If you want me, a cherry on top,  The pick of the peck, the creme de la crop. If you want me  You better do better than that tonight. Oh, Oh.

[ Читать текст песни дальше =))) ]

Солнечный день, оранжевый плюс
Я не успеваю, но и не тороплюсь
Еле дыша, катится шар
С ветки на ветку не спеша

Правый каблук провалился в асфальт
Ты не дождался очень жаль
В полуденный зной маешься злой
Где ты сейчас только не со мной

Припев:
Жара, жара,
Жареное солнце больших городов
Жара, жара,
Жареное солнце

Солнце забыло, дома часы
По телефону прощенья просить
Сегодня вчера, завтра с утра
Завтра с утра и опять до утра,

Припев:
Жара, жара
Жареное солнце больших городов
Жара, жара
Жареное солнце

Keep Talking
     Розмовляйте.
    
Музика:    Девід Гілмор, Рік Райт
Текст:    Девід Гілмор, Поллі Семсон 
Вокал:    Гілмор

For millions of years mankind lived just like animals
      Мільйони років людство жило подібно до тварин.
Then something happened which unleashed the power of our imagination
      Та одного разу сталося щось, що вивільнило силу нашого мислення -
We learned to talk
      ми навчилися говорити...

There's a silence surrounding me
      Коли тиша огортає мене,
I can't seem to think straight
      я не можу ясно мислити...
I'll sit in the corner
      Сяду у кутку,
No one can bother me
      ніхто не в змозі шарпати мене...
I think I should speak now
      Гадаю, саме час мені щось сказати...
Why won't you talk to me
      - Чому б тобі не заговорити до мене?
I can't seem to speak now
      - Е-е... здається, я не можу зараз говорити...
You never talk to me
      - Ти ніколи не говориш до мене...
My words won't come out right
      - ... боюся, спотворено передам думки.
What are you thinking
      - Про що ти думаєш?
I feel like I'm drowning
      - Схоже, що я... ніби занурююся...
What are you feeling
      - Що ти відчуваєш?
I'm feeling weak now
      - Відчуваю, наскільки я зараз слабкий.
Why won't you talk to me
      - Чому б не сказати мені?
But I can't show my weakness
      - Але ж не можна демонструвати свою слабкість...
You never talk to me
      - Ти ніколи не розмовляєш зі мною...
I sometimes wonder
     - Ну... часом цікаво...
What are you thinking
      - Про що ти думаєш?
Where do we go from here
      - До чого ми оце так дійдемо?
What are you feeling
      - Що ти відчуваєш?
      - ...

It doesn't have to be like this
      Подібному не місце в нашому житті.
All we need to do is make sure we keep talking
     Все що нам потрібно, це впевненість в тому,
     що ми не втратили здатність розмовляти.

Why won't you talk to me
     - Чому не заговориш до мене?
I feel like I'm drowning
     - Я відчуваю, ніби тону...
You never talk to me
     - Ти ніколи не розмовляєш зі мною...
You know I can't breathe now
     - Знаєш, зараз мені навіть дихати важко...
What are you thinking
     - Про що ти думаєш?
We're going nowhere
     - Ми йдемо у нікуди...
What are you feeling
     - Що ти відчуваєш?
We're going nowhere
     - Ми живемо у безвиході...
Why won't you talk to me
You never talk to me
What are you thinking...
Where do we go from here
            - Чому ж ти не скажеш мені?
            - Ти ніколи не розмовляєш зі мною, про що думаєш...
            ...
            ...і до чого оце так ми докотимось?

It doesn't have to be like this
     Подібному не місце в нашому житті.
All we need to do is make sure we keep talking
     Все що нам потрібно, це впевненість в тому,
     що ми все ще говоримо.

                                17.09.2010

Ось власне пісня

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Пещера Демогоргона. Азия и Пантея.

Пантея:
Кто там, укрыт, сидит на чёрном троне?

Азия:
Покров упал.

Пантея:
                    Гляжу, густая тьма
на месте власти; дротики черны--
лучами мрак струится, словно свет
полуденного солнца... Он незрим,
бесформен, членов нет, и очертаний;
но чувствуем, что это Дух живой.

Демогоргон:
Спроси о том, что знать желаешь.

Азия:
                                                       Что мне
спросить?

Демогоргон:
                Все, что посмеешь ты.

Азия:
                                                    Кто создал
живущий мир?

Демогоргон:
                        Бог.

Азия:
                                Кто создал всё, что
он заключает,-- думы, страсти, волю,
воображенье, мысль?

Демогоргон:
                                     Бог Всемогущий.

Азия:
Кто создал чувство то, что с ветром мая
изысканнейшим, или с гласом сердца
влюблённого лишь в юности полни`т
слезами очи, затмевая виды
цветов, не ведающих скорбных дней,
и обращает мир земной, столь людный,
коль не вернётся, в одинокий скит?

Демогоргон:
Бог милостивый.

Азия:

                            Кто же сотворил
раскаянье, безумье, преступленье
и страх, что звеньями цепи великой,
в любую мысль людскую тащится
и тяжко ломится, что всяк бредёт
под гнётом до канавы смертной;
надежду брошенную, и любовь,
что ненавистью обращается;
презрение к себе, что горше крови;
и боль, чей еле слышный вопль,
не умолкая, нижет день за днём;
кто создал Ад, страх леденящий Ада?

Демогоргон:
Он правит.

Азия:
                Имя назови его?
Мир корчится от боли, имя знать:
проклятия его повергнут ниц.

Демогоргон:
Он правит.

Азия:
                  Ощущаю, знаю. Кто же?

Демогоргон:
Он правит.

