обременительно.
Фрау Лёй (Мюнтеру): На днях мы его пошлём к врачу.
Лёй: Да, не дождётесь.
Фрау Лёй: Лучше бы ты прилёг, пора уж.
Лёй: Я должен трудиться. Работы у меня никто не отнимет.
Мюнтер: Нам уже давно пора, мы опаздываем. Говорим, а время уходит. (К фрау Лёй.) Премного благодарен Вам...
Лёй: А Вы... Вы несколько позабавились?
Мюнтер: Значит так, я этого не забуду. Верно, Лужди?
Лукреция: Я теперь никуда не пойду.
Мюнтер: Тогда мне одному на эту помолвку...?
Лукреция: Да, пожалуйста.
Мюнтер: Послушай. Пауль-  т в о й  друг.
(Долгая пауза.)
Мюнтер: Тебе нездоровится?
Лукреция: Немного, пустяки.
Фрау Лёй (пытается загладить конфликт): Луджи, а не прогуляться ли тебе на свежем воздухе? Пару шагов...
(Лёй, явно пьян, склонив голову и немного пошатываясь, подходит к Лукреции и к Мюнтеру, поочерёдно хватает их за плечи.)
Лёй: Идите... Идити вместе. Говорю вам, воистину глаголю вам... Заниматься этом... хорошо вместе. Знаете, что такое грех молодости? Он состоит в том, что когда ты молод... а не грешишь. Когда вы постареете, доживёте до моих лет, тогда всё  н е с д е л а н н о е  станет жечь вас. Я знаю, что говорю. По-человечески, вместе, дружно- это не так часто выпадает, напротив,... слишком редко. Идите вместе... идите...
(Он пару шагов теснит их впереёд.)
Лукреция: Я провожу тебя до двери.
(Вместе уходят.
Фрау Лёй сопровождает Мюнтера, она покидает комнату с грязным хламом и снова возвращается. Лёй стоит у рояля, иногда неуверенно опирается на него. Пьёт снова.)
Лёй: Я уж скорректирую.
(Пьёт. Ставит на рояль пустой бокал.)
Давно хотел поговорить с тобой о Шауфельбергере. Шауфельбергер из третьего Г. Парень с бакенбардами. Смущённый взгляд. Чертовски способен. Сдаёт мне пустую тетрадь.
(Продолжает, хотя жена уже отвернулась.)
Пустую тетрадь. Даже вопросов нет.
Просто пустая тетрадь. Может ведь, если захочет. Но он даёт мне знак: со мной ему не хочется. Знаешь, почему?
Раньше я всегда думал, что Шауфельбергеру я по душе.
(Кричит, указывая на своё место за столом.) Почему это не убираешь?
Фрау Лёй: Я думала, что ты хочешь пить ещё.
Лёй: Пить? До чёртиков, пока не околею? (Злобно глядит.) Да, да, естественно.
(Фрау Лёй удаляется с полным подносом.)

________Примечания переводчика:________________
* Вначале "ди Интеллигенц", по-немецки, затем- это слово, по-русски;
** die Leutenegger, возм. заключённые, тогдашнее арго?
*** Здесь- комическая оговорка Лёя: Г.Лёйтвилер, знаменитый швейцарский физик, почи ровесник Мюнтера, но никак ни Лёя, поскольку родился в 1938 году  ,см. биогр. справка (на англ.): http://www.leutwyler.itp.unibe.ch/data/CurriculumVitae.pdf

