Екатерина Деготь

ПАМЯТЬ ТЕЛА
Литературный проект для выставки "Память тела. Нижнее белье советской эпохи"

В этом проекте представлены истории, посвященные опыту стыда. Как правило, это опыт крайней приватности, экспонированной в ситуации крайней коммунальности, под прицелом множества глаз. Так что, хотя чувство стыда, разумеется, не является специально советским, эти истории продиктованы определенным типом социальности. Дело в том, что в отсутствие частной собственности в СССР оказалась идеализирована и даже фетишизирована частная жизнь: отношения между людьми, интимность, дружба, любовь, искренность. Действительность, в которой доминировали формы непосредственности, а опосредование деньгами имело куда меньшее значение, чем при капитализме, оказывалась переполнена главным следствием непосредственности -стыдом.
Вообще говоря, стыд парализует вербальность и тем более анализ: это опыт, данный только участнику событий, а не наблюдателю. С другой стороны, способность осознать, что ты испытываешь стыд (и рассказать об этом), требует хотя бы на мгновение дистанцироваться от себя. Так что стыд - это просыпающаяся внутри эмоциональной включенности способность видеть себя со стороны, чужими глазами. Поэтому стыд - это прежде всего пубертатный опыт. Видимо, слегка разгерметизованный СССР 1960-х - 80-х годов (это и есть СССР для ныне помнящих его) и был такой пубертатной, а вовсе не сенильной, страной. Те же граждане, которые к своему счастью или несчастью оказывались взрослее остальной страны, испытывали родственную, но другую эмоцию: чувство неловкости. Неловкость - это стыд за отсутствие стыда у другого. Это критика чужой цельности и неприятное осознание отсутствия цельности у тебя самого. Это то, что в первую очередь дано сегодняшнему читателю этих историй.
Нижеследующий комплекс текстов есть не просто коллекция, а скорее специально сделанная инсталляция. Хотя несколько историй довольно точно воспроизводят то, что было автору рассказано, многие полностью вымышлены, а часть основана на реальных воспоминаниях, но дополнена эмоциональным комментарием, который является плодом авторской фантазии. Автор благодарен за помощь и предоставленные истории Светлане Бойм, Павлу Гершензону, Джеми Гэмбрелл, Юлии Демиденко, Ольге Кабановой, Л.А.Кузнецовой, Елене Пикуновой, Ирине Сандомирской, Ольге Чернышевой, Янине Урусовой, Тамаре Эйдельман.

1
Мне было двенадцать лет, недавно кончилась война. И мой дядя, которому было тогда двадцать, как раз с войны вернулся. Молодой, везучий (живой ведь вернулся и здоровый!), красивый, веселый - однажды при своих товарищах, таких же парнях, взял и повалил меня на диван ради смеха и стал делать мне "велосипед". Юбка задралась, и все увидели мои штаны с начесом, ярко-желтого цвета. А ноги в меховых унтах торчали вверх. Я вопила и пыталась высвободиться, но он был сильнее; потом я заплакала и убежала в коридор. Такие штаны были, кстати, тогда новинкой: китайские, "Дружба". Модные. У многих девочек были такие. Но почему-то было очень стыдно.

2
Было мне лет шесть, пошли мы с мамой в магазин. А она меня одела в длинные, по колено, рейтузы и платьице совсем коротенькое. Ну, нормально. Я понятия не имела, что в этом что-то есть не то. Ведь это мама мне надела. А по дороге она остановилась со своей знакомой поболтать. И вот знакомая делает мне такое небрежное, высокомерное замечание - что это у тебя, мол, девочка, штаны торчат. Я вдруг как рявкну, как зарыдаю. Мне так это показалось обидно, больно. И больше я этих рейтуз не хотела никогда надевать.

3
Мне было лет семнадцать, я работала тогда лаборанткой в НИИ. Как-то я опаздывала утром и нацепила на себя быстро чистые трусы и колготки, а брюки надела вчерашние. И вот когда я шла в метро, мне сказали: девушка, вы теряете колготки. И я, обливаясь холодом стыда, посмотрела назад и увидела, что у меня из штанины выползают и волочатся по земле длинной змеей старые колготки. В этом был такой кошмар: сначала непонимание, как это вообще можно колготки потерять, а потом осознание того, что их уже теперь никак не вытащищь оттуда, во всяком случае одним быстрым движением...

