Люблю густую зелень на берегу реки.
Закат играет солнце там, в гуще театральной,
а ясные кувшинки отстой моей тоски
да мысли нарасхват уносят в пляске бальной.

На небо? В море? В мир? Коль знать мне... Зори
всё тянутся к воде, приманенные бризом.
Задумчив соловей...Светлей, чем прежде, горе:
плывёт улыбок цвет, укрыв печаль, что снизу.

перевод с испанского Терджимана Кырымлы

Люблю зелёный берег с деревьями на кромке,
где солнце заблудилось и кажется вечерним
и смутные раздумья, душевные потёмки,
плывут среди кувшинок, гонимые теченьем.

К закату? К морю? К миру? В иные ли пределы?
В реке звезда плеснула, и путь её неведом.
Задумчив соловей...Печаль помолодела,
и в горечи улыбка мерцает первоцветом.

перевод А. Гелескула (с)

* * * * *,.................................................................................................. !:)

Шестая сцена

Фрау Веграт. Доктор Ройманн.

Фрау Веграт: Вы успели заметить, как горел его взгляд, Феликса глаза, когда говорилось об э т о м ? Это своеобразно.
Доктор Ройманн: Люди покроя этого герра Фихтнера чем-то увлекают юношей. Они ,такие, окутаны дымкой авантюрности.
Фрау Веграт (согласно кивая): Сын уже визитировал этого...явно, съездил в Зальцбург, чтоб с ним снова повидаться.
Доктор Ройманн: Почему бы молодому человеку не повидаться с собственным другом, если есть такая возможность разнообразить свой обыденный распорядок? Не нахожу ничего примечательного в том.
Фрау Веграт: Вы правы, возможно. Если б я раньше воспринимала эти мелочи иначе. Но теперь, лицом к... Нет, доктор, не хочу выглядеть с пафосом.
Доктор Ройманн: Я ничего не имею против пафоса,- я против бессмысленности.
Фрау Веграт (смеясь): Благодарю вас. Кроме прочего, у меня остался повод над всем этим поразмыслить. Только что не принимая слишком тяжело, милый друг. Знаете ведь, я вам, умному и доброму человеку, распространяюсь, да только не затем, чтоб вину выговорить.
Докро Ройманн: Поступать по-доброму лучше ,чем не ощущать вины. Но вас ведь это не касается: вы ,само собой разумеется, всё по доброте душевной...замолвили б словечко в пику этой фантастической увлечённости.
Фрау Веграт: Что я слышу, от вас-то!?
Доктор Ройманн: Разве я неправ?
Фрау Веграт: Если б я ошибалась в чувствах! вами все презираемы: и жертвы и виновники измен.
Доктор Ройманн: Именно мне?...Что вы, милостивая сударыня, зовёте презрением,- если я чего-то не упустил- есть не что иное, как перекрашенная зависть. Или полагаете вы, что мне недостаёт доброй воли собственной жизнью распорядиться на манер некоторых иных? Нет у меня на то таланта. Если быть до конца честным, достойная дама, то на донце моём вот что притаилось: быть негодяем, мужланом ,горлопаном, обманщиком, пересмешником, причитающим над трупами. Но из-за непылкости моего темперамента я обречён оставаться обычным человеком и ,что, возможно, больнее слышать от окружающих, таковым и являюсь.
Фрау Веграт(улыбаясь,слушает его): Если б вы нам рассказали правду об основаниях, что держат вас в Вене...?
Доктор Ройманн: Хорошо. Я есть я ,а не кто иной, и не имею прав быть другим. Переменим тему нашей беседы.
Фрау Веграт: Разве мы не настолько добрые друзья, чтоб я могла спокойно поговорить с вами обо всём? Я знаю ведь, что вы скрываете. Но я верю, что в вашей власти известные иллюзии и  душевные мечтания одной девушки открыто высмеять. Я б искренне успокоилась, если б смела вовлечь вас в круг этих столь близких мне и взаимно незнакомых людей, которые, притом обречённо стремятся, друг к дружке и вдаль, Бог знает куда.
Доктор Ройманн: Мы поговорим об этом когда придёт время, достойная дама.
Фрау Веграт: Я не исповедуюсь вам и, надеюсь, ни в чём не успела вам покаяться. Но я чую, что нечто не в порядке. Возможно этот непокой навеял необычный блеск глаз Феликса. Но в этом нет ничего страшного...мне неприятна мысль, что такой вот прекраснодушный юноша странствует по свету, забывая о той, кому благодарен за своё явление на свет?
Доктор Ройманн: Не станем задаваться общими вопросами, достойная дама. Иначе исказим, извратим прочнейшие наши устои настолько, что зорчайшие очи откажут и обманутся. Но от себя добавлю испытанное: ложь, которая себя настолько разумно опрадывает, что мир в доме способна удержать собой, достойна, по крайней мере, того же доверия, как и правда, которая ни на что иное не способна, кроме как разрушить образ прошлого, притупить восприятие сегодняшнего и исказить предвидение будущего (уходят прочь вместе)