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

     З. тяжко продрал сонные глаза. Занавески были задёрнуты. Тёмная, густая ночь опустилась на город. З. устремил взгляд наружу, в чёрную синеву, ничего в ней не различая, а голову его тем временем проняли чужие шумы. Усталость опустила испуганно было потянувшуюся к выключателю руку- та рухнула настолько неожиданно для З., что ему пришлось отказаться от замысла зажечь свет.
     Ему нездоровилось. Но там, за окном, снова раздалась широкая улица, вдохновляющая, багровая, раздольная чёрная улица. Весело вышел он вон и приблизился к станции. Поезд прокатил мимо. До станции было рукой подать, и тут бы сразу и сесть в вагон, да З. вовремя спохватился: он забыл дома документы. Вот бы вышел без удостоверяющих личность бумаг -чтоб с ним тогда сталось?!
     Он вернулся. Благожелательной прохладой смягчила строгая белизна его жилья спешку. Прежде, чем "обновлённому" снова выйти в дорогу, он опустился на прохладнейший, белейший стул и вздохнул пару раз.
     Станции достиг он наравне с поездом. Это показалось ему ценным и многозначительным знамением- и З. проворно, насколько смог, взобрался по ступеням.
     Звонок означил отправление. В распоследний миг З. удалось опасным прыжком вновь обрести улицу. Забывчивость снова ужаснула его: он не взял с собой пропуск- и пришлось снова возвратиться. На этот раз он не позволил себе ни кратчайшей передышки, не решаясь и приблизиться к пленительно уютному стулу, он покинул комнату сразу.
     На станции его проняла тлеющая неуверенность: оказалось, он снова забыл важные бумаги. Но теперь З. окончательно решился и без них, пешком достичь цели!
     Он среза`л путь так, как ему казалось выгодно- и пришёл кратчайшим маршрутом к пропускному посту №13. Предчувствия З. обрели видимые очертания: четверо или пятеро мужчин, служивые, стояли начеку у будочки близ шлагбаума.
     "Добрый день,- осторожно улыбнулся З."
     "Бумаги, прошу,- приветливо начал один".
     "Я не хочу по ту сторону,- заверил З. внезапно одурманенный перегаром". Мужчины переглянулись: может быть, не доверяют? Он смешал им карты.
     "Денёк сегодня выдался жарким,- бойко оттараторил он".
     Один из тех, в униформе, разрядил замешательство. "Когда зайдёте в будку,- вставил постовой,- увидите там, лежащего на полу, одного из наших. а вы легонько отберите у него из рук бутылку. Он в увольнении- горазд творить что ему вздумается".
     З. мигом сориентировался. Всё уладилось, а после недолгого пребывания З. в будке, туда зашли остальные. "Отличная марка,- похвалил З. и пустил бутылку по кругу.- Вы же должны составить мне компанию, а то мне никакого смаку".
     Медля, они выпивали.
     "Само собой разумеется, -пояснял З.- что по ту сторону я ни с кем не стану разговаривать, а с вашим Комендантом- и подавно".
     "Ну пусть проштрафился малость- почему на посошок ему присудили?- рассуждал один.- С таким же успехом можно было наказать его фруктоядением".
     Они продолжали пить и шутить; изредка кто-то поглядывал по ту и по эту сторону барьера, и никто не выходил на жару. После того, как времени истекло вдосталь, З. решился покинуть пост. Он так швырнул бутылку о стену, что стражи испуганно повалились на пол и никто не осмелился подняться. Когда З. удалился, старший успокоил остальных :"Этот нам не опасен".
     Эта мысль передалась З. такой: "Я их обезвредил"- с тем он пошёл восвояси. Куда? Если б он знал.
     По правде, З. не ведал, куда кривая, которая теперь ему виделась ещё туманнее, чем вначале, выведет. Ему кстати приспичило привести в порядок бумаги, не для того, чтоб отыскать ответ в них, но ради постовых: те б "имели маршрутку налицо".
     По обеим сторонам улицы свистели-шелестели телеграфные провода- он следил за летящими по ним сигналами и чудесным образом переживал сопричастность к ним, пока ему не подумалось, что знает- те шепчутся, шлют новости, кто знает, может быть, о нём. Устало клонилась его голова, а он не сбавлял прыти, да и не было надобности остановиться, сдать назад. Отовсюду ждал он добра и зла, а те не показывались. Вино слегка ударило в голову- из уст понеслась задорная песня.
    Внезапно он смолк. Не его ли это голос разнёсся тысячекратно окрест? Он прикрыл рот ладонью, рот, который будто разбудил великанский инструмент: песня-то всё разносилась.
Может быть, недоставало теперь "стартового" голоса, но кто мог точно поручиться? Наконец, прояснилось небо меж сторонами улицы- и явилась прапричина песни. Необозримая колонна в униформах маршировала распевая, она уже поравнялась с З.,да, можно сказать, она была на расстоянии вытянутой руки от него, не знавшего дороги и адреса, которому показалось разумным. Притом он не осознал , насколько увлёк его поток ,стремящийся по середине улицы.
    По-прежнему он, обретя поддержку, распевал своё, но уже потише. Под вечер улица окончилась устьем-лестницей, широкой и серой, вровень с горизонтом. Над нею высилось здание, величественное, похожее на огромный простой амбар. Окна столь далеко простирались ввысь, в грандиозную высоту, что глаза жмурились сами. За ними таилась, ощущалась цепь точных аппаратов, составлявшая сложную машинерию за голым фасадом.
     З. умиротворённо взглянул на чёрные литеры, составлявшие слово "КОМЕНДАТУРА" между вторым и третьим этажами, он был убеждён в собственной уместности здесь, в том, что должен получить тут причитающийся наказ.
     Беззаботно ступил он на лестницу ,услышал, что колонна прошла мимо и преодолел ступени в одиночку.
     Бесшумно поддались дверные створки, он беспрепятственно миновал двоих потупивших взгляды, с оружием прикладами к полу часовых- и оказался в холле, и перехватило ему дыхание от простора ,пустоты и тишины. Глубоко в помещении, казалось, шло совещание. По шёпоту, доносившемуся оттуда, З. понял, что ожидается первый визит принимающего дела нового Коменданта.
    З. медлил, застыв на месте, пока из группы не выделился мужчина, который уверенно пошёл к нему навстречу. Вначале тот смерил равнодушным взглядом посетителя, затем, однако, подобно подчинённому, тихим, монотонным голосом попросил его явиться в штаб.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