4
Был 1955 год, мне было семнадцать лет, было лето, я сидела на лавочке в белом поплиновом китайском платье с широкой юбкой и читала учебник. А мимо проходил молодой человек. И вот он наклонился ко мне и так шепотом говорит: девушка, как вам не совестно, никогда, слышите, никогда не носите больше розовых трусиков. Я, конечно, смутилась ужасно, на что он и рассчитывал, но потом оценила его чувство юмора. Надо сказать, шансы угадать у него были большие, потому что розовые тогда были у всех.

5
Однажды к нам приехал погостить дальний родственник с Украины. Мы его всей семьей встречали в прихожей: мама, бабушка и я. Поскольку была зима, он, естественно, снимает пальто, шапку, шарф. Из ботинок вышагивает, стоит в носках. Ну, пиджак прямо там же снимает, вешает тоже на вешалку. Галстук развязывает. Такой ритуал тягостный, все никак не кончится. Все это время мы с ним говорим - как там тетя, как доехали, все ли здоровы, давайте обедать сейчас будем... И так уже неловкость растет, поскольку знаем мы его довольно мало. И вдруг без предупреждения он начинает еще и брюки расстегивать. Мы все, мягко выражаясь, замялись. Но оказалось, у него там под брюками прямо были надеты тренировочные штаны с вытянутыми коленками. Так что все кончилось почти без конфуза.

6
Я училась в первом классе, у нас была молодая учительница, и ей явно хотелось одеваться модно. У нее еще муж был артист, хоть и детского театра, так что надо было держать фасон. Тогда как раз в моде были брюки и мини-юбки. Брюки ей, наверное, носить не разрешали (потом другую учительницу уволили за это), так она надела один раз мини-платье. Как сейчас помню, колокольчиком, с коротким рукавом, и, по-моему, сиреневое. Довольно нелепое, тем более, что она вообще-то была строгая учительница, даже несколько зверская. И вот она, конечно, должна была писать что-то на доске, встала на цыпочки, платье ее уехало куда-то под мышки, и выяснилось, что под ним у нее байковые теплые штаны, длинные, внизу собранные на резинку. Я просто затрудняюсь описать чувства, которые я тогда испытала. Как бы божество, про которое я даже сама себе не решалась признаться, какое оно противное и злое, вдруг показало, что оно тоже человек и тоже уязвимо. Не бессмертно, одним словом. И так это было странно, что я даже не воспользовалась полученной информацией. Не посмеялась с подружками про это. Просто запомнила на всю жизнь в ужасе.

7
Это было сразу после войны. Наш курс поехал на летнюю практику в Новгородскую область, ездили мы на грузовике. Было жарко, ну и, конечно, хотелось искупаться, если попадалась по пути река. Мы-то, мужики, сразу в воду лезли, а девушки стеснялись. Мы все не могли понять, в чем дело, но потом одна с каким-то веселым отчаянием разделась все-таки. И оказалось, что у них тогда если и были какие-то там лифчики, то ниже уже никакого женского белья не было, только мужские черные трусы до колен. Наверно, отцовские. Но эта не побоялась, что будут смеяться, и пошла прямо в них, так что они надулись в воде парусом. Боевая была девушка, наплевала на всех. Я ее, честно говоря, сильно зауважал тогда.

8
Когда я была маленькая, у меня была бабушка, старая большевичка. Она обычно встречала меня из школы и кормила обедом. В доме у нас ее считали маразматичкой, это говорилось постоянно вслух, и я ужасно боялась, что другие дети ее увидят. Дело в том, что одевалась она дома очень специально, мне это казалось чем-то настолько постыдным, что я почти плакала. Она носила папины старые семейные трусы до колен плюс его же майку голубую, а сверху какой-то немыслимо рваный фартук плюс обязательно аккуратная косыночка. Это был ее кухонный наряд. Папа когда видел свою тещу в таком виде, просто зверел. Я тогда думала, из-за того, что она в маразме, но теперь я понимаю, что это он не мог видеть старое женское тело в своем белье. А еще я понимаю теперь, что для нее - она же была комсомолка 20-х годов, очень продвинутая, эмансипированная - это был такой стиль унисекс. И она нас им специально шокировала, все прекрасно понимала. Ни в каком она не была маразме. А мама моя настолько все это ненавидела, что выросла абсолютно викторианской буржуазкой в каких-то кружевах, для которой самое святое слово всю жизнь было "норма".

