Не вешайте ангелов или Откуда берутся подарки
- 12.01.09, 23:13
Ваня и Миша росли погодками. Разница в год - ерунда, но когда тебе всего четыре года от роду, год - это целая вечность, к тому же Ваня от природы был более крупный. Мишка же оправдывал свое медвежье имя не ростом, а угрюмостью, маленький как гном, и такой же ворчливый. Не было в нем той детскости, которая так умиляет взрослых и которую они называют наивностью, хотя сдается мне, что процент наивных детей ровно таков же, каков и процент наивных взрослых (это скорее уж склад ума, чем возрастное качество).
В этом году, сидя в кладовке, где он иногда воображал себя «исследователем глубинок» (о таких людях он услышал из какой-то передачи по телевизору и с тех пор вот так вот потихонечку тренировался, чтобы стать этим самым самоотверженным и бесстрашным исследователем), до Миши донеслось, как папа, болтая с другом, спросил: «Что твоему привезти под елку?» Эта фраза серьезно поколебала Мишкины представления об устройстве мире. Он, конечно, не верил ни в каких там мишек Гамми или телепузиков, но уж кто-кто, а Дед Мороз до этих самых пор казался ему очень реальным, тем более что после него всегда оставались очень настоящие и иногда даже вкусные конфеты, а еще много всяких-разных полезных вещей, вроде новой пижамы, свитера с оленями, игрушечного самосвала или велосипеда. Миша долго размышлял над произошедшим, сидя в темноте кладовки, пока его не позвали ужинать. По всему выходило, что Новый год вроде первого числа месяца, начала зимы или лета, то есть ничего особенного, а самое главное: у Нового года нет никакого могущественного и щедрого божества. После этого он объявил родным, жуя котлету, что праздновать новый год не намерен, а наедине, чтоб Ваня не слышал, добавил, что они могут не траться на подарок, так как ему известно, что Деда Мороза нет. Родители немного растерялись, особенно мама, у нее даже глаза покраснели и потекло из носа, но что уж с этими мамами делать, такие вот они чувствительные.
Наблюдая, как Ваня корпит над письмом Деду Морозу, Миша, однако, задумался: эдак он останется совсем без подарков… Хм…
И тут ему очень кстати вспомнилось, как бабушка рассказывала им с Ваней про Рождество, что, дескать, в католических странах Дед Мороз, по ихнему Санта Клаус, приходит как раз на Рождество. Вот же оно! Вся эта путаница, которая легла бременем на семейный бюджет, возникла из-за того, что множество детей верят в ложное божество – Деда Мороза, которого и быть-то не может. И совсем другое дело – празднование Рождества, то есть по бабушкиным словам, дня рождения младенца Иисуса. Этот-то, когда вырос, действительно, мог и бурю успокоить, и воду в вино обратить, и мертвых оживлять, а не только мороз в глаза пускать да снегом мягко стелить. Все сходилось: Иисус очень любил людей, особенно детей, так почему бы ему не взять и не подарить ему, Мишке, на Рождество футбольный мяч или, скажем, рюкзак. Оставался вопрос, как же донести до него желаемое, не писать же, в самом деле, письмо как Деду Морозу. Если просто помолиться, то (Мишка знал это уже на собственном опыте) не всегда исполняется. Стало быть, нужно идти на «личный прием» (эту фразу Мишка тоже услышал по телевизору).
И вот 6-го января, когда Ваня беззаботно радовался и кувыркался с громадной мягкой черепахой, которую подарил ему Дед Мороз (про себя Мишка уточнил: папа и мама), Миша начал приводить в исполнение свой план: он прилепился к бабушке и умолял взять его на ночную рождественскую службу, обещая, что не заснет и вообще будет себя вести очень-очень хорошо. После долгих семейных советов и разговоров, было решено отпустить Мишу с бабушкой, раз уж он так сильно хочет.
То ли оттого, что план начал работать, то ли от предвкушения исполнения заветной мечты, а может от непривычного бдения, ночь, морозная и звездная, показалась Мише просто чудесной, а в храме его от самого входа уютно укутало запахом корицы, которую он очень уважал в яблочных пирогах, и Миша совсем успокоился «все идет по плану, шеф, все будет хорошо». Бабушка же поднесла его к иконе в центре и сказала ее поцеловать. Целовать, как оказалось, надо было не икону с изображенным на ней только что рожденным Иисусом, а стекло, под которой она находилась. Миша сперва подумал, как это бабушка не заладила свое любимое не-ги-ги-е-нич-но, ведь до них эту икону целовала куча народа, но, решив, что все это, в конечном счете, неважно, и бабушке виднее, послушно чмокнул. При этом на него пахнуло хвоей и чем-то пряным, а подняв глаза, он увидел его, нет, не так: он увидел Его! У Него было белое просторное платье, руки молитвенно сложены, как складывал их всегда Миша, повторяя за Ваней «Отче наш» перед сном, а за спиной у него была пара настоящих белоснежных крыльев из ладно прилаженных одно к другому перьев. Этот в белом был так невероятно красив с его блестящим серебристым нимбом и золотистыми кудрями, что Миша сразу же решил, что никого более прекрасного и удивительного он еще не встречал. Встав вместе с бабушкой в сторонке, Миша изо всех глаз смотрел на это невиданное доселе существо, а оно вертелось среди еловых веток над иконой, но никуда не улетало.