Азия:
                   Кто царит? Тут поначалу
Земля и Небо были, Свет, Любовь;
затем Сатурн, с чьего престола Время
скользнуло, тень-завистница; тот чин
земных начальных духов был при нём
что праздник тихий листьев и цветов,
ещё не иссушённых солнцем, ветром
не тронутых, ни червия грызнёй.
но он отверг их право разрожаться,
а также властвовать и знать, уменье
вращать стихии, также мысль, лучами
пронзающую темный макромир,
владение собой, любви величье.
Тоскуя по правам, они слабели.
Затем им Прометей дал мудрость-- силу
Юпитеру, с одною оговоркой:
"Быть человеку вольным", посадил
его на царствованье Небом-ширью.
без верности, закона и любви,
всесильным быть, но править без друзей;
царит Юпитер; только род людской
вначале голодом, затем трудами,
болезнями, увечьями, раздором,
ужасной смертью был сражён,
дотоль неведомыми; вперемешку
обрушились на люд удары копий
мороза и огня, загнав в пещеры
бездомные и сникшие народы.
А в их сердца пустынные послал он
лихие жажды, дикие тревоги,
и тени праздные благ мнимых, что
подняли смуту войн междоусобных,
что обратило в логово приют.
Увидев это, Прометей поднял
надежд когорты, спавших во бутонах
лугов Элизиума-- Моли, Амарант,
Нипенсис,-- цвет их не увянет, те
могли бы ,крылья тонкие взметнув,
Смерть заслонить; Любовь послал он
союзными побегами лозы
связать вином житья людское сердце;
смирил огонь, что точно дикий зверь,
прирученный, хоть страшный, но приятный,
под человечьим взором заиграл,
и стал терзать, его согласно воле,
рабов и власти знак-- железо, злато,
каменья благородные и яды
и сущности тончайшие, что скрыты
в глубинах горных недр и в водах.
Дал речь он люду-- та творила мысль,
что есть вселенной мера; и науку
что троны неба и земли встряхнула,
да не свалила их; а гармоничный ум
излился вдаль пророческою песней,
а музыка вздымала чуткий дух,
пока не зашагал вне напасти
трудов погибельных, подобен богу,
поверх клубов блаженной музыки;
а руки человеческие стали,
вначале подражая, после-- вторя
окрепшими суставами ваять
милее, чем свои, тела людские,
обожествив уменьем личным мрамор.
И матери, дивясь, любовь пивали
ту, что в изваяньях отразили
творцы навечно, умирая с ней.
Он преподал мощь сокровенную
растений, родников-- от них Недуг,
испив, уснул. Смерть стала точно сном.
За эти людям данные блага
был Прометей подвешен, обречён
терпеть уроки боли; кто же, кто
обрушил ливень зла, наслал чуму
неизлечимую, кто человека,
взирающего Богом на Творение,
и видящего славу в нём, уводит,
ломает его волю, как шуту,
изгою, отщепенцу, одиночке?
Юпитер? Когда, нахмурясь, Небо
он сотрясал, когда его соперник
в цепях несокрушимых клял его,
он сам дрожал как раб. Ответь мне прямо,
над ним кто Мастер? Тоже раб?

Демогоргон:                                Все духи,
коль служат злу-- рабы. Ты знаешь сам,
Юпитер из таких, иль нет.

Азия:
                                            Кого же
зовёшь ты Богом?

Демогоргон:
                                Просто повторяю
реченья ваши, ибо лишь Юпитер
сверх всех живых.

Азия:
                                Кто господин раба?

Демогоргон:
Возможно ль бездне тайны изблевать...
На то нет гласа, правде сокровенной
нет выраженья, проку что тебе
в дозволенности зреть мир круговёрткий?
Что значит приказать разговориться
Судьбе, Удаче, Случаю и Часу,
Изменчивости? Им подвластно всё,
опричь Любви нетленной.

Азия:
                                                Сколько раз
я вопрошала прежде-- только сердце
ответ давало твой, для этих истин
всяк сам себе оракулом быть должен.
Ещё одно спрошу, а ты ответь мне,
как мне душа моя б отозвалась.
Ликующему миру Прометей
восстанет Солнцем будущего-- скоро ль
урочный час пробьёт?

Демогоргон:

                                        Смотри!

Азия:
                                                      Расколот
утёс, и вижу я, в багряной ночи
повозки ,что ведомы лошадьми
с крыла`ми радуг, топчут мрак ветров;
возницы, чиь глаза навыкат, гонят.
Иной оглядывается, как будто
враги преследуют их здесь, но я
не вижу силуэтов тех, лишь звёзды;
другие, чьи глаза горят, склонясь
вперёд, пьют жадно скорость ветра,
то ль им охота унестись вперёд,
поймать что пытче их... уже... схватили.
Их локоны блестящие струятся,
что волосы горящие комет:
полёта дальнего все вожделеют.

Демогоргон:
То суть бессмертные Часы, о них
ты вопрошала. Ждёт один тебя.

Азия:
Ужасен ликом, дух притормозил
свою повозку тёмную у прорвы.
На братьев непохожий, отвечай,
кто ты, ужасный возница? Куда
меня увлечь желаешь? Говори!

Дух:
Я тень судьбы, она ужасней. Прежде,
чем та планета сядет, темнота,
со мной всходящая покроет ночью
неколебимой неба трон порожний.

Азия:
О чём ты?

Пантея:
                  Тень, страшна, всплывает
с его престола, словно копоть
разрушенных землетрясеньем градов
над морем. Вон! он скоро тронет, сел;
испуганнные кони понеслись;
смотри, их трасса очерняет небо!

Азия:
Итак, ответ мне дан. Он странен!

Пантея:
                                                            Глянь-ка,
близ прорвы воз иной. Слоновой костью
покрыт он, алым заревом торочен,
что убывает, прибывает снова,
полня собою кружева корону
узоров странных расписных; дух юный,
сидящий в нём, глядит как голубок,
с надёждой, взгляд его улыбчив
сколь душу тянет! так манит светильник
крылатых мошек сквозь простор немой.

Дух:
Накормлена сияньем моя упряжь,
напоена бурлящими ветрами,
и только зорька красная займётся,
купаются они в лучах свежайших;
они сильны, а значит резво гонят,
садись ко мне, летим, Океанида!

Я так хочу, пусть бег их ночь зажжёт;
боюсь, что упряжь Тифона обгонит;
ещё Атласа облаки не стают,
как землю и луну мы обогнём:
мы отдохнём от долготрудья в полдень.
Садись ко мне, летим, Океанида!

 

СЦЕНА ПЯТАЯ

Колесница останавливается в облаке на вершине заснеженной горы. Азия, Пантея и Дух Часа.