Седьмая сцена

Йоханна и Зала.

Йоханна: Все возвращаются на кру`ги своя. Ваш сад, пожалуй, побольше, герр фон Зала?
Зала: Мой сад- лес для тех, кого выдумка не увлекает за хрупкие решётки.
Йоханна: Ваша вилла похорошела.
Зала: Вы её видали?
Йоханна: Я б свиделась с нею теперь, по прошествии трёх лет.
Зала: Тогда она и на камень от земли не поднялась.
Йоханна: Не для меня, видевшей здание во всём величии ещё тогда.
Зала: Загадочно...
Йоханна: Отнюдь. Припоминаю нашу встречу. Я с родителями и Феликсом отправились на прогулку в Дорнбах, там и повстречали вас с господином Фихтнером как раз на площадке будущей стройки. Ваша вилла теперь в точности такая, какой вы её тогда изобразили.
Зала: Пожалуй, вы бывали там не раз.
Йоханна: Я часто прогуливалась в одиночестве, с тех пор как мама захворала.
Зала: И когда же вы мимоходом видали мой дом?
Йоханна: Совсем недавно...сегодня.
Зала: Сегодня.
Йоханна: Да, я обошла его кру`гом.
Зала: Вот как ? Вокруг? ...Наверное, вы заметили укромную дверь, что ведёт прямо в лес?
Йохана: Да...Но она почти незаметна: слишком густая листва. А где там бюсты римских императоров?
Зала: Они -на колоннах у входа в аллею. Совсем рядом с ними- мраморная скамеечка, а перед нею- устроен небольой пруд.
Йоханна (кивает): Как вы тогда изобразили... А тёмно-зелёная вода мерцает. По утрам ближние кусты роняют в пруд тени. Знаю (смотрит Зале в глаза и улыбается; удаляются вместе).

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,................................................................................................... !:)

Четвёртая сцена

Йоханна. Зала. Доктор Ройманн. Фрау Веграт с Феликсом спускаются из веранды в сад.

Фрау Веграт: Бог вас послал, милый герр доктор. Что скажете? вот радость повидаться с вами!
(дружески пожимает руки господам)
Фрау Веграт: Добрый вечер ,герр фон Зала.
Зала: Премного рад, милостивая госпожа моя, ,видеть вас в довольном здравии.
Фрау Веграт: Да, мне теперь немного полегчало. Если бы ещё эта траурная пора года не была так близка.
Зала: Но, достойная госпожа, погожие дни не за горами. Когда леса горят золотом и пурпуром, нежный туман окутывает холмы, а небо, столь далёкое и ясное, просто пугает нас своей бесконечной далью...!
Фрау Веграт: Хотелось бы это ещё раз увидеть.
Доктор Ройманн (упредительно): Милостивая фрау...
Фрау Веграт: Простите мне: приходят же на ум подобные мысли. (горячо) Если б мне знать, хоть догадаться, сколь долго мой добрый доктор сможет удержать меня.
Доктор Ройманн: В этом смысле, смею вас заверить, достойная госпожа: я остаюсь в Вене.
Фрау Веграт: Как? Обстоятельства поменялись?
Доктор Ройманн: Да.
Феликс: Верно ли, что некто иной будет вызван в Грац?
Доктор Ройманн: И не так. Ведь "некто иной", кому выпали козыри, свернул себе шею на горной прогулке.
Феликс: Но у вас был главный шанс. Как появился соперник?
Доктор Ройманн: Я был главным претендентом, но упустил возможность.
Фрау Внграт: Как?
Доктор Ройманн: Я не принял на себя некую обязанность.
Фрау Веграт: Вы настоль щепетильны?
Феликс: Вы столь горды?
Доктор Ройманн: Ни то, ни другое. Даже мысль воспользоваться плодом чьего-то несчастья причиняет мне чрезмерную боль: вторая половина моей натуры грозится отомстить. Вот видите: ни суеверие, ни гордость, но всего лишь простое, мелкотравчатое тщеславие.
Зала: Изысканно, герр доктор.
Фрау Веграт: Из всего сказанного я поняла только ,что вы остаётесь. Да, вот насколь понятливы хворые.
Доктор Ройманн (предусмотрительно отстраняясь): Ну, Феликс, как вам понравился гарнизон?
Феликс: Очень хорош.
Фрау Веграт: Теперь ты вполне доволен, сынок мой?
Феликс: Я вам очень благодарен. Тебе в особенности, мама.
Фрау Веграт: Почему мне особенно? Последний отпуск зависел ведь от батюшки.
Доктор Ройманн: Ему было б гораздо милей, избери вы сыну мирную профессию.
Зала: В наши дни не осталось мирных.
Феликс: Вы правы, герр фон Зала...Кроме того, должен передать вам привет от оберлейтенанта Шроттинга.
Зала: Большое спасибо. Ещё помнит меня?
Феликс: Не он один. Мы постоянно и регулярно вспоминаем о вас, за всякой трапезой. Ваш портрет, среди прочих, отставных офицеров полка, висит на стене казино (не только австрийская, но и немецкая стойкая традиция называть офицерские кантины "казино": те, кто пережил оккупацию,помнят- прим.перев.)

