Къырымда чокъ чешит миллетке,-
Багърына сыгъдыргъан ,эп къабул эткен,
Чыкъарып атмагъан кимсени четке,
Анадай сабырлы, багъры кенъ экен.

Юнаны, урумы, дженевизи де,
Мармара, Эгейи, Акъ денъизинден
Къайсы бир заманда келип сыйыкъкъан,-
Дагъына, чёлюне келип ыйыкъкъан.

...Сонъ эрмени кельген Сурб-хачы иле,
Лассилер джавгъанлар дарб-хачы иле;
Арсызнынъ ниджеси мында къутургъан,
Мусульман топрагъын хачкъа толдургъан...

Сен насыл тюштинъ я бу ерге, булгъар?
Сен де бир етимсинъ бу ерде, хюнгар...
Сенинъ озь Къуран ьар, эй магърур гурджи,
Ят юртта яшамакъ къазакънынъ арджи...

Мен сенинъ еринде олсайдым, алман,
Бу гъарип топракъта бир заман къалмам!
Агъыр батмасын, деп, йымшакъ айтайыкъ:
Эр къушкъа озюнинъ ювасы ляйыкъ.

Базыргян диндашым азар де мында...
Ватансыз дайфадай кезер де мында;
Ич бирсин къальбинде зерредже шэр ёкъ,
Тек, бинъ йыл къургъан балтагъа ер екъ...

Халкълар боткъассына чеврильди Къырым,
Нижде арсызлыкътан деврильди Къырым;
Ят бир эвлятларгъа сют берген ана
Киби талды, ольди- серильди Къырым.

Шу себеп дегильми, -сойсыз агъалар
Саипсиз Къырымны юлкъа, сагъалар.

Безутешный Крым

Крым- для всяких народов "своё" гнездо:
безразмерная грудь, материнский дом,
никого не столкнёт, терпелива, знать,
до износа чтоб "не чужих" питать.

Генуэзцев да греков метал борей,
собирались веками с семи морей,
налетели с югов, обжили`сь- глядишь,
среди гор и степей отыскали тишь.

...Армянин сгородил монастырь Сурб-хач;
Крым Тавридой крестил Ласси-палач*,
распинал от души материнский край:
"Принимай не греши, мы свои, Герай!"

Ты, болгарин, зачем сюда пришёл?
Венгр-сиротка, и ты здесь не чужой...
У тебя свой Коран, грузинский брат:
горд, казак, что сумел дом отобрать.

Немец, я у тебя никогда не жил,
говорят, кочевой, по степям кружил.
Не рублю с плеча, не казню судом:
всякой птахе своё лепить гнездо.

Одноверец ты мой, азе`р-летун,
за прилавком застыл как на посту,
если гость, заходи, торгаш- не вор,
только дом кондовой не тронь, топор.

Вавилонскою кашей богатый Крым,
блудом да дележами украшен Крым,
чужеродных детей вскормляет мать,
точно ветхий подол распластался Крым.

Оттого ли безродным хозяевам
за кормёжкой взасос неведом срам?

перевод с крымтатарского Терджимана Кырымлы

Прим. перев. :*- Ласси Пётр Петрович, российский полководец, совершивший два, в 1737 и 1738 годах, удачных похода в Крым, см.  http://www.tuad.nsk.ru/~history/Author/Russ/B/Bantysh-Kamensky/feld/g-12.html

Интерьер, что создаёт настрой цирковой арены. Настасья ведёт на белых помочах Тоцкого, Ганю и генерала, а трагическим, удалым и рискованным танцем своим она выражет свою власть над тремя мужчинами. Затем появлается Рогожин, а Настасья ведёт тройку полукругом мимо него. детали её костюма искусно опадают прочь так, что она остаётся в одном белом трико и останавливается под золотым шаром. Одну руку она тянет к нему, а другую подаёт Рогожину, который, ожидая, стоит в стороне. В это время к ней подходит Мышкин.

Постой! Я присягаю тебе,
лику единственной любви:
останься светел; ресницы, вы
глаза отворите в миръ; останься прекрасен,
лик единственнной любви
да подыми чело
из смуты зарниц сомнения.
Твои поцелуй станут делить они,
во сне тебя представляя,
когда ты в зеркала смотришься,
в которых принадлежишь каждому!

Мышкин ведёт Настасью к переднему занавесу и восходит с нею на трапецию, что затем приподымается из верёвочного поддона. В то время, когда они вместе медленно парят в вышине, звучат лишь немногие очень нежные такты музыки.

Будь истинной, отринь года снегу,
возьми меру от себя, а хлопьям
позволь изредка лишь касаться себя.
И это тоже миръ:
ранняя звезда, которую мы детьми
населяли; суть родников
различных  и дождь годин- всё
впрок нынешнему веку.
А вот это уже дух, бедной
весёлой игры однообразия, качели
на ветру и смех вверху и внизу;
это цель ,которой
нам самим не достичь,
зря промахиваясь в прочие;
а это тоже музыка
глупая на слух,
всегда та же,
сопровождающая песню,
которая нам сулит нечто.

Не упади в суматоху оркестра,
в котрой мир проигрывается.
Ты оступишься, если своей радуге
изменишь, заговоришь с собственной плотью
преходящей речью.

Всё же Настасья следует с трапеции в руки Рогожина.

Перед великанской красной иконой стоит ступенчатый помост, на котором сидит Мышкин. Рогодин лежит навничь на нарах и с нарастающим напряжением прислушивается к сказу Мышкина, и возбуждённо наблюдает, как тот медленно спускается с помоста.

Каждому мгновению своему причитаю
миг чуждый, мгновение некоего человека,
которого таю в себе всяк час,
и лицо таю его в этот миг,
который мне не забыть, сколько жить буду.

(...Не то лицо ,что вечерами изнутри зреет!)
Укрыта инеем ночь в темнице, что-то подмораживает.
С восхода ветерком навевает.
Решётка поверх глаз моих, которые ни разу
не открылись небу.

Холодная поступь извне гонит прочь сон узника.
Шаги стражников звучат в его груди.
Ключ отворяет его стоны.

Ибо нет у него слов, никаких,
ибо никто его не разумеет,
приносят ему мяса да вина:
последнюю милость оказывают ему.
.
Он же, понурый
на церемонии одевания,
не в силах постичь благодеяние,
и не верит в неотвратимость
того, что суждено ему.

Начинается-то долгая жизнь:
когда двери отворяются и остаются настежь,
когда улицы в улицы
впадают и взаимогласие
народу всякого выносит его
на помост моря кровавого,
который преступным
судами мира всего
смертными приговорами
питать впредь.

Но уж сродни мы вдвоём,
и впору нам приговор, который гласит, что муж этот
с совершенно правдивым ликом некоей
правды достиг ПРЕЖДЕ, чем сложил голову
точно на плахе
(хотя лицо его
белое и застывшее,
а думы, что он ,может, думает,
ничего не значат, наверное: видит он
только ржавую пуговицу на сюртуке
скорого судьи).

А ещё сродни мы потому,
и с приговорённым в родстве также вот почему:
он ведь смог убедить нас,
что смерти, которой готовим мы,
и смерти, что для нас готова будет,
правда есть предтеча.
И вот лежит один передо мною,
а я стою пред неким одним,
стремясь со всей мочи к правде этой,
отважно стремясь к жизни его
и к смерти нашей.

Ах, в смертности своей
ничему не способен научиться я,
а если мог бы, то -именно
лишь в миг единый, что о нём говорю,
и в мгновение то
я ничего б к сказанному не прибавил.

И уж вскакивает Рогожин и валит Мышкина, который в конце своего сказа достиг нижней ступени, на сцену. Снова звучит очень нежная музыка. Переменившийся Рогожин склоняется над Мышкиным, подымает его под микитки. Они обмениваются нательными крестами.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Монолог князя Мышкина к балетной пантомиме "Идиот"(Ингеборг Бахманн)

Кукольной походкой на сцену выступают персонажи пьесы: Парфён Рогожин, Настасья Филипповна, Тоцкий, Ганя Иволгин, генерал Епанчин и Аглая. Танец оканчивается с последний тактом увертюры- и князь Мышкин выходит на середину сцены. Он произносит весь монолог без аккомпанемента.

Мне есть что сказать: слова
я принял из рук скорби,
недостойные, ибо как мне
достойным быть подбно одному из прочих,
мне, сосуду для клока облака того,
что с неба пало и затаилось в нас:
ужасное и чуждое оно,
а сопричастное красоте,
и всему презренному в мире этом.

(О, муки ада, муки
лихорадки, зовите
иную трясовицу:
нашей по праву болезни
общую боль!)

Позволь череде безгласой пройтись сквозь сердце,
пока не стемнеет-
и то, что меня озаряло,
возратится тьме.

Ведь правда, ибо эта боль,
что в вас, слышна вам,
что вас понуждает к личным жизням-
не впрок  для жизней ваших,
а то, что творите во славу себе
вам не в честь.

Обожжены хохотом демонов,
подвешены в воздухе суть чаши
весов этой несчастной жизни,
что до предела занимает наши помыслы.
Столкнутся чаши- не зазвенят,
ведь слёз не унять: безмолвные
капли валятся вниз, с поддона
на поддон, и нам не суждено
последнее, ради чего льются они,
которые всегда у нас на слуху.
О, немота любви!

