Жизнь учит нас:

1. Что либо ты контролируешь своё настроение, либо оно берёт власть над тобой.

2. Что герои - это люди, которые сделали что надо когда надо независимо от последствий.

3. Что научиться прощать очень трудно.

Читать далее...

Она была очаровательно как хороша, но совсем не догадывалась об этом.  
Он мечтал, что когда-нибудь всё-таки сможет рассказать ей. 
Раскрыть ей её глубокую нежную тайну, переплетённую из  бесчисленных деталей, которыми он так привык любоваться. 
Ему было страшно, когда он думал о том, что он может лишиться этого счастья – постоянно смотреть на неё, удивляться ей, ловить снова и снова пластичный рисунок её гордой красоты. 
Возвращаясь домой, он пытался штрих за штрихом перенести  милый образ на бумагу. 

На столе пылился забытый дипломный проект.  Непонятный конус на вершине высотки – странная прихоть заказчика. Эта помпезная перлюстрация очередной никому не нужной башни, совершенно кичливо высящейся на тесном Транспортном  кольце, висела над ним и Максим с тоской оттягивал время, когда нужно будет взяться за это проект. 
Вместо этого он рисовал ЕЁ. Но каждый раз какая-то черта  ускользала из-под его рук. Не хватало движения, жизни. 
Жизнь наполняла и  зажигала задорные искры в её удивительных глазах. Они поражали его  яркостью и  волнующей глубиной  зелёного цвета. Жизнь играла шёлковыми лентами волос оттенка глубокой ночи, жизнью дышали все её черты лица – чистый высокий лоб, слегка вздёрнутый носик, нежная припухлость чувственных губ, в любую минуту готовых к улыбке. 
Как можно  было схватить и  перенести на бумагу полные грации движения,  легкий поворот головы, волны магнетизма, излучаемые ею?
Где уж тут рисунку скромного архитектора… 
Она улыбалась ему всегда тепло и ровно, как и принято в кругу друзей. 
Это уязвляло и задевало его на мгновение - это ничем не выдающееся приветствие. Только улыбка, всегда отмечающая его появление, смиряла его с постоянной ролью «вечного друга», как иронично называл он про себя свой статус. 
Да уж,- философски рассуждал он,-разве всем дана любовь королев?. Попросту королев не хватает на всех, и с этим ничего не поделаешь. 
Для друзей считалось, что он встречается с Катериной – миленькой смешливой девушкой с их курса. Ну что ж, с известной натяжкой можно было сказать и так - встречается. 
Она же выбрала Кирилла, с уверенной непринуждённостью отметив его своим вниманием среди многих. Королевам позволено всё. 
И он гасил в себе слепое раздражение при виде этого везунчика с мягким взглядом карих глаз и вечно растрёпанной, но элегантной стрижкой. 
Он бы простил ему очень многое – постоянные опоздания на приятельские тусовки, когда она – Она! – ждала и роняла приглушённо «Ты где?» в трубку, его рассеянный взгляд, небрежно лежащую руку на её бедре… в конце концов, он был её Избранник. 
Но вот чего решительно Макс не мог простить ему – его абсолютной, потрясающей уверенности в рядовой обыденности её присутствия рядом. Как будто это не было подарком судьбы, знаком особого отличия, просто счастьем, наконец. 
Когда же Кристина – бывшая подружка Кирилла и, по совместительству, её подруга, стала бросать на него задумчивые взгляды с ясно читаемым «А всё ли между нами перегорело, дружок?», Максим и вовсе потерял покой. 
Она – она ничего не замечала. Или, скорее всего, просто не догадывалась спуститься с хрупкого трона своего незыблемого доверия к «своим». 
А он – он не решался взять на себя скорбную роль обличителя и пророка. 
В конце концов, люди – всего лишь люди. Вот такие – не идеальные, изменчивые в своей неутомимой потребности поиска идеала или просто лучшего. 