Пятая сцена

Йоханна. Зала. Доктор Ройманн. Феликс. Фрау Веграт. Профессор Веграт является.

Веграт: Добрый вечер...Как, Феликс, ты снова с нами? Вот неожиданность!
Феликс: Добрый вечер, папа`. У меня двухдневное увольнение.
Веграт: Отпуск,...увольнение? Действительно? Или же маленькая прихоть ради удовольствия?
Феликс (легко, не растерянно): Я всё ж обязуюсь не врать, отец.
Веграт (также шутливо): Я не желал тебе лёгкого пути, Феликс. Даже если ты нарушишь присягу, забота о матери зачтётся как смягчающее обстоятельство.
Фрау Веграт: Тоска по родителям!
Веграт: Естественно, к нам с тобой. То ты ведь теперь немного прихворала, ты- главная персона... Что ж, как здоровье, Габриэла? Лучше, не правда ли? (Тихо, почти шёпотом) Любовь моя...( лаская ей лоб, убирает чёлку) Любовь, ... погода такая нежная.
Зала: Чудеснейшая осень.
Доктор Ройманн: Вы только что со службы, герр профессор?
Веграт: Да. Я ведь теперь и за директора, забот невпроворот- да не всегда захватывающие и благодарные. Но ,как говорится, взялся за гуж...Пусть, быть тому. (усмехаясь) Некий назвал меня "заведующим искусством".
Зала: Не будьте несправедливы к себе, герр профессор.
Фрау Веграт: Похоже, ты снова всю дорогу пешком?
Веграт: Я даже сделал крюк, по турецкому валу прошёлся. Люблю этот путь в особенности. Вечерами, когда столица купается в серебряной туманной дымке...Кстати, привет тебе, Габриэла. Я повстречал было Инеру Хермс.
Фрау Веграт: Она снова в Вене?
Веграт: Проездом. Она пожелала сегодня тебя проведать.
Зала: Она пока ангажирована в Гамбурге?
Веграт: Уже нет. Она , как мне рассказали, покинула сцену и живёт со своей замужней сестрой в провинции.
Йоханна: Я видела её, играющую роль в вашей пьесе, герр фон Зала.
Зала: Но, должно быть, тогда вы были ещё совсем маленькой девочкой.
Йоханна: Она представляла испанскую принцессу.
Зала: Увы. Принцессы ,пожалуй, не её типаж. Она за всю свою жизнь тогда так и не научилась декламировать.
Доктор Ройманн: И поэтому ныне вы по-прежнему полагаете, герр фон Зала, что любой даме не по силам декламация ваших творений?
Зала: Почему бы нет, милый доктор? Если б вы обитали в самой земной сердцевина, то знали б, что все вещи одинаково тяжелы. А если б воспарили в зенит мира , то осознали б, что все явления одинаково серёзны.
Фрау Веграт: И как же она выглядит?
Веграт: По-прежнему, вполне мила.
Зала: Она по-прежнему стремится устроить музейную экспозицию своих картин?
Феликс: А что за картина?
Йоханна: А что, её картина -в музее?
Зала: Вы, пожалуй, видели её, в каталоге значится как "Актриса", к несчастью "Актриса". Молодая бабёнка в костюме арлекина, поверх наброшена греческая тога, у ног- ворох масок. Совсем одна, пронзительтый взгляд героини утсремлён к зрителям, смотрит она с пустой, полутёмной сцены, промеж несочленённых кулис: фрагмент комнатной стены, немного леса, пролёт за`мковой стены...
Феликс: А на заднем плане- декорация южного пейзажа с пальмами да платанами...?
Зала: да. Она полускатана, а за нею видать гору мебели, лестницу, кубки, короны блистают в ясных лучах дня.
Феликс: Это же картина Юлиана Фихтнера?
Зала: Конечно.
Феликс: Я не знал, что образ Ирены Хермс  должен быть выставлен в галерее.
Веграт: С тех пор, как она была нарисована, прошло больше двадцати пяти лет. Тогда полотно смотрелось вызывающе. Это был её первый большой успех. А теперь ,пожалуй, многонько набралось таких живых и забытых знаменитостей...Кроме того ,я расспросил Ирену о мастере. Уживительно же :"вечная подруга" не знает, где он в свете обретается.
Феликс: Несколько дней назад я разговаривал с ним.
Веграт: Как? Ты видел Юлиана Фихтнера? Он был в Зальцбурге?...Когда же?
Феликс: Третьего и четвёртого дня, не позавчера. Он разыскал меня,- и мы вместе повели вечер.
Фрау Веграт (бросает многозначительный взгляд доктору Ройманну).
Веграт: Как живётся ему? И что он рассказал тебе?
Феликс: Поседел немного, а ,в общем, мне показалось, не изменился.