(Затем он берёт за руку каждого героя, о котором молвит.)

Парфён Рогожин, купеческий сын,
о миллионе мыслит, и больше ни о чём.
Зимними ночами остановилась упряжь его
у торговых рядов мира-
и там застряла.
Парфён сыплет деньги свои во снег,
ведь снег есть мера

твоих щёк, Настасья Филипповна,
имя твоё, что поворот крутой-
у всех на устах: говорят, у снега
ты меру взяла` своим щёкам,
в волосах твоих ветры живут
(я умолчу: они прихотливы),
твои глаза- овраги,
щекам края острые:
там снег копится, а от снега
берёшь ты меру
щекам своим.

Тоцкий... этому, пожалуй, слишком,
не до покоя: один взмах детских ресниц назад
в обьятьях было минувшее- и уж
настало время взглядов, время
губ для вас обоих.

Ганя Иволгин, если сеть меж нами
распростёрта,
твоим рукам быть узлами,
что держат её,
ибо улыбаешься ты недобро.
Ты слишком многого требуешь себе,
а жертвушь малым.
Тебя тормозит* одно желание:
столкнувшиеся экипажи увидать,
в которых другие едут,
прежде, чем сам под колёсами не кончишься.

Генерал Епанчин... не случалось оказий,
которые б нас увлекли во близость его, которой опасаемся.
Когда мы себя помыслами уносим в детство,
догоняем непонятые желания -
и замираем у чуждых ворот стражей,
которая столь слаба остеречься.

Да что ведёт?  Белая,
охладевшая мечта некоей юности,
которая не желает снисхождения?
Итак, совершенная? А красота-
в таком виде, что мы
её загадками довольствуемся? Аглая,
значит, я не угляжу в тебе ничего,
кроме вести иного мира,
в который не ступлю,
кроме уговора, что мне не сдержать,
и клада, который оценить не способен.

Он оборачивается -и теперь стоит лицом к публике.

Пробуждён к жизни на свету`,
планетами ведо`м,
что отклика от нас желают,
вижу я к безбрежной музыке
волнение немых.

И тут-то "впадают" слова его в марионеточно-жёсткий танец...

Шаги наши суть лишь
едва удачные отзвуки приглушённых нот,
что достигают нас.