9
Когда я училась в старших классах (это было в начале 70-х годов), с учителем физкультуры у нас, девочек, шла настоящая война по вопросу, ходить ли на уроки в трусиках (как требовал он) или в тренировочных штанах (как настаивали мы). Мы с ним страшно ругались, прогуливали уроки и натравляли на него родителей, а он не понимал, в чем дело. Как я сейчас думаю, у него, человека немолодого и эмоционально туповатого, была такая гигиеническая концепция, коренящаяся в 20-х годах: солнце, воздух и вода (в те годы вообще, как я понимаю, чуть ли не все ходили в трусах, а для детей это просто была норма). Он, например, утверждал, что на уроке "к каждой части тела должен быть свободный доступ", не имея в виду ничего плохого. А мы уже познали стыд своего тела: мы были совсем не те веселые и несколько идиотические физкультурники 20-х годов, которых мы видели в кино, не те пионеры в сатиновых трусах, которые шагали на школьных плакатах. Нам хотелось комфорта, деликатности и - как раз - чтобы никакого доступа к нам ни у кого не было.

10
Когда я пошел в армию, мне, естественно, выдали там помимо всего прочего трусы. И естественно, что размер мой - а я был очень худенький мальчик - никак не был учтен. Трусы в армии есть трусы вообще, без всяких там размеров. Так что они с меня буквально соскальзывали прямиком на пол. Я тогда попросил моего товарища прямо на мне их ушить. Ну и он недолго думая ушил, да так, что я их снять уже не мог, они застревали на каких-то там моих боковых костях. Но вообще это все было наивно с моей стороны, потому что очень скоро оказалось, что моими эти трусы совершенно не являются. В армии все трусы общие.

11
Когда меня родители отправляли летом в пионерлагерь, я не был от этого в восторге. Но я был мальчик любознательный и был рад возможности почитать памятку для родителей, что им ребенку давать с собой. Там, в частности, всегда упоминались "две смены белья". На двадцать восемь дней! От этого веяло каким-то совершенно загадочным, но даже отчасти привлекательным аскетизмом: фляга, компас, соль, спички и две смены белья... В пионерлагере тоже были "смены", и комсомол был "смена" партии, плюс еще в школе донимали "сменной" обувью, поэтому все это сливалось для меня в один какой-то сменный мир, который настойчиво забирался мне куда-то глубоко, под самое белье, и чего-то требовал, требовал... При этом слове хотелось встать по стойке "смирно". Смена часовых, может быть? Я немного боялся, что в пионерлагере у меня все отберут, кроме двух смен белья. И так оно, в общем-то, и вышло.

12
Лет до десяти примерно я каждое лето проводила на даче. У меня там были, естественно, друзья, мальчишки тоже, но ничего романтического между нами не было, поскольку было еще как бы рано. А потом несколько лет я на дачу не приезжала - мы с родителями жили в другом городе. И вот приехала опять, просто в гости, повидаться. И мы вышли на просеку посидеть с девчонками и мальчишками. Мне было четырнадцать, и я носила уже бюстгальтер. Ничего особенного он собой не представлял, белый х/б и наверняка советский, в "Детском мире" купленный. Но сам факт этого казался мне чем-то таким, чем можно было гордиться. Поэтому я нарочно сидела так, чтобы в вырезе платья эта белая лямка была бы видна, и все время ее даже специально высовывала.