Дух:
На исходе ночи`, ближе к у`тру
скакуны мои отдыха ищут,
но Земля нашептала наказ им,
чтоб летели проворней огня:
пить им жаркую скорость желанья!

Азия:
Ты дышишь в ноздри им, но выдох мой
ускорил бы их пуще.

Дух:
Нет, увы!

Пантея:
О, Дух! постой, ответь, откуда свет
что по`лнит эту тучу? солнца нет.

Дух:
Восстанет солнце только в полдень. В небе
удержан удивленьем Аполлон,
а свет, что эту дымку наполняет
оттенком роз, глядящихся в фонтан,
исходит от сестры твоей могучей.

Пантея:
Да, чую...

Азия:
                Что с тобой, сестра? Бледна ты.

Пантея:
Как изменилась ты! Я просто млею
от ауры твоей красы. Измена
к добру в стихийном коловрате? терпит
присутствие нескрытое твоё.
Сказали нереиды мне, что в день тот,
когда желе морское расступилось
твоим восходом, ты плыла по глади
в венозной раковине, что неслась
по тихому хрустальному потоку
меж островов Эгейских, к берегам,
что названы тобой; любовь, сиянье
огня от солнца мир живой питало,
тобой жило, и освещало землю,
и небеса, и океан глубокий,
и мрачные пещеры, также всё,
что обитало в них, пока печаль
не заслонила душу из сиянья...
Такая ныне ты, то ль не я одна,
твоя сестра, попутчица,--весь мир
тобою избран ныне, устремлён он
в тебе симпатию сыскать. Не слышишь,
несомы ветром голоса любви
созданий всех, кто выразиться может.
Не чуешь ты ль, как ветры, души приняв,
в тебя влюбились? Чу!
                                 (Музыка.)

Азия:
                                             Твои слова,
они милее всех, опричь его,
суть эхо тех, но вся любовь нежна,
приёмная ль, ответная. Любовь
для всех, как свет, её привычный глас
не знает устали. Что неба ширь,
что всеохватный воздух, так она
равняет гада с Богом. Кто внушает
её, те счастливы, как я теперь;
но те ,кто любят, счастье ощущают
отмучившись: грядёт моя любовь.

Пантея:
Послушай! Духи говорят!
        
Голос в воздухе, поющий:
Жизни Жизнь! Уста горят
выдыхаемой любовью;
а улыбок твоих вспышки
холод жгут; краснеет тот,
кто увязнет в твоих взорах,
ты упрячь в них блеск усмешек.

Детка Света! ты пылаешь,
хоть покров скрывает члены;
так лучи зари прямые,
прободая, кро`ят тучи.
А сияние неземное
вкруг тебя повсюду реет.

Много милых; ты незрима,
но твой голос, низкий, нежный,
он милее, маскирует
образ твой, он льётся, манит--
и, не видя, ощущают
все тебя, как я, пропащий!

Светоч Мира! где путь держишь,
там ясны тобою тени;
водишь души, что любимы--
по ветрам парят с лучами,
пропадают, так пропал я,
нищ, забыт, да не жалею!

Азия:
Моя душа-- кораблик чудный,
плывёт, что лебедь спящий, вдоль
волн серебря`ных твоей песни,
а ты, что ангел, у руля,
ведёшь меня; а ветры все
мелодией звенят. И будто
мне плыть да плыть, всегда
по ветренной реке,
меж гор, лесов, обрывов,
в раю природы дикой!
Пока, как тот, кто дрёмой пьян,
впаду я в океан, я к устью
плыву со странницею-песней.

Меж тем твой дух сияет башней
в уделе музыки пречистой,
ловя веянья счастья неба.
А мы плывём всё дальше, прочь,
без курса, без звезды ведущей,
чутьём лишь музыки несомы,
всё к Элизейским островам;
тобою, лоцманом, ведома
туда, где смертных суден нет,
ладья желанья моего,
там мы вдыхаем лишь любовь,
что на ветрах и волнах реет,
земное с сердцем сочетая.

Мы миновали Века льды,
и Зрелости лихие штормы,
и Юности обманный штиль;
мы гладью чистою несёмся,
где обитают тени Детства,
сквозь Смерть, Рожденье-- в божий день;
Рай вечнозе`леных беседок
с подветкой виснущих цветов--
меж ними свежие протоки,
где ветер гонит стаи птиц
что слишком яркие на вид,
и всё там на тебя похоже:
по волнам бродит и поёт!

 ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

   СЦЕНА ПЕРВАЯ

Небо. Юпитер на троне. Тетис и иные боги в сборе.

Юпитер:
Вы, собранные силы неба, слуги вы
тому, чью делите и власть, и славу,
ликуйте! впредь я всемогущ. Всё было
подчинено мне, кроме человечьей
души, что будто огнь неугасимый
всё в небо полыхает-- жаркий вызов,
сомненье, плач, молитва -саботаж,--
восстанием низов грозя, что может
обезопасить древний наш уклад
империи, хоть зиждется она
на стародавней вере и на страхе,
исчадье адском; пусть мои проклятья
в колышащемся воздухе летят,
что снег на голые вершины гор,
и падают что хлопья, налипают;
пусть ночью гнева моего раб лезет
за шагом шаг утёсами наверх--
лёд ранит ему стопы без сандалий,--
а всё ж он остаётся выше бед,
бодр, неподавлен, хоть недолговечен.
Недавно породил я чудо-юдо,
дитя судьбы и страх земли, что ждёт
пока урочный час настанет, чтобы
с престола Демогоргона примчать
лихую мощь неистребимых членов
что облекли тот страшный горний дух,
чтоб снизошёл он, вытоптал все искры.
Вина небесного плесни ещё мне,
сын Иды, Ганимед-- и пусть оно
Дедала кубки что огнём наполнит,
а с пажитей небесных во цвету,
гармонии всепобеждающие, вы,
восстаньне, будто росы от земли
по звёздами вечерними. Вы, пейте!
богам бессмертным, вам нектар,
в крови бегущий, --дух веселья,
пока восторг не хлынет многогласьем,
что музыка Элизиума бурь.
А ты стань рядом, в светлом ореоле
желанья, Тетис, коим мы едины,
блестящий образ вечности!  Когда-то
ты крикнула: "Могучий нестерпимо!
Бог! Пощади меня! Не устою
огней проворных твоего присутствья,
я растворяюсь в яде словно тот,
кто был укушен нумидийским змеем,
и провалился в самого себя".
Тогда, мешаясь, пара мощных духов
роди`ли третий, что покруче их;
Меж нами он летает, ощутим,
хотя невидим, воплощенья ждёт,
что снизойдёт (вы слышите громы`
колёс огнистых, месящих ветры?)
с престола Демогоргона. Победа!
Победа! ты ль не ощущаешь?! Мир,
землетрясенье колесницы той,
громя, взбирается Олимпом?

