Спільно з відомим бізнесменом Сергієм Тарутою, Олександр Прогнімак заснував фонд «Арт-Інвест», який займається поверненням предметів культури та мистецтва в Україну.
У 2009 році започаткував громадську організацію «Клуб меценатів», основною метою діяльності якої є відродження та збереження національних культурних традицій, а також сприяння розвитку української культури та мистецтва. Крім того, Олександр Прогнімак є засновником «Алекс Арт Премії», що присуджується в сфері культури, мистецтва та освіти. За власними ескізами побудував церкву в Чапаєвці (м. Київ). Олександр Прогнімак — один з найвідоміших українських колекціонерів. Є власником цінного зібрання букіністики (10 000 томів), іконопису (близько 600 ікон), стародавніх географічних та астрономічних карт (біля 200). Також колекціонує живопис, переважно сучасний. У травні 2009 року Прогнімак відкрив на Подолі, Культурно-просвітницький центр «Alex Art House» — Галереї приватних колекцій. У Галереях «Alex Art House» представлені справжні скарби світового та українського мистецтва, шедеври майстрів живопису, картографії, іконопису та книгодрукування. Значна кількість рідкісних експонатів вперше представлена для широкого загалу саме в «Alex Art House». Вхід до «Alex Art House» - вільний. Олександр Прогнімак активно займається літературною діяльністю. Він є автором трьох п'єс: комедії-гротеску «Фракція», романтичної драми «Доля поета» та фарсу «Ігри олігархів», а також науково-публіцистичної книги «Держава і Влада». У розмові з кореспондентами Інформаційної аґенції культурних індустрій ПРО пан Олександр розповів про те, чому і як меценатство увійшло у його бізнесове життя. - Пане Олександре, Ваша ініціатива з приводу заснування Клубу меценатів покликала об'єднати досить різних за світоглядними позиціями самодостатніх та успішних людей. Як плануєте «оклублюваті» їх? - Меценатство – це в першу чергу вияв благодійності, воно не передбачає запланованої вигоди. Тому в нашому «Клубі меценатів» немає зайвих і небайдужих до майбутнього України людей. Ми всі об'єдналися з єдиною метою, щоб спільними зусиллями на загальнодержавному рівні втілювати в життя творчі проекти. Тим більше, що спектр діяльності «Клубу меценатів» широкий: координація охорони культурної спадщини і національної історико-культурного середовища; допомога талановитій творчій молоді, у тому числі, дітям з малозабезпечених та багатодітних сімей; сприяння музейній і бібліотечній справі в Україні; забезпечення мистецьких навчальних закладів сучасними підручниками та посібниками, методичною та науковою літературою; проведення культурних заходів, у тому числі, фестивалів, конкурсів, виставок, конференцій та багато іншого. - Проект «ALEX ART HOUSE» став своєріднім просуванням бібліофільства в Україні. А чим власне є книга для Вас – бібліофільською метою, стилем життя чи просто захопленням? - Проект «ALEX ART HOUSE» не був створений саме для просування бібліофільства. Це, перш за все, культурний центр, у якому представлені експозиції шедеврів іконопису, книгодрукування, живопису та картографії. Його основна місія – створення для представників різних напрямів культури, мистецтва, науки саме того середовища, яке дає можливість реалізувати творчі ідеї і масштабні культурні проекти, у тому числі і меценатські. Усе почалося ще з дитинства. Я навчився читати у три роки. Вже в ранньому дитинстві я перечитав усе, що було у фондах шахтарської бібліотеки. З того часу книги – одне з моїх найпалкіших захоплень. Це захоплення виявилося настільки сильним, що через роки я не втратив інтересу до збирання книг. У результаті, у моїй колекції букіністики – більше 10 000 томів. - Чи готові сьогодні заможні українці витрачати кошти на високе мистецтво? І як Ви пояснюєте засилля у такому випадку «попси» (тобто проектів, що спрямовані суто на задоволення примітивних емоцій)? - Слава Богу, що в нашій країні ще достатньо людей, які не шкодують грошей на високе мистецтво. Підтвердження цьому – нещодавній аукціон, де виставлялися роботи картин Миколи Глущенка, Тетяни Яблонської, Федора Коновалюка, Іллі Рєпіна (портрет молодої людини, середина 1891) і багатьох інших. Звичайно, криза дала про себе знати, і багато робіт впали в ціні. Але справжні шедеври якщо і дешевшають, то не значно. І купувати є сенс саме шедеври, які до кризи не з'являлися на ринку. Зараз золотий час для колекціонерів. Проекти, які спрямовані суто на задоволення примітивних емоцій мене не цікавлять, я за духовні цінності. - Які види мистецтва є об'єднавчим стрижнем у вашому родинному колі? - Нам найближчі живопис, іконопис і старовинна