13
В детстве я спала на раскладушке посреди проходной комнаты, через которую постоянно передвигались мои бабушка с дедушкой, на кухню и обратно. Поскольку я уходила в школу рано, то по утрам мы не сталкивались, и я ничего не стеснялась, или просто я была еще маленькая, и мне это было все равно. Но помню, как я болела и лежала на этой раскладушке днем, а потом, видимо, решила встать и стала застегивать бюстгальтер, который мне только что купили. Мне было, наверное, двенадцать лет, и это застегивание было для меня определенной морокой, а не надевать бюстгальтер я была как-то еще не готова, к тому же была больна, и сила сопротивления традициям была ослаблена. В общем, я возилась с этим бюстгальтером спиной к двери, а тут как раз мимо проходил дедушка. Ничего такого сексуального в этой сцене не было - просто он это увидел и решил, что внучка стала взрослая, и этим можно гордиться, поэтому подошел и похлопал меня по плечу очень торжественно. Он, может быть, вообще подумал, что это государственное дело, молодежь подрастает, и тому подобное. Он в принципе такой был человек. И ушел на кухню в очень приподнятом настроении. А я осталась с каким-то странным чувством бессилия и досады: лучше бы застегнуть помог.

14
В старших классах школы наши мальчики постепенно поняли, что их одноклассницы носят бюстгальтеры. Поэтому они придумали такое нехитрое развлечение: на уроках проводить вдоль девчачьей спины линейкой, чтобы потрогать, где лифчик. На нашу беду, промышленность к тому времени перестала выпускать лифчики на пуговицах как старомодные и перешла на "современные" пластмассовые застежки. Как все современное в понимании СССР 1970-х годов, это была страшная халтура: застежки были хлипкие и от одного движения линейки сразу расстегивались. Мальчикам видно ничего не было, но нам это доставляло массу неприятностей. Грудь и лифчик как-то расссинхронизировались и этим раздражали ужасно. Остаток урока приходилось сидеть как на иголках, а потом сразу бежать в туалет застегиваться. И так до следующего урока.

15
Помню, мы с папой пошли покупать маме подарок ко дню рождения. Выбирать было особенно нечего: мы увидели, что дают хорошее белье, и встали в очередь на улице, зимнюю такую, всю в шубах. День рождения у нее был 6 декабря... Шел, наверное, 1953-й какой-нибудь год. Теперь-то я понимаю, что покупка белья жене - это должно быть совсем не в толпе закутанных людей и не в присутствии ребенка... В общем, простояв часа два, мы купили ей розовый вискозный гарнитур, комбинацию и трусы. Теперь я могу оценить его более объективно - он сохранился. Материал был очень даже неплохой, мягкий, натуральный. Но там еще были такие вставки для красоты... Из новомодного, "западного" капрона. Они были отвратительно колючие, так что носить все это было, вообще-то говоря, невозможно. Получается, что то, что было сделано ради фасону, саму теплоту и удобство вещи совершенно испортило. Неверно понятые западные влияния погубили нашу милую и добрую вещицу. Парадоксально, но факт.

16
Моя тетушка рассказывала, что в 50-е годы зарплату иногда выдавали разными товарами, и вот на ее предприятии как-то раз выдали дамскими шелковыми панталонами. Я уж даже не знаю, казалось им это смешно или нормально. Потом все сотрудницы понашили себе из них нарядные блузки, розовые. Кружавчиков еще там всяких попришивали... Самое интересное, что все знали, что они из трусов, причем из совершенно одинаковых. И при этом делали вид, что этого не замечают. Или правда они не замечали? Я, честно говоря, уже не понимаю.

17
Мой прадедушка, которого я совсем не помню, был очень видный мужчина, во всех смыслах. Очень крупный, ростом в два метра. Он до революции был чем-то вроде управляющего у графа, и в советское время тоже каким-то администратором. Из всей нашей семьи он оказался единственный человек, который что-то понимал насчет денег и материальных ценностей - в частности, от него мне в жизни достались дача и шуба. А еще огромные кальсоны голубые с начесом, практически ненадеванные. В конце семидесятых годов я себе из них перешила что-то вроде свитера по выкройке из "Бурды", которую мне дали на одну ночь. Я вообще все тогда перешивала из старого, причем с большими запасами по швам, чтобы и из этого потом можно было опять что-то перешить, когда мода изменится. Такое было чувство, что все уже кончилось, даже сырье, ничего нового вообще не будет никогда, и мы будем вечно пережевывать нижнее белье наших более удачливых предков.

18
Для меня белье - это коммунальная квартира. Как оно кипятится в ведрах сутками, потом сушится, как все кругом в нем ходят. Ничего интимного, только коммуналка. Мужская майка - это какой-то "дядя Федя". Сейчас я, конечно, знаю про Марлона Брандо, про Джеймса Дина, которые эти майки сделали знаменитыми и модными, но для меня все равно это не сексуально. Дядя Федя, и все.

