Туман влюблённой притуплённости снова обволакивал нас. Всё происходящее в этом тумане протекало медленно, степенно, без ушедшей сейчас далеко-далеко земной суеты. Слова, произносимые нами, тоже слышались откуда-то издалека. Мы их скорее чувствовали, нежели слышали.
Глория удивлённо взяла протянутые листки и принялась читать.
— Это – стихи?!– подняла она на меня расширенные от удивления глаза.
— Да. Тебя удивляет, что влюбившийся в тебя человек написал тебе стихи?
Глория не ответила, снова опустив глаза в текст.
К нам подошла официантка, готовая принять от нас заказ.
— Один чай чёрный с сахаром без лимона,– глядя на официантку, делал я заказ,– и один кофе – даме,– продолжал я, переведя взгляд на возлюбленную женщину,– натуральный, заваренный на песке, без сахара.
— А как это «на песке»?– спросила официантка.
— Вы недавно работаете у Гурама?– взглянул я на девушку не без удивления.
— Третий месяц.
— А Гурам есть?
— Вы хотите на меня пожаловаться?
— Нет, я хотел Вам предложить проконсультироваться у Гурама по поводу способов заваривания кофе. Идите. Если нет, у кого спросить по этому поводу, заварите кофе так, как Вы это умеете. Только не перепутайте с сахаром! Чай – с сахаром, кофе – без сахара.
Девушка бледная, ни живая, ни мёртвая, с трясущимися руками, удалилась.
— Чего ты так на неё накинулся?– нежно посмотрев на меня и склонив голову, спросила Глория.
— Я?
— Да ты ж,– улыбнулась Глория своими зелёными глазами.
— Тебе показалось.
— Нервничаешь? Ты не был таким. Даже пятнами покрылся.
— Прости. Действительно, ты права,– нервничаю. В последнее время что-то… Тебя, наверное, не хватает,– сказал и поднял на Глорию глаза.
Она смотрела на меня. В её глазах я увидел протекающие почти одновременно, быстро-быстро сменясь, все душевные ощущения, которые переживает в своей жизни человек. Там было удивление, радость, нежность, любовь, решительность, неуверенность, страх, гордость…
«О чём же ты сейчас думаешь? Догадываешься ли ты о том, как я сильно тебя люблю? Скорее, ты просто знаешь это. Знаешь ли ты о том, что двери моей души для тебя открыты настежь? Твои зелёные глаза… Ты всё знаешь. Если хочешь знать. Ты тоже, наверное, думаешь, что мы живём сейчас не так, как мы бы этого хотели. Но мы живём…».
— О чём ты сейчас думаешь?– спросил я, нарушив такую желанную тишину. Тишину, в которой я мог смотреть в любимые глаза и любоваться их глубиной.
— Мне кажется, что ты знаешь…
— Кажется?
— Нет, не кажется…
В глазах у Глории промелькнула какая-то мысль, от которой у меня что-то ёкнуло в груди.
— Ты спешишь?
— У меня сегодня не очень много времени…
— Если ты позволишь, я немного выпью,– не то спросил, не то попросил я у Глории.
— Есть желание?
— Сегодня у меня есть желание напиться.
— «Я так решил ещё с утра, сегодня точно напьюсь…»
— «Сегодня кончатся все деньги, сегодня пиво и блюз…»
— Ты это серьёзно?
— Помнишь, ты когда-то хотела со мной выпить? Сегодня я хочу это сделать с тобой. Но ты на машине. И спешишь,– Глория смотрела на меня, и я в её глазах увидел не то сожаление, не то извинение. Скорее, даже, извинение.– Не извиняйся. Это жизнь. И мы не в силах противостоять тому, что выше наших сил. Ты не против моей просьбы?
— Нет. Может тебя угостить? О, прости, это глупость. А что ты хочешь?
— «Отвёртку».
Глория принялась читать, а я «отворачиваться».
«Отворачивался» и наблюдал за Глорией. Я видел, что она уже прочитала, но глаз не отрывала от последнего листа бумаги.
— Ну как? Что скажешь?
Глория выдерживала паузу. Я решил не торопить её. Она молча протянула мне листы бумаги.
— Не ожидала…
— Не ожидала, что моя любовь может быть настолько сильна, что я смогу написать стихи?
Глория старалась выдерживать паузу.
— Ты это давал кому-нибудь прочитать?
— Нет, ты первая. Хотя я написал это уже давно. Начал приблизительно тогда, когда мы с тобой расстались и я понял, что мы не сможем видеться. Просто я не поэт, а тугодум. Поэтому написал это не сразу, в «порыве», как говорят, а за какое-то время,– немного помолчав, я продолжал,– Я полюбил тебя с той самой минуты, когда увидел в первый раз…
— Я не хотела, чтобы так всё получилось…
— Разве мы можем себе приказать, кого любить, а кого нет? Мы всего лишь люди.