     И Матиас Йоханнес Херцфельд устроился со своей женой на третьем этаже большого дома. Ещё горделивее чем прежде взирали теперь окна на улицу, а ворота нахмурились задумавшись о варварше, поселившейся в достопочтенный удел.
     В согласии и взаимном почтении жили вместе муж и жена. Наташа просто восхищалась супругом и почитала в нём великого мыслителя и возвышенного идеалиста.
     "Ты должен завершить свой эпос, -однажды сказала она ему,- издать его и далее не чураться мира".
     "Я его давно завершил было, а всё ж опасаюсь публичности, обыденно-пошлых людей, которые станут смаковать мой труд. Я желал бы посмертной публикации. Возможно, я достоин славы пост мортем".
     "Нет, это исключено: люди должны узнать и восславить тебя, открывшего и развившего новое".
     Матиас боялся. Его работа была завершена. Десять лет жил он с нею, мыслил ради неё, а теперь должен был признать её пустой, бесполезной и бесцельной. Всё же он, автор, удостоится славы, его больше не станут высмеивать и язвить всякие простаки. Они признают в нём мыслителя, великого, независимого духовного деятеля. Его ученики почтут преподавателя и после станут вспоминать о нём :"Я учился у славного Херцфельда".
     Он отнёс свой труд издателю.
     С опаской ждал он критических отзывов. Не было никаких. Экземпляры не раскупались. Наконец, однажды ему подбросили газету с заметкой подчёркнутой красным. Он прочёл заголовок: "Философический поэт". Наконец его книга удостоилась критического отзыва. Чем далее читал он, тем сильнее ужасался. Что он сделал людям, которые его вываляли в грязи? Его обвинили в компиляторстве, в плагиате, неспособности создать что-то своё. Красивые чужие мысли в неуклюжих формах. Матиас был низвержен. Отныне его книга - в опале.
     Стоило ему выйти на улицу- люди останавливались и кивали на него. "Одинокий Фальстаф"- слышал он насмешливые шепотки. И в гимназии его преследовали за стихи. Однажды ему пришлось подменить коллегу. Он не знал класса и побаивался лекции. Может быть, мальчики прочли книгу и посмеются над автором. Да нет, обойдётся. Он собрался было с духом и начал излагать основные черты буддизма, индусского аскетизма, поведал о суровых юношах, которые добывали себе платье срывая ночами саваны с мертвецов, высмеял радости нирваны.
     "Я полагаю,- внезапно вскричал некто с "камчатки",- что философия буддизма уже изложена в стихах, только вот не могу припомнить, кем. Это звучит следующим образом..."
     И с комическим пафосом, вызвавшим общий смех, длинный, худой юноша продекламировал:

              "Что баба? Тёплая бадья,
               себе в которой режут вены,
               нас колесует, о змея!
               Проглотит всех без сожаленья".

