Звонила Яна.

- Пронто? – мгновенно преобразив интонацию в повелительно-бесшабашную, спросила Аня.

- Приветики! – прозвучал звонкий, озорной с какой-то ноткой мальчишества голос Яны. – Ты где?

- В смысле, где? Дома конечно. – ответила Аня.

- В смысле дома? – в голосе Яны было явное возмущение, смешанное с недоумением. – Ты что, передумала? Мы же договорились…

И тут Аню озарило. Она вспомнила, что ещё на прошлой неделе они с Яной и ещё несколькими близкими знакомыми договорились отпраздновать завершение летних каникул в «Пейзажке» - небольшом уютном кафе на Пейзажной аллее. Здесь часто собирается молодёжь, чтобы вдоволь населфившись у причудливых, ярко раскрашенных фигур и, подурачившись на детской площадке, потом спускаться по старинному Андреевскому спуску – своеобразному украинскому аналогу московского Арбата, придирчиво выбирая из сотен заведений, где б можно было «зависнуть».

- Блин! – воскликнула Аня. - А который час?

Эта уникальная способность современного человека тысячу раз в день смотреть на часы в своём телефоне и через минуту забывать о том, который сейчас час.

- Ты удивишься, но - без двадцати пяти восемь. – съязвила Яна. – А мы договаривались на восемь. Так что у тебя пять минут на сборы.

- Это не реально… - попыталась запротестовать Аня.

- Если не хочешь трястись в метро до центра в полном одиночестве, то реально. – безапелляционно заявила Яна.

Подруги ехали в привычном стареньком, ещё советских времён вагоне метро в полном молчании, уткнувшись каждая в свой смартфон. Говорить было просто невозможно из-за невыносимо бьющего по ушам стука колёс, скрежета тормозов и ещё кучи звенящих, жужжащих, скрипящих, стучащих звуков – неизменных атрибутов морально устаревшего ещё пол века назад киевского метрополитена.

Зато выход из этой подземной клоаки всегда, а особенно после долгой езды, представлялся вознесением в рай. Вонь мазуты, воздух с привкусом старых, нечищеных годами фильтров на вентиляторах, подающих его в подземку, и ещё чего-то не вполне определимого, но от того не менее отвратного, оставшись внизу эскалатора, сменялись свежестью на столько, на сколько это возможно в центре многомиллионного мегаполиса. Решили выйти на Майдане, чтобы потом, по довольно круто поднимающейся в верх Михайловской, подняться к Михайловскому златоверхому, а оттуда уже с Большой Житомирской, протиснувшись в узкий проход между старинными, начала прошлого века постройками, давно не реставрируемыми и изуродованными нелепым сочетанием старинной лепнины и тарелок параболических антенн, выйти на Пейзажную аллею.

Оставив пятизвёздочный «Интерконтиненталь» справа от себя, девушки бодро зашагали по Большой Житомирской, где еже загорались огни в окнах домов, а официанты в маленьких ресторанчиках и кафе расставляли по столам на летних площадках свечи и несли гостям пледы. Вечера в конце августа были в этом году холодноватыми. Не доходя до «Шампани» - неприметного кафе полуподвальном помещении дома, свернули на право в тот самый узкий проход, на половину перегороженный шлагбаумом чтобы на пешеходную «Пейзажку» на выезжал кто попало.

В кафе было многолюдно. Если бы не заранее зарезервированный столик, сейчас бы вряд ли такой компании нашлось здесь место. Девушки поднялись на второй этаж. Там располагалась закрытая летняя терраса с прекрасным видом на зеленеющую далеко внизу Воздвиженку. За столиком у самого края террасы их уже ждали подруги – Кристина и София.

- Неужели?! – наигранно возмущённо приветствовала появление Ани и Яны Кристина.

- Представь себе. - парировала Яна, - Просто кто-то у нас совсем отбился от рук.

И она с выражением констатации факта на лице, посмотрела на Аню.

- Когда отобьюсь, обязательно тебе сообщу. – ответила та и плюхнулась в удобное кресло.

Анна не любила концентрации на себе всеобщего внимания. Не то чтобы она смущалась, просто часто и во многом она не понимала, окружающих её сверстников, а потому воспринимала их как непредсказуемых. Непредсказуемость же её пугала.

Яна последовала её примеру и через секунду все четверо уже были поглощены каждая своим смартфоном. Редко перебрасываясь односложными фразами или вообще нечленораздельными звуками в духе «вау» или «пфф», девушки искали в них темы для общения. А терраса шумела. Из колонок, закреплённых на сваях, поддерживающих крышу террасы, гулко с утяжелёнными басами отбивал ритм очередной хит.

Иногда кто-то из подруг на мгновение отрывал взгляд от экрана своего смартфона и оглядывался вокруг, как бы убеждаясь, что виртуальный мир всё ещё за защитным стеклом экрана их гаджетов, а они сами - в реальности. В той реальности, где люди выглядят такими, какими они есть на самом деле, а не такими, какими они пожелали себя открыть безбрежному, всепоглощающему интернету в виде аватарки в бесчисленных соцсетях.  Оглядывались и вновь ныряли в поток фото, видеофайлов, коротких, с претензией на истину в последней инстанции, текстов, мэмов и музыки. Так ныряет пловец, набрав полные лёгкие кислорода перед очередным броском.

