Юпитер:
Отвратное исчадье! Даже там,
во глубине Титановых темниц
я растопчу тебя! ты мешкаешь?
Нет, пощади! ах, где отсрочка,
где жалость, милосердье?! Если б ты
судьёй мне моего врага назначил,
хоть там, где он висит, иссушен долгой
моею местью, на Кавказе! он бы
мне приговора твоего не вынес.
Он, кроток, справедлив, бесстрашен--
монарх Вселенной, так? А кто же ты?
Ответа нет, спасенья!
Вместе падать
нам в волнах вздыбленной разрухи, словно
орёл и змей, сплетённые в борьбе--
в безбрежность моря. Ад пусть хлынет
сокрытым океаном жаркой лавы--
и унесёт им в бездну пепелище мира,
тебя-- завоевателя, меня--
что завоёван был, а также лом
того, что стало поводом борьбы.
Увы! Увы! Стихии мне не властны.
Я пропадаю, вниз лечу вращаясь,
навечно, вниз. И, облаку подобен,
вверху мой враг темнит моё паденье
победою своей! О, горе, горе!
СЦЕНА ВТОРАЯ
Устье широкой реки на острове Атлантиде. Океан, явленный, склонился около берега. Аполлон рядом.
Океан:
Он пал, ты говоришь, под вглядом гневным
завоевателя?
Аполлон:
Ага, как только
окончилась борьба, что затемнила
подвластную мне сферу и встряхнула
созвездия недвижные, как ужас
из глаз его кровавыми лучами
сквозь полосы густые тьмы победной
всё небо озарил-- так он упал,
подобен был последней вспышке
агонии дня красной, что горит
в просвет меж ярых облаков,
расколотых вдаль пышушей грозою.
Океан:
Он в бездну пал? В туманное ничто?
Аполлон:
Орёл так ,тучей грозовою схвачен
над го`рами Кавказа, крылья тянет,
изломанные вихрем, а глаза
его, что в солнце упирались, ныне
ослеплены бел-молнией, а град
увесистый бьёт тело-трепыхалку,
пока оно не канет камнем вниз--
и лёд воздушный не сомкнёт его.
Океан:
Отныне долы моря, что зеркальны,
они суть мой удел, вздыматься станут,
не кровью пахнущие впредь навеки,
пот трёпкими ветрами словно нивы,
колышимые летним бризом, токи
омоют общежиться-континенты
и острова счастливые окру`жат,
а с тронов стекловидных их Протей
и нимфы голубые в брызгах моря
заметят тени кораблей прекрасных,
как смертные нагруженную светом
луну-баркас плывущий созерцают,
и --белую звезду, чей рулевой
рулит, невидим, по отливу моря
заката скорого; мои валы
не встретят на пути своём ни крови,
ни стонов, ни уныния разрухи,
ни многогласья смутного приказа
и рабства, только-- отраженья
глядящихся цветов и ток нектара,
и нежность музыки, и голоса
благие, вольные и нежные,
мелодию сладчайшую, что точно
любовь духовная.
Аполлон:
А я взгляну
уже не на дела, что ум мой скорбью
темнят, затмению подобны, что
подвластную мне сферу омрачает,
послушай, стану лютне я внимать,
серебряной и чистой, малой, Духа
младого, что на утренней звезде.
Океан:
Тебе пора лететь. Под вечер кони
угомонятся-- встретимся мы снова:
глубь звучная зовёт меня кормить их
лазурной тишью изумрудных урн,
что ,вечно по`лны, трон мой окружают.
Глянь, Нереиды в зелени морской
волнуются с теченьями в ладу,
их руки белые воздеты выше
волос волнующихся, что венками
да звёздами цветов морских милы--
спешат они приветствовать восторг
сестры своей могучей.
(Слышен звук волн.)
Это море
некормленное жаждет тишины.
Угомонись, чудовище, я, пастырь,
иду к тебе. Прощай.
Аполлон:
И ты прощай.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Кавказ. Прометей, Геркулес, Иона, Земля, Духи, Азия и Пантея несутся в колеснице вместе с Духом Часа. Геркулес освобождает Прометея, который сходит вниз.