19
У меня есть один приятель, грузин. Вот появилась у него любовница в жизни. Приходит он к ней... А ему лет типа 59, немолодой уже. Приходит и начинает раздеваться. Рубашку снимает, потом майку. А она ему говорит: а кто же теперь майки-то носит? Это не сексапильно. Чай, не советская власть. Ну, он и бросил ее тут же в угол. И забыл. Потом приходит домой, опять начинает раздеваться, а жена говорит: а где майка? Ну, он и отвечает, что, мол, не советская власть, чтобы майки носить. Такой немолодой, маленького роста, еврей... Я сказал грузин? Да нет, это я имел в виду еврей. Ну, в общем, с женой он как-то разобрался, но воспаление легких без майки получил. Зима же была.

20
У меня очень большая грудь. Вот вы смеетесь, а у меня всегда с этим были проблемы. Потому что она уже в школе была большая. И возникал вопрос бюстгальтера. Сначала моя мама даже не отдавала себе отчета, что я стесняюсь на физкультуре, и я сама перевязывала грудь лентой. Потом уже надо было что-то делать с лифчиком, и тут пошло самое неприятное. Мне его шили на заказ, и это было ужасно. Просто потому, что к этому приковывалось такое непомерное внимание: надо было специально договариваться с некоей тетей Любой, ехать к ней на другой конец города, причем вместе с мамой, причем несколько раз, на примерки, она меня со всех сторон трогала и еще как-то при этом горестно цокала... Все это было не удовольствие, а страшный позор - быть не такой, как все. Когда позже (и уже, по-моему, за границей) я смогла покупать себе бюстгальтер в магазине, для меня это было невероятное счастье. Так быстро, легко, ненавязчиво: зашел и купил.

21
Я жила тогда первый раз в Москве, изучала русский язык. Жила уже долго, и пришлось мне пойти в ГУМ купить себе лифчик. Я первый раз увидела, как в СССР продаются бюстгальтеры, - лежат горами, вставленные один в другой, без всяких упаковок или рекламы, без манекенов, просто такое явление природы, причем огромных размеров. Продавщица их снимает с полки и заворачивает в какую-то толстую бумагу, как хлеб или колбасу. Это все было так странно после Америки. А пока я смотрела, продавщица смотрела на меня. И она со своим гигантским бюстом поглядела на меня так полусочувственно, полупрезрительно, покачала головой и говорит: ты, девушка, тут все равно ничего себе не подберешь. Иди-ка ты лучше в "Детский мир".

22
В детстве я, как все дети начала 60-х годов, носил лифчик. Некоторые взрослые говорили "лифик", что было еще гаже. Это был такой жилет, белый или телесного цвета, на пуговицах спереди или сзади, к которому прикреплялись подвязки-резинки. Резинка держала чулок только спереди, а сзади он болтался. У взрослых тетенек, как я уже тогда заметил, резинка была в двух местах, так что чулок так не отвисал противно сзади, как у детей. Конечно, шикарно было, когда резинка была короткая и пряталась под шортами. Но это искусство моим, например, родителям было недоступно, и у меня между чулками и шортами торчали тощие бледные ноги будущего защитника родины. Таким меня сдавали в сад, а потом шла волынка: по команде воспитательницы надо было разом отстегнуть чулки от резинок и скатать их валиком вниз (а резинки вверху болтались) - изящный наряд для утренней зарядки. Потом, также по команде, чулки следовало раскатать наверх и зацепить. А на тихий час совсем все это снять, включая лифчик, а потом опять надеть. Резинки все время растягивались или отрывались (была такая игра: "кто длиннее вытянет свои резинки"). Замок, или как там эта штука называется, выходил из строя (была еще одна игра, "чья больше выдержит", когда к резинке прицепляли груз, при этом надо было вращаться вокруг собственной оси). Над "группой" - так называлась игровая комната в детском саду - стоял треск рвущегося белья. Лифчики были для мальчиков и девочек одинаковые, без вариантов, и без моральных неудобств. Мы спали в общем дортуаре и ходили в один и тот же туалет.