В танец, который подчёркивает одиночество каждого персонажа, постепенно вовлекаем и сам Мышкин.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Лёй (глотает): Мне больно. Подло, изподтишка давит. Вяжет. Место... (трогает языком) ... онемело, нечувствительно. Я нащупал его. (Взрываясь.) А что ты делаешь? Ничего. Позвилишь мне и дальше спиваться. Знаешь, чего стоит мне каждый глоток? Мне надо бросить. Прекратить! Даже я должен сказать себе это.
(Зовёт с кухни.) Гертруд! Ты не могла б немного полицемерить?
(Пьёт.
Фрау Лёй входит.)
Фрау Лёй: Не кричи так.
Лёй: Чтоб горло своё поберечь? Или ради приличия, на людях? Ты услышала ,что я кричал?
Фрау Лёй: Да, Виктор.
(Пауза.)
Лёй: Я ведь отдавил мозоль этому молдому господину Мюнтеру? Нет?
Фрау Лёй: Тебе следовало подумать о Луджи.
Лёй (вспыхивает) : Именно о Луджи я подумал. Я провёл испытание. Гертруда, один тест. Да разве вы не заметили? Если Луджи отхватит себе мужа, которору человеческое чуждо... ты слышишь?
Фрау Лёй: Это столь умозрительно, Виктор.
Лёй: Врач, кототрые не видит дальше того, что люди глотают...
Фрау Лёй: Я бы охотно пристроила Луджи.
Лёй: Пристроила? Нет, Гертруд, не так просто: "охотоно". И вообще, что значит "пристроила б"? Вот это хочу сказать.
Фрау Лёй: Да, Виктор. Тебе завтра обязательно надо сходить к врачу.
Лёй: Это посмотрим. С таким к врачам не обращаются. (Недоверчиво.) А ты ведь бледна, да?
Фрау Лёй: Вечер потребовал некоторого напряжения, вот и вся причина.
Лёй (с подозрением): Почему?
Фрау Лёй: Ах, ты знаешь: кухня, готовка.
Лёй: Ну, я... мне надо ещё работать. Пожалуйста ,присмотри, чтоб мне никто не помешал. То есть, пока ты на ногах.
Фрау Лёй: Спокойной ночи, Виктор.
(Фрау Лёй удаляется. Лёй провожает ей неспокойным взглядом, его губы беззвучно лепечут "спокойной ночи". Затем он хватает свой бокал и допивает его. Его глаза устремляются к потолку. Он осторожно и обстоятельно трогает своё горло. Его лицо выдаёт крайнюю сосредоточенность. Услышав приближающиеся шаго, он собирается, поспешно оглядывается хватает газету и и направляется к задней двери справа.
Лукреция входит, бледна, оглядывается. Подходит к комоду, что-то механически поправляет там, затем -к роялю, бросает импульсивный взгляд прочь; наконец, она останавливается и опускает руки. Услышав шаги матери, отворачивается к стене. Фрау Лёй, отворив дверь, бросает поспешный взгляд вперёд, затем очень осторожно входит. Плечи Лукреции подрагивают. Фрау Лёй подходит поближе к ней.)
Лукреция: Оставь...
Фрау Лёй: Это ты из-за...?
Лукреция: Да. на этот раз. Предже было- из-за моего шефа. Или из-за Пауля. Он всегда находит основание. (Фрау Лёй заметно устала, она садится на один из стульев у комода.)
Фрау Лёй: Возможно, всё сложилось бы на этот раз лучше, если б ты его привела раньше.
Лукреция (осматриается): В эту квартиру?
(Они молчат. Лукреция, подойдя к окну, выглядывает наружу: темно.)
Фрау Лёй: Думаешь, обручение с Паулем -не твой выбор?
Лукреция: А что ещё мне остаётся? Рольф безоговорочно было решился. Это мой шанс, продемонстрировать неординарность. Только обыватели подводят черту над своим прошлым. Я должна убедить его ,что он имеет дело не с банальной машинисткой.
Фрау Лёй: Я бы опечалилась, в твои годы. Но теперь времена другие.
Лукреция: Да что там. Это было бы нетрудно. Но я теперь не могу, из-за Рольфа. Он поступил так, что я не могу.
Фрау Лёй: Вот этого я не понимаю.
Лукреция: Да это же понятно, мать. (Оборачивается.) Думаешь ему нужна я такая неординарканя, как есть? Чтоб он настороженно внимал каждому моему слову, а затем- снова отворачивался! Не важно, что я говорю, ведь каждым словом я раню его. Он ждёт момента, когда ему станет невмоготу, а затем принимается мучить меня. Я больше не могу терпеть этого. И он, естественно- тоже. Затем он настоял на том, что мы не обручимся. Он насильно оттолкнул меня прочь. Он потребовал покоя.
Фрау Лёй: Догадываешься, почему...?
Лукреция: Нет. (С лёгкой насмешкой.) Не училась я.
Фрау Лёй: Ну, если так поступают... я думаю...
(Пауза.)
Лукреция: Он хотел, чтоб я была иной... нет, неправда. Он хотел, чтоб я изменила собственной натуре ради него. Он нуждается в заботе, которую я уделить не в силах.
Фрау Лёй (неуверенно подбирая слова): Но ты... сама... ты нуждаешься в нем...?
Лукреция: Да, он нуждается в такой, которая мучила б его как я, его идеал.
Фрау Лёй (собрав остатки принципиальности): Этого не смей. Никто не смеет обречь себя на мучения. (Медля.) Или... (Они мельком обмениваются взлядами и отводят глаза.)
Лукреция ( с печальной усмешкой): В любом случае, моих шансов поубавилось, мать... ты не поела.
Фрау Лёй: Напротив, напротив. Супу и ещё ломоть жаркого. Ты просто не заметила.
Лукреция: Тебе снова больно.
Фрау Лёй: Я вот перестояла, всё на ногах.
Лукреция: Мы своего не упустим.
Фрау Лёй: Конечно. Вот и отец идёт сюда.
Лукреция: Естественно, отец умирает. Но это может продлиться ещё сорок лет. Столько ты не сможешь ждать.
Фрау Лёй (решительно): Луджи, это моё дело.
Лукреция: А что его дело? Позавчерашняя революция? Он унёс свою газету? Да, да ,он работает.
(Лёй входит, с газетой в руке.)
Лёй: Ты хотела почитать, Луджи? Вот она, возьми.
Лукреция: Ты подслушивал.
Лёй (машет газетой): Я только что просмотрел её. Желаешь убедиться в том, что я работаю? Прошу.
(Толчком отворяет нараспашку дверь в свой кабинет. Лукреция не обращает внимания на жест отца.)
Лёй: Зайди и убедись, быстро.
Лукреция: да ты ведь подслушивал, и я знаю, почему.
Лёй: Гертруд, ты находишь правильным тон, которым она обращается к отцу?
Лукреция: Тон, отец? У меня способности? А у тебя музыкальный слух? С чего бы это ,внезапно?
Лёй: Она желает помучить меня, Гертруд.
(Фрау Лёй уходит прочь.)
Лукреция: Да, думаешь, я желаю замучить тебя, тебя, старого смертельно больного старика. Помнишь, как ты заглядывал, десять лет минуло с той поры, в мой дневник? Я оставляла его на своём ночном столике, открытым, отец. Отец случайно зашёл в спальню- и заметил его. И как затем поступает отец? Отец заходит в комнату на цыпочках. отец листает кончиками пальцев страницы- и читает, и вчитывается. Что читает он? Признания некоей пропащего teenager? (нарочно англицизм, без рода- прим.перев.) Когда, почто я была при вас teenager , отец? И что делает отец, ознакомившись с моими жалкими высокими речениями? Он крадётся прочь на цыпочках, как пришёл? Нет, отец достаёт карандаш из кармана своего пиджака и пишет под моим последним предложением :"Сильно преувеличено". Подумать только: сильно преувеличено! Значешь, что я с тех пор перестала вести дневник, навсегда? Знаешь, что с той поры стыжусь брать в руку стило? письмо писать? Что ничего не сочинила с той поры?
Лёй: Да, да. Я виновен во всём.
Лукреция: Тебе того и надо! Согбённый виновный отец, который... (цитата из классика ей не удаётся). Нет, отец, это не твоё амплуа. Виновность -удел некоторых, они не принимают в свою когорту революционеров. Нет, ты не виновен, а... Ты просто...
Лёй: Назойливый, обременяющий. Нет проблем, позвольте мне уйти, недолго ждать.
Лукреция: Ты чудовищно бесцеремонен, отец. Твои смертные предчувствия... ты просто не замечаешь, как краснеют присутствующие, когда ты их заводишь.
Лёй (совершает шаг к ней): Тебе не следует столь часто краснеть, Луджи. Я думаю, у тебя меньше будет для поводов для стыда. Но всё же, мило с твоей стороны, что не не говоришь, будто отец виновен в том, что сегодня вечером это расстроилось, отец виновен в том, что не пожелал дольше болтать с Рольфом. Именно в этом отец не виновен, и ты это знаешь.
(Молчаливая дуэль взглядами.)
Лей: Всё ужаснейшее, что ты мне сказала, передала б Рольфу, но на то не решишься никогда. Ты пока не потеряла его. Со мной ты смела`. А меня ты потеряешь.
Лукреция: Делай со мной что хочешь. А мать не вовлекай в игру. Я запрещаю тебе угнетать её. Вот разве что она любит тебя и оттого- слабейшая тут.
Лёй (уже так близко, словно желает её укусить) : Если ты станешь заботиться о своём молодом мужчине хоть вполовону того, как печёшься о своей старой матушке, ты получишь его. (Лукреция глядит ему прямо в глаза. Её рука непроизвольно взмётыается: пощёчина отцу. Он не подаёт виду, стоит себе непожвидно, затем смарливает, медленно бредёт к столу, опирается о него.)
Лёй: Вот как.
(Лукреция закуривает сигарету.
Лёй смотрит на дочь будто зачарованный.)
Лёй (внезапно вскрикивает): Ты ли меня ударила, или нет?
(Лукреция смотрит на него.)
Лукреция: Отнюдь, всё же.
(Лёй отворачивается и тяжко топает к себе в кабинет.
Лукреция гасит сигарету. Дрожит.)
Всё же получил, чего желает.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Фрау Лёй: Это от юношеского задора, знаете. Многие интеллигентные люди прежде были попутчиками.