— Мне казалось, что ты можешь…
— Я тоже человек. Но, разве ты можешь запретить мне тебя любить? Думаю, что, нет. Я чист перед тобой, как перед Богом. Я люблю тебя!
— Но, я думала, что это невозможно. Ведь у меня семья, у тебя семья…
— Не обманывай себя,– перебил я Глорию,– да и меня тоже. Да, у нас семьи. И мы их любим. Но это земная любовь. А та любовь, которой я тебя люблю… Прости, я боюсь высокопарных слов. Ты здесь ни при чём. Это я полюбил тебя. Я открыл тебе врата своей души. Я, даже, могу тебе сказать, что я немного тебя боюсь. Боюсь обидеть, боюсь потерять, боюсь, что в один прекрасный миг, если его можно будет тогда назвать «прекрасным», могу тебя потерять. Ты устанешь от таких отношений, и скажешь: «Стоп!». Ты сильная, чтобы любить, и сильная, чтобы отказаться от любви ради продолжения нормальной жизни. Ведь такая любовь забирает всё. Всё без остатка! Время, мысли… А это самое главное, что есть у нас, людей. Ведь мы, люди, сможем сделать всё, чего только пожелаем, лишь бы только хватило нам для этого времени. Времени ждать. И мыслей. Мыслей, чтобы мы могли надеяться. Ведь правда была сказана в одной из моих любимых книг, что «вся человеческая мудрость заключается в двух словах: «Ждать» и «Надеяться».
Загрузил я тебя. Прости. Просто я тебя так долго не видел. Столько всего хочется тебе сказать. А времени, как всегда, не хватает. Просто помни, что я тебя люблю. И любить не перестану. Я противоречивый человек. Сам это знаю, и сам от этого страдаю. Знаю, что ты спешишь, знаю, что накупила подарков всем своим близким. И идти ты должна. И отпускать я тебя не хочу. Но, знаю, что надо.
Глория, пока я говорил, помешивала ложечкой принесённый в очередной раз кофе, и глаз своих не поднимала.
— Сегодня рождественская ночь. Сегодня хочу сходить в церковь. Хочу постоять там. Хочу посмотреть на людей, которые будут ставить свечи, словно обезумевшие, расталкивая остальных прихожан. Хочу попросить у Бога прощения, что приду в Его храм хмельной. Хочу попросить Его сил не сойти с ума от любви к тебе… Много, чего я хочу.
Я замолчал. Я подумал, что сейчас придётся мне полностью взять ситуацию под контроль. Глория, действительно, должна уже идти. Её ждут. Она не может надолго выходить из дома. Контроль. Любовь мужа. Ревность мужа. И мне она не может всего этого сказать. Будет бояться обидеть. Особенно после всего того, что я только что сказал.
— Я вижу, что тебе необходимо уже давно идти, ты из-за этого нервничаешь…
Глория подняла на меня свои глаза, я замолчал. В её глазах было сожаление, боль, но не было суеты. Она была уравновешена. Только в глазах ещё прибавлялись переполняющие их слезами грусть и тоска. «Нет, Глория, ты не расплачешься,– подумал я, рассматривая её лицо, брови, глаза».
— Прости,– нарушила она молчание охрипшим от молчания и переполнявшими её чувствами голосом,– но мне, действительно…
— Прости ты меня. Я знаю… Я знаю, что ты должна идти.
— Пообещай мне, что с тобой будет всё «хорошо»,– голос у Глории вернул свою прежнюю звонкость, хотя и продолжал всё ещё дрожать. В нём появилось волнение. Во взгляде тоже.
«Волнуешься. Любишь. Не волнуйся. Всё будет пока хорошо».
— Со мной всё будет «хорошо». Иначе и быть не может!– сказал я Глории и широко улыбнулся.– С чего ты взяла, что может быть иначе?
— Не знаю, но мне показалось, что ты к чему-то приготовился, а в глазах у тебя было полное спокойствие человека, смирившегося с той неизбежностью, которая его ожидает впереди.
— Если ты позволишь, мы об этом поговорим в следующий раз.
— Хорошо.
— Я буду ждать твоего звонка.
— Я тебе обязательно позвоню. Прости, но я пойду одна. Хорошо?
— Я могу тебя поцеловать?
— Не сегодня и не здесь…
Глория встала и ушла. Я заказал ещё рюмку водки, выпил, рассчитался, и вышел на улицу.
Чувствовался хмель, но мысли были чисты. Я шёл по улице и старался ни о чём не думать. Хотелось побыть одному и никого из знакомых не видеть, не слышать.