23
Когда я не ходил в детский сад, то есть по воскресеньям, в моей жизни был не детский лифчик, а женский - я помогал маме одеваться в гости. Мамин лифчик представлял собой каркас, в который вставлялись поочередно обе груди. "Чашечки" жили отдельно, крепились к нижней части каркаса и придавали груди эстетическую форму. На теле все это удерживалось посредством бретелек и задней шнуровки. С ней-то и были проблемы. Я подбегал сзади, хватал обеими руками шнурки и изо всей силы тащил их на себя. Потом шло самое трудное: не расслабляя лямок, перебросить их поочередно вокруг пышного маминого тела вперед, где она уже их подхватывала сама и завязывала на бантик, после чего чашечки, придающие маме "эстетику", триумфально пристегивались на пуговицы куда-то там наверх. Процедура часто сопровождалась скандалами: то я так неловко перебрасывал лямки вокруг мамы, что шнуровка расслаблялась, то чересчур стягивал, так, что ей тяжело было дышать, то от особого рвения и вовсе с треском отрывал лямки. Тогда маме приходилось (в очередной раз проклиная погубленную жизнь) снимать лифчик, пришивать лямки и начинать все сначала. Ей совершенно не приходило в голову, что тут могло быть что-то морально двусмысленное. Грудь, выкормившая меня и моего младшего брата, стала постоянным спутником моей детской жизни. Возможно, из-за этого во взрослой жизни я женщинами не интересовался.

24
Пошел я однажды с мамой в гости - мне было лет восемь. Там все бесконечно ели и пили, как вдруг в столовую входит тамошний дедушка, причем в новых голубых кальсонах. Все стали бурно обсуждать обнову: что их купили по блату, что они с внутренним начесом, китайские, под названием "Дружба", с двумя пуговицами на гульфике. Я плохо знал, что такое гульфик, но как-то щемяще устыдился. Через неделю рано утром меня ждал удар: родители подарили мне голубые кальсоны с внутренним начесом, китайские, "Дружба", с двумя пуговицами на гульфике, купленные по блату. Их следовало сейчас же надеть в школу, потому что на улице стоял мороз. Я до этого так понял, что кальсоны носят только дедушки, поэтому не был рад. Скандал. Но все, я уже в кальсонах - по ходу выяснилось, что велики - поверх натянули засаленные короткие школьные брюки. Из-под них ("я же говорила, что надо брать на размер меньше!") высовывается голубая китайщина. Ее прячут под какими-то гольфами, которые мне остроумно надевают вместо носков. Я был в ужасе. Мне казалось, что я обкакался - зад "Дружбы" с внутренним начесом скроен был так, что создавал убедительное ощущение присутствия в штанах постороннего теплого предмета. Я вышел из квартиры, поднялся этажом выше, снял брюки, потом кальсоны, потом снова надел брюки, а кальсоны спрятал в портфель. Больше я никогда в жизни их не надевал.

25
Когда мне было года четыре, мне мама купила чешские колготки, что было тогда абсолютной новостью. Даже слова такого еще не было: на пачке было написано (я как раз научилась читать) "Детские чулковые рейтузы". А по-чешски kalhoty, я тоже сумела прочесть, поскольку любовалась этой пачкой с утра до вечера. Она была бирюзовая, и ребенок нарисован такой стильный, элегантный, сучащий стройными гладкими ножками. Ничего лишнего в нем не было. Хотелось быть таким современным ребенком. А в советских детских книжках того времени детей рисовали со спущенными гармошкой чулками в резинку, причем с умилением. Я просто ненавидела эти слюнявые натуралистические картинки, прежде всего художников Жукова, Пахомова и Брея (еще некоторые из них рисовали все время Ленина, что тоже повлияло на мое к ним отношение). Во всех книжках я пририсовывала эти торчащие из-под юбок и штанишек чулки с резинками, как знак полной мерзости. Для меня чулки - это был символ советского, даже в четыре года.