В один из таких моментов возвращения в реальность, подняв голову и посмотрев в очередной раз на подруг, Анна обернулась и оглядела соседние столики. Её внимание привлёк парень или скорее мужчина лет двадцати восьми – тридцати. Он с явно возбуждённым от волнения и, как ей показалось тогда, измученным выражением лица что-то доказывал или объяснял девушке, сидящей напротив. Он еле сдерживал свою, пытающуюся вырваться, как лава из вулкана, бурную жестикуляцию. Девушка же, в каком-то недоумении, растерянная и озадаченная (явно его словами) то морщила брови, то оглядывалась по сторонам, как будто ища выход, возможность уйти, скрыться.

«Ссорятся», - подумала Аня.

Она снова нырнула в смартфон, но через минуту поняла, что не может сосредоточиться. Её мысли возвращались к паре за соседним столиком. Анна не слышала их разговора. Музыка заглушала его и кроме того, мужчина говорил тихо, но очень эмоционально. Девушка вновь обернулась в сторону ссорящейся пары. Только сейчас она обратила внимание на то, что мужчина был одет в камуфляж. Был ли он солдатом или офицером Анна не знала. Да такой вопрос у неё и не возникал. Ясно было, что он военный. Этого для неё было достаточно.

«Ну, понятно. Его призвали в армию, а она его не дождалась.», - заключила она про себя и её интерес к происходящему за соседним столиком моментально пропал.

Очередное её всплытие в реальность и обзор происходящего в ней, показал, что мужчины, который привлёк её внимание, уже на террасе нет. Зато девушка продолжала сидеть за столиком неподвижная, в каком-то оцепенении. Потрясение чётко выражалось во всей её позе и этом, характерном для ошеломлённого чем-то человека, взгляде в некую невидимую точку. В руках она держала лист бумаги. Было такое ощущение будто она призадумалась над только что прочитанным и лишь на мгновение оторвалась от чтения чтобы потом продолжит читать дальше. Анна смотрела на неё, но девушка больше не опускала взгляд на лист. Было видно, что она в шоковом состоянии.

Аня, молча толкнула Яну в бок. Та дёрнулась и, вынырнув из своего смартфона, удивлённо взглянула на подругу. Та глазами и лёгким кивком головы указала на девушку с за соседним столиком. Яна обернулась.

- Ой, так я ж её знаю. Это Вика. Она магистратуру заканчивает в следующем году. Я у неё конструкции покупала для своего проекта. Помнишь, я говорила, что деньги нужны? – затараторила Яна. - А что это с ней?

- Вроде с парнем поссорилась. – не сводя глаз с девушки, ответила Аня.

- С парнем? Она замужем. Ребёнок есть. Какой парень? Ты чё?

- Ну, значит - с мужем. Он военный у неё? – переводя взгляд на подругу, спросила Аня.

- Блин, с чего ты взяла? – возмутилась Яна. - Он у неё в офисе менеджером работает. Фирма кажется строй материалами занимается или около того… Я хз.

- Ну, я тогда не знаю. Но она только что ссорилась с каким-то мужиком в форме или камуфляже… Как оно там у них называется?

- В форме? – как бы спрашивая сама себя пробубнила Яна. И, почесав смартфоном затылок, воскликнула– А! Так у него младший брат сейчас служит…  А с чего бы им сраться? Они живут отдельно, на Троещино кажется, а он - с родителями где-то вообще на Теремках.  Да в принципе он сейчас и не должен быть в Киеве. Его ж призвали. Он в АТО. Под Донецком или Луганском… Я не знаю.

- Может, типа, в отпуск, приехал? – спросила Аня.

- Ага, чтобы срачь разводить с женой брата. – ухмыльнулась Яна.

- Эй, мы типа тоже здесь есть! - Кристина помахала перед лицами подруг смартфоном. – Может поделитесь что вы там обсуждаете?

Аня в двух словах рассказала суть разговора и той сцены, свидетелем которой она стала.

- Да всякое бывает. Может у них финансовые вопросы. Она, типа, денег ему одолжила или около того. – предположила Кристина.

– Ты лучше расскажи про Берлин. – и она, протянула руку через стол, показывая Ане её селфи в Инстаграм на фоне Бранденбургских ворот.

- Прикольный сторис кстати. – вставила София.

Остаток вечера волей-неволей центром внимания компании оказалась Анна. Она рассказывала подругам и о том, как попала в партнёрскую программу Берлинского университета имени Гумбольдта, и как она с группой таких же студентов ехала в Берлин на поезде, какие шикарные бутики на Унтер дер Линден и как всё устроено в клинике «Шарите» - конечной цели этой поездки. О девушке с листом бумаги все моментально забыли.

Наболтавшись вдоволь и расправившись с десертом, компания решила прогуляться до Десятинного переулка и минуя развалины, вернее оставшийся только фундамент, Андреевской церкви, выйти к Андреевскому спуску, а оттуда – к станции метро Контрактовая площадь, так чтобы не возвращаться на Майдан.

Резкий звук, пронизывающий вечерний воздух, охлаждённый потоками лёгкого ветерка, пронёсся мимо девушек и исчез. Эхо растворилось в чёрной пустоте парка внизу. Подруги испуганно и удивлённо переглянулись. Послышались крики: мужские решительные, властные (видимо кто-то из мужчин просил вызвать скорую) и женские – высокие и панические. Девушки прибавили шаг.

Липа Петра Могилы – громадное, ветвистое, с крючковатым покосившимся так, что его пришлось подпереть подпорками, стволом и толстыми, такими же искривлёнными, низко ответвлявшимися от него ветвями, (как будто дерево росло не в высоту, а в ширину) была ограждена металлическим забором. Рядом на первом этаже голубого пятиэтажного здания за рядом невысоких кустарников спрятался небольшой тихий ресторанчик, где в это время года подают отличный зелёный чай. Среди киевлян бытует поверье, что если, попросить липу о чём-то, обойти это уникальное дерево семь раз, и обязательно против часовой стрелки, то липа выполнит твою просьбу. Часто влюблённые приходя сюда просить взаимности, а студенты – удачи на экзаменах.