Лёй: Попутчик!
Фрау Лёй (впервые вполне решительно) :Это тебе перегородило путь в университет. Но ты, пожалуй, всё сказал. С тех пор тебе не ставили рогаток. Ты выдающийся историк, коллего довольны тобой, студенты почитают тебя. Ты...
Мюнтер: Слыхать, будто вы сыграли роль в большой забастовке, до войны...
Фрау Лёй: Наговоры...
Лёй: Слыхать? И что же, ещё помнят? И что же говорят?
Мюнтер: Совершенно разное. Мне было бы интересно... меня тогда и на свете не было...
Лёй: Да, мы вымираем.
Фрау Лёй: Могу ли предложить вам ещё немного жаркого ...герр Мюнтер?...
Мюнтер: Вы как очевидцы...
Фрау Лёй: Виктор.
Лёй: Очевидцы, говорите. Никаким очевидцем я не был. Я был среди зачинателей. Знаю, молодой человек, вы желаете спровоцировать меня. Но ничего, пустяк. И я вам картину напишу.
(Он идёт, неуверено, к выключателю, гасит свет.)
Лукреция: Но мы же пока ужинаем.
Мюнтер: Не хлебом единым, Луджи.
Лукреция: Ты уже пошл. Садись за стол, отец.
Лёй (негромко, но повелительно) : Встать!
(Мюнтер поднимается, и Лукрецию за собой тянет.)
Мюнтер: Встань же, Лужди! Для нас выйти из игры -намного больнее.
Лёй: Гертруд, встань и ты. Прошу. Это займёт немного времени. А господин провоцировал меня. Он конкретно интересуется. (Фрау Лёй поднимается, собирает тарелки и ставит стопу на верхнюю полку. Лёй ждёт. Наконец, жене его остаётся только замереть стоя.)
Лёй (Мюнтеру тихим голосом) : Видите, герр доктор, там ,где на стене висит ваша картина, была военная тюрьма, настоящая, не нарисованая.
(Матери и дочери) Вы представьте себе.
(Он тянет их за руки и ставит возле рояля, затем отступает на несколько шагов назад; Лукреция волочётся за отцом, но фрау Лёй остаётся на указанном ей месте, она выдавливает улыбку. Лёй указывает на неё.)
Это войска, федеральные силы пол предводительством местного командования, которому, как известно, был дан наказ подавить и бросить в тюрьму подрывные элементы. Там, где вы стоите, герр доктор, там стояли рабочие. Можете себе представить: рабочие? Я ,тогда ещё студент, примерно вашего возраста, затесался в их ряды. Подумайте только: тогда мы ещё представляли себе, что рабочие и интеллигенция... intelligentsia!* герр доктор- пойдут вместе. Полиция некоторых рабочих "взяла на сохранение", так тогда говорилось, а значило это, что их бросили в тюрьму. Туда именно, где висит ваша картина. Место, и подвал, и "негры"** . Посрывали головы рабочие.
(Он пристально смотрит на Мюнтера, который ёжится и крепко держится за голову.)
Да, господин, так тогда бывало- головы. А когда рабочие выходили на демонстрации против правительственного произвола, эти вот бесстыдно взывали к их гражданской совести. -Идёте против ваших братеьв?!- кричал в мегафон командир. Хорошенькие братцы! -сказал я.- Они ли встречают вас по братски? Видите автоматные дула, они как пальмовые опахала, не правда? А теперь мосмитрите на свои руки? Мозоли там, и ничего больше. Это ли по-братски? Посмотрите на них ,на братьев ваших? У них мешки с пайками за спинами, видите? У них на поясах фляжки, видите? Думаете, там ,в мешках- тюремные пайки, а во фляжках- баланда? Сказать мне вам, что они кушают, братья ваши? Шнапс в их флягах, чтоб руки не сильно дрожали, когда они стреляют в братьев, в вас! В мешках- хлеб господский, который из ваших ртов отобран, а в из рты сунут, когда они выполнят свой печальный долг, вас выкосят! Мы сограждане, мы присягнули, воззвал к вам полковник Штирли. А  к о м у  они присягали: вам или полковнику Штирли? Взгляните в глаза им, этим бауэрским сынкам! Хорошо, они- братья ваши, но знать того не желают, и пока они упорствют в неведении своём, ... (глотает; Фрау Лёй, которую заметно утомило долгое стояние, осторожно садится на краешек кресла-качалки...) вам придётся вбивать братство в их твердые лбы булыжникам, камень за камнем, пока не втемяшите, другого средства нет! Поэтому ,товарищи, разбирайте мостовую! Достал -швырнул! Вызволяйте "лёйтвилеров"***, я имею в виду "лёйтнеггеров" из тюрьмы!
(Она замирает в полупоклоне к Мюнтеру, тяжело дышит. Мюнтер улыбается и раскрывает обьятия навстречу ему. Фрау Лёй поднимается и силится улыбнуться за компанию.)
Лёй: Мои слова тогда зажигали. Зажигали! Вы понимаете?
(Лукреция включает свет.)
Лукреция: Если желаешь успеть, нам пора.
Мюнтер: Можно ещё посидеть четеверть часа.
Лукреция: Отцу этого мало.
Мюнтер: Можно считать чудом то, что со школой вышло...
Лёй: Они выдали нам трупы... Что "со школой"?
Фрау Лёй: Ничего, отец. Давайте уж примемся за десерт...
(Лёй приближается к Мюнстеру, который слегка отшатывается, хватает его за руку.)
Лёй: Гимназический   п р о ф е с с о р  , понимаете вы? Звание даётся после десяти лет безупречной службы. Gratis****. Знаете, что спустя два года после забастовки я написал ещё одну политическую статью. Знаете, где её опубликовали?
(Мюнтер, увлёкшись, реагирует как школяр у доски.)
Мюнтер: Хм-м... В "Фольксштимме"?
Лёй (угрожающе тычет в него) : В ведомственной газете министерства промышленности. Знаете, что я написал?
(Мюнтер комически разводит руками.)
Что классовой борьбе суждено утихнуть. Что лишь классовый мир служит стране. Что мы все плывём в одной лодке. Желаете вслух высказать своё мнение по этому поводу?
Мюнтер: Вы, должно быть, приобрели жизненный опыт.
Лёй: Больше того. Я пришёл к пониманию. А знаете, к какому?
(Мюнтер снова так же разводит руками. Лёй поворачивается к нему спиной, наливает сбе полный бокал и держит в руке пока не пригубив.)
Что лишь исподволь можно достичь чего-нибудь. Понимаете вы: с кулаком мощи надо обращаться как с перчаткой: стащить её- и...
(Он желает продемонстрировать только что сказанное, но ему мешает бокал. Лёй ставит бокал на стол. Его руки заметно дрожат, не слушаются. Лёй берёт бокал и пьёт.)
Мюнтер: Такое признание требует недюжинного мужества.
(Лёй шатается, глотает, смотрит в пустоту.)
Фрау Лёй: Виктор.
Лёй: Нисхождение. Структуры... развиваются подспудно.
Мюнтер: И таким образом вы стали профессором.
Лёй (изменившимся голосом): Скажите, что это... когда с трудом глотается?
Фрау Лёй: Ты перенапрягся, отец. Поди, присядь хоть на минутку. Детям уже пора идти.
Лёй: Понимаете вы, ...это болит не так ,как при простуде... хрустит... (пьёт) ...ощущение такое... (осторожно пьёт)..., будто... (допивает). Слышите это? Вы ведь услышали? Совсем тихо... но...
Мюнтер: Вы уже обращались к доктору?
Лёй (абсолютно трезво): Думал, это само пройдёт. Настанет прекрасное утро -и это прекратится навсегда. Не проходит. Это очень... очень обременительно.
Фрау Лёй (Мюнтеру): На днях мы его пошлём к врачу.
Лёй: Да, не дождётесь.
Фрау Лёй: Лучше бы ты прилёг, пора уж.
Лёй: Я должен трудиться. Работы у меня никто не отнимет.
Мюнтер: Нам уже давно пора, мы опаздываем. Говорим, а время уходит. (К фрау Лёй.) Премного благодарен Вам...
Лёй: А Вы... Вы несколько позабавились?
Мюнтер: Значит так, я этого не забуду. Верно, Лужди?
Лукреция: Я теперь никуда не пойду.
Мюнтер: Тогда мне одному на эту помолвку...?
Лукреция: Да, пожалуйста.
Мюнтер: Послушай. Пауль-  т в о й  друг.
(Долгая пауза.)
Мюнтер: Тебе нездоровится?
Лукреция: Немного, пустяки.
Фрау Лёй (пытается загладить конфликт): Луджи, а не прогуляться ли тебе на свежем воздухе? Пару шагов...
(Лёй, явно пьян, склонив голову и немного пошатываясь, подходит к Лукреции и к Мюнтеру, поочерёдно хватает их за плечи.)
Лёй: Идите... Идити вместе. Говорю вам, воистину глаголю вам... Заниматься этом... хорошо вместе. Знаете, что такое грех молодости? Он состоит в том, что когда ты молод... а не грешишь. Когда вы постареете, доживёте до моих лет, тогда всё  н е с д е л а н н о е  станет жечь вас. Я знаю, что говорю. По-человечески, вместе, дружно- это не так часто выпадает, напротив,... слишком редко. Идите вместе... идите...
(Он пару шагов теснит их впереёд.)
Лукреция: Я провожу тебя до двери.
(Вместе уходят.
Фрау Лёй сопровождает Мюнтера, она покидает комнату с грязным хламом и снова возвращается. Лёй стоит у рояля, иногда неуверенно опирается на него. Пьёт снова.)
Лёй: Я уж скорректирую.
(Пьёт. Ставит на рояль пустой бокал.)
Давно хотел поговорить с тобой о Шауфельбергере. Шауфельбергер из третьего Г. Парень с бакенбардами. Смущённый взгляд. Чертовски способен. Сдаёт мне пустую тетрадь.
(Продолжает, хотя жена уже отвернулась.)
Пустую тетрадь. Даже вопросов нет.
Просто пустая тетрадь. Может ведь, если захочет. Но он даёт мне знак: со мной ему не хочется. Знаешь, почему?
Раньше я всегда думал, что Шауфельбергеру я по душе.
(Кричит, указывая на своё место за столом.) Почему это не убираешь?
Фрау Лёй: Я думала, что ты хочешь пить ещё.
Лёй: Пить? До чёртиков, пока не околею? (Злобно глядит.) Да, да, естественно.
(Фрау Лёй удаляется с полным подносом.)