     "Ага, -молвил Херцфельд, -и как вы находите эти строки?"
     "Жалкими!- ответил гимназист".
     Матиас Йоханнес Херцфельд промолчал. Без слов взял он свой плащ и шляпу с вешалки и ,покраснев, медленно зашагал к дверям. Ему захотелось домой. Не мыслил он такого непонимания, такой насмешки. Никого не хотел он обидеть, всегда ладил с учениками, может, был немного высокомерен. Иль книга его настолько смехотворна? Он отождествлял её с собой. Ему казалось, они едины. Как он, она напыщенная, тяжёлая на подъём, нагружена великими идеями. Людям идеи не в обхват- те вечные. Они- не его поросль. От иного они, от Великих. И внезапно Матиас Йоханнес Херцфельд зарыдал. Прямо на улице утирал он глаза своим большим белым шёлковым платком. Он постиг, что ничто в его большом труде не порождено автором, что весь этот величавый эпос составлен как подборка чужих мыслей и что идеал, на который он столь крепко полагался- всего лишь прилежная, педантическая профессорская работа.
     Дома ждала его жена. Тихо преклонил пред нею он колени , свою большую, толстую голову опустил на подол платья. Ясно сияла плешь. Изредка Матиас всхлипывал. Сквозь лёгкое платье чувствовал он тёплые члены. Что-то оборвалось в нём. Наобум явилась собственная мысль: "Столько я повидал, столько перечёл, столько уразумел- и всего-то не прочувствовал!"
     Рука жены легонько поглаживала головку.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,............................................................................................. !:)

Четвёртая сцена

Феликс. Доктор Ройманн. Затем- Йоханна.

Доктор Ройманн: Вы решились?
Феликс: Почти.
Доктор Ройманн: Теперь узнаете много нового.
Феликс: Кроме прочего, надеюсь убить время...(Цитируя.) "...и в неизведанные дали..." Так оно и вправду будет?  Если б всё так- захватывающе!
Доктор Ройманн: Но вы попросили времени на размышления?
Феликс: Не знаю даже, почему. А всё же...Мысли о том, что бросаешь людей и ,вероятно, потеряешь кого-то вернувшись, или, в любом случае, не встретишь прежним причиняют боль путешественнику...
Доктор Ройманн: Коль вас ничто иное не беспокоит, тогда каджый час неопределённости тяготит. Ничто не отдаляет вас от людей так как осознание необходимости  долга пребывать постоянно с ними. Вникните в это единственое обстоятельство - и езжайте себе в Геную, Малую Азию, Тибет, Бактрию...Да, это вас облегчит: мои лучшие пожелания возьмите в дорогу. (Протягивает Феликсу руку.)
Феликс: Благодарю вас. Но повремените с вашим напутствием.  Обстоятельства могут перемениться перед отъездом- так бывало не раз.
Доктор Ройманн: Пожалуй. Всё естественно.
Феликс (пристально  доктору в глаза): Господин доктор!...В вашем рукопожатии я всегда ощущал нечто от последнего причастия.
Доктор Ройманн (улыбаясь): Можно ли, прощаясь, наверняка знать, что встретишься вновь?
Феликс: Герр доктор...  герр фон Зала верно ли истолковал ваш взгляд?
Доктор Ройманн: Я ведь вас не зацепил оком.
Феликс: Он разве не едет с нами?
Доктор Ройманн (насмешливо): Это с трудом предсказывается.
Феликс: Лгать вы не научились, герр доктор.
Доктор Ройманн: Судя по обстоятельствам, полагаю, что вы сами справитесь с дорожными сборами.
Феликс: Несколько дней назад вы консультировали господина фон Залу?
Доктор Ройманн: Да, было, недавно. (Пауза.) Что ж, вы сами видите: он хвор, не правда ли? ...Итак, храни его Бог, Феликс.
Феликс: Останетель ли вы другом  нашего дома во время моей отлучки?
Доктор Ройманн: Почему вы меня об этом спрашиваете, Феликс?
Феликс: Вы не желаете снова к нам в гости? ...Да? почему?
Доктор Ройманн: Увереяю вас...
Феликс: Понимаю...
Доктор Ройманн (смущённо): Что тут понимать...?
Феликс: Милый доктор... Теперь я знаю... почему вы не желаете заходить к нам... Всякий раз кто-то ломает шею...Милый друг...
Доктор Ройманн: Ничего не станется... Когда я  н у ж е н , меня легко найти...
Йоханн (входит).
Доктор Ройманн Адьё... Адьё, фрёйляйн Йоханна...
Йоханна: Вы уже уходите, герр доктор?
Доктор Ройманн: Да... Передайте поклон вашему батюшке. Адьё... (Протягивает Йоханне руку.)

