Как в кино... (новейшая еврейская сага)--1

                Сёма Шварцман представлял собою конченый тип человека, вконец измученного жизнью и обстоятельствами. Об этом красноречиво свидетельствовали его сутулые плечи и обширная лысина. Идя по улице, он спешил поскорее перейти на другую сторону, когда издалека узнавал кого-нибудь из знакомых. Однажды кто-то уличил его на этой хитрости и откровенно спросил о причине, по которой он избегал встреч с хорошими людьми. Вздохнув с видом обречённого, Сёма ответил:

                -- Вай, Изя! Как увижу ваши сытые, холёные лица, ваши упитанные животы!.. И шо, разве мне не будет стыдно демонстрировать свою худобу и грустные глаза?

                -- Сёма, -- с оттенком жалости возразил друг. – Если у тебя проблемы, старые друзья помогут тебе.

                -- Ой, ну только не надо расчёсывать мне нервы! – в сердцах воскликнул Шварцман и, не попрощавшись, ушёл своей дорогой.

                Говорят, будто худоба человека, как и его сутулость и грустный взгляд свидетельствуют о том, что у него не всё в порядке дома и его грызут какие-то проблемы. А проблем этих было достаточно, чтобы и затосковать, и облысеть, и ссутулиться. А всё началось ещё в юности, когда Сёма, почти золотой медалист с выдающимися, как для семнадцатилетнего паренька, способностями к математике, влюбился в скромную на вид девочку из украинской семьи. Он в ней души не чаял. Прежде, чем отправиться на уроки, он поджидал свою зазнобушку перед её подъездом, чтобы помочь ей донести портфель. На переменах он покупал для неё всякие вкусности – мороженое, пирожные, конфетки. После уроков, естественно, он тоже нёс два портфеля – свой и Гали. Мало того, в один прекрасный вечер эта муза вдохновила его на стихи! И это было бы совсем неплохо, если бы об этих воздыханиях не узнала мама.

                Был пасмурный осенний вечер. По городу тоскливо светились фонари, сопровождая Сёму после одной из романтических встреч. Как раз перед этим он объяснился Гале в любви, спрягая сие слово на все лады и во всех падежах. Она ответила… Собственно, по существу она не ответила ничего, а лишь покраснела и застенчиво опустила глаза, в которых несчастный Сёма видел лишь то, что хотел видеть. Едва Галя ушла домой, милостиво позволив ему прикоснуться к своей тёплой ручке, к Сёме подошли трое подростков и потребовали, чтобы он навсегда позабыл о девушке. В те времена, невзирая на пристрастие к математике, сей потомок Израиля был парень не промах: занимался боксом и акробатикой. В драке он проявил себя самым достойным образом: прежде, чем убежать, он успел не только получить в глаза, но и оставить подобные отметины на лицах каждого из членов неформальной группы людей, к нему пристававших. Но пока добрался домой, под глазом образовался довольно внушительный «фонарь».

                -- Ой! – вскрикнула Сима Срулевна, имевшая честь приходиться Сёме матерью. – Ты только взгляни, о Мордехай!

                Мордехай Абрамович, как, вероятно, догадался читатель, был не кем иным, как отцом. Он трудился начальником цеха на солидном производстве, был человеком в высшей степени серьёзным и не терпел неясностей. Выйдя в коридор, на ходу поправляя массивные очки, он исподлобья взглянул на сына.

                -- Ну… И кто же испортил тебе портрет? – строго спросил он, опуская газету.

                Пришлось всё рассказать, как на духу. Как вы полагаете, что могли подумать бедные родители?

                -- Ой, Сёма! – вскричала мать. – Та как ты мог?! Она же не наша! Видишь, как тебя наказал бог!

                -- Мать, -- вставил слово отец. – Только не надо причитать. Наш сын уже взрослый, он и сам разберётся. Только надо ему помочь, чем я и займусь.

                Не без сожаления отложив газету с кроссвордом, Мордехай Абрамович увёл ребёнка в соседнюю комнату.

                -- Я хотел тебе сказать совсем не много, -- начал он. – Понимаешь, мы в этой стране гости…так сказать. Нас здесь, мягко выражаясь, не любят. И всё время бьют – перед революцией, после революции, перед войной, на войне, после войны… Даже нынче, в восемьдесят пятом году! Я ничего не имею против этой девушки. Я уверен, что мой сын мог влюбиться только в самую красивую и достойную. Но ты должен понять великую истину: украинские девушки и наши девушки – вовсе не одно и то же, как может показаться. Наши девушки получают в семье совсем не такое воспитание, как украинские. Благодаря этому, в более взрослом возрасте они никогда не ссорятся с мужьями, никогда им не изменяют, никогда не высказывают неуважения к мужчине.