(Приближается колесница духа Часа. Демогоргон сходит и движется к трону  Юпитера)
Обра`зина ужасная, ты кто?

Демогоргон:
Я вечность. Имени не требуй жутче.
Спуститсь и следуй вниз за мною, в бездну.
Я отпрыск твой, а ты --дитя Сатурна,
сильнейшего, чем ты; отныне нам
во тьме вдвоём ютиться. Не сверкай.
Небесной тирании не спасёт
никто, ни унаследует её,
ни подчинит себе вслед за тобой.
Однако, коль желаешь, то судьбу
червя раздавленного раздели:
до смерти корчась, силу покажи.

перевод с английского Терджимана Кырымлы    
оригинальный текст драмы см. по сылке:  http://www.bartleby.com/139/shel116.html
перевод К.Бальмонта см. по ссылке: http://az.lib.ru/b/balxmont_k_d/text_0380.shtml

Ну почему не волнует инет? Может мне скучно, да вроде бы нет, но не бодрит уже чей то игнор, хоть игнорировать это ПОЗОР. Нет остроты в обсуждении тем, нет и сочувствия к куче проблем: Что было раньше яйцо или птица? Если он трахнул, должен женится? Сиськи огромные нравятся мужу или любовник для статуса нужен? Зомби сектантов гоняют по кругу, стала блудницей чья то подруга, кто то на фото морщинку нашел, в этом и радость и странный прикол. Девушки шлют комплименты по почте, та, что потоньше, той, что потолще. Ротики нежные брань изрыгая, не забывают сказать "Дорогая" В общем обычное дело..... Что-то мне все надоело. Так что друзья, извините, молчу, время подумать, чего я хочу.

СЦЕНА ВТОРАЯ

  Лес, перемежающийся утёсами и пещерами. В него входят Азия и Пантея. Два молодых Фавна сидят на скале и слушают.

Первый полухор духов:
Тропа, которой  эта пара
красавиц милых миновала,
от синевы широкой Неба
укрыта пологом древесным
сосны и кедра, сенью тисов.
Ни солнце, ни луна, ни ветер,
ни дождь листву не проникают;
вот разве облачко росы,
гонимое бродягой-ветром,
средь мшистых кряжей просочась
цветам поникшим от жары
развесит перлы на головки
что лавра свежего венки--
и те бодры; а вот, согнувшись,
вдруг увядает анемона,
она нежна и нездорова;
А то звезда, одна из многих,
одна, что сквозь раздол ночи
карабкается, странствует,
найдёт расщелину, куда
уронит луч с высокой глыби,
за ним, поспешно, новый,
ещё один, пока на месте,
в ладу с проворным Небом,
метелит брызги золотые
подобно каплям дождевым
что слиться в струйку неспопобны;
и мрак божественный круго`м,
а понизу-- замшелый грунт.

Второй полухор:
Здесь чувственные соловьи
бодры весь долгий день с рассвета.
Когда один, сражен печалью,
среди безветренных ветвей
болея сладкою любовью,
падёт вдруг замертво подруге
на пеньем сытое лоно,
иной, соцветья шевеля,
стремится паузу заполнить,
и уж вздымается на крыльях
надрывный щебет, снова чувство
его обрежет-- лес затих;
Войдёт кто ль в полумрак, услышит
крыл трепет, словно камышей
озёрных расколых-- и флейт
стогласье переполнит разум
столь сладостно, что радость
едва ль не болью обернётся.
                                                 
Первый полухор:
Хмельные вихри здесь играют
отзвучьями, что мелодичны,
по Демого`ргона веленью
они ведут, маня восторгом
и страхом сладостным, всех духов
дорогой этой сокровенной.
Так судна тянут в Океан
потоки с горных ледников:
вначале слышен нежный рокот
тем, кто беседой, сном ли сыты--
предупреждает свой приход,
буди`т, толкает их; а те,
кто чувствуют земные вздохи,
кто ветром движимы побудным,
что личных им путей желает,
на крылья быстрые надеясь,
на ноги крепкие опёршись,
гонимы сладостным желаньем;
и всяк летит своим путём,
пока, ещё как прежде нежен,
но уж силён и громок, шторм
уже сосёт и гонит вдаль;
и те несутся средь валов
в плену у ветра, облаками
к таинственной скале судьбы.

Первый фавн:
Вообразить способен ты ли, где
живут те духи мелодичные лесные?
Мы рыщем по заброшенным пещерам,
и в тесных щелях-- знаем дичь и глушь:
всё не встречаем их, хоть часто слышим.
Где могут прятаться они?

Второй фавн:
                                             Как объяснить?..
Слыхал я знатных ведунов рассказы,
есть пузыри, их надувает солнце
высасывая вялые растенья,
что стелются по дну озёр прозрачных;
и в павилонах этих вылетают
они на воздух золотой, зелёный,
что полдень озаряет сквозь листву--
а коли лопаются шарики, то воздух
в них заключённый сразу полыхает
в ночи летая метеорами,
что духи гонят вниз к воде,
сгибая полыхающие спины,
пришпоривая несунов своих--
и вновь на дно к себе ложатся.

Первый фавн:
Пусть эти так живут, иные же-- иначе:
под розовыми лепестками обитают;
иль в колольцах цветиков в лугах;
а то-- прижились в складчатых фиалках;
иль в аромате умиранья их, что яд;
иль в лучиках на шариках росы?