________Примечания переводчика:________________
* Вначале "ди Интеллигенц", по-немецки, затем- это слово, по-русски;
** die Leutenegger, возм. заключённые, тогдашнее арго?
*** Здесь- комическая оговорка Лёя: Г.Лёйтвилер, знаменитый швейцарский физик, почи ровесник Мюнтера, но никак ни Лёя, поскольку родился в 1938 году  ,см. биогр. справка (на англ.): http://www.leutwyler.itp.unibe.ch/data/CurriculumVitae.pdf

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Лёй: Мы для этого тут, разыграть как по нотам, вы уж  поняли. Вы-то по крайней мере хоть проголодались?
Мюнтер: Вопреки сложившимся обстоятельствам, мне жаль, что у нас уговор на позже. Один из друзей Луджи... один мой друг сегодня вечером празднует свою помолвку, а тут...
Лёй: (рассматривает пробку бутылки) Прима!* По-моему, артефакт. Повод есть- прочь стеснение. (Кладёт бутылку обратно в ведёрко.) И мне сегодня предстоит работа.
Мюнтер: Свидетельства налицо... Могу вам быть полезным?
Лёй: Ах что, свидетельства? Вы рисуете, уважаемый, так что и мне сегодня позвольте уж пошалить.
Мюнтер: Луджи мне рассказывала мне об этом. Вы пишете.
Лёй: (рассматривая свою бутылку, корчит гримасу): Какое дело Луджи до того? Лишь для того, чтоб не отупеть. (Мюнтер заметил картину, своей кисти, над роялем, рассматривает её.)
Мюнтер: Зря вы это...
Лёй: (ставит бутылку на стол) Вы полагаете, что подарили мне её? Знаете вы, я приобрёл её потому, что знаю вас и оттого ,что я уж сорок лет завсегдатай галереи. У меня есть возражения относительно вашей картины. Ничего личного, отнюдь. Слишком чисто. Ну ведь правда. Стерильно, немного самодовольно если принять во внимаение, что в мире творится. (Зажимает в ладони бутылку как гранату.) Видите ли, я принадлежу к политизированному поколению. Мне не недостаёт оттенка социального. Слишком по-бидермейерски*.
Мюнтер: Могу ли я помочь Вам?
Лёй: Хлопнет по моему велению. Девушкам бы задержаться на кухне. Куда же вы собрались?
(Мюнтер смущённо улыбается.)
Сумрачно тут. Включим свет.
(Зажигает жалкий хрустальный ночничок.)
Свечи теперь незаметны. Курите?
(Протягивает Мюнтеру пачку сигарет.)
Мюнтер: Благодарю... нет. Три месяца как бросил.
Лёй: Всё равно. Вам ведь следует это знать. (Закуривает сигарету.) Я ... видите ли... я считаю, что бедняга-грешник волен выбрать себе смертную причину. Знаете историю о грешнике?
Мюнтер: О каком?
Лёй: Да знаете. (Гасит спичку.) Вот пришёл один такой к врачу и говорит: "Что я должен делать чтоб стать святым?" ...нет, это другой анекдот. "Что мне делать чтоб дожить до восьмидесяти лет?"  Он должно быть ополоумел. Знаете?
Мюнтер: И что...
Лёй: Итак. "Ни единой сигареты,- говорит врач,- ни виски, ни девушек".
(Фрау Лёй входит с супницей на подносе, за ней- плетясь, Лукреция.
Фрау Лёй без фартука- она это замечает когда пытается вытереть руки и, отдавая должное гостю, сердечно говорит:)
Фрау Лёй: Я рада, герр Мюнтер. Милости просим.
Мюнтер: Я не знал, что вы столько наготовили, иначе бы мы не договаривались насчёт вечера.
Лукреция (не глядя):  Я уже сказала матушке о своём решении.
Фрау Лёй: Но, герр Мюнтер, это же понятно. Мы же понимаем, что у вас мало свободного времени. Нужно тратить его чтоб не потерять контакта со многими своими друзьями.
(Лёй хлопает пробкой. Он осторожно наливает сект в  бокал. Остальные вначале напуганы, затем улыбаются все, кроме Лукреции.)
Лёй: Продолжайте. У нас не часто бывают такие задушевные беседы. (Не глядя.) Снова злой отец всё испортил, всех смутил.
(С подносом он раздаёт всем бокалы. Затем подымает свой.)
Прозт!* Хорошо сидим!
(Мюнтер пытается раскрепоститься.)
Мюнтер: За что выпьем?
Лёй: Первая пошла...
(Пьёт.)
Фрау Лёй: За ваш государственный экзамен, господин Мюнтер!
Мюнтер: За Ваше здоровье!
(Он нехотя приподымает свой бокал, смотрит на выжидающую Лукрецию, подмигивает ей. Наконец, она смотрит, как они пьют. Она так и не присоединилась. Чокаются бокалами, пьют.)
Лёй: Здоровье. Его теряют прежде своих  "многих друзей".
(Его бокал пуст, он бёрёт другой, полный. Обращается к Мюнтеру:)
Кстати. "Зачем,- спрвшивает пациент".
Мюнтер: Простите?
Лёй: Вспомните анекдот. Это его конец. В нём соль. Да вы уж знаете.
Мюнтер (улыбается, начинает соображать): Отчасти. Он спрашивает ,зачем жить до восьмидесяти.
Лёй: "Знал бы я, зачем. Да меня никто и не спрашивает".
(Хочет налить Лукреции, но та прикрывает ладонью свой бокал.)
Лукреция: Я же за рулём.
Мюнтер: Да выпей, Луджи. Я поведу.
Лёй: Кстати, который час? Мы, должно быть ,засиделись. Видишь, Гертруд, лучше б мы накрыли на кухне.
(Фрау Лёй раливает суп.)
Фрау Лёй: Ты бы свет выключил, Виктор?
Лёй: Мы с господином Мюнтером находим свечи слишком жалкими.
Мюнтер: Но...
(Пауза.)
Фрау Лёй: Тогда смею ли просить вас, герр Мюнтер?
(Лёй наливает полные бокалы, на это раз -ротвейна (красного вина). Все садятся: Лёй -у дальнего от сцены края стола, фрау Лёй- слева, Лукреция и Мюнтер- справа.
Лёй ест суп.)
Лёй: Доброго аппетита.
(Все кушают молча.)
Фрау Лёй: Лужди нам рассказала, что вы уже практикуете в кантональном госпитале, герр Мюнтер?
Мюнтер: На психиатрическом.
Фрау Лёй: Тогда вам ,наверное, тяжко в суматохе?
Мюнтер: Терпимо, если без сантиментов.
Фрау Лёй: Верно. Ими никому не помочь.
Мюнтер: Напротив. Доктор, который себе не даёт потачки, упускает собственные возможности.
Фрау Лёй: Вы о лечении, да? Я с трудом представляю себе вашу профессию. Но вы, естественно, давно с ней свыклись. Смею ли подлить вам добавки?
Мюнтер: Спасибо, необычайно вкусно. Бычий хвост? Как дома.
(Лёй подливает себе вина.)
Лёй: И мы тоже своей лучшей корове отрезали хвост.
Фрау Лёй: Ах, твои шуточки, Виктор. Но вы ещё не оскончательно решились стать психиатром?
Мюнтер: Откуда мне знать. Быть мне психиатром, Луджи?
Лукреция: Не знаю, на что ты нацелился.
(Лёй снова подливает себе.)
Лёй: Я передставляю себе интересную картину. Комната полна кушеток, и на каждой -светская дама.
Мюнтер: Ремесло не столь захватывающее, как думают некоторые.
Лёй: Продолжайте, герр доктор. Такое вот, к примеру, заведение для помешанных, не нахожу для него нежно-возвышеных эпитетов, такое вот заведение должно же быть рабочей мастерской без красивостей?
(Пьёт.)
Мюнтер: Как вы это видите?
Фрау Лёй: Ты должен закусывать, Виктор.
(Убирает суповые тарелки, выставляет на стол накрытые судки, следующее блюдо.)
Лёй: Как тут всё перепробовать, особенно, если ты... скажите на милость! когда тут себе отрезали сентименты. В обычной больнице по науке так просто не выходит. Вас всегда немного стесняют родственики больных, особенно- из высшего класса. Но в сумасшедшем доме- там врач имеет дело с пациентами.Те, которые лучше других поправляются, могут и вернуться в родственный круг. Их всегда поддержат, если это не требует многих хлопот.
Фрау Лёй: Тем более важна опека доктора, не правда ли, герр Мюнтер? Не стесняйтесь, кушайте. Луджи, да ты совсем не ешь.
Лёй: Отец говорит слишком много. Но отец желает знать это. Были ли вы, герр доктор, хоть раз в жизни очарованы конкретным образчиком болезни?  Настолько , что он, падший ,преследовал вас во сне, настлолько, что вы перестали различать себя с ним, несчастным.
Фрау Лёй: Для господина Мюнтера нет никаких падших, отец, есть пациенты. Ты должен наконец чего-нибудь поесть и перестать пить.
Лёй: У меня есть основания недоедать. А я ведь  е г о  спросил.
Мюнтер: Я не увлекаюсь маниями, герр Лёй. Увлечённость ими- удел прекраснодушных докторов, а я не позволяю себе излишней увлечёности делом. Если я вас правильно понял...
Лёй: Господин доктор, я знаю ,что хотел сказать. Я так выразился потому, что размышляю вслух. Пришлось ли вам увлечься хоть одним пациентом ,но на так ,чтоб слишком, а до сострадания? Да или нет?
Лукреция: Оставь, не разыгрывай свою гуманность. Рольф сегодня работал.
Лёй: Да, милая моя, а ты знаешь ли, смотрит он в глаза своим причитающимся пятнадцати пациентам прежде ,чем обстучать их и прочее?
Мюнтер(улыбаясь): Возможно, нам следовало бы поужинать на кухне.
Лёй: Если вы думаете, что на кухне вольны бросаться на меня с ножом, то заблуждаетесь. Валяйте здесь, тут пожалуйста. Бедная милосердная матушка. Она даже не решилась предложить вам бобы. А вот они, заждались нас.
Мюнтер (по-прежнему улыбаясь): Метание ножей- не моё хобби, к сожалению.
Лёй (твёрдо): Вы рисуете.
(Пьёт.)
Фрау Лёй: Мы не нарадуемся на вашу картину ,герр Мюнтер. Вначале она показалась нам несколько непривычной... Но теперь-то в помыслах наших она нераздельна со стеной.
Лёй (Мюнтеру): Утончённая домохозяйка.
Фрау Лёй (стыдясь, шепчет Мюнтеру): Мы с мужем очень радовались успеху Вашей выставки.
Мюнтер: Лужди даже уболтала шефа прикупить картину. Для столовой.
Фрау Лёй: Она излучает столь великую гармонию.
Лёй: Ты уверена, что твоя речь по душе господину доктору? Современное искусство провоцирует, Гертруд. Это суть не картины твоей мечты, Вы желаете... (иронически жестикулируя) ...опрокидывать стены ,на которых они висят.
Мюнтер: Мои полотна вовсе не шокирующие.
Лёй: Нет, они не такие. Вы чертите картонный квадрат, на который громоздите друго квадрат, затем, если ещё не вечер, в квадра- ещё квадратик, но не посредине, а почти. (Лепечет как матушка ,кормящая ребёночка.) Квадратик за ома***, квадратик  и квадратик за...
Мюнтер: Если эта картина вас так раздражает, зачем вы повесили её?
Лёй: Я раздражаюсь на здоровье, знаете ли Вы. (Он пьёт, подливает, затем вполоборота на своём стуле говорит:)
Это значит, что я охотно позволяю себе сердиться, но ваша картина -никакой не повод для меня. Моя супруга совершенно права. Картина шокирует гармонией. Я хотел бы знать, как молодой человек, который безвылазно днюет в сумасшедшем доме, сдюжил написать такое вот полотно.
(Он разворачивает свой стул в прежнее положение, наливает себе.)
Фрау Лёй (Мюнтеру): Мой муж- совершенный дикарь, у него столь мало оказий для выдержанных бесед. (Лёю.) А бокалы всё полны.
Лёй: Ну и что?
(Пьёт ,рассматривает Мюнтера.)
Лёй: Вы ,должно быть, особенно незлобивый человек, герр доктор.
Мюнтер(поднимает свой бокал): Чего о вас сказать нельзя, герр профессор.
Лёй: Вот как?!
Мюнтер: В молодые годы вы...
Лёй (наконец хмель ударил ему в голову): Кому дело до моей молодости?! Что ты ему нарассказала, Луджи?
Мюнтер: Как вы устраивали политическое кабаре... о том ещё пишут в газетах. От и до.
Лёй (растерянно): Ах, ды вы об  э т о м? С Морицем Кракауэром****. Я не встречал в нынешних газетах.
Мюнтер: Представляли писсуар... спинами к публике...
Лёй (встаёт, выходит "на сцену"): ... жгучая струя в лицо государственному политикуму... Мы, по крайней мере, держали руки в карманах, а другие... (припоминает)... другие- за спинами. Видите?
Ты издали несёшься к нам,
парламентская болтовня...
Лукреция: А мама ещё приготовила десерт.
Мюнтер: Довольно, Лужжи. И так роскошно.
Лукреция: Да, ты находишь ужин роскошным.
(Лёй сосредоточился, но он не прислушивается к словам молодых.)
Лёй: Мориц. Я мог на него положиться. Моц... мы звали его Моцем. А затем он перешёл пределы допустимого. Выступил за маки`*****`- а затем они его "вычистили". Депортировали... Моца.
Мюнтер: Тогда вам пришлось иметь дело с полицией?
Лёй: Как вы думаете, почему меня так долго не принимали в школу учителем? До двадцати четырёх я работал помощником преподавателя! Помощником! Затем меня взяли на должность, наполовину оттого, что сами устыдились. Впечатлило их то, что Советы воевали на правой стороне. Срамота да и только для этих, да вы знаете. А прошло три года- и я мог себе позволить хоть на голове ходить. (Присвистывая.) Вот тогда я и дорвался. Как вошь в меху.