26
Я остро ненавидел детский сад, особенно по утрам, когда он был не абстракцией, а реальной жизненной перспективой. Но выразить эту ненависть у меня не много было шансов, потому что совсем отказаться туда ходить я, к сожалению, не решался. Боялся, наверное, родительского гнева. Поэтому я выбирал пассивную форму протеста: надевал только одну штанину от колготок и так сидел, уставившись перед собой. Нельзя было сказать, что я не одеваюсь, однако, что одеваюсь, тоже, положа руку на сердце, утверждать было невозможно. В этом тупиковом состоянии, которое приносило мне странное злорадное удовлетворение, я мог сидеть долго, пока не приходила с кухни мама, и не начинался типичный утренний скандал с элементами насилия: она засовывала мою вторую ногу в колготки, потом энергично встряхивала меня, держась за резинку, - и все, я оказывался внутри. Пока еще не детского сада, а всего лишь колготок, но это было только начало моих ежедневных неприятностей.

27
В девятом классе я сидел за одной партой с моей тогдашней верной подругой Иркой. Она была главная школьная красотка, а меня любила за то, что я ее сексуально просвещал - давал читать том за томом сборник "1001 ночи". Ирка была дочь офицера, откомандированного из ГДР в нашу свердловскую глушь, и дом их был полон гедеэровского ширпотреба. Она надевала в школу "дэдэроновые колготки" - тонкую синтетическую сеть, которая в верхней части ляжек уплотнялась и превращалась в трусы. Вот как-то после очередного разноса, который Ирке устроили в классе (она была ужасно дерзкая и свободолюбивая - все от ГДР), она вдруг рухнула за парту с каким-то странным хрустом. Через секунду она ткнула меня в бок, задрала юбку и показала, что колготки радикально лопнули поперек, как раз вдоль линии их превращения в трусы. Мы оба восторженно охнули. Классная руководительница одним прыжком подлетела к нам, заглянула в парту и почему-то густо покраснела (хотя она вообще то была без церемоний и мужские туалеты посещала без предупреждения). Потом с криком "помоги же ей!" она нас обоих выпихнула в коридор, причем мне пришлось прикрыть Ирку сзади своим телом. В коридоре мы разошлись в противоположных "М" и "Ж" направлениях.

28
Помню, что, когда я училась в старших классах, да и потом, в институте уже, мне мама отдавала всегда свои комбинации и дарила все время новые. Они были действительно очень красивые, импортные, с кружевами, всегда благородных цветов, и мне очень нравились. Только я не знала, что с ними делать. Иногда я надевала их под школьную форму, но все время чувствовала, что это что-то лишнее. Какая-то ненужная роскошь, какой-то дополнительный слой, усложняющий жизнь, какое-то лишнее тепло, которое мне уже не требовалось. Из-под мини-юбки их кружева начинали торчать. А с брюками их и вовсе носить было нельзя. Так что я их хранила, хранила... Потом стала в них спать. А потом и вовсе выкинула, а спать стала нагишом. Но это уже теперь, в постсоветское время.

29
В юности я кое-что себе шила, поскольку купить тогда было нечего. Во всяком случае, элементарную юбку изготовить я могла. А тут настало лето, нечего надеть, и я решила сшить шорты. Пошла в универмаг, купила метр какого-то сатинчика в узор и быстренько состряпала. Пошла на улицу такая из себя вся девятнадцатилетняя, гордая, ноги до ушей, туфли на платформе. И вижу, все на меня смотрят как-то странно, причем как мужчины, так и женщины, особенно постарше. А шла я, как ни смешно, в гости к бабушке. Прямо как Красная Шапочка. И когда я до нее дошла, она мне все объяснила: оказывается, я выбрала сатин, из которого шились 90% мужских трусов, с очень узнаваемым рисунком. Я-то этого не знала: мужские трусы в то время были для меня предметом абсолютно незнакомым. Я, вероятно, даже не подозревала об их существовании.

30
Это было в начале 80-х годов, последние советские годы, хоть мы тогда этого и не знали. Я лично думала, что Брежнев никогда не умрет и что все так оно всегда и будет. Я-то была неплохо устроена: получала я очень мало, но зато почти не ходила на работу. Жила, вообще-то, в свое удовольствие, но тот факт, что у меня сто рублей зарплата, что в магазинах ничего нет и что меня никогда не пустят за границу (потому что я еврейка и не член КПСС), позволял жаловаться, в смысле "отстаньте, что с меня взять". Например, зашла я однажды все-таки на работу, а тут директор. И сделал мне замечание - не за то, что он меня два месяца уже в глаза не видел, а за то, что я в брюках была. Совсем с ума сошел. Ну я и говорю: а Вы, Николай Николаевич, мне зарплату повысьте, тогда я, может быть, себе смогу шерстяные колготки достать и буду, так уж и быть, ходить в юбке. А если Вы думаете, что я зимой в тонких чулках буду Вам в юбке ходить, так не надейтесь. Так и сказала. И что? Отстал. Он был вообще-то неплохой человек.