Второй фавн:
Да, можно многому ещё дивиться,
но постоим в беседе-- полдень грянет.
Силен увидит: коз мы не доили;
лишь гимны пели мудрые, благие
о Фатуме ,о Доле и о Боге,
о старом Хаосе, и о Любви,
об участи мучительной Титана,
как вызволен он будет и о том,
как на земле собор устроит братства:
мотивы истые, что мы перепеваем,
смягчая ими сумрак одинокий
и обрекая соловьёв к молчанью--
они не знают зависти горюя.

 

                                СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Вершина скалы между гор. Азия и Пантея.

Пантея:
Сюда привёл нас зов, в Демогорго`нов
удел великий, к мощному порталу,--
он схож с жерлом вулкана прорвой,
что дышит метеорами, а также
пророческим туманом, что клубится--
его пьёт одинокий молодняк,
да называет правдой, и любовью,
и доблестью, и гением, восторгом;
до дна испив житья дурман-вина,
цедят осадок, до безумья пья`ны,
кричат, менады вроде, "Эвоэ!"
мир заражая голосом надрывным.

Азия:
Достойный Власти трон! Великолепен!
Сколь славна,Земле, ты! А если тенью
прекраснейшего духа-незнакомца
являешься мне, траченным твореньем,
пусть оттиском прекрасным, я готова
пасть ниц , молиться вам обоим.
Уже к тебе, божественной, восторгом
моё стремится сердце: ты чудесна!
Взгляни, сестра, пока не задурманен
парами ум твой: там, внизу, равнина
волнистого тумана, что похожа
на озеро под небом предрассветным,
чьи волны серебром горят--
Индийская долина будто. Глянь,
как, теребима ветрами, она
раскатами наш остров окружает,
вершину, где стоим мы, что граничит
с цветущими дремучими лесами,
с полянами во сумраке обычном,
с пещерами, где родники блистают;
а дальше с небо режущих вершин
с ледовых пиков, жарких белизною,
встаёт заря, что брызги Океана,
разбившегося о далёкий остров
в Атлантике, насытившего ветер
светящимися пузырьками капель.
Окру`жена долина их стеною;
заслушавшийся ветер насыщам
из прорв омытых водопадов
возвышенным и долгим гулом,--
он страшен, он подобен тишине.
Чу! Снег пополз! Растормошило солнце
лавину, трижды сеянную бурей,
чья масса собиралась по клочку 
так в разумах, что судят небо
за мыслью мысль сбирается, пока
не вырвется на волю правда; следом
окрест народы ахнут общим эхом
от потрясенья до основ своих,
как эти горы ныне.

Пантея:
                                     Посмотри,
как озеро туманов беспокойных
багряной пеной вроссыпь обратилось
у самых наших ног! Так Океан
вздымается, Луною очарован,
вокруг бесхлебных му`жей, что на берег
заброшены с обломков корабля.

Азия:
К нам подымаются обрывки туч;
а ветер, что несёт их, волоса мне
разворошил, глаза мои гнетёт
волненьем своим волненьем
глаза мои гнетёт; мой ум встревожен;
ты видишь образы в тумане?

Пантея:
Лицо. Зовущую улыбку. Вижу
огонь лазоревый и злато кудрей!
Ещё лицо, другое! Говорят!

Песнь духов:
Ниже, глубже,
                         ниже, ниже!
сквозь оттенки сна
сквозь туманы битвы
Жизни и Смертей;
сквозь мираж и грани
видимых вещей,
всех, и тех ступеней,
что ведут к престолу,
ниже, ниже!

Вниз, пока зовёт и свищет:
"ниже, ниже!"
Словно робкий оленёнок
псом гонимый; словно
озаренье в туче влажной;
словно моль летит на луч;
смерть, отчаянье, любовь и горе;
время, то и это: ныне, завтра;
словно сталь обет возносит
духу камня,
                     ниже, ниже!

Сквозь седую вечность бездны,
                      ниже, ниже!
Вниз, где воздух не светлеет,
нет луны и звёзд не видно,
а обрывам скал не ведом
Неба ясный ореол,
ни Зелёю данный мрак,
где Один довлеет вечно,
               ниже, ниже!

Во глубины преглубин,
                        ниже, ниже!
Словно спящие зарницы,
словно искра в угольках,
что Любви последний взгляд
навсегда запечатлела,
что алмаз, он так сияет
в глубине целинных руд,
лишь тебя мы заклинаем.
                   Ниже, ниже!

Мы влечём и маним;
               ниже, ниже!
Мы-- сиянье, рядом мы;
слабости ты не противься,
силу в кротости найди:
то Бессмертие и Вечность--
проведут сквозь жизнь тебя,
сквозь врата, где Змей на страже
трон великий сторожит.

перевод с английского Терджимана Кырымлы
оригинальный текст драмы см. по сылке:  http://www.bartleby.com/139/shel116.html
перевод К.Бальмонта см. по ссылке: http://az.lib.ru/b/balxmont_k_d/text_0380.shtml

We no speak americano

Мы не говорим по-американски

Comme te po' Comme te po' Comme te po' cap chi te v bene Si tu le parle 'mmiezzo americano? Quando se fa l'ammore sotto 'a luna Come te vene 'capa e di: "I love you!?" Fa fa l' americano Fa fa l' americano Fa fa l' americano Fa l' americano! Fa fa l' americano Fa fa l' americano Whisky soda e rock and roll Whisky soda e rock and roll Whisky soda e rock and roll

Как тебя сможет Как тебя сможет Как тебя сможет понять тот, кто тебя любит, Если ты говоришь наполовину по-американски? Когда занимаешься любовью под луной Как тебе может прийти в голову сказать: "I love you"? Выглядеть, выглядеть американцем Выглядеть, выглядеть американцем Выглядеть, выглядеть американцем Выглядеть американцем! Выглядеть, выглядеть американцем Выглядеть, выглядеть американцем Виски-сода и рок-н-ролл Виски-сода и рок-н-ролл Виски-сода и рок-н-ролл

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Утро.  Милая в Индийском Кавказе.  Азия одна.