___Примечания переводчика:_________________________
* то есть, слишком уютно, от "бидермейер", худ. стиль , см. по ссылке в "Википедии": http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%B8%D0%B4%D0%B5%D1%80%D0%BC%D0%B5%D0%B9%D0%B5%D1%80
** или же "пРозит", то есть ,"за ваше...";
*** за маму;
**** вымышленный автором политик, судя по имени- еврей.
***** французские партизаны во время немецкой оккупации в годы Второй мировой войны.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

"Сон о полуголой женщине, кролике и живой буханке".........http://blog.i.ua/user/2619730/366850/
"Crush Doll. Рассказ о Первой Любви".....................................http://blog.i.ua/user/2619730/363811/
Пьер Навий "Иду гулять", очерк, пер. с немецкого.................http://blog.i.ua/user/2619730/361930/
Притча о базарном Насреддине на осле с морковкой.....................http://blog.i.ua/user/2619730/356810/
Макс Мориз "Я был на банкете", очерк, пер. с немецкого...............http://blog.i.ua/user/2619730/350701/
Антонен Арто "Сон I, Сон II", очерк, пер. с немецкого.....................http://blog.i.ua/user/2619730/349886/

Адольф Мушг "Румпельштильц. Мелкобуржуазная трагедия" ,пер. с немецкого

.....................................................Отрывок 1    http://blog.i.ua/user/2619730/380582/
.....................................................Отрывок 2    http://blog.i.ua/user/2619730/381825/
.....................................................Отрывок 3    http://blog.i.ua/user/2619730/383142/
.....................................................Отрывок 4    http://blog.i.ua/user/2619730/384806/       
.....................................................Отрывок 5    http://blog.i.ua/user/2619730/390198/
.....................................................Отрывок 6    http://blog.i.ua/user/2619730/391367/   
.....................................................Отрывок 7    http://blog.i.ua/user/2619730/401243/
.....................................................Отрывок 8    http://blog.i.ua/user/2619730/408859/
.....................................................Отрывок 9    http://blog.i.ua/user/2619730/412266/
.....................................................Отрывок 10
.....................................................Отрывок 11
.....................................................Отрывок 12
.....................................................Отрывок 13
.....................................................Отрывок 14
Томас Валентин "Юность лучшей ученицы", рассказ ....пер. с немецкого(начало)  http://blog.i.ua/user/2619730/378181/
Томас Валентин "Юность лучшей ученицы", рассказ (продолжение)                      http://blog.i.ua/user/2619730/378724/
Томас Валентин "Юность лучшей ученицы", рассказ (окончание)                           http://blog.i.ua/user/2619730/378940/

Дыра в заборе за его спиной, рассказ.....................................
Девушка, которая убивает взглядом, рассказ..........................

Ингеборг Бахманн "Монолог князя Мышкина к балетной пантомиме "Идиот":

                                                                   отрывок 1... http://blog.i.ua/user/2619730/384806/

                                                                   отрывок 2...http://blog.i.ua/user/2619730/386557/

                                                                   отрывок 3...http://blog.i.ua/user/2619730/387852/

                                                                   отрывок 4...http://blog.i.ua/user/2619730/388347/

Переводы с крымтатарского, стихотворения:

Шакир Селим "Да слушает кого ли наш народ?"...http://blog.i.ua/user/2619730/389271/

Шакир Селим "Безутешный Крым"  .................... http://blog.i.ua/user/2619730/387372/

Шакир Селим "Сколько в мире чабанов".............(готовится!)

Действующие лица:
Лёй, преподаватель истории в городской гимназии;
фрау Лёй, его жена;
Лукреция, их дочь, секретарь;
Мюнтер ,студент-медик.

                                                                  1.

Столовая, на первый взгляд похожая на школу танцев, столько стульев наставлено кругом. Посреди комнаты- накрытый белой скатертью обеденный стол, узкой стороной к публике; его пропорции позволяют предположить, что он тщательно подобран.  Такой себе столик. Он окружён шестью стульями, которые уже два-три десятилетия тому назад были дёшевы, да и откидные седалища выглядят нетактично. Слева- буфетного пошиба мебель, накрыта белой накидкой, среди стопок хлама- букет, искусственные цветы и несколько свеч на подставках, по обе строны этого комода  у стены запасные стулья с откидными сиденьями. В глубине слева -дверь, которая ведёт в коридор и далее на кухню. Средина стены в глубине сцены занята резным роялем, слева от которого на низком столике находится радиоприёмник. Справа- дверь в кабинет хозяина жилища. Кроме того, в правом дальнем углу находится низкое, но несомненно удобное кресло-качалка под торшером , чей абажур обезображен высохшими мошками, мотыльками и прочей нечистью; в пределе досягаемости там же -телефон. Справа- окно, небольшое, но обязательно- единственное в комнате; возможно- частично закрытое изнутри непокорной высокой порослью в горшке. Комната сродственна по времени со средним классом , для экономных, в такой комнате и живут и едят: когда хязайи на качалке читает газету, хозяйка хлопочет у стола. Комната, хоть в сущности пустая, выглядит меблированной: стоит только взгянуть на множество стульев- они как прутья клетки. Батарея центрального отопления. как водится, выпячена: большие розовые звенья её справа от рояля. Стены сплошь увешаны множеством картин, сособенно угол у кресла -там фамильные. Из всего многообразия выделяется большая картина над роялем, она единственная в раме, на ней- квадрат поверх другого квадрата, кисти одного из эпигонов Альбера (Аlber)*. Да не забыть ещё обычно-привычную, к сожалению малую хрустальную люстру. Для сцены следует выбрать нетяжёлую, чтоб висела на шнуре.
Общие замечения: комната как эта обставлена во-первых произвольно, во-вторых - наобум. Так реквизит ,собранный вместе, выглядит случайным, что на совести обитателей ,несомненно. Тайный ужас подобных покоев заключается ведь в том, что здесь должно быть иначе, что такой вот постольку-поскольку фиксированный порядок здесь (в неуютности которого провидится зло), на самом деле призрачен. Здесь простор мастерам рампы: пугающие тени и прочие искусно воплощённые иллюзии. Художнику сцены дана полная свобода творчества.