Когда девушки вышли на Десятинный переулок, слева от которого между ним и фундаментом одноимённой церкви, растёт знаменитое дерево, они поняли, что выстрел прозвучал именно оттуда. Там уже было человек двадцать, и народ продолжал собираться. Рядом со стороны площади, где стоит невысокий каменный крест - памятник Андрею Первозванному и Десятинная улица преображается в Андреевский спуск, послышалась серена патрульной полиции. Где-то с другой стороны по Владимирской неслась скорая помощь.

Подруги чуть замедлили шаг, по инерции продолжая идти запланированным ещё в кафе маршрутом. Им предстояло пройти мимо липы. Появились полицейские. Красно-синие огни патрульной машины мигали как в ночном клубе, выхватывая из темноты и окрашивая своим светом то ствол дерева, то одинокие пустующие лавочки, то фигуры столпившихся зевак. Толпа неохотно подчинялась требованию патрульных если уж не разойтись, то хотя бы отойти от места происшествия так, чтобы и полиция, и медики могли беспрепятственно выполнить свою работу.

На ких-то несколько секунд, пока любопытствующие перемещались так, чтобы и выполнить требования полицейских, и при этом продолжать занимать удобную точку обзора, Анне открылся эпицентр всего этого происшествия. В метрах трёх от липы лежал мужчина в камуфлированной форме. Свет фонариков полицейских осветил кровавую лужу вокруг неподвижного тела. Руки мужчины были раскинуты в стороны, а рядом блеснул метал пистолета. Сейчас Анна не сомневалась: это был военный из кафе.

***

В вертолёте было тесно. Как-то незаметно двое в штатском по дороге, от аудитории медицинской школы до вертолёта на лужайке перед ней, превратились в одного, который и сидел сейчас напротив Дэвида, занимая уж точно более трети всего пассажирского пространства «Little Bird». (ред. «Маленькая птичка» - военный вертолёт серии AH-6i) Специально приспособленный для транспортировки людей за счёт снятия вооружения, этот вертолёт уже давно стоял на вооружении ВМФ США. Дэвид старался не смотреть на громилу, потому что ничего интересного там увидеть просто было невозможно. Непроницаемое лицо стало ещё более окаменевшим, каким-то безжизненным, мумифицированным. Но и на пруды и прудики, леса и реки заповедника Масс Одабонс Бродмур Уайлдлайф тоже не посмотришь. В пассажирском отсеке вертолёта не были предусмотрены иллюминаторы. Затевать разговор Дэвиду не хотелось. Неожиданное появление на его лекции офицера Уотера основательно подпортило праздничное настроение доктора, в связи с началом нового учебного года. Оставалось одно – уйти в собственные мысли.

 А мысли были разные: нужно было наконец начать писать книгу. Прошло года два как он задумал большую работу, начал собирать материал, редкими периодами свободного времени просиживать в библиотеке… Как бы это не казалось странным, но будущая книга доктора Кравица никак не была связана с его работой. О чём она? Он и сам толком не понимал… О нём, о его размышлениях, о его жизни и жизни вообще. Работа над ней была его хобби, отдушиной… А может быть и – анализом, подведением неких итогов.

Когда тебе вдруг, совершенно неожиданно сваливается твоё пятидесятое день рождение, ты с удивлением обнаруживаешь, что жизнь подходит к концу и больше нет того безлимита времени, иллюзию которого порождает молодость. Лучшее, самое яркое остаётся позади: первая любовь, рождение детей, самозабвенное, захватывающее с головой увлечение любимым делом, признание коллег, радостное удовлетворение от успехов твоих учеников… Вдруг ты понимаешь, что впереди лишь медленное угасание сил, энергии, надвигающаяся неотвратимо и безучастно старость… Всё больше болячек, всё меньше желание лечить их. Чувства притупляются, как и зрение, и слух… Но самое ужасное оказывается в том, что, неожиданно для себя, ты вдруг осознаёшь: на самом деле я так мало жил. Так много планировал и так мало успел!

Наверное, именно это подвигает людей после пятидесяти предавать бумаге свои воспоминания. Но Дэвид не собирался писать мемуары в классическом их понимании. Он слыл среди коллег немного эксцентричным, чудаковатым. Да, так, по-видимому, оно и было. Он всегда был достаточно замкнутым и не словоохотливым человеком. При общении с ним легко можно было обнаружить, что он нервничает или, как минимум, чувствует себя некомфортно. Блуждающий взгляд куда-нибудь, только не собеседнику в глаза, нервное покручивание на своём мизинце золотого перстня, оставшегося ему от отца, потирание подбородка… Он тщательно подбирал слова и порой, на чуть дольше чем это получается у других, замолкал, обрывая фразу на полуслове. Чаще слушал чем говорил, чаще читал чем слушал… Ожидать, что его книга будет стандартным, классическим мемуаром значило б просто не знать доктора Дэвида Кравица.

Непроизвольный взгляд на человека в чёрном перенёс Дэвида в реальность. Что же произошло? Почему он в этом вертолёте? И почему военные?

Чем больше он размышлял, над тем, что случилось с ним сегодня утром, тем больше возникало вопросов. Вашингтон? Министерство здравоохранения?