Азия:
Во всех дыханьях неба ты нисходишь,
что дух, что дума, вызволяя токи
желанных слёз из онемевших глаз
и бой лихой-- из высохшего сердца,
что свыклось с отдыхом; нисходишь ты
окутан бурей; будишь ты, Весна!
Дитя ветров премногих! Коль внезапно
приходишь, словно сновиденья оттиск
печален что,-- а грёза сласть дарила,--
что гений, что потоп восторга, то ли
с земли, туч златом облачая
пустыню нашего житья.  Ночь проходит.
Пора пришла, и день настал, час пробил;
С рассветом ты придёшь, моя сестрица
зажданная, желанная, гряди!
Сестра моя, желанная, ты медлишь,
Ползут что черви миги некрылаты!
Едва трепещет белая звезда
в оранжевой заре, что льётся щедро
на пурпурные горы сквозь провал
разорванной ветрами мглы озёрной,--
и в водах отражается... вот гаснет...
опять горит, лишь только волны блёкнут,
огнями ввинчиваясь в бледность неба:
пропала! вот, и между тех вершин,
покрытах о`блаками снега, лучик
трепещет розоватый: я ль не слышу
напев Эолов её крыльев цвета
морской волны, несущих алость у`тра?
(Входит Пантея.)

Я знаю, чувствую тех глаз улыбки,
что меркнут во слезах горя`,
что звёзды в серебристых росах
они поуутоплены. Любимая моя,
прекраснейшая, та, что тень приносит
души, которой я живу, так поздно!
Шар солнца по морю давно взошёл,
надеждой сердце истомилось, прежде
чем воздух мягкий принял крыльев взмахи.

Пантея:
Прости сестра! Тихи`ми были кры`ла
восторгом вспоминаемого сна,
так в полдень летние ветры нахватом
некатаром насыщаются цветов.
Всегда спала я мирно, пробуждалась
спокойной, отдохнувшею, пока
не пал Титан священный, и твоя
любовь несчастная не научила сердце
моё, посредством состраданья, знать
любовь и горе, пополам с твоим;
Тогда спала я в гротах Океана,
в покоях старика, в тенистых логах
зелёным да пурпурным мхом поросших;
Ионы нашей руки молодые,
молочно-свежие, тогда как ныне
смыкались за моими волосами,
прохладными и тёмными, а я,
закрыв глаза, щекою прижималась
к раздвоенным щедротам глубины
её груди, дышащей глубоко--
теперь не так: я словно стала ветром,
сникающим от музыки лихой
твоих бесед безмолвных, с той поры,
как я растаяла в смятеньи, тем, что
любовь речёт, покой мой, пусть смущён,
всё ж сладок, вот лишь бодрствованья время
полно заботами и болью чересчур.

Азия:
Горе` твой взгляд, позволь прочесть мне сон.

Пантея:
Итак, у ног его спала я с нашей
морской сестрой. Туманы гор, сгущаясь
от наших воплей под луной, опали
покровом снежным на сугубый лёд
покой храня наш. Пара снов явилась.
Один не помню. Во втором видала
преображенье тела Прометея:
свалились струпья, бледность миновала,
а ночь лазурная вдруг воссияла
той славой, что внутри жива, цела;
а глас его звенел музы`кой что,
кружи`т угрюмый ум восторгом
поя его до крайности экстаза:
"Сестра той, чьи шаги чьи сей мир мостят
любезностью, --ты краше всех, да только
ты тень её,-- взгляни-ка на меня".
Взглянула я: тот нестерпимо светлый,
бессмертный образ источал любовь,
которая из свежих, крепких членов,
из ясных глаз бурлила что огонь;
дух, что обьял меня, всё растворяя,
эфиру тёплого утра подобный,
что облаком рос-странниц луг дарит.

Не видя и не слыша, недвижима,
я чуяла его в своей крови,
мы слились воедино-- и была`
в том жизнь его, а жизнь его--моей:
поглощена бы ла я-- минул он;
и , что туманы позднего заката,
они на пиниях сбирались в капли,
дрожа подобно им, очнулась я;
а только думы медленно собрались,
смогла я отзвук гласа разобрать,
они всё доносились, замирая,
шаги мелодии былой: сестра,
я услыхала имя твоё, только
его средь многих полунот, хотя
внимала ночи я ,уже безмолвной.
Иона, пробудившись, мне сказала:
"Способна ль ты представить, что меня
сей ночью взволновало? Знала я,
чего желала прежде? Никогда
я не искала праздных ожиданий,
но вот теперь сказать я не могу,
чего ищу, сама не знаю: сласти?
её желанье сладостно само`--
твои проделки, вредная сестра;
ты молвила старинное заклятье,
во сне украла дух мой -- и с твоим
его смешала, ибо, только мы
поцеловались, ощутила я
меж губ твоих тот, хваткий аромат,
а с ним-- тепло той крови животворной,
что, потеряв, я задрожала вдруг
в твоих обьятьях, просыпаясь здесь".
Я не ответила: ведь побледнела
звезда Востока-- я к тебе летела.

Азия:
Ты говоришь, но словеса твои--
что воздух, я не чую их. Воздень
глаза: в них душу я его прочту!

Пантея:
Я подыму их, правда, тяжко им
под ношей виденного: что ты можешь
в них разобрать, лишь отраженье
себя, прекраснейшей?

Азия:
                                       Твои глаза
что неба два, глубокие, голу`бы,
бескрайние, обра`млены в ресницы,
длинны, изящные; темны и далеки,
безмерные круг в круге; линий пле`тень.

Пантея:
Ах! Видишь ты, что минул дух, навечно?

Азия:
Вот перемена: в глубине бездонной
я вижу призрак, тень, то Он в сияньи
своих улыбок лучезарных, а ауре
луны под тучей. Прометей, твой лик?!
помедли! Иль твои улыбки говорят,
что свидимся мы снова под шатром,
что ими светел, что восстанет снова
над миром безграничным? Сон поведан.
Что, тень меж нами? Волосы его
грубы, а в них порывы ветра стынут;
сам вид его порывист, дик-- летит;
а платье серое его росой златится,
те звёзды полдень иссушить не в силах.