(Лёй в лучшем домашнем халате стоит у батареи центрального отопления, двумя пальцами опущенной руки держит газету, изредко нежно похлопывая ею себя по ноге. )
Лёй: Понимаешь ты, любовь моя?
(Фрау Лёй после затянувшейся паузы является из левой двери с вымытыми десертными тарелками, кладёт их на верхнюю стойку. Фрау Лёй несколько за пятьдесят, она бледна, она надела фартук поверх хорошего платья.)
Фрау Лёй: Да, отец.
Лёй: Гертруд!
(Она смотрит на мужа.)
Гертруд. Я не желаю этого.
Лёй (теперь смотрит в сторону, убирает хлам на полке с посудой.):
Ты никогда не спрашиваешь, ч е г о  я не желаю.
Фрау Лёй (не выглядит растерянной, без заметной вопросительной интонации): Чего не желаешь ты, отец?
Лёй: Того, что ты говоришь, ведь знаешь нечто, ты всегда ведёшь себя так, чтоб я был тих и не сдерживал тебя.
(Фрау Лёй начинает накрывать стол, но она уже осторожна, начеку, собрана.)
Я уж знаю, что думаешь ты. Думаешь, снова настнет твой день, о котором я и говорю. Верно ведь?
(Фрау Лёй замирает, клонит голову.)
И опять слёзы. Снова слёзы. Гертруд, у тебя всегда есть повод выставить меня нелюдью. Спрашиваю себя, что тебе с того?
Фрау Лёй (подымает голову, первые слоги произносит растерянно, затем говорит очень тихо): Будет здесь всё готово или нет?
Лёй (осматривает стол, затем удовлетворённо молвит): Естественно. От этого зависит жизнь.
Фрау Лёй:  Желаешь на кухне принять Рольфа?
Лёй (взвешивает слова): Рольф. Принять. Потихоньку, потихоньку, Гертруд.
                                      Господин зять не записан на приём, вовсе.
Фрау Лёй: Ты, значит, должен отказать.
Лёй: Гертруд, давай начистоту. Но, пожалуйста, без слёз, да? Если ты позволишь мне высказаться. Во-первых, мы тоже хороши. Во-вторых, кто закатил приготовления, со столовым серебром и камчатой скатертью? Кто купил вчера четыре фигуристые свечи ,восковые, Гертруд, не парафиновые, хоть парафин горит дольше, три франка девяносто раппов... девяносто! За штуку?
Фрау Лёй: Да, отец.
Лёй: И ты делаешь вид, будто я стал поперек дороги молодым.
Фрау Лёй: Это любезно с твоей стороны, отец, пожалуйста, прости.
(Намеревается уйти на кухню.)
Лёй (кладёт газету на рояль): Отец, отец. Когда-то звался я... как я звался, Гертруд?
Фрау Лёй: Виктор ,осталась четверть часа.
Лёй: Гертруд, да отставь ты всё и поди ко мне.
       (Она нервно выполняет сказанное. Он обнимает её.)
        А теперь?
Фрау Лёй(стремительно, польщена): Позволь мне пойти, мой... тюлень. У нас... у нас ещё будет довольно времени.
Лёй: Вишь ты.
       (Поцелуй не вполне удаётся.)
        После? Мы ещё малость поскачем.*
       (Отпускает её.)
        Однако, Гертруда. Нам следует постараться устроить всё как нельзя лучше...
Фрау Лёй (метнувшись вперёд): Да, Виктор.
                (Она уже за дверью.)
Лёй (кричит вслед): Мне помочь тебе?
Фрау Лёй: Нет, спасибо, Виктор. Тут всё так мудрено.
                (Он в ударе: теребит газету, складывает её. оставляет и прислоняется к батарее.)
Фрау Лёй: Не мог бы ты зажечь свечи?
Лёй (благодарно): "Не мог бы"? Если б ты меня хоть раз смогла попросить. Гертруд, ... знаешь ли, так, чтоб я смог ощутить то, что просьба важна... или чтоб я мог выполнить её лучше других. Ведь для этого немного нужно. А я был бы польщён.
(Фрау Лёй вот за снова расплачется.)
Кто б поверил, что ты однажды была детсадовской девочкой?
(Она проворно зажигает свечу и гасит электрический свет. Несмотря на это, муж замечает слёзы. Она зажигает и остальные свечи, ставит подсвечники на стол.)
Уютно. если бы газета, которую ты припасла мне чтоб я не наделал глупостей: её уже не почитаешь.
Фрау Лёй (тихо): Ты припас напитки?
Лёй: Напитки. Да, да. напитки суть отцовское. Можем ли мы хоть словом начистоту переброситься относительно вашего Рольфа, как думаешь? Это ведь наш последний шанс отклонить венчание.
Фрау Лёй: Прежде ты об этом не заговаривал.
                (Она покидает столовую. Он читает газету у самой свечи. Фрау Лёй приносит блюдо.)
Лёй: Ты хочешь сказать, что уже поздно и я в том виновен? Хочешь это сказать?
(Фрау Лёй снова удяляется.)
Лёй: (громко) Слишком много чести служанке. (Очень громко.) Насчёт напитков позабочусь особо! Отец справен!
(Отставив газету, исчезает за дверью. Фрау Лёй является с блюдом, сразу за ней- герр Лёй с ведёрком льда, в котором высится бутылка секта**. Он ставит ведёрко на нижнюю, свободную столешницу.)
Лёй: Ага! Подумаем ещё, Гертру. Жена врача как полумёртвая. Кроме того... (он осматривает проволочную пробку бутылки) ...врачи удят себе богатых жён.
Фрау Лёй: Снова устроим как в гостях с Луджи***? Пожалуйста, без речей.
Лёй: Я...
(В этот миг к вящему испугу раздаются три звонка в дверь.)
Фрау Лёй:  Поди открой, прошу. У неё нет при себе ключа.
Лёй (проворно): Посмотри на меня. Быстро умойся. Ведь всё лежит на мне.
Фрау Лёй: Я так боюсь, что ты затянешь речь, Виктор.
(Обое удаляются.
 Скоро за сценой раздаётся весёлый шум. Голос Лёя:)
   Мой дорогой доктор,... что? Ах так, обойдёмся без титулов, их можно и опустить... химическая промышленность тоже мало заботит, выдержал ли кто государственный экзамен или нет...
(Лёй, смеясь оказвыается в стороне у двери, пропускает пару: сначала дочь Лукрецию, в пуловере и брюках, ей около 28 лет, для взыскательного взгляда- некрасива, затем- её друга Рольфа Мюнтера, он несколько младше, худ, на лице его застыла глупая улыбка, его костюм производит впечатление непротокольного, вероятно, из-за клёпаных джинсов и рубашки поверх путовера с большим воротом. Если представить на Рольфе белых халат, в глаза бросится только его голова с тщательным пробором.)
Лукреция: Уходим ,Рольф, мы ощиблись дверью. Они ждут к ужину богатую тётушку.
Лёй: (Мюнтеру) Так вы завоевали профессию?
Мюнтер: Как? Да. конечно. Осталось всего ничего. (Осматривается.) Мне следовало б прийти с розами.
Лёй: И когда экзамен? Когда принесёте вы свою клятву Гиппократа: "Клянусь день и ночь безвозмездно оперировать страждущих..."?
Лукреция: Я пойду на кухню, Рольф. (удаляется)
Мюнтер: В марте всё решиться.
Лёй: (бросает испытующий взгляд на дверь): Не пугайтесь, мой дорогой. Дамы так рады горящим свечам.
Мюнтер: О, я...
Лёй: По-моему, мы могли б поужинать и на кухне. Ничего более подходящего нет. Вы не находите?
Мюнтер: Я нахожу довольно уютной эту комнату.
            (Лёй указывает на ведёрко со льдом и наконец начинает устраиваться за столом.)

______Примечания переводчика:______________
* дословно :"мы ещё друг с дружкой управимся как кучеры на малом отрезке пути".
** сект или зект, игристое вино ,см .http://www.imperiavkusa.ru/iv/iv.php?inc=archive/045_2003_12/art_2
*** ласкательное от Лукреция.
Название пьесы можно перевести как "захламлённый тихий омут"

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

7............................................
   Последней осенью войны Максин отец демобилизовался. Его ранили в России, на костыле он ковылял по дому. Когда темнело, он уходил в приувядший сад. Его широкое, покрасневшее от вина лицо теперь редко разражалось раскатистым смехом.
   Макси носила домой хорошие отметки, она была второй в списке успеваемости класса. Коринне оставалась лишь надежда кое-как сдать экзамены. Обе подруги последний семестр работали как одержимые. Макси втемяшила себе в голову низвергнуть фаворита гонок.
   Его ,рыхлого юношу с холодным, тёмным взглядом звали Гердом Теленом. Макси воспринимала его с невыразимой иронией, но искала его признания, ведь он был умнее других. Телен, казалось, не замечал ни Максиной антипатии, ни её восхищения.
   Незадолго до Рождества учитель немецкого молвил на виду всего класса: "Телен, до недавнего времени вы были первым в класса! Могли бы вы мне вкратце объяснить, почему ваши успехи в последние недели, я бы не сказал ,что померкли, но во всяком случае не образцовы?"
   Телен встал с места во весь дылдин рост и душевно ответил: "Тому две причины, герр доктор! Во-первых, кроме школы у меня появились иные интересы. Во-вторых, меня ,в отличие он некорых, не переполняет рвение импонировать другим".
   Класс разразился смехом, все уставились на Макси. Она круто наморщила лоб и сосредоточилась на собственной тетради повторяя пройденное.
   По пути домой она спросила Коринну: "Что бы такого он имел в виду под другими интересами?"
   Коринна потупилась.
   "Макси, -сказала она, -я давно хотела сказать тебе, но думала, ты сама догадаешься. Я больше не могу работать с тобой, я чаще встречаюсь с Гердом".
   Макси пару дней нестерпимо ревновала, после -лишь удивлялась. Она пыталась выяснить для себя, почему Телен увёл от неё Коринну: "Я ведь смышлёнее ,да и милее её! Не понимаю..." Дальше ,сколь ни тужилась, она не продвинулась, но всё-таки раз было не сдержалась.
   Учитель немецкого заболел, а тетради с последним социнением раздал дежурный по классу. Воцарилась пауза. Долго  Макси ждала своей тетради с работой, потребовавшей особого её усердия, а оттого необычайно возрадовалась она, когда увидела положительную рецензию учителя.
   -У меня "двойка",- сказала она Телену.
   Он молча протянул ей свою тетрадь.
  "Без оговорок, лучшая работа!"- прочла Макси.
   Её взгляд намертво впился в рецензию, кроме неё она не разобрала ни строчки, затем она разорвала тетрадь ровно пополам. Телен посмотрел на Макси своими холодными, тёмными глазами ,затем отвернулся он и пожал плечами.
   Тогда же пополудни Макси получила письмо из Польши, в котором дядя Франк присил её стать его женой.
   Она до вечера перечитывала ,что дядя написал ей, а затем заперла письмо в ящик письменного стола. Она спустилась вниз и дальше, в сад к отцу и молвила ему: "Я никогда не выйду замуж, папка".