                -- Папа, Галя – самая добрая! – вскричал, глотая комок в горле, Сёма. – Она не грубит, не ссорится…

                -- Но самое главное, сын мой, -- продолжал отец, пропуская мимо ушей заявление сына, -- заключается в другом.

                -- В чём же, папа?

                -- Вскоре мы уезжаем на нашу великую родину, -- почти шёпотом, но с превеликим достоинством изрёк Мордехай Абрамович.

                -- Как?! И я?

                -- Естественно!

                Наверное, папа полагал, что сия весть несказанно обрадует непутёвого сынка, но тот отреагировал по-другому:

                -- Значит, я потеряю Галю?! – только и произнёс он.

                Этот разговор мы привели здесь лишь затем, чтобы вы, господин читатель, могли составить непредвзятое впечатление о степени влюблённости Шварцмана-младшего и о той жертве, которую он впоследствии принёс ради великой любви. Когда понадобилось заполнять анкету для КГБ, Сёма заявил, что желает остаться. И произнёс эти слова настолько твёрдо, что даже чекисты взглянули на него так, словно узрели сумасшедшего. Один из них попытался воздействовать на Шварцмана-старшего, выпалив стандартные словечки:

                -- А вы знаете, что хорошо лишь там, где нас нет?

                Хитро улыбнувшись, Мордехай Абрамович ответил:

                -- Ой, не учите меня жить! Ведь я и еду туда, где вас нет!

                Затем он обратился к чаду тем внушительным тоном, которым древние патриархи обращались к разношерстной массе детей Израиля:

                -- Сын мой! Если ты предашь нас, своих родителей, тебя накажет бог!

                -- Нет, папа, я остаюсь! – решительно повторил Сёма.

                -- Сын, ты предаёшь не только нас с мамой, но и весь еврейский народ!

                -- Я… остаюсь… -- менее решительно, но упрямо твердил своё Сёма.

                -- В таком случае, мы отрекаемся от тебя!

                Что говорить? Сына поняла (или попыталась понять) только мама. Всплакнув, он едва заметно сунула ему в карман пачку десятирублёвок, что составляло ровно тысячу советскими деньгами, и шепнула:

                -- Ты можешь пожить у Шулерманов, а потом поступить учиться…

                Шелерманы приходились родителям Сёмы дальними родственниками и могли бы присмотреть за ним или, в худшем случае, накормить обедом.

                Жизнь Сёмы после отъезда родителей завертелась по совершенно новому руслу. Он действительно поступил в университет, что не мешало ему встречаться с Галей. Теперь эти встречи проходили в его квартире, что повергало в шок всех дальних и близких сородичей, только Сёме до них не было никакого дела, поскольку он был очарован невестой и больше ни о чём не хотел слышать. Стремясь использовать свободу максимально, он, едва дождавшись наступления совершеннолетия, на следующий же день взял Галю за руку и повёл в ЗАГС. Ему даже в голову не приходило познакомиться с родителями девушки; он и позабыл об их существовании! Но на импровизированной свадьбе, напоминавшей, скорее, узкую студенческую вечеринку в домашних стенах, пришлось увидеть и новоиспечённых папу с мамой. Отец Гали представлял собой спившегося неудачника, на которого то и дело посматривала жена. В этом взгляде было много строгости, но ещё больше -- презрения. Мать выглядела не хуже весеннего петуха – столь же разукрашенная и напыщенная. Оказалось, что она трудилась завмагом. Именно

она посоветовала Сёме прописать Галю в своей квартире.

                Спустя месяц Галя сообщила, что ждёт ребёнка, чему Сёма, естественно, несказанно обрадовался. Но вскоре молодая жена, как-то подчёркнуто страдая от токсикоза, промурлыкала:

                -- На тебя даже соседи как-то косо смотрят. Понимаешь, мне тоже немного неловко…

                -- Что случилось, милая? – недоумевал глава семьи.

                -- В народе принято, чтобы мужчина создавал семью, только отслужив в армии…

                При мысли об армии Сёма почувствовал, как по спине побежали мурашки, но тотчас же взял себя в руки.

                -- Ты хочешь, чтобы я пошёл служить? – удивился он. – Но кто же будет тебе помогать, когда ты родишь ребёнка?