Веграт: Сколько же лет провел он вдалеке от столицы? Два года, не правда ли?
Фрау Веграт: Немного больше.
Феликс: Он совершил великие путешествия.
Зала: Да, я кстати он недавно прислал мне открытку.
Веграт: И мы тоже. Но я не думал, что вы состоите с ним в регулярной переписке.
Зала: Регулярной? Нет.
Йоханна: Вы разве с ним не дружны?
Зала: Друзей у меня нет вообще. А если имею- отрекаюсь от них.
Йоханна: Но прежде вы были столь близки с ним.
Зала: Скорее- он со мной, а я был далёк.
Феликс: Что вы этим хотите сказать, герр фон Зала?
Йоханна: Я поняла вполне. Так вы ведётесь с большинством.
Зала: Скорее, с меньшинством людей.
Йоханна: Это заметно по вашим творениям.
Зала: Надеюсь. Иначе их сочинял бы некто иной.
Веграт: Сказал ли он, когда снова явится в Вену?
Феликс: Верю, скоро. Но, очень вероятно, он не стеснён в сроках.
Йоханна: Мне очень хотелось бы свидеться в господином Фихтнером. Такие люди мне очень милы.
Веграт: Кого ты зовёшь "такими"?
Йоханна: Которые всегда- из дальних странствий.
Веграт: Но, сколь ты с ним знакома, Йоханна, он ...всегда возвращался неиздалека...жил по соседству.
Йоханна: Всё равно, жил там или здесь: даже если являлся к нам попросту в гости, казалось, что -из дальних далей.
Веграт: Ах, да...
Феликс: И я иногда ощущал то же.
Веграт: Не странно ли, что он по свету рыщет, по крайней мере, последние годы?
Зала: А раньше ли непоседливость за ним не замечалась: вы же вместе служили в Академии?
Веграт: Да, было. И тогда надо было с ним поинтимнее сойтись, дабы узнать, что он за человек. В молодости ему было присуще нечто ослепляющее, чарующее. Ни к кому из мною встреченных эпитет "многообещающий" не был более кстати, как к нему.
Зала: Что ж , он отчасти оправдал былые надежды.
Веграт: Но если б он достиг всего...!
Доктор Ройманн: Полагаю, тот, кто   м о г   б ы   д о с т и ч ь , тот достигает в итоге.
Веграт: Не всегда. Юлиан был, пожалуй, предназначен к высшему. Чего ему недоставало, так это собранности да душевного покоя. Его постоянно донимал внутренний неуют и , к несчастью, поэтому  многообещающие труды не вершились.
Феликс: Он показал мне пару эскизов, из последних работ.
Веграт: Хороши?
Феликс: По мне, в них что-то захватываюшее...
Фрау Веграт: Что именно? Каков жанр работ?
Феликс: Пейзажи. Даже очень близкие нам виды.
Йоханна: Однажды во сне я увидала некий весенний пейзаж, такой солнечный и милый , хоть плачь теперь.
Зала: Да, печаль упрятана в преходящем часто много глубже, чем мы чувствуем.
Веграт: Итак, он снова трудится? Тогда от него можно ожидать нечто особенное.
Зала: От каждого, кто однажды стал искусником, ничего иного не следует ждать.
Веграт: Да, так оно и есть, герр фон Зала. Но существует одна большая разница. Насчёт "служащего" в этом отношении можно быть вполне спокойным (с живой иронией), того, кто пишет что ни год ради вернисажа свою честну`ю картинку, и от доброты душевной не способен ни на что иное.
Доктор Ройманн: Это ещё серьёзный вопрос, кто в миру искусство движет дальше, профессионалы, как вы, герр профессор, или ...или так называемые гении.
Веграт: О, это совсем не по мне, играть на различиях. Но о гениальности лучше умолчим :она- мир в себе и вне дискуссий, что мировые стихии.
Доктор Ройманн: Я придерживаюсь в корне противоположной точки зрения.
Веграт: Вообще, не до`лжно обсуждать тех, кому границы неведомы. Честно резюмирую: кто свои пределы знает, тот лучший человек. И ,в этом отношении, ценю себя чрезвычайно... Тебе не зябко, Габриэла?
Фрау Веграт: Нет.
Веграт: Укутайся потеплее и позволь нам прогуливаться тут пока не стемнеет.
Фрау Веграт: О да, охотно. ...Пожалуйста, подойдите ко мне, доктор, возьмите даму под ручку. Вы совсем не заботитесь о пациентке.
Доктор Ройманн: Я к вашим услугам.
(Все удаляются прочь : Йоханна со своим братом, Зала с профессором... а фрау Веграт внезапно останавливает Ройманна)