- Вот странный, были бы у него, у Миши, крылья, он бы слетал вверх, к высокому небесному куполу, чтоб увидеть всех, как их видит Бог, на хоры, откуда вылетают голоса и забираются внутрь, прямо под пальто и кофты, заглянул бы за резной иконостас к дедушке с густым, как мамин борщ, голосом в белых с золотым шитьем одеждах, когда за ним закрылись царские врата (так их бабушка назвала, наклоняя Мишкину голову). После недолгих размышлений Миша заключил, что существо уже наверняка везде побывало, а там, среди еловых веток, самое уютное место, оно и понятно, Миша сам часто заползал дома под елку и лежал там, вдыхая, ее смолистый крепкий запах. В общем, если уж через кого передавать свою просьбу Иисусу, то только через этого в белом. Потому, когда они очень кстати подкрепились хлебом, теплой водой, да еще попробовали настоящее вино, хотя бабушка сказала, что это кровь, он попросил ее еще раз поднести его к иконе на аналое (Мишка сразу запомнил, потому что на алое похоже). И тут он увидел, почему этот в белом никуда не улетал, и вовсе он не вертелся, а раскачивался на толстой зеленой нитке, которую сложно сразу разглядеть среди еловых веток.
- Как же так? Разве ж можно? Мишка стал упрашивать бабушку снять белого. Только что толку? Бабушка, знай, повторяет, что он не настоящий ангел, что его сюда для красоты повесили, но какой же он ненастоящий, если вон как раскачивается: вырваться пытается?! Как это невсамделишный, если крылья у него из белых упругих перьев, на вид мягких и твердых на ощупь, как у лебедя?! Только разве ж бабушка поймет?!
И так вдруг Мишке стало жалко белого ангела, себя, всех, что никто не передаст его просьбу, что все зря, что белый не может летать, где ему вздумается, что он глупо, совсем как малыш, разревелся. Плачущего навзрыд Мишку бабушка принесла домой и уложила с родителями, чтоб Ваню не разбудил. Рядом с мамой, такой теплой и вкусно пахнущей Ленором, Миша вскоре все-таки заснул, слушая, как они тихим высоким голоском вытягивает: «Спят твои соседи, белые медведи, спи и ты, усни, малыш».
Проснувшись, когда все уже встали и, судя по голосам, сидели на кухне и завтракали, Миша тихонько вылез из-под родительского одеяла и пошел в пустой зал сочинять план, как вызволить ангела с красивыми белыми крыльями. Он сидел под елкой и думал, как бы так тихонько утащить из дома ножницы и перерезать нитку, когда бабушка в следующий раз поднесет его к иконе, когда вдруг обратил внимание, что сзади за елкой стоит коробка, в красивой синей бумаге с громадным бантом. Миша еще не умел толком читать, но свое имя разобрать мог: на коробке большими печатными буквами было написано М-И-Ш-А.
- Значит, белый, ангел все-таки освободился! – Миша запрыгал, закружился волчком, а потом враз присмирел и задумался, а ведь он его так и не попросил ни про мяч, ни про рюкзак, выходит это…
Тут Мишка снова расплакался (что поделаешь, такое вот плакательное время пришло) и побежал к бабушке, заливая слезами, целовал ее и просил прощения за то, что вчера кричал, будто видеть ее больше не хочет, что она злая, а бабушка гладила его по голове, успокаивала и говорила что-то сложное о том, что ангел всегда с ним и защитит, и вразумит, что Бог сам все управит да так славно, что ты так и придумать не смог бы. А Ваня, казалось, всецело поглощенный румяным блином, вдруг как-то очень авторитетно заявил, что Бог любит подарки делать, не по требованию, а когда ему вздумается, хоть на Новый год, хоть на Рождество.