«Так, попробуем собраться с мыслями, - решил про себя Дэвид, - Он – вирусолог. Его ждут в Министерстве здравоохранения США. Значит вопрос как минимум государственной важности. Хорошо. Если военные, значит это связано как-то с армией, обороной. Бактериологическое оружие? Атака? А может быть эпидемия? Но он всегда в курсе подобного рода событий. В СМИ лишь проскакивала информация об участившихся случаях самоубийств, особенно среди военных. Но как это может быть связано с вирусами?»

Вопросы приобретали тенденцию лавинообразных. И на какое-то мгновение Дэвиду вдруг стало страшно. Страшно вот тем безотчётным, без каких-либо особых причин страхом, когда сердце застывает от холодного ужаса; страхом близким к панике. Он растерянно оглядел кабину вертолёта. Мерный звук мотора и бешено вращающихся лопастей отбивал ритм где-то далеко, где-то вовне. Человек в чёрном рассматривал пальцы своих рук. Доктор взглянул на часы. Минутная стрелка циферблата через десять минут сравняется с часовой. Он ощутил как вертолёт начал снижать высоту. Из кабины пилота можно было увидеть диспетчерскую вышку международного аэропорта Boston Logan – четырёхэтажную тёмно-коричневого цвета громадину, похожую на несуразного робота, ногами которому служили две круглые башни, возвышающиеся над зданием аэропорта.

***

Увиденное в парке Аню потрясло. Впервые в жизни она стала свидетелем смерти человека. Вот он был жив, сидел за столиком в кафе, говорил, чувствовал, переживал, беспокоился о чём-то … А вот он… вернее его тело, всё, что осталось от него лежало так странно, неестественно, даже глупо как-то, на холодных камнях под старинной липой. Для него больше не существовало ничего. Он сам перестал существовать, стал ничем.

Вновь и вновь умываясь, делая себе чай, ложась в постель, Аня прокручивала в голове моменты происходившего в кафе. Почему они ссорились? Кто он? Кто ему эта Вика? И вдруг её осенило: это было самоубийство. Он, этот мужчина, вышел из кафе, пришёл к липе и застрелился! Застрелился из-за ссоры с Викой. Но что же она ему такого сказала, что заставило его совершить то, что человек может совершить только один раз в жизни – убить себя? Может быть любовь? Может он был влюблён в неё, а она замужем, любит мужа?.. Отказала ему, и он взял… взял и сделал это.

Аня поднялась и села на кровати. Укутавшись в одеяло и поджав к себе ноги, она положила голову на колени и, сосредоточенно глядя в невидимую точку перед собой, попыталась вспомнить выражение лица парня, выражение лица Вики, его жестикуляцию, её лицо тогда, когда она уже одна сидела и смотрела невидящим взглядом на лист бумаги… Аня лихорадочно искала подсказки. Искала, но не находила.

В Инстаграм уже кто-то выложил фото и видео с полицейскими машинами и скорой помощью возле знаменитой липы. Теперь она стала ещё известней. Комментарии сыпались пропорционально просмотрам. Диапазон догадок, версий, предположений о причинах случившегося был поистине безграничным: от убийства на почве ревности, до фантастики в духе нападения инопланетян. Версия суицида тоже часто всплывала.

Аня подумала о том, что скорее всего полиция выяснит где был этот парень за час до смерти и, вероятнее всего, выйдет на всех посетителей «Пейзажки» в тот злосчастный вечер.

«Ну, и угораздило же меня!» - с досадой в слух произнесла она.

В тот момент, когда в Киеве прозвучал выстрел и бездыханное тело мужчины в камуфлированной форме упало в трёх метрах от старой липы, доктор Дэвид Кравиц вот уже час как находился в здании штаб-квартиры Министерства здравоохранения США, ожидая запланированного ещё на 14:30 срочного совещания. Ему удалось перекусить здесь же в пентхаусе, что было очень кстати, так как завтракал он ещё в восемь утра и к двум часам уже основательно проголодался.

Угловатое, построенное в конце 70-х прошлого века в духе постмодернизма и брутализма, здание Министерства покоилось всеми своими пятью этажами на рядах прямоугольных колон. Они, в сочетании с окнами, словно вдавленными в стены здания, вместе напоминали ряд дзотов, выстроенных друг над другом и повешенных над землёй. А уже над ними парил этаж пентхауза, поддерживаемый тоже прямоугольными башнями. Зато внутренний дворик был менее воинственного вида. И странная плоская фигура из алюминия, водружённая на зелёной лужайке, даже как-то помогала Дэвиду отвлечься, пока он попивал своё кофе, захваченное с собой из обеденной зоны.

- Доктор Кравиц? И Вы здесь? – улыбка добродушного вида толстяк в мешковатом клетчатом костюме возникла прямо перед Дэвидом.

- Сайман?! Какого чёрта?! Ты-то уж что здесь делаешь? – удивлённо спросил Дэвид.

Толстяк зачем-то провёл рукой по своей лысине, как будто приглаживая виртуальные волосы (реальные - лет 10 как исчезли с его макушки), крякнул и присел за столик напротив Дэвида:

- Хех, да тоже, что и ты, дружище: жду совещания. Представь себе, меня вытащили в одних трусах из постели и сказали, что мир сходит с ума. Хах! Новость мне! – Сайман вскинул свои пухлые бледные руки в верх, как бы взывая за поддержкой к небесам, при этом и без того короткие рукава его пиджака подтянулись чуть ли не к самым его локтям.

- Дружище, тебя нашли даже в Альбукерке? – подыгрывая шутливому тону толстяка, спросил Дэвид.