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Терджиман Адаоглу Кырымлы "Тель-Авив, бульвар Яффо", 2009 г. 

Я молвил, что нравятся мне,-
а та меня слушала молча-
весною б во платы что снег
любовь обряжалась нарочно.

Голу`бые очи вскинув,
она усмехнулась грустно
нетронутыми устами,
и молча глядела с чувством.

Свиданья час нестрог был:
она до майской ночи
стояла у порога
вся в белом, непорочном.

перевод с испанского Терджимана Кырымлы

Я просто сказал однажды,-
услышать она сумела,-
мне нравится чтоб весною
любовь одевалась белым.

Глаза голубые вскинув,
взглянула с надеждой зыбкой,
и только детские губы
светились грустной улыбкой.

С тех пор, когда через площадь
я шёл на майском закате,
она стояла у двери,
серьёзная, в белом платье.

перевод Н.Ванханен (с)

Терджиман Адаоглу Кырымлы "Полдень. Кладбище", 2009 г.

Когда- в ночи- века являют
всей красоты своей сиянье,
земли глубинное единство
объемлет своды мирозданья.

И наша жизнь постичь разгадку
существования стремится:
мы все- равны, мы все- царями
земли. Она одна -царица.

Её бескрайний слышим голос,
огромный лоб её над нами,
и собраны мы воедино
ёе могучими руками.

И плоть людская- твердь земная,
и кровь людская- океан,
всех нас её огонь сжирает,
всем нам единый воздух дан.

Она- навеки- вместе с нами,
и мы -навеки- вместе с ней;
за кратость жизни позволяет
узнать о вечности своей.

И нас высоким озареньем
земная одаряет твердь.
И нам надеждой: остаёмся
с ней, что не знает слова "смерть".