Успокоившись, Миша рассмотрел подарки: были там и рюкзак, и мяч футбольный – а когда они с бабушкой в следующий раз ходили в церковь, ангел там уже не висел, впрочем, и еловых веток тоже не было. По привычке, Мишка все случившееся еще раз хорошенько обдумал и решил, что в следующем году он попросит подарки через святого Николая (не зря его имя так похоже на Санта Клауса): и для Вани, и для мамы с папой, и для бабушки - а еще, пока он точно не знает, как и почему, но ни за что не позволит повесить того, в белом, ангела с красивыми лебедиными крыльями.
В этом году, сидя в кладовке, где он иногда воображал себя «исследователем глубинок» (о таких людях он услышал из какой-то передачи по телевизору и с тех пор вот так вот потихонечку тренировался, чтобы стать этим самым самоотверженным и бесстрашным исследователем), до Миши донеслось, как папа, болтая с другом, спросил: «Что твоему привезти под елку?» Эта фраза серьезно поколебала Мишкины представления об устройстве мире. Он, конечно, не верил ни в каких там мишек Гамми или телепузиков, но уж кто-кто, а Дед Мороз до этих самых пор казался ему очень реальным, тем более что после него всегда оставались очень настоящие и иногда даже вкусные конфеты, а еще много всяких-разных полезных вещей, вроде новой пижамы, свитера с оленями, игрушечного самосвала или велосипеда. Миша долго размышлял над произошедшим, сидя в темноте кладовки, пока его не позвали ужинать. По всему выходило, что Новый год вроде первого числа месяца, начала зимы или лета, то есть ничего особенного, а самое главное: у Нового года нет никакого могущественного и щедрого божества. После этого он объявил родным, жуя котлету, что праздновать новый год не намерен, а наедине, чтоб Ваня не слышал, добавил, что они могут не траться на подарок, так как ему известно, что Деда Мороза нет. Родители немного растерялись, особенно мама, у нее даже глаза покраснели и потекло из носа, но что уж с этими мамами делать, такие вот они чувствительные.
Наблюдая, как Ваня корпит над письмом Деду Морозу, Миша, однако, задумался: эдак он останется совсем без подарков… Хм…
И тут ему очень кстати вспомнилось, как бабушка рассказывала им с Ваней про Рождество, что, дескать, в католических странах Дед Мороз, по ихнему Санта Клаус, приходит как раз на Рождество. Вот же оно! Вся эта путаница, которая легла бременем на семейный бюджет, возникла из-за того, что множество детей верят в ложное божество – Деда Мороза, которого и быть-то не может. И совсем другое дело – празднование Рождества, то есть по бабушкиным словам, дня рождения младенца Иисуса. Этот-то, когда вырос, действительно, мог и бурю успокоить, и воду в вино обратить, и мертвых оживлять, а не только мороз в глаза пускать да снегом мягко стелить. Все сходилось: Иисус очень любил людей, особенно детей, так почему бы ему не взять и не подарить ему, Мишке, на Рождество футбольный мяч или, скажем, рюкзак. Оставался вопрос, как же донести до него желаемое, не писать же, в самом деле, письмо как Деду Морозу. Если просто помолиться, то (Мишка знал это уже на собственном опыте) не всегда исполняется. Стало быть, нужно идти на «личный прием» (эту фразу Мишка тоже услышал по телевизору).
И вот 6-го января, когда Ваня беззаботно радовался и кувыркался с громадной мягкой черепахой, которую подарил ему Дед Мороз (про себя Мишка уточнил: папа и мама), Миша начал приводить в исполнение свой план: он прилепился к бабушке и умолял взять его на ночную рождественскую службу, обещая, что не заснет и вообще будет себя вести очень-очень хорошо. После долгих семейных советов и разговоров, было решено отпустить Мишу с бабушкой, раз уж он так сильно хочет.
То ли оттого, что план начал работать, то ли от предвкушения исполнения заветной мечты, а может от непривычного бдения, ночь, морозная и звездная, показалась Мише просто чудесной, а в храме его от самого входа уютно укутало запахом корицы, которую он очень уважал в яблочных пирогах, и Миша совсем успокоился «все идет по плану, шеф, все будет хорошо». Бабушка же поднесла его к иконе в центре и сказала ее поцеловать. Целовать, как оказалось, надо было не икону с изображенным на ней только что рожденным Иисусом, а стекло, под которой она находилась. Миша сперва подумал, как это бабушка не заладила свое любимое не-ги-ги-е-нич-но, ведь до них эту икону целовала куча народа, но, решив, что все это, в конечном счете, неважно, и бабушке виднее, послушно чмокнул. При этом на него пахнуло хвоей и чем-то пряным, а подняв глаза, он увидел его, нет, не так: он увидел Его! У Него было белое просторное платье, руки молитвенно сложены, как складывал их всегда Миша, повторяя за Ваней «Отче наш» перед сном, а за спиной у него была пара настоящих белоснежных крыльев из ладно прилаженных одно к другому перьев. Этот в белом был так невероятно красив с его блестящим серебристым нимбом и золотистыми кудрями, что Миша сразу же решил, что никого более прекрасного и удивительного он еще не встречал. Встав вместе с бабушкой в сторонке, Миша изо всех глаз смотрел на это невиданное доселе существо, а оно вертелось среди еловых веток над иконой, но никуда не улетало.