И мучился невозможностью что-то предпринять, с неумолимой определённостью чувствуя приближение удара, лишь безотчётно стараясь быть рядом, не пропустить тот день, когда боль заплещется в её глазах, когда он сможет хоть как-то помочь… 
Он понял, что упустил момент, в самый разгар праздников. Понял ещё до того, как услышал её голос. 
С бьющимся сердцем набрал знакомый номер, весело поздравил, наговорил шутливых пожеланий, выслушал столь же весёлый ответ… 
Королевы не жалуются. Но ему и не нужны были слова, чтобы сердцем почувствовать её боль, уязвлённую гордость и тяжёлые сомнения. Ему хотелось бежать к ней, заговорить её, закружить, взять на себя всю эту тяжесть, вернуть улыбку на её лицо… Но, «хронический приятель», что он мог? 
Только повторять – несколько раз, как заклинание, как мантру: «Всё будет хорошо! Ты слышишь меня – будет только хорошо!» 
Три праздничных дня растянулись в бесконечную эпоху ожидания. 
Запланированная встреча в кафе, знакомый круг друзей, весёлое каникулярное застолье. 
Она была спокойна, мила, много шутила, ничем не показывая своего состояния. На вопрос о Кирилле неопределённо повела плечом – мол, ничего особенного, проявится. Кто бы сомневался! 
Он вызвался проводить её, хотя дорога занимала всего два квартала. И весь этот путь радовался каждому взрыву её смеха, каждой неподдельной минуте оживлённой болтовни и выражению удовольствия на её милом лице. Старался сделать так, чтобы она забыла, оттаяла, отвлеклась. 
Уже берясь за тяжёлую чугунную скобу решётки, она произнесла благодарно: «Хорошо, когда есть друзья» и вдруг осеклась, поймав его взгляд – столько тепла, чуткой заботы и… нежности плескалось в нём. Смутилась, замерла на мгновение. Потом решительно потянула на себя ворота – он придержал – и тихо сказала: «До завтра». 
Вновь они молчали о важном, оставаясь «хроническими приятелями», встречаясь временами на дружеских вечеринках. Только теперь она знала. Поняла и открыла в нём другую, глубокую привязанность. Он и не таился. 
Лишь ждал – терпеливо и преданно – когда она сможет позволить себе вернуть утраченное доверие к людям. Когда под бальзамом забвения затянутся шрамы… 
Кирилл появился предсказуемо, но всё равно неожиданно. Не прошло и трёх недель. Вдруг начал беспокоиться, почувствовав холодок отторжения, заторопился, нагромоздил кучу оправданий, столь же убедительных, сколь и взаимоисключающих. 
Повторял, что соскучился, поминутно брал её за руку, смотрел в глаза и, казалось, источал просто зримые волны обожания. 
Максим почти не ревновал. 
Ругая себя за малодушие, признавался сам себе, что поменял бы даже свою призрачную, едва намеченную воздушными штрихами надежду на её покой и счастье. Если ей это нужно. Если она так захочет. 
Ждал. Лишь придирчиво следил из-под насупленных бровей, чтобы новые, даже самые ничтожные раны, никто не посмел бы добавить к уже причинённым. 
И когда однажды Катька, тряхнув рыжей гривой, поднялась с явным намерением вытянуть Кирилла «подымить», молча взглянул на неё своими тёмными глазами так, что та споткнулась, засуетилась, повертела в пальцах сигарету… да так и опустилась на место, словно забыв, зачем вставала. 
Казалось, всё наладилось между ними. Правда, роли их неуловимо поменялись. С безошибочной интуитивной чуткостью поймав ускользающую определённость отношений, Кирилл теперь нервничал, стараясь доказать свою преданность. Временами впадал в откровения, казнил себя, давал проникновенные обещания. 
Всего Макс знать не мог. Но многое понимал, чувствовал и видел. 
Она честно пыталась простить. И даже, наверное, простила. И приняла его. Но вернуть своё доверие – чистое, полное, безусловное, уже не могла. И мучилась невозможностью перешагнуть через жёсткий внутренний барьер, навсегда поселившуюся настороженность, грустя о тёплом безоглядном чувстве к этому ласковому глупому мальчишке, одним бездумным росчерком перечеркнувшем безмятежность их будущего. 
Кирилл был рядом почти всё время, неотступно, и у Максиму больше не было повода провожать её. Они держались друг с другом как прежде – приветливо, ровно, словно и не было никогда никакого притяжения между ними. Или ему это действительно только почудилось? 
Лишь месяц спустя, вызвавшись отвезти её из «Старого замка», где Кирилла в тот вечер почему-то не было, он смог поговорить с ней наедине. Но – странное дело – не получилось вдруг былой непринуждённости, лёгкости, привычного понимания. Лишь незнакомое напряжение и неловкость, исходящие от неё. 
Он молча остановил машину на  набережной и повернулся к ней. Ночные белые лампы городского освещения  неживыми вспышками освещали свинцовую тусклую гладь реки, подёрнутый ледком асфальт, её задумчивое лицо. 
Поведя плечами, она тихо ответила на его невысказанный вопрос: «Я не понимаю, Макс. Вот эти твои движения то навстречу, то прочь. Вот и ты… мне показалось, шёл ко мне…». 
И тогда он понял: это – именно то, чего он столько ждал. Уже почти не надеясь, не смея надеяться. Бесхитростно, честно открытая дверь. 
И, прямо взглянув в её магнетические, потемневшие от ночной сырости глаза, он сказал внезапно охрипшим голосом: «Я никогда не заставлю тебя сомневаться во мне. И всё будет хорошо. Вот прямо сейчас, сию минуту, начинается это «хорошо», ты слышишь?». 

 день рождения он уговорил встречать у него. Клятвенно пообещал разобрать завалы чертежей и собственноручно испечь торт. Столь потрясающие аргументы заставили её сдаться. 
Со всех стен на гостей смотрели её портреты – в большинстве своём карандашные наброски или лёгкая быстрая пастель, но было и несколько вполне завершённых акварелей. 
Улыбающаяся, нахмуренная, с распущенными волосами и трогательным хвостиком, смешная, дерзкая, танцующая, расслабленная… 
Она потрясённо переводила взгляд с одной картинки на другую, не скрывая своего изумления. 
А он – он с улыбкой поднял бокал. 
«Надеюсь, теперь ты поняла, как красива. Хотя на самом деле ты красивее в сто раз. Мне бесконечно страшно открывать тебе эту тайну. Я боюсь потерять тебя, как не боялся никогда и ничего на этом свете. Будь счастлива. Но – только со мной. Я эгоистичен до неприличия. Да нет, даже не так. Я просто никому тебя не отдам, вот так и знай. Никогда. И можешь сколько угодно смотреть своими фантастическими глазищами и воображать, что ты всё решаешь. Решает всё Любовь…». 

(из инета)