Они знали друг друга давно. Ещё со студенческих времён, когда в Сан-Диего вместе ухаживали за двумя привлекательными сокурсницами в National University, одна из которых и стала в последствии женой Дэвида. Сайман же так и остался холостяком, отдав всего себя изучению психологии, а потом и преподаванию в Университете Нью-Мексико в Альбукерке, куда перебрался после защиты своей докторской диссертации.

- Да! – вновь воскликнул Сайман, - и это тогда, когда я наконец-то решил выбраться на рыбалку в Кочайти Лейк. Ты же не был там ни разу, да? А там есть один отличный ресторанчик с видом на озеро…

- И, уверен, не менее отличным стейком слабой прожарки. – улыбаясь, вставил Дэвид, переводя взгляд на расползающуюся рубашку Саймана в районе его, с каждым годом увеличивающегося, живота.

- Ох, ты не забыл! – ни капли не смущаясь, расплылся в улыбке доктор психологии. - Я тебе больше скажу, там ещё и отличное пиво! Ну, рассказывай как жизнь, семья, работа? Я ведь внимательно слежу из Альбукерки за твоими успехами. Даже пытался читать твой доклад на Международной конференции «Virology’s Trends – 2023». Правда ни черта не понял, но было интересно.

Сайман рассмеялся своим беззвучным с лёгким поскрипыванием, как скрипит колесо при езде старой телеги, смехом.

 - Как Европа? Как Берлин?..

- Господа, ну что же это такое? – молодой паренёк лет 22 в новенькой военной форме торопливым шагом направлялся от лестницы, ведущей с нижнего уровня здания ещё ниже – во внутренний дворик. – Я ищу вас по всему департаменту. Совещание начнётся через 5 минут. Президент уже здесь.

- Президент?! – удивлённо посмотрев друг на друга и затем уставившись на энсина хором переспросили Сайман и Дэвид.

- Так точно. Я проведу вас в зал совещаний. Может быть вы наконец проследуете за мной? – уже с лестницы обратился младший офицер к опешившим от такой новости докторам.

Доктор психологии и доктор вирусологии, словно очнувшись от внезапного сна, подскочив поспешили за ним.

В зале совещаний, примыкавшему к кабинету главного военного хирурга вице-адмирала Стивена Уильямса уже находилось человек десять. Некоторые из них были в форме офицеров военно-морского флота США. Среди тех, на кого Дэвид тут же обратил внимание, была женщина -  блондинка с аккуратной стрижкой каре, точёными, как у античных статуй, правильными чертами чуть вытянутого лица с заострённым подбородком. Невысокая, идеально сложенная, хрупкая фигура. На вид ей было не более сорока, хотя в её досье, в министерстве, в графе "дата рождения" значился год 1977. При этом её внешность как будто воплощала в себе две крайности: формами тела - невероятную женственность, мягкость, и твёрдость характера, решительность и упрямство – чертами лица. Она стояла в конце зала ровно, как оловянный солдатик, внимательно слушая лохматого очкарика хипстерского вида.

Её звали Николь Клейтон. И Дэвид сразу же её узнал, хотя виделись они последний раз… Господи, дай бог памяти, когда же это было?! Это было… Это было лет тридцать тому назад … А может больше? Ему было восемнадцать… Или девятнадцать? А ей… Ей тогда было всего шестнадцать. Они расстались через год после того как Дэвид поступил в Национальный Университет в Сан-Диего. Да, значит ему было уже девятнадцать. А она осталась в Сан-Франциско.

Это была первая, большая, пылкая, страстная юношеская любовь Дэвида. Та самая любовь, которая не забывается никогда, ни при каких обстоятельствах, любовь, память о которой яркими, многоцветными картинками постоянно всплывает при малейшем напоминании о ней названиями улиц, цветом домов, именами друзей и знакомых, музыкой, цветами. Хотя они встречались совсем не долго, меньше года, но каким множеством событий, слов, чувств, переживаний наполнили их двоих эти несколько месяцев!

Вдруг она, оторвав взгляд от собеседника и оглядывая присутствующих, посмотрела в ту сторону, где стоял остолбеневший Дэвид и их взгляды встретились. Что-то холодное разлилось в нём. Всё внутри как будто ушло в свободное падение и тут же вновь взметнулось комом вверх к самому горлу. В её взгляде промелькнуло и мгновенно исчезло удивление, лёгкое замешательство. Она сдержанно кивнула ему и снова сосредоточилась на хиппи, что-то увлечённо ей рассказывающем.

- Дэвид! Дээээ-вид! – Сайман протягивал Дэвиду тонкую папку с какими-то документами. – Сказали, что нам с этим нужно ознакомиться.

- Да, да… - он наконец смог оторвать взгляд от Николь, возвращаясь в реальность.

Присев с Сайманом за длинный, футуристического вида и эргономной формы стол из стекла и ещё какого-то странного на ощупь материала, напоминающего метал, он попытался сосредоточиться на документах. Это были в основном графики. Графики роста количества суицидов среди военных и гражданского населения, графики заболеваемости на нервной почве, психические расстройства. Отдельно по штатам, отдельно по социальному положению, отдельно по полу и возрасту. И чем больше Дэвид вникал в суть этих графиков, тем шире становились его глаза. Мир или, по крайней мере Соединённые Штаты, действительно сходили с ума, как сказал Сайман.

Дверь в зал со стороны кабинета вице-адмирала открылась и оттуда в окружении охраны и руководства министерства вошёл Президент. Шум разговоров, внезапно оборвавшись, завис в хорошо кондиционированном воздухе зала для совещаний. Взгляды всех присутствующих обернулись в сторону вошедших. Президент бодрым решительным шагом подошёл к креслу во главе стола, сел и только затем вопросительно оглядел зал.

