Старые батальные полотна не пугают, но, напротив, трогают. Крававая краснота ,что когда-то царила на них, стала кирпичной, слегка морковной- это суть мирные нюансы красноты, её пацифизм. Разорванные знамёна развевалются на передовой. Верно, они саблями исполосованы, копьями проткнуты, пулями продырявлены. Но уже одно то обстоятельство, что они, нежные творения из сукна и шёлка, несмотря на отвратительное оружие, переживать по многу битв, создаёт впечатление, что в старые времена битвы были не такими беспощадными, какими они изображены в исторических книгах. Наличе бесчисленных павших налицо. Однако, смерть их не выглядит свершившейся. У них ещё есть время умереть с проклятием на устах, или с благословение того, за что они сражались было. Очевидно, в смертный миг им совершенно ясно, что они либо чудом воскреснут для бесшабашной боевой житухи, либо уже видят они военный отдел Небес, куда вот да и воспарят.
Никакого чуда! Враги суть ,как обычно, невероятны: турки, янычары, татары- в сущности, возможно, монофизиты, но лишь в одном существенно заблудшие. Это демонстрируют уж их кривые мечи. Те ,кто бьются на нашей, христианской стороне, при прямых мечах (они символизируют характер бойцов) ,с грифами, в которых во всяком случае приедставлен крест. В то же время татары налетают на сарацинских мелких, юрких и рыжеватых лошадках; гарцуют восточные герои и на конях мастью схожих с голубями-сизарями. Выдающиимся героям в последний миг суждено быть спасёнными неразлучными друзьями. Спаситель же будет смертельно ранен. А носилки уже наготове- для подоспевших, выдающимся же суждены слава и ликование.
Обычно, битва разыгрывается на равнине, что подчёркивают вкруг неё лежащие холмы. На них-то стоят абсолютные начальства, ради которых , во имя которых будут здесь биться. Невидимы, вероятно, за холмами высятся их белые шатры, к которых полёживают черновласые куртизанки и держат оттопыренными большие пальцы сжатых рук. Выдайся битва неудачной, те, во имя которых она начиналась, окажутся в авангарде отступаюших, заглянут в свои шатры, которым в таком случае суждено быть поспешно собранными. Но в любом случае у побеждённы останется ещё время мельком обнять своих возлюбленных.
Иногда бывает так, что холмы и то, что за ними оказываются на острие атаки. Тогда победители напирают с равнины вверх и машут тем, кто пока остался внизу. Вообще, жесты на войне играют большую роль. Постоянно один машет другому- к победе, во славу, на смерть. И по виду жестикулирующих ясно нам, что те определённо знают: они -примерны, и таковыми взойдут на Небо. То, за что борются они и к чему призывают, суть хорошо. Следующие за героями тотчас ощущают это- и не мешкают.
Небо голубое, Солнце горячее и жёлтое, пыль бела. Глотки сражающихся сухи- и зритель жаждет уже окидывая взглядом на полотно. Раны препполагают лихорадку и сильную жажду. Хочется наполнить свежей водою бадью и отнести её в подмогу народу, кототый здесь на солнечной жаре исполняет свой тяжкий долг. Хочется укрепить бойцов. Не выйдет! Нет никакого родника поблизости и , прежде всего,- бадьи в руке! Озаботиться ими! После битвы напьются они.
Битва заканчивается, когда вечер наступает. Известно, что солнечная часть дня приблизительно равна двенадцати часам. Как только Солнце закатится за нарочно представленный живописцем холм, сыграют трубы "отбой", даже если исход битвы ещё неясен. Серп месяца медленно карабкается из-за горизонта и напоминает о кривых мечах врагов. Невредимые укладываюся спать, а раненные начинают стонать.
В виду этимх идиллических батальных полотен самое ужасное то, что п о с л е д н я я в о й н а уже было начиналась. Ровно десять лет, как она завершилась! Особенно- в странах -победительницах, которые воображают себя примерно вот этими рыцарями христианства на холмах. Отравляющие газы выглядят как миловидные облачки гарантирующего воскресение уничтожения. Пушечки плюются ладными огоньками. Аэропланчики резво мельтешат на воздусях. Геройчики чёркают трогательные почтовые карточки домашним любонькам. Особенно милы атаки. В точности как на сарацинов! В штыковую -на занятый неприятелем холм. Потроха на мотках колючей проволоки. И машут! Жестикулируют! К победе, во славу и на смерть!
А мы пока живы. Мы, сарацины и христиане. И присматриваемся, какими рисуют нас, наших отцов, наших младших братьев. Они снимают фильмы о нас, пишут батальные полотна, чтоб их на стеночки повесить. Чтоб внукам было чем полюбоваться. На наших живых глазах портретируют они наши потроха. Уж приукрашивают они наши смерти. Уж возводят они командную высотку на холме наших трупов. Каких-то десять лет. Десять годиков! Они снова строят... заново!- и они пишут!..
Но кармин, которым пишут они- и это наша единственная, жалкая забота! - никогда впредь не обретёт пицифистского кирпичного оттенка. Он останется красным, красным как кровь и пламя. Наша кровь, наше пламя. Ненешние краски созданы на иной основе. В них подмешана настоящая кровь. А наша смерть - последняя из идиллически оболганных. Наших живописцев постигнет иная смерть, не картинная. Зарежут их дома, в студиях, с палитрами в левой, с кистями во лживой правой.
Йозеф Рот
(оригинальный текст см. в сборнике Joseph Roth "Der Leviathan. Erzaehlungen, Erzaehlfragmente, Kleine Prosa", Aufbau-Verlag, Berlin und Weimar ,DDR, 1979 j.)
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 