Сон:
За мной, за мной!

Пантея:
                                Мой сон другой!

Азия:
Он скрылся.

Пантея:
Он в памяти остался. Мне казалось,
пока сидели мы, миндаль зацвёл
тот, молнией рассечен что был прежде,
хотя из белой Скифской степи вихрь
всё мёл, морозом Землю избраждая;
я глянула-- а зелень вся долой,
но каждый лист печатью был отмечен,
так колокольцев Гиацинта синь
о муках Аполлоновых вестует:
"Иди за мной!"

Азия:
                         Твои речёные слова
помалу оживляют мою память.
Я думаю, по долам тем во сне
бродили мы в рассвете сером
с отарою кудрявых облаков,
что густо меж высоких гор сочились,
гонимые ленивым, слабым ветром;
и белая роса висела, молча,
на новых лезвиях-- листве травы,
восход буравя общим взгядом;
а многое я не могу припомнить.
Но вдаль по теням у`тра облаков
до склонов пурпурных виднелась надпись:
"Иди, иди за мной!"-- и быстро исчезала.
И на всех травах, что страхнули груз
росы упавшей с Неба -- те же буквы
тавром легли, что сле`ды буй-огня;
Средь пиний ветер вдруг поднялся, звон
музы`чный из их крон повытряс; следом
раздался низкий, сладкий, нежный звон,
с прощаньем духов схожий: слышно было:
"Иди, иди, за мной!" Затем я прошептала:
"Пантея, о! увидь меня". Но в глубине
очей возлюбленных тех я всё вижу:
"Иди, иди!.."

Эхо:
                       Иди, иди!..

Пантея:
                                           Утёсы
и это утро ясное весны смеются
над голосами нашими, как будто
нам вторят духи.

Азия:
                             Сущность некая,
вокруг утёсов этих. Что за звуки:
чисты, нежны! О, слушай!

Отзвуки Эха (невидимые):
Мы -- дробь Эха, слушай:
мы всегда бежим;
блещут росы-- тушим:
сушь листве в ножи...
Дитя Океана!

Азия:
Чу! духи молвят. Их ответы плавны,
они покуда льются с ветром.

Пантея:
                                                     Слышу.
Отзвуки Эха:
Иди, иди,
коль нам ты внимаешь;
мы кличем из гротов,
что лес окружает.
(Теперь издалека.)
 О, следуй призыву
во гроты, в низины:
ведь песнь тебя манит
туда где пчела не летает,
сквозь омут ночной
идти не одной:
ведут ароматы--
там папороть, мяты
да брызги туманов
в пещерах сияют,
а напев наш, дик и сладок
шах твой  нежный смехом ладит,
Океанида!

Азия:
Нам следовать? Звук всё слабее и дальше.

Пантея:
Прислушайся! Странный напев льётся ближе. 

Отзвуки Эха:
В мире неведомом
глас несказанный спит:
только шаг твой немедленный
может сон прекратить,
Океанида!

Азия:
Сколь звуки гаснут с ослабевшим ветром!

Отзвуки Эха:
О, иди, иди
там где грот пустынен, дик,
следуй с песнею напевной
за росой полудня пленной,
за леса, луга и реки,
по ущельям многовеким,
через пропасти, заливы,
где Земли покой ленивый,
в день грядущий устремись,
чтобы вместе вы слили`сь:
ты и Он , Океанида!

Азия:
Пантея милая, идём, дай руку,
последуй гласу, что пока не смолк.

перевод с английского Терджимана Кырымлы
оригинальный текст драмы см. по сылке:  http://www.bartleby.com/139/shel116.html
перевод К.Бальмонта см. по ссылке: http://az.lib.ru/b/balxmont_k_d/text_0380.shtml

Пантея:
Увы! Что видел ты?

Прометей:
                                   Есть два мученья:
смотреть и молвить, мне оставь одно.
Есть Имена, что святы от Природы,
возреяли в пресветлой высоте;
народ собрался в коло ,крикнул вместе:
"Свобода, правда и любовь!" согласно.
Внезапно злая смута пала с неба
средь них: то были хитрость, спор, обман;
тираны вторглись, и делили портя.
То была правды тень, я видел.

Земля:
Я чуяла казнь, сын, с радостью особой,
что скорбь и доблесть в смеси подают.
Дабы облегчить чин твой, я позва`ла
тех милых красных духов, чьи дома--
людских раздумий гроты, что живут,
подобно птицам в воздухе, в эфире
вкругмирном, что над чадом нашим смутным
следят грядущее как в зеркале;
они, пожалуй, явятся тебя утешить!

Пантея:
Глянь, сестра, там сбирается духов орава,
точно хлопья обла`ков по прихоти милой весны,
в синем небе толпясь!

Иона:
                                          Посмотри! на подходе ещё,
словно ды`мки фонтанов в безветрии,
из ущелья восходят полоски вертясь.
Тихо! это музыка пиний?
Это озеро? Иль водопад?

Пантея:
Это нечто печальней, послаще всего.

Хор духов (*-- хоры духов, этот и следующие переведены мною вольно, без рифмовки строк, дабы исказить сути подстрочника, --- прим.Т.К.) :
С незапамятных времён
нам водить и сторожить
угнетённых небом смертных;
мы вдыхаем, не болея,
мыслей люда атмосферу:
пусть смутна она иль спёрта
словно день, что мечен бурей,
пусть в сиянии предсметрном,
пусть она светла что высь
промеж неба с тихой речкой,
что ни ветер не колышет,
что прозрачна и светла;
словно птицы на ветру,
словно рыбы средь волны,
словно думы человечьи,
мы творим привал свой хлипкий
кучно, порознь словно тучи,
сквозь стихию без границ;
отттого (мы) полны предсказом,
а концы его --в тебе.

Иона:
Ещё приходят друг за другом, воздух вкруг них
подобен звёздным ореолам, он сияет.