Перевод В.Андреева (с)

Когда века, красуясь ночью,
врачаются, глубин единство
подъёмля общее, земное,
грядёт союзно с небом слиться,

тогда мы тянемся к началам
закона разума: нас много,-
на этом свете всяк- начальник-
мужей царицы всеземного,

висок её бескрайний видим,
её глас всюду проникает,
мы чувствуем себя единым
её правдивыми руками.

А наша плоть- её каменья,
а кровь людскую- все моря-
её, единый, воздух пенит;
тела в огне, сплошном, горят.

Она одна -со всеми нами,
а, скопом, мы, и порознь- с ней;
её довольно вечной дани,
которой обделённых нет.

А мы, в лучистые зениты
свои макушки устремив,
надеждой вечности упиты,
живём от преходящих нив.

перевод с испанского Терждимана Кырымлы

* * * * *,................................................................................................ !:)

(Смерть, дабы заглушить рыдания Клаудио, наигрывает старую народную балладу Медленно входит Молодая девица. Она одета в обычное ,в крупных цветах, платье, туфельки с оплетающими щиколотки завязками, шарфик. Простоволоса)

Молодая девица:
Сколь мило кончилось... а ты не вспоминаешь?
Нет, всё-таки ты причинил мне боль,
такую боль...Она затмила всё?
Столь мало дней мне выпало достойных,
и те сошли как предрассветный сон!
Цветы еа подоконнике, мои
цветочки... тумбочка, она
такая шаткая. Вот шкаф,
я в нём твои хранила письма с тем,
что ты дарил мне иногда... всё это-
не смейся надо мной- так было мило:
всё молвило мне алыми устами,
любя`щими да влажными! Тогда
мы сумерничали у окна.
Был летний душный вечер!
...ах, ливень, этот аромат цветов!
Всё в прошлом, умерло, хотя
тогда кипело жизненною силой! А труп любви
взаимной- в ящичке, в гробу.
Роман наш был красив, ведь  т ы  его
украсил: виноват лишь ты,- и в том,
что оборвал меня как девочку. Играла.
Прочь отшвырнул что куклу-надоеду.
Увял венок мой. Боже, чем
я удержать тебя могла? Да, нечем.
(Короткая пауза)
Мне захотелось умереть когда
прочла последнее письмо, лихое.
Нет ,не затем, чтоб огорчить тебя,
ручаюсь, ты ведь слышишь. Мне тогда
желалось весточку оставить на прощанье,
без жалоб, вороха упрёков, гнева
неистового,- лишь затем,
чтоб ты меня, любовь мою припомнив,
вспалкнул слегка, что поздно,
а горю не помочь слезами.
Я не оставила записки. Нет. Зачем?
Откуда знать мне, сколько в тво`ём сердце
то занимало, что меня, бедняжку,
сводило лихорадочным румянцем,
да так, что ясный день казался сном.
Неверность плачем не оборотишь-
что умерло, веленьем не воскреснет.
Измена не казнит: лишь много позже,
когда тоска примучила меня,
пришлось улечься мне, да с тем и умереть.
Ещё молилась я, чтоб в смертный час
твой оказаться мне у одра.
Нет, не затем, чтоб укорить,
не мстительницей злобы ради,-
п р и п о м н и т ь   вместе тот заветный миг,
когда испив вдовоём вина, бокалы
на счастье "горько" мы  б ы  отшвырнули прочь.
Предсмертная венчальная услада,
она легка, невинна, да.
(Молодая девица удаляется. Клаудио, присев, заслоняет лицо своё распростёртыми ладонями. Сразу же входит Мужчина, похоже, ровесник Клаудио, одет в дорожный, пропыленный плащ. Слева из груди торчит деревянная рукоять ножа. Мужчина, обратившись к Клаудио ,замирает посреди покоя.)