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,.................................................................................................................!:)

Д е с я т а я     с ц е н а

Входит отряд амазонок с луками в руках. Предыдущие персонажи.

Первая амазонка(кричит):  Назад, Отважный!

Вторая: Нас не слышит.

Третья: Княгиня, о! Коль смелость изменит нам,

              безумец свой поход не прекратит.

Вторая: Ответь, Протоэ: что нам делать?

Протоэ: Шлите

             тьму стрел... поверх его главы!...

Мероэ(к следующим за ней): Воды!

Протоэ: Смотрите, чтобы ранили не насмерть!

Мероэ: Воды мне шлем доставьте, приказала!

Одна из княгинь (подносит шлем): Готовсь! Поберегите щёки,

                                                           Скосите локоны ему врастрёп,

                                                           Пошлоте поцелуй летучий смерти!

(амазонки изготавливаются)

 

О д и н н а д ц а т а я   с ц е н а 

Ахиллс, безоружен, без кольчуги и шлема в сопровождении нескольких греков. предыдущие.

Ахиллес: Куда вы стрелы отослали, девы?

                Ах ,не в мою ли грудь нагую, так?

                Рубашку оттянуть ли мне шелкову,

                чтоб сердце увидали вы благое?

Первая амазонка: Стяни, коли желаешь!

Вторая: Лишний жест!

Третья: Стрела воткнулась там, где он ладонью...

Первая: Что лист пробил сердечко наконечник!

               Втроём летите...

Некоторые( посылая стрелы вверх): ...Догоняя тех!...

Ахиллес: Во имя олимпийцев ,не шучу:

                я чувствую себя мишенью битой-

                но, безоружен во всех смыслах,

                у ваших ног вот-вот паду.

Пятая амазонка(вооружена копьём, выходит из глубины сцены): Благие боги!( преклоняет колени)

Шестая (падая на колени): Горе!

Седьмая( падая на колени): Артемида!

Первая: Неистовая!  Мероэ(сопровождая царицу): О, несчастные!

Вторая: Он говорит, что безоружен. Протоэ: Он обезумил вас.

Третья: Меж тем его друзей мы положили!

Мероэ: Меж тем колени девы преклонили.Что делать?

Первая: Нам колесовать его!

Вторая: Собаками травить!

              Каменьем забросаем! Живьём в  земном кургане погребём!

 Одна из княгинь (доставая лук): Я расстрелять в упор его желаю.

Ахиллес(обращается по очереди к амазонкам): Поверить не могу: звон серебра

                                                                               слов ваших ложь корёжит фальшью.

                                                                               Не ты ль, голубоглазая, не ты

                                                                               собак сулила мне, а ты,

                                                                               шелкововласая, желала сердца?

                                                                               Дивитесь: свора ,спущена с цепей

                                                                               захлёбываясь лаем вам на радость.

                                                                               Её опередив, меня терзайте

                                                                               чтоб сердце обрести кровавое.

Первая амазонка: Заносчивый!

Вторая: Смотри как горд!

Третья: Словечками корит нас!

Третья (Первой вполголоса) : О, гадёныш!

Первая (оборачиваясь): Смотри-ка. Стре`льбы мастерица!

                                        Тихонько расступитесь, дамы!

Пятая: Что будет?

Четвёртая: Ты сама увидишь!

Восьмая: Вот! Доставай стрелу!

Амазонка-княгиня( кладя струлу на тетиву): Связать бы ему ноги...

Ахилл (греку, что рядом):  Стреляй в неё!

Амазонка-княгиня( оседая):  О, небо!

Первая амазонка: Ужаснейший!

Вторая: Ну, она убита!

              О, боги!

              А вот и греческая знать к нам в гости!