31
Первый серьезный роман у меня был в 18 лет с одним художником, который жил очень далеко, в Авиагородке. Я туда к нему ездила втайне от родителей, в его однокомнатную хрущевскую квартиру на пятом этаже без лифта. И вот я там прямо на лестничной площадке, перед тем как нажать звонок, переодевалась: снимала вязаные теплые подштанники и надевала красивые (как мне казалось) польские трусики, прямо через зимние сапоги. Они были кружевные, абсолютно нейлоновые, стоили пять рублей, и я их сама себе купила со стипендии. Тогда они были голубые, но это продолжалось недолго, как и роман. Через много лет, когда я была уже замужем за другим совершенно человеком, я вдруг как будто проснулась и увидела, что я все еще ношу эти трусики, хотя они уже давно стали серые и к тому же кругом зашитые. Почему я их не выбросила? Не знаю. Мы тогда ничего не выбрасывали.

32
Все мои подруги считали, что мне пора бы уже потерять невинность, а я все никак. Не то чтобы принципиально, просто как-то все не складывалось. У меня тогда тянулся какой-то роман довольно вяло... Сейчас-то я понимаю, что я уже созрела во всех отношениях, но что-то меня сдерживало. И вот однажды я пришла в гости к одной подруге. Обстоятельства сложились довольно специальные: я сказала родителям, что поехала на дачу к друзьям, но по какой-то причине оттуда сбежала, и вот пришла к подруге и говорю - раз так, давай я у тебя переночую. Она говорит: а твой этот мальчик? (Он, кстати, был не такой уж мальчик). Я говорю: нет, он дома, у него там тоже все уехали... Тогда квартирный вопрос очень остро стоял. Она говорит: ты что, с ума сошла, такой случай, давай немедленно к нему и прекратим эту глупость с девственностью. А я ведь на дачу ездила, и на мне были такие дачные трусы - чудовищные какие-то черные на резинке. Я говорю: нет, невозможно, никогда. И тогда она сказала "щас" и триумфально так пошла в соседнюю комнату. А подруга моя училась в ИнЯзе на немецком отделении и ездила один раз на практику в ГДР. Там им выдали какой-то минимум карманных денег, и она на все накупила кружевных трусов, одни из которых она мне и вынесла со словами "Теперь тебе отступать некуда". Я их надела и, действительно, перешла какой-то психологический порог. В тот вечер и состоялась моя утрата невинности. А не было бы трусов в нужную минуту - я думаю, так ничего бы и не случилось просто никогда.

33
Когда я училась в старших классах, колготки уже можно было достать, и даже французские, пожалуйста. Только стоили они семь семьдесят, и это было очень дорого, по крайней мере для моих родителей. А может быть, моей маме просто нравилось быть бедной, чтобы была возможность себя жалеть. Во всяком случае, она мне отдавала свои старые пояса с вытянутыми резинками и покупала мне советские капроновые чулки, которые мне были широки в щиколотках, а резинки все время отстегивались, причем все сразу. Один раз они у меня все отстегнулись, когда я шла по площади мимо Большого театра, а руки были заняты, и придержать все эти сползающие чулки я никак не могла. В общем, я шла по площади как на казнь, а чулки все сползали, пока не оказались гармошкой вокруг этих самых щиколоток, как раз когда я подошла к метро. Мне казалось, я сейчас умру. Может, это детский стыд, но он еще и какой-то советский был - уверенность, что все кругом на меня смотрят, что всем есть до меня дело. Теперь я ношу чулки на силиконовой резинке. Они, между прочим, тоже все время сползают, но я могу спокойно остановиться и их подтянуть у всех на виду, потому что я знаю, что всем в общем-то плевать - каждый занят собой, и никакого СССР больше нет. И это такое счастье.