- Добрый день дамы и господа! Если он добрый, конечно. Можем начинать? –  спросил он, переводя взгляд на вице-адмирала.

***

Ночью в Киеве пошёл дождь. Он начался тихо, будто украдкой мелкими, едва заметными каплями, освежая выцветшую краску разноцветных крыш старинных домов, орошая, будто оплакивая, ровные квадратики тротуарной плитки на Хрещатике, стекая струйками слёз, будто прощаясь с кем-то, по тёмно-бирюзовым куполам Андреевской церкви. Серо-синяя пелена низких туч затянула небо над сонным городом. Он нехотя пробуждался от сна, чтобы через час-другой засуетиться, заспешить, завертеться в обыденных своих повседневных делах.

Аня вскрикнула и открыла глаза. Ей приснился кошмар. Ещё не проснувшееся до конца сознание стало лихорадочно восстанавливать, связывать во едино, выстраивать в логический ряд картинки сна. Ей снился мужчина, уже пожилой, лет пятидесяти, наверное, но достаточно крепкого телосложения с серо-зелёными выцветшими глазами. Он нёс её на руках. Она была толи ранена, толи в полубессознательном состоянии, толи и то и другое вместе. Он нёс её, аккуратно переступая через металлические прутья каких-то железобетонных конструкций, которые были разбросаны буквально на каждом шагу.

А вокруг – развалины с трудом узнаваемого Крещатика. Вот Главпочтамт, всей своей, обвалившейся со стороны Майдана стеной, как голодный гигантский монстр, открыл тёмную пасть своих пустых помещений. Стела возле торгового центра «Глобус» была разрушена до основания, а сам его стеклянный купол теперь был похож на изогнутую тюремную решётку. И, кажется, шёл дождь. Мелкий, острый, холодный он иголками вонзался в её лоб, щёки.

Они оба были одеты в военную камуфлированную форму. Он был в противогазе и большие круглые стёкла его то и дело смотрели ей в лицо, а потом вновь - куда-то вперёд. Но вот мужчина споткнулся, и Аня почувствовала как опора его рук ускользает под ней, она падает. Падает не с высоты в метр, а как будто в пропасть, чёрную бездонную пропасть. Она пытается закричать, но крик застревает у неё в гортани. Взмахивает руками и… просыпается.

Машинально потянулась за телефоном, взглянула на часы. Без пятнадцати семь утра, 26 августа, суббота, температура воздуха - +12 С, облачно. Она услышала как усиливается дождь, отбивая по её окну нетерпеливой барабанной дробью ритм в стиле треш-металла.

«Хех, облачно», - подумала и прислушалась к звукам в квартире. Все ещё спали. Выходной ведь.

«Надо бы ещё поспать», - улеглась, поплотнее укутавшись в мягкое одеяло, закрыла глаза. Но мозг настойчиво возвращал к картинкам из сна. Ей виделись эти серо-зелёные глаза за мутными стёклами противогаза. В них было что-то очень тёплое и нежное, что-то, что мы ощущаем как заботу, переживание за нас и, одновременно с этим, какая-то грусть и усталость. Это были глаза очень уставшего человека. Но они явно ей нравились, несмотря на то, что принадлежали мужчине, по виду, годившемуся ей если не в дедушки, то в отцы так точно. Не густые, нависшие над глазными впадинами брови, тёмные круги под ними с сеткой уже заметных морщин. Да, это было лицо пожилого человека. Где она видела это лицо? Она точно видела его когда-то. Дежавю? Нет.

Сон пропал. Спать не хотелось и она, стараясь не шуметь, выбралась из своей комнаты на кухню. Поставила на газовую конфорку чайник, пошла умываться. Пока умывалась, чайник на кухне засвистел, и она с зубной щёткой в зубах рванулась из ванной выключать газ под ним.

Попивая утренний кофе, Аня, как обычно, просматривала ленту в Инстаграм, новые посты на каналах в Телеграм, отвечала на сообщения или кидала комментарии. Вернувшись к своей странице, стала просматривать недавно выложенные ею фото из Берлина.  Вот они в «Шарите», вот в Берлинском институте исследования здоровья, а вот фото с Международной конференции «Virology’s Trends – 2023». Интереснейший доклад был у… Аня присмотрелась к лицам на общей фотографии их группы с главным докладчиком - Дэвидом Кравицем из медицинской школы Массачусетского университета… Она увеличила фото и мурашки пробежали у неё по всему телу. Те глаза из её кошмара… Это был доктор Дэвид Кравиц.

- Ань, который час? Ты чего подорвалась в такую рань?

Аня подпрыгнула от неожиданности. На кухне стояла мама.

- Фух! – подскочив на диванчике, с шумом выдохнула Аня и недовольно буркнула, - Ты напугала меня. Без пяти восемь.

- Что вообще такое любовь? Кто и когда дал точное определение этому чувству? Чувство ли это вообще или состояние? Кто только не писал о любви? Толстой, Фром, Спиноза, Платон… Список можно долго продолжать. И это только те, кто действительно пытался как-то сформулировать определение понятия.

Для нас, нейробиологов, любовь есть дофаминэргическая целеполагающая мотивация. Точка. И если кто-то…

- Коллега, коллега! – перебил Николь тот самый лохматый хиппи, - Вы же учёный, хоть и в форме! Вы же знаете, что норадриналин, который, как всем известно, синтезируется из дофамина участвует в реализации реакции «бей или беги». Вы же понимаете, что…

- Господа, - откидываясь на мягкую спинку своего кресла, повысил голос Президент, - у вас будет возможность поспорить на эту, безусловно, интереснейшую тему о бьющих и бегающих дофаминах. Но давайте сейчас не будем углубляться в научные нюансы. Сейчас мне необходимы ответы лишь на два важнейших, первостепеннейших вопроса: что происходит и как это прекратить?