......перевод с немецкого..............................................Терджимана:)

* * * * *,.......................................................................................................................!:)

Д Е Й С Т В И Е   П Е Р В О Е

Сцена вторая

Глухой двор. Справа- жилая постройка с башней. В глубине сцены - широкая насыпь с затворёнными воротами посредине . Высокое седалище занимает Свартка. Слева и немного позади неё Добра сидит за столом полистывая толстый фолиант. Перед ней полыхает бронзовый светильник.

Добра: Который час?

Свартка: Давно уже за полночь.

               Рой звёзд угомонися скоро.

               Сменяя образы, иные возникают:

               влачит Поводья пламенеющий Арктур,

               Корона исчезает, а Орёл

               летит устало в горное ущелье.

Добра , рассматривая страницу: О, горе, горе!

Свартка: Что за причитанья?

Добра: Коль Марс с Юпитером сошлись,

             житью людскому нечто угрожает.

             Князь Крокус жив ещё...кому?

             Что за созвездие в зените?

Свартка: Над моею

                макушкою Свет-Лебедь распростёр крыло ,

                его Кубышка справа подгоняет.

                Звон струн мой слух нечаянно пленяет:

                 я вижу Лиры ожерелье. О ,могла б

                 я предсказанье славное услышать для хозяйки?

Добра: Ах, нет, о ней молчит угроюмо книга.

Свартка: Лис, Рыба, Ящерица- подлость

                за благородным Лебедем взойдёт.

                Умна-Змея. едва блестя, грозится...

                 А вслед созвездью Цесарской Десницы

                 неведомый народ путём стремится.

Добра: Довольно, Свартка, буде! Снизойди.

            Ещё не опочили Каша, Тетка-

            служанки ревностные мы не так ли?

Свартка: Приду, ты погоди! (спускается; в ворота стучат )

Голос снаружи: Эй, отворите!

Добра: Кто там?

Голос снаружи: Во имя всех богов мне отворите!

Добра: Сойди-ка ,Свартко , отвори засов.

            Шум длится не без основанья.( в распах ворот врываются Домаслав, Бивой, Ляпак, за ними- народ)

Домаслав: Княгини где? ведите меня к ним!

Добра: Ещё не спят, но к ним не вольно йти.

Ляпак: Как быть гонцу с недоброй вестью? 

Добра: Уста добры? Постой у врат, облегчись.

Ляпак: Вам подданных пристало почитать.

Добра: Ты будто меры подданства не знаешь?

Ляпак: Заголосите, во щиты ударьте,

            насильников сумейте отразить.

Добра: У врат гарцует и вопит невежа,

             ему милей родные словеса.

Ляпак: Так знайте: князь володарь богемцев

            наш повелитель и отец княгинь,

            князь Крокус больше не жилец.

Добра: О, боги! Мёртв?

Ляпак: Оплот страны, защиттник и советчик

            помре сей ночью.

Добра: Она исполнилась, небесная примета,

             что я прочла намедни: Крокус мёртв!

Бивой: Ты в небеса дивилась- жаждала земля

             развеять нашим криком бабью дрёму.

Добра: Не спят княжны, а пусть бы и уснули:

             где думам угомон- чутью раздолье.

Бивой: Ну хорошо, я дверь потормошу:

            им выйти недосуг- я сам явлюсь.

(Дверь отворяется. Выходит Тетка и Каша. У первой в руке- распростёрный рукописный свиток. Вторая задумчиво клонит голову. Народ почтительно отступает прочь)

Тетка: Либуса с ним была?

Каша: Ну...вероятно, нет.

Тетка: А где была?

Каша: С ней скоро прояснится,

           час минет лишь -узнаем о сестрице.

           Дочь напоит отца отваром трав.

           Отец ещё не мёртв, сдаётся мне.

Тетка: Болезни рассуждений не боятся,

           а смерть- подавно. Пусть умрёт

           тот ,кто давно с житухою расстался,

           в ком умиранье чёрное грядёт.

           Смерть силу ломит- что же слабость

           ведёт минутам стариковский счёт?

           Ах, я бы став у одра изголовья,

           припомнила отцу, что он не раз

           дивился смерти в очи, чтобы выжить.

Каша: О, сколь охотно я бы исцелила...

Тетка: О, я ценю твой дар, что помогает

            лишь сродственным умом с тобой,

            но лучшее твоё- отцу отрава:

            он непривычен к зельям, он иной.

            Твои отвары- костыли несчастным,

            чья воля от рождения больна.