Первый дух:
С рёвом трубным битв, пове`рх,
я летел, летел, летел
быстро среди темноты.
Прочь из праха ветхих вер,
прочь из клочьев царь-замён,
что смешались вкруг меня;
влаль меня толкал и нёс
многогласый смутный крик:
"Воля! Смерть! Победа! В бой!"--
ближе к небу он угас.
Но один звук, выше, ёмче,
то Любви душа, гласил,
был предсказом и надеждой,
а концы его-- в тебе.

Второй дух:
Радуга над морем встала,
да шаталась стоя тяжко:
что захватчица горда,
буря низом проносилась,
гнала туч полон вперёд,--
-- безобразную толпу,--
все расколоты надво`е
молниями; я слыхал, 
хриплый хохот грома: волны
уносили прочь "полову"--
и развёрзся смерти ад
пеной белой клокоча.
Я присел на корабле,
что расколот был моло`ньей;
видел я, как некто доску
уступил врагу, а сам
окунулся в пену шторма,
что сюда меня принёс.

Третий дух:
У постели мудреца
я сидел; горела красным
лампа над той книгой, что
он читал, он ел при том,
как явился Сон летучий
в пламенеющей каёмке--
я ж припомнил, что давно
он зажег и вдохновенье,
и печаль, и состраданье;
он едва касался мира
тенью дивного сиянья.
Он увлёк меня сюда,
бег Желаеньем окрыли`л;
должен я к утру венуться,
чтоб мудрец не пробудился
в странной горести один.

Четвертый дух:
У поэта на губах
грёзил как тот влюблённый,
звукам вздохов всё внимал;
он не ищет, не находит
смертных нег, его питают
поцелуи теней бледных,
что таятся в думах буйных.
Он желает от рассвета
до заката солнца блёстки
на озёрной глади видеть,
жёлтых пчёл в соцветьях ивы
наблюдать, не зная вовсе,
что в действительности зрит.
Но из этого всего
он творить умеет формы,
что реальней человека,
что бессмертия питомцы!
И одна из них меня
разбудила-- я к тебе
ради помощи помчался.

Иона:
Не видишь ты ль, как два виденья
сюда летят, в востока и с заката,
что две голубки к гнёздышку под тени,
близняшки, вскормленные всеохватным ветром,
ту песнь печальную и сладостную? Звенья
её, любовь с отчаяньем, пряны, терпки.

Пантея:
Ты говоришь, сестра? Мои слова поникли.

Иона:
Их красота дает мне голос. Видишь,
как те парят по зерни небосвода
на крыльях распростёртых, да лазурь
и пурпур окунают в лучезлато:
улыбки нежные их светятся в просторе,
будто звёзды.

Хор духов:
                Любовь саму узрела?

Пятый дух:
То ль над простором диким
я мчался облаком проворным, что кры`лит неба целину;
тот гребешок-планета в поросли лучей скользил долой
роняяя брызги радости с распущенных волос пахучих:
его шаги мостили мир сияньем, что за мною блекло;
Разруха позади зияла; великие учёные в безумия оковах,
безглавые герои, юнцов пропащих стан в ночи мерцали;
я дальше странствовал, покуда ты, о Царь печали
не обернул своей улыбкой виденное мной.

Шестой дух:
Сестра! Отчаянье-- особа не живая,
не странствует землёй, летает не под небом--
баюкая, крадётся, крыльцем тихим навевает
надежны робкие, что душам всем даруют небыль;
кто лживой передышкой умягчён от тех утешных перьев,
и музыкой облыжной мягконьких шагов,
тот грёзит радостью эфирной, кличет монстра,
Любовь, а пробудившись, видит призрак Боли,
как мы, которые привествуем его теперь.

Хор:
Пусть Разруха ныне --тень Любви,
что за нею мчится, всё губя
в виде Смерти белокрылой,
что трамбует и цветы, и поросль,
зверя, человека, благо, нечисть,
словно буря сквозь простор воздушный;
без ущерба членам и душе
пропусти ты всадника с конём.

Прометей:
Вам откуда знать, что будет, духи?

Хор:
Мы дыханьем полним атмосферу:
если почки бу`хнут в непогоду,
значит мы с Весной собрались,
чьи ветры волнуют сухостои--
пастухи уж знают, скоро снеги
опадут и унесутся речкой;
Мудрость, Справедливость, Мир с Любовью,
если борются они чтоб цвет дать,
то они нам что весенний ветер
пастушатам, а тебе-- предвестье,
два конца которого-- в тебе.
                           
Иона:
Куда же скрылись духи?

Пантея:
                                      Только чувство
от них осталось, словно чар всесилье
музы`ки, коль духовный глас и лютня
замрут, а отзвуки пока не стихли:
во глыби, коридорами души,
что эхо во пещерах, катят, реют.

Прометей:
Сколь чудны те воздушные созданья,
но чую я, что суетны надежды,
одна любовь верна; ты ж, Азия, далече!
была ж ты золотою чарой винам
захлёстывавшим естество моё,
которые б иначе в прахе сникли.
Всё тишина кругом, увы! сколь тяжко
рассвет погожий сердце мне томит.
Я б помечтал, и даже смог уснуть,
коль б не отверг дремоту. Поразмыслю,
что мне судьба готовит: стойкость, силу
страдальца иль потоп первооснов,
где ни агонии, ни утешенья;
Земля утешит-- Небу хватит мучить.

Пантея:
Ты ль позабыл ту, что глядит тебя
в холодной мгле, и не уснёт, пока
под сенью духа твоего скорбит?

Прометей:
Сказал я, все надежды тшетны, только
любовь верна: ты любишь.

Пантея:
                                                Это правда!
Но звёзды на востоке побелели;
и Азия пождёт в Индийских долах,
где сослана в унынье: те утёсы
однажды были биты-- и замёрзли,
подобно этим, только уж цветами
да травами украшены, ветрами
да звуками медвяными полня`тся,
что истекают по лесам и рекам,
эфирами её преображенья--
им про`пасть, коль с твоими, Прометей,
те б не смешались загодя. Прощай!

Конец первого акта

перевод с английского Терджимана Кырымлы
оригинальный текст драмы см. по сылке:  http://www.bartleby.com/139/shel116.html
перевод К.Бальмонта см. по ссылке: http://az.lib.ru/b/balxmont_k_d/text_0380.shtml