Он уже плохо сдерживал своё раздражение. Совещание длилось непозволительно долго – второй час, а ясного и чёткого понимания происходящего, на что он так рассчитывал, у него до сих пор не было.

«Эти учёные!.. Они могут спорить сутками без еды и сна и, так и не придя к общему мнению, после команды «брейк» продолжать дальше ворчать и бубнить себе под нос каждый в своём углу. – Думал хозяин Белого дома, - Что было бы если бы эти люди руководили государством? Ка-тас-тро-фа!»

Мысленно произнеся это слово Президент впервые, после доклада своего помощника неделю назад, вдруг с пугающей ясностью осознал, что если ситуацию не удастся взять под контроль в ближайший месяц – два, то катастрофа окажется не умозрительной, а реальной.

А ситуация действительно была опасной. Медленно, но неуклонно в США, да и, по докладам ЦРУ, в мире росло количество самоубийств. В крупных бюджетоформирующих компаниях, где любая разбалансировка хотя бы одного из отделов немедленно приводит к снижению показателей, десятками выпадали из рабочего процесса руководители, менеджеры, просто рабочие. Число заболеваний на почве нервного расстройства буквально за два месяца выросло вдвое. Частные психиатры последний месяц декларируют невероятные доходы от своих практик. В их некогда пустовавшие кабинеты с удобными диванчиками и умиротворяющими благовониями сейчас люди стоят чуть ли не в живой очереди.

В армии ситуация не лучше. Под угрозой оказались важные учения НАТО, запланированные на начало октября. И на сегодня единственное, что удалось выяснить, единственное, что указывает на системность происходящего это то, что в большинство случаев специалисты характеризуют как любовь-манию, любовь-одержимость… Что это такое вообще?

«Он женился на своей Эдриан потому что она симпатичная… была в те времена. И её отец – сенатор от штата Миссури… Вообще это была выгодная партия. Здесь он не прогадал. Он вполне удовлетворён. Конечно были какие-то чувства. Но что такое чувства? С возрастом важнее понимание, поддержка… Другие приоритеты, потому что другие цели, задачи. В молодости всё кажется радужным, возможным для тебя. А потом понимаешь, что жизнь состоит не только из твоих желаний, да и не столько. Есть обязанности перед обществом, семьёй. Есть работа, которую нужно делать. Есть привычка в конце концов. Любовь… Хм… Какая любовь, когда тебе за пятьдесят? Тем более маниакальная… - Президент ухмыльнулся. Этот риторический вопрос вызвал у него одновременно и улыбку, и чувство какой-то горечи. Прогнав эти эмоции, он вновь сосредоточился на том, что обсуждали эти странные люди.

Но чем больше он пытался вникнуть в суть дискуссии, которая не на шутку разгорелась в зале совещаний департамента здравоохранения США, тем яснее понимал, что ничего не понимает. А принимать решения придётся не им, а ему. И возможно это будут очень жёсткие решения.

- Господин Президент, через 10 минут у Вас встреча в Белом доме. Мы выбиваемся из графика. – склоняясь к самому уху, прошептал задумывавшемуся главе государства Джон Кёртис – личный секретарь Президента. Тот кивнул и, оперевшись двумя руками о крышку стола, встал:

- Дамы и господа, я должен покинуть вас, но мы в Белом доме внимательно будем и дальше следить за вашей работой. Джордж, - обратился он уже к вице-адмиралу, - Сформируй, пожалуйста группу, как мы это с тобой обсуждали и действуйте. У вас есть неделя для того, чтобы сформировать ясное понимание ситуации для себя, и для меня.

 – И…, - уже – полушёпотом, похлопывая вице-адмирала по спине, - Попроще, Джордж. Пожалуйста, попроще. На сколько это возможно. ОК? Удачи всем нам. – уже на ходу, покидая совещание, бросил Президент. Все встали. На большом табло электронных часов сменились цифры. Сейчас они показывали 16:16.

***

Почти час ночи. Дэвид не мог уснуть в своём гостиничном номере. Он остановился в “Club Quarters» - отеле в самом центре Вашингтона, буквально в полукилометре от Белого дома с прекрасным видом на площадь Фаррагут с её знаменитым памятником первому адмиралу ВМФ США  Дэвиду Г. Фаррагуту. Тому самому Фаррагуту, который в битве при Мобил-Бэй в пылу атаки воскликнул: «К чёрту торпеды! Полный вперёд!»

- К чёрту торпеды, - Дэвид стоял в своём номере у окна и смотрел на статую адмирала, темневшую в окружении уличных фонарей. Маленькими глотками отпивая из стакана с лёгким «Куба Либре», где было слишком много льда и колы и совсем чуть-чуть рома, он в который раз прокручивал в голове всё услышанное в зале заседаний Департамента здравоохранения. К чёрту торпеды… Было ясно одно: человечество подверглось новой, невиданной атаке. Но со стороны кого или чего? Полный вперёд…

В сквере, что окружает статую первого адмирала, кто-то устроил демонстрацию фильма на открытом воздухе. Идея прогуляться ночным Вашингтоном возникла у Дэвида сама собой. На свежем воздухе думается легче. Он оделся, накинул лёгкий летний пиджак (ночь была тёплой, градусов 68 F, не меньше) и спустился в холл отеля.