             Врач истинный- один лишь Дух Всевышний,

             он- заговор, и варево ,и мазь.

             Когда бы я над батюшкой склонилась,

             напомнила б о мужестве ему,

             что в плен берёт противника на милость

             превозмогая строй телесных мук.

Каша: Отец прествился- осиротели мы...

Тетка: Ты сирота? Я -нет. Отец как наяву

            передо мной, не тот, что спутан хворью:

            Век юной доблести не скроет.

            Я стариком бойца не назову.

Ляпак(подступая): Хозяйки благородные!...

Каша: Ах, что?

Тетка: Что вам угодно?

Домаслав: Известить желаем...

Каша: Мы наперёд всё ведаем и знаем.

............................перевод с немецкого....................................Терджимана:)

(продолжение сцены следует)

..........................................................................для всех но РАди Васъ-прим.перев.)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СЦЕНА ДВАДЦАТАЯ

"Собор"

Служба, орган и пение. Гретхех среди мнодества народу, позади нея -Злой Дух.

Злой Дух:

С нами купно,Гретхен, прежде,

коль была ты невинна,

ходила к алтарю,

из книжицы затёртой

молитвы лепетала

полуиграя детством

да с полуверой в сердце!

Гретхен!

Что у тебя на плечах?

На сердце твОем

что за грех?

Ты ль молишься за мать свою,что

тобой на муки долгие-предолгие усыплена?

А на твоём пороге кровь чья?

А нА сердце твоём ничто не скребётся?

не тревожно тебе?

Гретхен:

Больно мне!

Думы прогнать бы:

в душу проникли, обьяли наружность!

Всю меня!

Хор:

Dies irae,dies illa

solvet saecolum in favilla.

(День Гнева Божьего

обратит міръ в пепел)

Звуко оргАна

Злой Дух:

Труба гремит!

Грохочут грОбы!

А сердце твоё

из покоя праха

для мук полымяных

восстаёт

дрожа!

Гретхен:

Мне б прочь отсель,

мне кажется, оргАн

душит меня.

Напев мне в серце

до донца проник.

Хор:

Judex ergo cum sedebit,

quidquid latet, adparebit

nil inultum remanebit.

(Коль Судия воссядет,

сокровенное явится

к возмездию)

Гретхен:

Мне так тесно!

Арки да своды

тиснут меня!

Смрад напирает!

Дышать!

Злой Дух:

Берегись! Но грех и срам

не схоронИшь!

Дышать? Дивиться?

Горе тебе!

Хор:

Quid sum miser tunc dicturus,

Quem patroum rogaturus,

quum vix justus sit securus?

(Что я, несчастный, тогда скажу?

Ккакому покровителю припаду,

когда даже праведник вострепещет?)

Злой Дух:

Святые отвращаются

от тебя,

руку подате тебе

им ,чистым, мерзко!

Горе тебе!

Хор:

Quid sum miser tunc dicturus?

(Что я ,несчастный, тогда скажу?)

Гретхен:

Соседка! Нашатырю! валится в обморок

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СЦЕНА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

"Вальпургиева ночь"

Гарцкие горы. Окрестность деревень Ширке и Эленд. Фауст и Мефистофель.

Мефистофель: Тебе ли не угодно помела?

                          Себе желаю дюжего козла:

                          поколдовав, я б цели вмиг достиг.

Фауст: Пока держусь и движусь на двоих,

            хватает посоха-"ствола".

            Нам сокращать нелёгкий путь зачем?

            По лабиринту троп стремиться вгору,

            карабкаться утёсами упорно,

            отколь ручей довечно скачет вниз

            мне благостно -труд корнем есть пути!

            Весна недавно приняла берёзы;

            и даже сосен зеленее озимь;

            весне ли наших членов не найти?

Мефиистофель: Признаться, мне не до того!

                            Мороз гнездится в моём теле.

                            Сугробов всюду чтоб затор.

                            Луна горит, яснА, нецЕла,

                            да тУсклится! Шаг грозен "поцалуем":

                            валун ли, пенб- лоб впополам.

                            Поможет нам блудило-свет!

                            Я вижу:там один блестит прелестно.

                            Дружище, эй! Угодно ль послужить нам?

                            Почто шатаешься? Изволь степенно

                            дорогу нам собою предсвещать!