Геркулес:
Славнейший среди духов! сила здесь
склоняется пред мудростью, отвагой,
любовью, что страдала столько лет,
и пред тобой, их в сердце приютившим,
дабы служить им как безмолвный раб.
Прометей:
Твой дружеский привет милее мне,
чем даже воля, что желал я долго,
покуда медлила она.
Свет жизни,
о, Азия, намёк красы нездешней,
и вы, любимые сестрицы-нимфы,
что обратили годы мук моих
воспоминаньем сладким силой вашей
любви заботливой, отныне впредь
мы не расстанемся. Пещеру знаю,
укрытую лианами нектара;
пол-- изумруд с прожилками узора;
фонтан посередине плещет-- утро;
а с потолка изогнутого ея
мороженные слезы гор, что снег,
иль серебро, иль дротики-алмазы
свисают долу, странный свет струя;
И слышен там неугомонный ветер,
что шепчется, деревья теребя,
и птицы, пчёлы; всюду мхи седалищ,
а стены грубые одеты в травы,
мягки и зелены; простой покой,
который будет нашим; станем мы,
посиживая там, вести беседы
о веке, переменах-- мир пускай
пульсирует приливами, а мы
пребудем в постоянстве. Иль возможно
сберечься от упорства перемен?
Вздохнёте-- улыбнусь вам; ты, Иона,
мне напоёшь морское, по отрывку--
пока запла`чу, вам же улыбаться,
пока не сгоните долой все слёзы,
что вызвала она, в них сладость всё ж.
Переплетем цветы, побеги и лучи,
мерцающие в роднике фонтана--
сочтём чудно` простые вещи, так же
творят младенцы смертных в краткий миг
невинности; ещё искать мы станем
любовными словами, взглядами
сокрытых смыслов,-- всяк милее прежних,--
душ наших преглубоких; словно лютни,
влюблёнными ветрами теребимы,
начнём плести мелодии небес,
всё новые и новые, в которых
раздорам не бывать, но-- сласти.
И к нам придут, на взнузданных ветрах,
слетятся что со всех уделов неба,
так пчёлы с цветиков,-- их Энна кормит,--
в свои дома, что острова, в Химере,
отзвучья человеческого мира,
поведают о голосах едва заметных
любви, и-- боли , с кротостью терпимой,
и музыке, что точно вторит сердцу,
и обо всём ,что улучшает, или
смягчает жизнь людскую, что вольна`.
И милые явленья затуманят,
затем-- заблещут ярко, точно разум,
воспрявший из обьятий красоты
(что создаёт себе в вещах подобья),
они сочтут в себе лучи-- реальность:
нас посетят бессмертные плоды
Ваянья, Живописи, восхищённой
Поэзии, и тех искусств, что прежде
немыслимы казались-- им бывать.
Блуждающие голоса ,и тени
того, чем человеку стать, вожди
к любви возвышенной, преславной,
что свяжет нас дарами с ним, и звуки,
и образы проворные того,
что станет краше и нежней, покуда
мудреет человек в добре живя--
и ,пелена за пеленою, сгинет зло.
Вот польза в чём пещеры и округи.
(Обращаясь к Духу Часа.)
Тебе урок остался, красный Дух.
Иона, раковину-завитушку,
Протея свадебный подарок, что
он Азии поднёс, в ней-- голос,
вручи ему, пусть вызволит поклажу
вблизи пещеры полой, во траве.
Иона:
Ты, Час желанный самый, ты милее
нам всех твоих сестёр, возьми её,
вот ра`кушка волшебная; увидь:
лазурь, бледна, блистает серебром,
её линует мягкими лучами--
она ль не схожа с колыбельной песней,
уснувшей в ней?
Дух:
Она и впрямь всех краше
из Океаном раковин сокрытых.
Звучать должна и сладостно, и странно.
перевод с английского Терджимана Кырымлы 
оригинальный текст драмы см. по сылке: http://www.bartleby.com/139/shel116.html
перевод К.Бальмонта см. по ссылке: http://az.lib.ru/b/balxmont_k_d/text_0380.shtml
:)!