Перейдя через I Street Northwest, он оказался на дорожке, по диагонали пересекающей сквер с юго-запада на северо-восток, и направился к большому экрану, установленному на разборной раме по среди лужайки не далеко от статуи Фаррагута. Не смотря на позднее время, на лужайке было достаточно многолюдно. Люди, кто в раскладных креслах, кто на пледах, расположились перед экраном, попивая колу и поглощая попкорн.

Фильм уже заканчивался. Смысла вникать в сюжет или вспоминать смотрел ли он его совершенно не было, и Дэвид просто с безразличием оглядывал зрителей. Вдруг взгляд его остановился на знакомой причёске. Почти с самого края, между непомерно грузным мужчиной, восседавшем на неестественно маленьком относительно столь обширной фигуры, раскладном кресле и парочкой молодых влюблённых, лежащих на клетчатом пледе, сидела Николь.

Секунд тридцать Дэвид колебался, решая подойти к ней или просто уйти, следуя своему плану прогуляться в полном одиночестве по ночному центру Вашингтона. Сознание сразу подкинуло его желанию заговорить с ней повод. Они не успели пообщаться в министерстве, так как Николь вместе с остальными военными тут же после ухода Президента, зашла в кабинет вице-адмирала, а Сайман потащил Дэвида в ближайший ресторанчик, где они и проболтали до вечера.

Лавируя между зрителями, он наконец пробрался к ней и присел рядом на корточки чуть позади неё.

- Добрый вечер, Николь - тихо, так чтобы не напугать произнёс он. – Интересный фильм?

Она всё равно встрепенулась от неожиданности, резко оберну и с удивлением посмотрела на Дэвида.

- Дэйв? - Она всегда называла его Дэйв. - Ты напугал меня. Нельзя так подкрадываться к людям.

Она сидела в полуобороте к нему, упёршись рукой в плед.

- Извини. – всё так же тихо произнёс он, не отводя взгляд от экрана.

- Присядешь? – спросила Николь и подвинулась, освобождая ему больше места с лева от себя. – Почему не спишь?

- А ты?

- Я часто сюда прихожу. Засиживаюсь допоздна на роботе, а домой ехать не особо хочется.

Дэвид с каким-то интересом и лёгким удивлением посмотрел на неё.

«Она изменилась». - подумал он. Сильно изменилась. Не столько внешне, сколько по манере общения. Он не мог вспомнить, когда б она в те далёкие времена, когда они встречались, говорила с ним так просто, спокойно и… открыто.

Почему мы, когда влюблены, когда возникают отношения, всегда создаём себе некий имидж, одеваем какое-то плохо подходящее к нашему внутреннему «Я» одеяние? Мы как актёры на сцене. Пытаемся играть некую роль, наивно полагая, что в этом образе выглядим красивее, лучше, привлекательнее. И никогда не замечаем, что со стороны наша игра больше похожа на паясничество, а сами мы выглядим если не смешно, то по крайней мере странно.

Почему мы закрываемся тогда, когда всё кричит нам: «откройся!»? Может быть потому, что в нас срабатывает инстинкт самосохранения. Упаковывая себя в придуманную нами обёртку, мы защищаем себя от угроз. Но почему в человеке, к которому нас тянет, мы видим угрозу? Потому что независимо от степени близости, мы всегда подсознательно ожидаем удара. Чтобы открыться, нам нужно доверять. А доверие неподвластно сознанию. Это ощущение. Оно вызывается не столько словами, сколько общим восприятием другого человека.

Мы придаём громадное значение тактильным взаимодействиям. Прикосновения – мощнейший передатчик информации, которые невозможно или почти невозможно передать словами. Мы ласкаемся к матери, обнимаем друга, целуем любимого человека. И каждое их этих действий предусматривает степень близости, родства. Так мы пытаемся показать свою открытость, беззащитность и, одновременно с этим, - проявить своё восприятие другого человека, определить свой статус по отношению к нему. Мы скрещиваем руки на груди, как бы защищаясь или отводим взгляд, пытаясь скрыть наши настоящие переживания. Всё это - наши защитные механизмы. Мы боимся, что нас могут обидеть. Эти действия важнее слов. Наверное, потому, что слова появились у нас значительно позже.

Почему сейчас Николь с ним так спокойна? Ведь от кого-кого, а именно от него, порвавшего однажды их отношения, ей стоило б защититься. Затянувшаяся пауза начинала вызывать у Дэвида ощущение неловкости, но он не знал как продолжить разговор, а Николь продолжала молчать. И, казалось, её эта пауза совершенно не беспокоила. Он почти с усилием заставил себя взглянуть на неё. Он уже вдохнув воздух хотел было что-то сказать, но тут прозвучал финальный аккорд и в этот момент экран погас. Фильм закончился. Николь, повернувшись к Дэвиду, слегка улыбнулась как будто извиняясь, но в её глазах он заметил грусть:

- Всё. Пора расходиться. Иди спать, Дэйв.

В этом её приказе не было повелительного тона. Наоборот это было сказано с какой-то теплотой, нежностью что ли. И он сразу вспомнил эту её манеру говорить с ним. Вспомнил свидания, как он провожал её, и они подолгу целовались в укромном месте возле её кампуса, где тень раскидистых крон деревьев прятала их от любопытных глаз. Вспомнил как не хотел её отпускать, а она (он понял это значительно позже) не хотела отпускать его. Но вот эта её рассудительность, эта обязательность, чувство ответственности и… и беспокойство за него выливались в одну простую фразу – «Иди спать, Дэйв».