література. - Ваше кредо мецената? Меценатство – це поклик душі, можливість надавати благодійну допомогу мистецтву, науці, культурі, тим самим відроджувати, зберігати і примножувати національні традиції України. Меценати – це завжди ідеалісти, Дон Кіхоти, які рухають культурний прогрес. - З якими митця Ви б залюбки співпрацювали? - Перш за все, з талановитими художниками. Нині в одній з галерей Центру культури «Алекс Арт Хаус» виставлені кращі й останні роботи Олександра Фандікова. Також з українських художників хотілося б відзначити Анатолія Зорка, Володимира Тарасенка, Івана Марчука, роботи яких зараз високо цінуються. - Як бачите Ви сьогодні вісь співпраці: держава – бізнесмен – митець? - Я в цьому не бачу нічого дивного. Людина за своєю суттю – різнобічна особистість і якщо вона добре встигає відразу в кількох галузях, то це навпаки додає їй більше плюсів, ніж мінусів. Я займаюся тим, що близько за духом і те, що мені дійсно не байдуже – куди я зможу внести свою частку і якось вплинути на розвиток і покращення цього напрямку, чи це культура, чи мистецтво. А бізнесом на період перебування на держслужбі не займаюся, це справа керуючої компанії.- Ну, так возраст. Меня поражают люди, которые при встрече говорят: «о, Сергей, а ты что-то постарел…» А я что, блин, помолодеть должен был за эти 10 лет?
- О пенсии еще не задумываетесь? - В нашей стране об этом думать страшно. Вы посмотрите на жизнь большинства пенсионеров. Ужас… Лучше об этом не думать. Как о загробной жизни. - А она существует? - Кто? Пенсия? (Пауза. Бурный смех всех присутствующих в гримерке – Ред.). «Чтобы разобраться в людях, смотрю «Поле чудес» - На киноэкраны вышел фильм «Европа-Азия», вы сыграли в нем главную роль. В Мурманске его, увы, не покажут. - А вот для таких целей и создан интернет. Можно всегда все самое актуальное скачать. Если время позволяет можно и нужно смотреть многие фильмы. - «Европа-Азия», заявленная как комедия, поднимет настроение народу или заставит задуматься? - Сложно сейчас просчитать публику. Я до конца не понимаю, в какой стране живу. И не понимаю сограждан. Чтобы разобраться в них, стараюсь не пропускать «Поле чудес». Смотрю и поражаюсь, с какими людьми мне приходится говорить на одном языке. Понравится ли конкретно им фильм «Европа-Азия»? Думаю, вряд ли. - Не хотите сосредоточиться на кино? - Время от времени появляются предложения. На интересные соглашаюсь. А целиком посвятить себя кино – глупо. Этим надо было заниматься в двадцатом веке. А сейчас не стоит. Это отмирающий вид искусства. - С Сергеем Соловьевым на фильме «2-Асса-2» как работалось? - А мы не работали. Мы общались, вместе проводили время, а параллельно Соловьев снимал фильм. С моим участием. Самое главное и интересное происходило за кадром. - А первая «Асса» с участием Цоя была ли знаковой для вас? - Одновременно с выходом «Ассы» у приятеля появился видеомагнитофон. У его папы были спрятаны в туалете кассеты с немецкой порнухой. Так вот она произвела на меня более сильное впечатление, чем все вместе взятые фильмы. И в тот период, и вообще. Ярче ощущений я не помню. «В военкомате задали самый сложный вопрос в жизни» - 23 февраля недавно прошло. Вы в армию не ходили, не искали вас? - Наверное, искали. Кстати, я недавно был в военкомате. Нужно было для прописки. Там мне задали один из самых сложных и неожиданных вопросов в жизни. Только я зашел, меня спросили: «О! Какой размер обуви?» Отвечаю «43-й». «Понятно…». Все. Какой они вывод сделали из этого размера, и для чего им это нужно было, для меня осталось загадкой. - Идет Олимпиада, следите? - Нет. Сейчас спорт – это шоу-бизнес и политика одновременно. И мне это все неинтересно. - То есть, если бы вас пригласили выступить в «Русском доме» в Ванкувере, отказались бы? - Вопрос исключительно цены. - Раз политика и шоу-бизнес тесно переплетены, то кто самый яркий представитель этого небосклона? - Барак Обама. Это мощный актер, который играет хорошо. У нас же в стране пока что Путина никто не переиграл. Великий актер. Есть, конечно, еще Жириновский, но он в другом жанре. Если Путин – трагикомедия, то Жириновский – это какой-то цирк. Они на разных полянах работают (улыбается – Ред.). - Мурманск-то успели посмотреть? - К сожалению, нет. Только прилетели, а утром уже улетать. Но складывается впечатление, что очень чистый город. И свежий воздух. И природа удивительная. Что-то похожее только на Дальнем Востоке, наверное, видел. - Спасибо за интервью! - Вам спасибо! Мы вышли в коридор. Двинулись по направлению к залу. Шнуров выглянул из двери: - Ребята, вы на концерт-то останетесь? - Конечно. - Йес!