                -- Не то, чтобы хотела, но надо бы…

                Вздохнув с некоторой обречённостью, студент Шварцман позволил военкомату призвать себя в ряды Красной Армии. Провожая мужа, Галя обещала, как это заведено, ждать его и не забывать.

                Служил парень хорошо, да будет это сказано к его чести… если не считать глумления «дедов» и презрительного отношения со стороны пропившегося офицерья. Лишь на втором году службы командование заметило его математические способности и предложило работу в штабе, что в какой-то мере обеспечивало ему независимость от обидчиков.

                Галя писала всё реже и реже, что повергало Сёму в уныние. На его вопросы отвечала тёща: «Ты пойми, Сёмочка, что Галя занята ребёночком, потому не может выкроить время на письма. Но она любит тебя по прежнему…» Парню, воспитанному на честности и порядочности, даже в голову не могло прийти, что-то плохое.

                Дослужив, как положено, Сёма вернулся домой, предвкушая, как будет им гордиться любимая жена. «Вот, -- рассуждал он, стоя перед дверью собственной квартиры, -- завтра же восстановлюсь в университете, устроюсь работать, и всё будет хорошо.»

                Открыла тёща. По её виду нельзя было определить, насколько она рада появлению зятя: держа в руках бутылку пива, она курила сигарету. Сквозь развязанный пеньюар отчётливо просматривалась слегка обвисшие, но полные формы. От сего зрелища Сёма опешил и отступил назад.

                -- Ой! – воскликнула женщина, поворачивая голову и обращаясь к кому-то в глубине квартиры. – Затёк приехал!

                При этом голос её задрожал.

                -- Вы курите? – удивился он. – Но в квартире ведь ребёнок…

                -- Ты проходи, сам увидишь, -- пригласила она, бесцеремонно схватив Сёму за руку.

                На кухне ему представилась сцена: за столом, украшенном объедками колбасы и салата, уставленном бутылками водки, вина и пива, восседали Галя и двое мужчин. Одному из них можно было дать лет двадцать пять, другой приходился ровесником тёщи. Компания как раз дошла до того уровня опьянения, когда хочется болтать и веселиться. Увидев мужа, нежданно вернувшегося, Галя слегка стушевалась, но в следующий миг, взяв себя в руки, слёзно произнесла:

                -- Ой, Семён! Ты приехал?!

                -- Да, дорогая! – воскликнул он, протягивая руки навстречу. – А где наш сын?

                -- Понимаешь… он умер…

                -- Как умер?! – вскричал он, выпуская из рук чемодан с подарками.

                -- Да… Мы не хотели сообщать тебе об этом, чтобы ты лишний раз не беспокоился. Ведь ты такой отзывчивый!.. А сегодня мы решили устроить маленькие поминки…

                -- А тут как раз приехали мои родственники из Жмеринки, -- вставила тёща, незаметно делая знак мужчинам. – А меня вот уволили с работы…

                Сёма пропустил последние слова мимо ушей, поскольку подробности жизни дражайшей тёщи интересовали его меньше всего. А ему следовало знать, что мать супруги совсем недавно едва не угодила за решётку, увильнуть от которой помогли многочисленные взятки и продажа квартиры.

                Спустя несколько минут «родственники» вдруг заторопились на поезд. Сёме больше никогда не приходилось с ними встречаться.

                В течение последующих дней Шварцман много думал, не забывая отдавать должное молодой супруге, которую полюбил пуще прежнего. Только теперь его чувство достигло некой зрелости и напоминало яркий солнечный день.

                Вместо того, чтобы восстанавливаться на математическом факультете, он поступил на юридический. Гордясь красавицей-женой, он даже представил её нескольким своим друзьям. Они же вскоре помогли ей поступить на экономический. Окрыленный новыми планами и перспективами, Сёма штудировал юриспруденцию и даже подрабатывал консультациями. Галя, учась на заочном отделении, часто ездила в какие-то командировки; впрочем, это не вызывало у влюблённого мужа никаких подозрений.

Прошло несколько лет. За это время Сёма превратился в юриста преуспевающего, ярким свидетельством чего стал двухэтажный домик под столицей, воздвигнутый на честно заработанные деньги. Подчиняясь большой любви, вдохновлённый и постоянно окрыляемый ею, Сёма подписал дарственную на имя Галины. В те дни она была с ним особенно любезной…

Впрочем, счастье не может продолжаться вечно, ибо это – поток энергии, импульс. Сколько бы он ни продолжался, рано или поздно иссякает, если нет постоянной подпитки. С некоторых пор обращение жены стало более сдержанным и резковатым. Мало того, она всё чаще отказывала ему в близости.

Продолжение следует