Блуждающий Огонь: В угоду вам, возможно, мне придётся

                                  понУдить свою лёгкую природу:

                                  мы лишь зигзагами привыкли прыгать.

Мефистофель: Ай-яй! Он людам подражает.

                          Во Имя Чорта, марш, тварь неживая,

                          не то задую жизнь твою я мигом.

Блуждающий Огонь: Я полагаю, вы тут всевладыка.

                                   Готов вам услужить, но знайте:

                                   чаруют ныне горы. Зайка

                                   вас поведёт не прямо- врастопырку.

Фауст, Мефистофель и блуждающий Огонь поют попеременно

Фауст: Мы в чарующие сферы

            верно, медленно ступаем.

            Нас, огонь, веди примерно

            ибо мы достичь желаем

            шири, тёмнаго пространства!

Блуждающий Огонь: Чую бег: деревьев стая

                                   нас угрюмо обгоняет.

                                   Скалы главы к нам склоняют

                                   да носами мощно бают

                                   хрипы, храпы исторгая.

Фауст: Между камней, мимо дёрна

            ручейки бегут проворно.

            Чую гомон? Слышу песни?

            Чую зов страстей весенних?

            Что мы ждём? Кого мы любим?

             Вторит эхо были:"Будем!"

Мефистофель: "У-ху, шу-ху"- слышно, близко

                           сыч да сойка с ними -чибис.

                           Все проснулись! Жабы- к суше:

                           долголапые толстушки.

                           Вьются когти будто змеи

                           да песок в ущельях веют,

                           строят нам силки из вервья-

                           мы минаем их что звери.

А гнильё грибных наростов

что полипы кажет ости

путешествующим. Мыши

пестробоки скопом рыщут

чрез болото косогором.

Светляки гурьбой вскишели

чтоб сошёл с пути пришелец

увлечённый их разором.

Фауст: Но ответь мне: мы стояли

            али вёрсты отшагали?

            Всё-то вОкрест будто ходит,

            древа, скалы рожи скалят.

            Огоньки, дробя проклятья,

            мигом множат бликов сотни.

Мефистофель: За меня держись храбрее!

                          Перевал нам дух укрЕпит:

                          мы отсель рассмотрим мило

                          как блестит Маммоны жила.

Фауст: Как стрАнны проблески скрозь грУнты

            туманной золотой зари:

            едва сочатся из-под спуда,

            а к нам доходят их пары.

            Здесь встал туман- там пар клубится:

           мы ловим отблески сквозь чад.

           Свет нам сочится нежной нитью,

           гляди- и грянет огнепад;

           ещё немного- пробуравит

           долину жилок мириад,

           соединится ураганом,

           пойдёт в блистательный парад.

           БлизкИ блистающие искры,

           последний рудознатца смыв.

           Гляди, огнём утёс укрытый

           зовёт искателя на "вы".

Мефистофль: Ужель б Маммона поскупилась

                        на украшение дворца?

                        Я вижу бОрзого гонца-

                        за ним толпа гостей явилась.

Фауст: Невеста- буря мчится, шлейфом треплет

            затылок мой!

Мефистофель: Держись за рёбра скал,

не то смахнёт тебя летунья в пасть ущелья.

Туман сгущает темноту. Трещит лесоповал!

Напуганы, летают совы!

Ты чуешь, рушатся основы

вечнозелёнаго поместья!

Стволов вековых молитвы!

Кореньев хрипы да скрипы!

Валя соседа, дуб ложится

на ель, сочится кровь-живица;

и скрозь нелад древесной смерти

несётся , рыщет, свищет ветер.

Слышишь, гласы в вышине:

дальше? ближе- те вдвойне!

Горы грохотом облапив,

льётся дикое камланье!

Ведьмы хором:

На Брокен, ведьмы, пожтивей!-

Посев- зелЁн; жнивьё- желтей-

туда весь двор сегодня зван.

Король на троне -Уриан.

Метла на гульки отнесёт;

спердят и ведьмы, и козёл.

Голос: Хозяйка Баубо в осадке,

           верхом явись на свиноматке.

Хор: Хвалу тебе наш хор поёт,

        фрау Баубо, веди вперёд!

        Свинья добра, а мать- верхом-

        за ней- весь двор одним грехом.

добью до 16.11 пока читайте------------прим.перев.)