Сергей Шнуров: «В „Ленинграде“ всем было весело, теперь должно стать интересно»
Сергей Шнуров о новой группе, большой славе, русском кино и превращениях постмодерна Сергей Шнуров со своим новым проектом «Рубль» только что закончил запись нового альбома. Работа шла на студии в Хельсинки. Сразу из Финляндии Сергей прилетел в Минск, где снимается в новом проекте Владимира Карабанова в роли водителя-дальнобойщика. Перед съемками Шнуров рассказал корреспонденту «РГ» о том, почему был закрыт «Ленинград», в чем разница между ним и «Рублем», и почему русское кино еще не совсем в гробу. Музыка Российская газета: Сергей, обычно наши музыканты ездят записываться в Лондон или работают дома, в Санкт-Петербурге. Почему вдруг Хельсинки, такой нетипичный для питерцев пункт в рабочей географии? Сергей Шнуров: Глупость неимоверная в Лондон ездить записываться. В Хельсинки у нас была огромная студия, которая в итоге обошлась нам дешевле, чем могла бы стоить в Питере. К тому же, там был кондиционер. Ну и заграница, все-таки, жены-дети не беспокоят, работается легче. Погрузили оборудование и поехали. Все очень прозаично, как видите. РГ: Последний концерт «Ленинграда» происходил в варшавском клубе Stodola. «Рубль» же одно из первых своих заграничных выступлений будет давать на фестивале пост-советского театра в городе Люблин. Что связано у вас с Польшей? У вас там своя публика или, может быть, среда, в которой ваш звук лучше разносится? Шнуров: Да все просто довольно-таки. Польша зажата между Россией, Украиной и, вдобавок, Германией, где «Ленинград» в свое время был группой, можно сказать, культовой. А теперь представьте, что они эту музыку слышат уже тьму лет с четырех сторон. Прибавьте к этому очевидный интерес поляков к нашей культуре. РГ: То есть, вы надеетесь на то, что и новый ваш проект будет там хорошо принят. Шнуров: Да как вам сказать. «Ленинград» был группой отчетливо русской. «Рубль» — вещь куда более странная. Это затея настолько для себя, что это может вообще никому не интересно. Ни немцам, ни полякам, ни москвичам, ни питерцам. Космополитизм сейчас вообще никого не интересует. РГ: «Рублю» больше полугода — вы можете пожаловаться на падение интереса к вашему творчеству? Шнуров: Я вообще не люблю жаловаться. «Рубль» — это попытка делать в нашей стране чистый рок. В том понимании, в каком это было в 1969 году в Вудстоке. Чистый рок, чистую человеческую энергетику. РГ: Вы — в общем, единственный человек, кто слышал новый альбом «Рубля». Вы можете в одной-двух фразах описать, о чем это? Шнуров: Могу. Это — попытка поймать время за яйца. Не факт, что удачная, но мы хотя бы попытались. РГ: В свое время вы довольно открыто говорили о том, что «Ленинград» был неким проектом, который существовал для обоюдного развлечения музыкантов и зрителей, и который нельзя было воспринимать серьезно. Можете про «Рубль» сказать то же самое? Шнуров: Если в «Ленинграде» всем должно было быть весело, то теперь должно быть интересно. Так или иначе, нельзя добиться того, чтобы слова в точности соответствовали тому, что внутри — но надо стремиться попасть хотя бы в десятку. В моем понимании, достичь этого показателя удавалось… только Бродскому, наверное. Но надо хотя бы попытаться — даже рабочий с отбойным молотком своей подруге всегда пытается сказать что-то… ну, не своими словами, поймать из воздуха что-то. Но в «Ленинграде», уже на последней фазе его существования, весело уже не было — это было объединение людей с разными вкусами, устремлениями и жизнями, которых держало вместе… не совсем понятно что. А «Рубль» — это группа, в которой всем интересно заниматься тем, чем они занимаются. РГ: Но публика все равно воспринимает любой ваш проект как «Шнур плюс кто угодно». Шнуров: Публика — дура, и неважно, как она это воспринимает. Важно, как это готовится — это влияет на результат. Конечно, песни пишу я — но на репетициях с ними происходит некая химия, и песни трасформируются неожиданно и… приятно. Именно поэтому мы записывали альбом живьем, без наложений — чтобы атмосферу эту передать. РГ: Разве этого