Юлии посвящаемо
- 01.07.11, 00:16
Смех у нее явление не постоянное, к нему вряд ли можешь привыкнуть. Не состояние - такая себе молния, прошивающая скопления темного пара и бьющая только в самые высокие точки подстилающей поверхности. В чем-то очень мягкая молния, которая не способна никого испугать. Лишь удивить. Как радуга. И так же, как радуга, только поначалу, видимая в первый раз в жизни, вызывает только удивление. Потом хочется посмеяться за компанию.
Ее смех берется из улыбки. Это не то обычное превращение, заметное у обычного человека, услышавшего шутку и улыбнувшегося, что бы поняли, что вообще услышал. У человека после этого идет анализ услышанного. И, если посчитает смешным услышанное - оскал перерастает в смех. Нет, у Юлии другие правила. На чуть смуглом после лета лице, улыбка прячется в кончиках губ и показывается там практически независимо от твоего желания. Иная, чем у большинства. Как индикатор спокойного довольства, она тихо помаргивает, оставаясь для посторонних «в тени». Стоит испугу или неприятию происходящего вмешаться в спокойный ток мыслей, как он тут же разливается водоворотом. И меняет лицо. Огонек уходит из крайних точек рта и появляется в глазах. Находясь там, он привлекает к ним внимание так, что кажется, облик уменьшился, стал несколько незаметнее. Само лицо практически теряет мимику, оставаясь в форме спокойствия – но глаза живут чуть отстраненно от лица. Эти «зеркала» увеличиваются, не в размере зрачка или широте глазницы – они просто становятся важнее, чем остальное в лиц. Тогда, глядя на них, наблюдающий обманывается, говоря себе о бОльших глазах, чем они были.
Но глаза также помогают другим видеть Юлину улыбку. Чуть прищурены в местах появления у старших по возрасту «куриные лапки». Они довершают посвёркивание на губах улыбки-тени, улыбки-наблюдателя. Дополняют картину, вносят мягкую ироничность. Которую она, доведя до хорошо заметной в речи, называет «нормальным разговором». Шутит, как и всю жизнь.
Улыбка, что присуща большинству приписанных к человечеству у Юльки тоже есть, пусть даже выполняет совершенно иную работу. Она у нее вместо смешков, пофыркиваний и прочих «громких» проявлений легких эмоций. Юлечка предпочитает улыбнуться, привычно растянув губы, нежели проявлять себя звуком.
Чаще всего, за тот короткий отрезок времени, в который я это чудо видел глазами, а не чем-то тем, что отвечает за воображение, ее смех звучал либо неожиданно для самой, когда мир вторгался в спокойствие, либо… приходилось на него трудиться. Причем – очень и даже, на халтуру я получал общечеловеческую улыбку, а о ней написано выше. Потому, милое «ха-ха», именно которого и добивался, состоялось раз или два.
Но был момент, когда мне повезло увидеть и совершенно другой смех. Ничем не защищенный, не имеющий границ, глаза раскрыты и смотрят на мир в полном восторге от этого мгновения, нижние веки чуть приподняты. Полное ощущение свободы с одновременной безопасностью. Это о минутах на остановке, когда пришла мама Юли и достаточно неожиданно поддержала меня в нелегкой задаче "перехитри Юльку".
Мою Юльку. Мою Кою. Любимого человека, всей мохнатой темной душой любиого.
Ее смех берется из улыбки. Это не то обычное превращение, заметное у обычного человека, услышавшего шутку и улыбнувшегося, что бы поняли, что вообще услышал. У человека после этого идет анализ услышанного. И, если посчитает смешным услышанное - оскал перерастает в смех. Нет, у Юлии другие правила. На чуть смуглом после лета лице, улыбка прячется в кончиках губ и показывается там практически независимо от твоего желания. Иная, чем у большинства. Как индикатор спокойного довольства, она тихо помаргивает, оставаясь для посторонних «в тени». Стоит испугу или неприятию происходящего вмешаться в спокойный ток мыслей, как он тут же разливается водоворотом. И меняет лицо. Огонек уходит из крайних точек рта и появляется в глазах. Находясь там, он привлекает к ним внимание так, что кажется, облик уменьшился, стал несколько незаметнее. Само лицо практически теряет мимику, оставаясь в форме спокойствия – но глаза живут чуть отстраненно от лица. Эти «зеркала» увеличиваются, не в размере зрачка или широте глазницы – они просто становятся важнее, чем остальное в лиц. Тогда, глядя на них, наблюдающий обманывается, говоря себе о бОльших глазах, чем они были.
Но глаза также помогают другим видеть Юлину улыбку. Чуть прищурены в местах появления у старших по возрасту «куриные лапки». Они довершают посвёркивание на губах улыбки-тени, улыбки-наблюдателя. Дополняют картину, вносят мягкую ироничность. Которую она, доведя до хорошо заметной в речи, называет «нормальным разговором». Шутит, как и всю жизнь.
Улыбка, что присуща большинству приписанных к человечеству у Юльки тоже есть, пусть даже выполняет совершенно иную работу. Она у нее вместо смешков, пофыркиваний и прочих «громких» проявлений легких эмоций. Юлечка предпочитает улыбнуться, привычно растянув губы, нежели проявлять себя звуком.
Чаще всего, за тот короткий отрезок времени, в который я это чудо видел глазами, а не чем-то тем, что отвечает за воображение, ее смех звучал либо неожиданно для самой, когда мир вторгался в спокойствие, либо… приходилось на него трудиться. Причем – очень и даже, на халтуру я получал общечеловеческую улыбку, а о ней написано выше. Потому, милое «ха-ха», именно которого и добивался, состоялось раз или два.
Но был момент, когда мне повезло увидеть и совершенно другой смех. Ничем не защищенный, не имеющий границ, глаза раскрыты и смотрят на мир в полном восторге от этого мгновения, нижние веки чуть приподняты. Полное ощущение свободы с одновременной безопасностью. Это о минутах на остановке, когда пришла мама Юли и достаточно неожиданно поддержала меня в нелегкой задаче "перехитри Юльку".
Мою Юльку. Мою Кою. Любимого человека, всей мохнатой темной душой любиого.
Писалось это, когда еще не знал, что Юлия тот человек, с которым мне не быть. Писалось через две нели после знакомства в жизни. Но память о надеждах и мечтах останется.
0