- Вот странный, были бы у него, у Миши, крылья, он бы слетал вверх, к высокому небесному куполу, чтоб увидеть всех, как их видит Бог, на хоры, откуда вылетают голоса и забираются внутрь, прямо под пальто и кофты, заглянул бы за резной иконостас к дедушке с густым, как мамин борщ, голосом в белых с золотым шитьем одеждах, когда за ним закрылись царские врата (так их бабушка назвала, наклоняя Мишкину голову). После недолгих размышлений Миша заключил, что существо уже наверняка везде побывало, а там, среди еловых веток, самое уютное место, оно и понятно, Миша сам часто заползал дома под елку и лежал там, вдыхая, ее смолистый крепкий запах. В общем, если уж через кого передавать свою просьбу Иисусу, то только через этого в белом. Потому, когда они очень кстати подкрепились хлебом, теплой водой, да еще попробовали настоящее вино, хотя бабушка сказала, что это кровь, он попросил ее еще раз поднести его к иконе на аналое (Мишка сразу запомнил, потому что на алое похоже). И тут он увидел, почему этот в белом никуда не улетал, и вовсе он не вертелся, а раскачивался на толстой зеленой нитке, которую сложно сразу разглядеть среди еловых веток.
- Как же так? Разве ж можно? Мишка стал упрашивать бабушку снять белого. Только что толку? Бабушка, знай, повторяет, что он не настоящий ангел, что его сюда для красоты повесили, но какой же он ненастоящий, если вон как раскачивается: вырваться пытается?! Как это невсамделишный, если крылья у него из белых упругих перьев, на вид мягких и твердых на ощупь, как у лебедя?! Только разве ж бабушка поймет?!
И так вдруг Мишке стало жалко белого ангела, себя, всех, что никто не передаст его просьбу, что все зря, что белый не может летать, где ему вздумается, что он глупо, совсем как малыш, разревелся. Плачущего навзрыд Мишку бабушка принесла домой и уложила с родителями, чтоб Ваню не разбудил. Рядом с мамой, такой теплой и вкусно пахнущей Ленором, Миша вскоре все-таки заснул, слушая, как они тихим высоким голоском вытягивает: «Спят твои соседи, белые медведи, спи и ты, усни, малыш».
Проснувшись, когда все уже встали и, судя по голосам, сидели на кухне и завтракали, Миша тихонько вылез из-под родительского одеяла и пошел в пустой зал сочинять план, как вызволить ангела с красивыми белыми крыльями. Он сидел под елкой и думал, как бы так тихонько утащить из дома ножницы и перерезать нитку, когда бабушка в следующий раз поднесет его к иконе, когда вдруг обратил внимание, что сзади за елкой стоит коробка, в красивой синей бумаге с громадным бантом. Миша еще не умел толком читать, но свое имя разобрать мог: на коробке большими печатными буквами было написано М-И-Ш-А.
- Значит, белый, ангел все-таки освободился! – Миша запрыгал, закружился волчком, а потом враз присмирел и задумался, а ведь он его так и не попросил ни про мяч, ни про рюкзак, выходит это…
Тут Мишка снова расплакался (что поделаешь, такое вот плакательное время пришло) и побежал к бабушке, заливая слезами, целовал ее и просил прощения за то, что вчера кричал, будто видеть ее больше не хочет, что она злая, а бабушка гладила его по голове, успокаивала и говорила что-то сложное о том, что ангел всегда с ним и защитит, и вразумит, что Бог сам все управит да так славно, что ты так и придумать не смог бы. А Ваня, казалось, всецело поглощенный румяным блином, вдруг как-то очень авторитетно заявил, что Бог любит подарки делать, не по требованию, а когда ему вздумается, хоть на Новый год, хоть на Рождество.
Успокоившись, Миша рассмотрел подарки: были там и рюкзак, и мяч футбольный – а когда они с бабушкой в следующий раз ходили в церковь, ангел там уже не висел, впрочем, и еловых веток тоже не было. По привычке, Мишка все случившееся еще раз хорошенько обдумал и решил, что в следующем году он попросит подарки через святого Николая (не зря его имя так похоже на Санта Клауса): и для Вани, и для мамы с папой, и для бабушки - а еще, пока он точно не знает, как и почему, но ни за что не позволит повесить того, в белом, ангела с красивыми лебедиными крыльями.
9