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Бедность жадная, худая
притаилась, ждёт в засаде,
целит дулом глухаря:
пальчиком курок придавит-
пулю пташечке отправит
лишних слов не говоря!
Труд суровый, беспросветный,
сплошь укрыв, хоронит тело-
им пока я цел и жив.
Точно так в веках вчерашних
броненосица-рубашка
берегла вояке жизнь!
Только юность мою, Боже,
осень кислая неможет-
вот и старость подошла!
Дни холодные без солнца
будто чорныя воро`нцы:
ладны падаль поклевать!
Толо стонет и вздыхает,
о покое умоляет:
нестерпимо всё болит.
После длительных кампаний
снова вылезли душманы
инвалида чтоб добить!
Зря я ум, как было прежде
выгоняю в край безбрежный
в сферы горни полетать.
Припорхнёт он осторожно-
да присядет безнадёжно
на закате токовать!
Всё подай и лишку тянут-
нипочём толпе страданья:
люди требуют и ждут.
Дух спущу за корку хлеба-
кинут кость за ломоть неба,
как собачку проведут!
Догорит души источник-
каблуками тя растопчут
люди злые, осмеяв:
им-то дума неугодна.
Ты, душа, фитиль холодный,
только им в ночи` горел!
Бедность жадная, худая
притаилась, ждёт в засаде,
целит дулом глухаря:
пальчиком курок придавит-
пулю пташечке отправит
лишних слов не говоря!

перевод с румынского Терджимана Кырымлы

  Иду неустанно

Иду неустанно;
и слушаю голос стеклянный
растоптанной мною равнины песчаной.

Иду неустанно;
седлать скакуна я не стану,
пускай я от прочих отстану,-
                   иду неустанно,-
отдам свою душу песчинкам стеклянным
растоптанной мною равнины песчаной.

Иду неустанно.
По дальним и ближним полянам
огромная ночь разлилась океаном.

Иду неустанно.
На сердце и сладко и странно;
со всем, что встречаю, сливаюсь нежданно-
                   иду неустанно!-
и ноги купаются в травах туманных,
и весь я наполнен теплынью медвяной.

Иду неустанно,
чтоб слышать все слёзы и раны
доро`г, о которых пою постояннно!

Перевод с испанского Н. Горской (с)

Шагая, ступая,
желаю услышать, как гравий
уступами в песню слагаю.

Шагая, ступая,
я пренебрегаю конями;
хотеньем своим опоздаю,-
шагая, ступая,
мне душу песчинкам отдать бы,
земным исхожалым террасам.

Шагая, ступая...
О, ночь велика! ты, отрада,
её предо мной опростала!

Шагая, ступая...
На сердце и сладко и праздно;
я сам- что меня ожидает;
а стопы, поди, остывают,
прохлада мне сердце лобзает.

Шагая, ступая...
Мне плата- прослышать все плачи
дороги, что я воспеваю!

Перевод с испанского Терджимана Кырымлы

Пастырь, зачем-то медля,
с посохом на плечах,
видит, мурлыча, сосны
там, на сыром горизонте;
и тянется сонное стадо
тучи вздымая пыли;
а бубенцы язычками
плачут под месяцем дивным.

В белой долине деревня
дымнотуманна. Всё
что веселилось под солнцем, видит
сны о плакучих аморах.

Уж не видать тёмной речушки,
что затаилась в себе. Только
в глу`хой тиши застойной
чуется :тут вода глыбо`ка.
Дымка клубится бела`. Долина
сумрачна и одинока. Глуше
плач бубенцов под злато`ю.

Перевод с испанского Терджимана Кырымлы

Посох держа на плече,
смотрит пастух отрешённо,
как расплываются сосны
там, на краю небосклона;
тянется пыльное стадо,
тихое в час этот поздний,
и бубенцы под луною
всё монотонней и слёзней.

В белых туманах укрылся
хутор. Ни света, ни луга-
только сквозящая всюду
вечная чья-то разлука.

Речка в себе затаилась,
и, хоть не видны протоки,
из тишины непроглядной
слышно, как воды глубоки.
Всё расплывается. Глухо,
словно над вымершим краем.
Лишь под луной золотою
плач бубенцов нескончаем.

Перевод с испанского А. Гелескула (с)

О да! лбом забодать
в осколки кубок естества,
поболе свету взять в трофеи
умом, что поместить в пределы
сосуда бывшего!...
                           И пусть бы мне
простор оставшийся казался
воскресной ул(оч)кой невокзальной
пустой, притихшей, надоевшей,
глазам ненужной пламеневшим
моей души.

Перевод с испанского Терджимана Кырымлы

О да! С усилием густую крону
природы лбом раздвинуть пред собой.
И, дав своим раздумьям больше света,
навеки заключить их в мир иной,
расширенный!...
                       Чтоб бесконечность эта,
оставшаяся вне, была такой,
как улица пустая в день воскресный:
безмолвной, неживой, неинтересной
и духу озарённому-
чужой.

Первевод с испанского Н.Ванхаанен (с)