всего не было в «Ленинграде»? Вы бы никогда не стали популярны без этого куража. Шнуров: Ключевое слово — «было». РГ: А «Ленинград», по вашему, умер своей смертью — или он надоел лично вам, а группа могла бы и дальше творить? Шнуров: «Творить», ага. Знаете, это стало похоже на нефтяную вышку, вокруг которой толкутся бригады вахтовиков. Подошли, выкачали, заработали — отошли. Потратили, подошли, выкачали и так далее. РГ: Ну, если вы намекаете на корпоративные выступления, то ведь «Рублю» поступает предложений не меньше, чем до того поступало «Ленинграду». Шнуров: Ну, когда группа твоя еще молодая, ты еще по крайней мере не понимаешь, как симулировать искренность. Как только научился — так сразу шли такой проект подальше. Если мы и в «Рубле» до этого дойдем, то и его мы тоже пошлем туда же. Кино РГ: У вас уже солидная фильмография — и сейчас вы снимаетесь в очередном фильме. Шнуров: Сам удивляюсь — уже полноценное резюме есть актерское. Притом, что я стараюсь не смотреть русское кино, потому что оно ужасно. РГ: Зачем вы в нем снимаетесь тогда? Шнуров: Пытаюсь его спасти. Своим присутствием. РГ: Вы серьезно относитесь к своему актерскому труду? Шнуров: Я не актер, и это, быть может, и позволяет мне заниматься этим так увлеченно. Но из того, что мной в кино сделано, мне не нравится ничего. Можно было лучше сделать. РГ: Вы чувствуете, что пора выходить на другой уровень профессионализма в актерском мастерстве? Шнуров: Глупо заниматься чем-то и не пытаться делать это лучше. Даже бульдозерист должен за несколько лет свою канаву рыть ровнее и правильнее. РГ: А где для вас точка сборки музыкантского труда и актерского? Что общего в том, чтобы выходить на сцену и в кадр? Шнуров: Я бы так сказал — есть определенное очень сильное подобие между записью альбома и создание фильма. А именно — монтаж. Песня — или сценарий — сначала сочиняется. Потом подбираются актеры — или инструменты. Далее — монтаж. А потом уже сборка. А выступление на сцене больше похоже на театр или на футбол, спорт — потому что в кино время другое. В театре, на футболе, на концерте — ты здесь и сейчас, и таким больше никогда не будешь, двух одинаковых концертов или спектаклей не бывает. Кино можно показать тысячу раз, и оно не изменится. РГ: А для вас что важнее — правильно смонтировать жизнь, или оказаться «здесь и сейчас» на сцене перед людьми? Шнуров: Это несравнимые вещи. Театр, концерт, футбол — это создание кармы. Кино, запись альбома — это ее коррекция. РГ: При всем уважении к вашему подходу к российскому кинематографу, неужели вы никак не знакомитесь с контекстом отечественного кино? Нельзя же сказать, что его нет. Шнуров: К сожалению, я видел в основном то, в чем сам принимал участие — Дыховичного, Соловьева. Из остального — ну, мне очень нравится все, что делает Борис Хлебников. Но в принципе, кино, как и музыка скоро умрут, и мы на пороге этого. РГ: Зачем же вы занимаетесь мертвыми делами? Шнуров: Я скорее бы сказал, что учу мертвые языки. Если бы я владел ими в совершенстве, я мог бы сказать, что я занимаюсь кино. Или музыкой. А так мне помогает то, что мне есть еще что учить и учиться. РГ: Ну хорошо, представьте себе, что вам представилась возможность поехать в Голливуд и поработать там в любом, качестве, каком захотите — актером, режиссером, кинокомпозитором… Шнуров: А Голливуд в моем понимании мало чем отличается от «Мосфильма». Вот Скандинавия или континентальная Европа — там все немного по другому. А что здесь, что в Америке — один и тот же конвейер, более или менее бездарный. Тарантино вот нового, например, я даже смотреть не пойду. Я бы с Триером бы поработал, вот это да. РГ: Странно, мне казалось, что между вами и Тарантино есть определенное родство — в энергетике, что ли. Шнуров: Оно и было, пока был «Ленинград». И Тарантино съела ровно та же проблема, которая «Ленинград» прикончила. РГ: Какая? Шнуров: Постмодерн вошел в кровь, как зараза, из игрового приема превратился в суть. Когда оболочка становится сутью, за этим наблюдать уже попросту страшно. Алексей Крижевский, «Российская газета»