8............................................
   Максины экзамены зрелости вынужденно перенесли на ранний срок , случилось это за несколько месяцев до конца войны.
   На роджественских каникулах родители получили извещение о смерти дядя Франка во время отступления. Макси хотела поговорить о нём с Коринной, но их дружба уже непоправимо разладилась, поэтому ей показалось лучше промолчать.
   Зато во время последних школьных недель она обрела своего первого друга. Он звался Вальтером Оденвальдом, но после премьеры его пьесы на университетской сцене класс прозвал автора Катуллом. С того вечера Макси благоволила к нему. Умом он оказался почти вровень Герду, вовсе не ироничным, и, прежде всего, он не пытался как другие целовать её в тёмных углах.
   Она часто прогуливалась с Вальтером Оденвальдом. Его родителям принадлежал дом в саду на полпути от подножия до вершины Карльсберга, туда взбирались они, готовили чай себе и дискутировали. Макси победила почти во всех спорах, она всегда придерживалась избранных тем, в то время, как Оденвальд быстро сдавал позиции. Она вовсе не гордясь победой, невнимательно прислушивалась к его декламации, нотя некоторые его стихи ей нравились.
   Однажды вечером они засиделись дольше обычного, Вальтер Оденвальд всё читал, но Макси уже не слушала его, только рассматривала и думала: "Вот бы повесить ему пару колечек в уши!"  Она подналась, встала за ним ,пригладила его волосы с затылка на лоб. Оденвальд поднял голову.
   Макси подалась к нему и поцеловала его в губы.
   -Поэт никакой не мужчина,- сказала она.
   Она выпрямилась, не убирая пальца из его шевелюры- и ,улыбаясь, посмотрела в упор на пустую стену садового дома.

9............................................
   Максина мать умерла за четыре дня до выпускных. Она болела только неделю, затем не выдержало сердце.
   Макси единственная в классе была освобождена от устного экзамена, который совпал с днём похорон. Вальтер Оденвальд пропустил лекцию и прошёлся вместе с Макси и её отцом.
   День выдался короткий, сумрачный. Растоптанная глина у могилы липла к обуви. С каждой фразой священника из его рта вылетали маленькие серые облачки. Макси наблюдала ,как они рассеивались не долетая куста.
   Отец в мундире стоял рядом. Он опирался на свою палку и смотрел, растерянно и безучастно, куда-то поверх могилы.
   Тут оказалось много знакомых, каждый ронял по горсти земли да по букету на гроб, чтоб затем подойти к Макси и её отцу ,выразить свои соболезнования. Макси смотрела им в глаза- и внезапно рядом с натужно печальными лицами замаячило другое, коллективное обличье довольных  пешеходов и лавочников, которое ей было знакомо. Макси не смогла сдержать свого нутряного смешка. Она тотчас спохватилась, с непереносимым стыдом подумав, что о ней скажут очевидцы, но это её не остановило- Макси содрогнулась от хохота.
   Отец шепнул ей пару слов, которые не уняли её. Она дивилась на бесформенное лицо Вальтера Оденвальда: под озябшим носом зиял ротик. Отец обнял её за плечи- и Макси ощутила холод, задрожала. Наконец, она уткнулась вотцовскую шинель.
   Похороная процессия разбрелась. Гости не знали, чем бы ещё заняться, чём и кому они тут полезны- и прилежно устемлялись прочь. Один Вальтер Оденвальд остался на погосте, он ждал Макси. Он видел только верхнуюю, оставленную высоким воротником пальто ветру половину её окоченелого лица. Затем Макси миновала его.
   Отцовский палаш скрёб ножнами гравий у её ног.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

5............................................
   Летом, после Максиной конфирмации и дядя Франк подвигся на военную службу.
   Это случилось в то время, когда она посещала занятия танца. Все девушки из её класса были там, а её, впервые думавшую о вольных вечерах, обуял крепнувший дух противления. Она трижды пропускала занятия чтоб пойти в кино, пока её матушка не явилась в кинозал и призвала дочь к порядку.
   Позже она всю неделю искала убедительный повод отвертеться. Однажды днём когда ей нездоровилось, она улеглась в кровать и стонала громчё рёва, доносившегося с аэродрома.
   -Беда мне, -приговаривала она и знала, что мать тихо ненавидит её.
   Только после контрольного бала их отношения изменились. Она заметила, что мать потеплела к ней.
   Однажды она услыхала, как один старшеклассник у гардероба сказал другому: "Макси, она такая, в ней что-то есть!"  Она надолго напряжённо задумалась над услышанным.
   Однажды вечером учитель танцев пытался расцеловать её после занятий, но она отвернулась: "Вы обознались!"
   Она не разозлилась на него, нет, просто растерялась.
   -Почему у них одни поцелуи на уме?- думала она.- Такие славные юноши, а я-то с ними общаюсь охотнее, чем с девушками, но почему их всё время так тянет целовать?"
   Незадолго до выпускного бала Макси срезала косы, она их откромсала под самый корень. Мать успела выхватить ножницы когда всё уже свершилось.
   -Майн Готт, как ты выглядишь!
   -Да, ну и как?
   -Как юноша!
   Макси рассмеялась.
   И на занятиях она смеялась. Записной шутник кружка отныне прозвал её "нашей эфебиней". Вначале Макси гневалась, а после, когда справилась в толковом словаре, приняла прозвище с радостью.
   Выпускной бал стал для неё знаменательным. Макси была одета в самое простое среди прочих здешних нарядов платье, голубой шёлковый "китель"  с жидкой золотой цепочкой, на которой она настояла к вящей досаде матери. Она не пропустила ни единого танца, и этого оказалось недостаточно: всевозможные кавалеры так и выстроились в очередь.
   -Макси- королева бала, -сказал дядя Франк, который проводил очередной свой отпуск в привычной обстановке.
   -Она кокетнчает чересчур! -возразила её мать.
   -Я не кокетничаю, я импонирую! Именно того желаю!
   Тем не менее, материнское замечание её смутило. "Тут такие славные ребята,- думала она,- они почти все нравятся мне. Но отчего же они так ужасно преображаются когда оказываются наедине со мной?"
   По пути домой она прокатилась с дядей Франком, а мать подвез знакомый.
   Дома они оказались первыми, они вместе одолели лестницу. Внезапно дядя Франк, рбнял её за плечи, обернул к себе и поцеловал в рот предже, чем она сообразила, чего он хочет.
   -Ты заводная маленькая бабёнка!- сказал он, рассмеялся и выпустил её из рук.
   Она стояла перед ним опустив руки и еле сдерживала слёзы.
   -Никакая я не бабёнка, - серьёзно ответила она.

6............................................
   Во втором семестре в класс поступила новенькая: Макси сблизилась с нею, со своей первой подругой. Она звалась Коринной, с круглым ,оплывшим лицом и пышной грудью.
   Коринна прежде вовсе не была хорошей ученицей, ходила в гимназию она неохотно, а теперь и вовсе отстала.
   Макси с первого дня положила на неё глаз. Коринна была единсовенной, кроме отца, особой, причинявшей Макси муки. Они вместе сиживали над домашними заданиями, ходили на железную дорогу, или на теннисный корт и по получасу кряду простаивали на улице квартетом со своими кавалерами.
   Юноши, влюблённые в Макси, вначале тяготились присутствием её подругии, но затем свыкались с нею и поочерёдно находили её "довольно аппетитной".
   В начале летних каникул Макси с Коринной совершили велотур с ночёвками в палатке. По ночам Макси снилось, что она целует грудь Коринны. Она тут же просыпалась.
   Это случилось в предрассветный час. Коринна спала, уронив голову на руку и по- заячьи задирала верхнюю губу: казалось, улыбалась.
   Макси привстала и быстро потянулась к ней.
   Затем во время купания она впервые рассмотрела нагое тело своей подруги.
   -Она маленькая жирнеькая бабёнка,- подумала Макси.- Как я довольна, что у меня нет этих мещанских грудей и её бёдер!
   Когда они лежали на траве и курили, спросила Макси Коринну: "Тебе уже хоть раз снилось нечто неприличное?"
   Коринна покраснела теребя кисточку своего купальника: "Бывало иногда".
   -Что?
   -Не могу сказать.
   -Мне ты должна рассказать всё.
   -Уже не помню.
   -Лжёшь!
   Коринна молчала.
   -Да рассказывай уж!
   -С мальчиками?
   -Всё!
   -Они играли со мной.
   -Играли? Как?
   -В любовь.
   Макси закурила вторую сигарету и перекатилась на живот: "А ты видела похожий сон, только с девушками?"
   Коринна вскочила, отпрянула :"Ты спятила?"
   -Ну да.
   -А ты ,значит ,видела?
   -Да.
   -Что?
   -Я целовала чьи-то груди.
   -Чьи же?
   -Твои.
   Коринна покатилась в траву согнувшись со смеху: "Боже ты милый!"
   Увидев, что Макси не смеётся за компанию, она подобралась и снова уселась рядом.
   -Наверное, когда спишь, ты себя возбуждаешь, -молвила Коринна.
   Макси заметила, что у неё пересохло в горле и задрожали колени.
   -Су-у-у-ка! -врастяжку выцедила она. Затем подобрала свою горящую сигарету и вдавила её в тыльную сторону ладони Коринны, -Блядь!
   Коринна далеко отпрыгнула прочь и молча уставилась на Макси.

Окончание следует;
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы