Умирать иным...

Умирать иным внизу придётся,
В трюме судна на тяжёлах вёслах,
Наверху другие за штурвалом
Видят птиц и ищут путь по звёздам.

Многие лежат усталым телом
У корней своей беспутной жизни,
А другим придвинуты стулья
Ближе к сибиллам, королевам,
Там они сидят, как дома,
С лёгкой головой и лёгкими руками.

Но тень падает от той жизни
На те жизни,которые ниже,
И привязаны легкие к тяжелым,
Так же, как к земле притянут воздух.

И забытых народов усталость
С моих век мне стряхнуть не удаётся,
И не спрятать испуганную душу
От далёких звёзд неслышного паденья.

Много судеб ткётся рядом с моею,
Бытие их перепутывает, играя,
И моя участь больше этой жизни
Стройной вспышки или узкой лиры.

перевод с немецкого  вячеслава Куприянова, см. по ссылке http://www.stihi.ru/2010/02/18/8677

Manche freilich...

Manche freilich muessen drunten sterben
wo die schweren Ruder der Schiffe streifen,
andere wohnen bei dem Steuer droben,
kennen Vogelflug und die Laender der Sterne.

Manche liegen mit immer schweren Gliedern
bei den Wurzeln des verworrenen Lebens,
anderen sind die Stuehle gerichtet
bei den Sibyllen, den Koeniginnen,
und da sitzen sie wie zu Hause,
leichten Hauptes und leichter Hаende.
Doch ein Schatten fuellt von jenen Leben
in die anderen Leben hinueber,
und die leichten sind an die schweren
wie an Luft und Erde gebunden.

Ganz vergessener Voelker Muedigkeiten
kann ich nicht abtun von meinen Lidern,
noch weghalten von der erschrockenen Seele
stummes Niederfallen ferner Sterne.

Viele Geschicke weben neben dem meinen,
durcheinander spielt sie all das Dasein,
und mein Teil ist mehr als dieses Lebens
schlanke Flamme oder schmale Leier.

Hugo von Hoffmansthal

Видно, тем внизу дано погибнуть,
где Корабль толкает Грубость Вёсел;
у Кормила наверху иные,
знают Птиц Полёт и Берег звёздный.

Те лежат, чьи Члены опухают,
в Корневищах Непонятных Жизней,
а иным Седалища доступны
в обществе Сивилл и Королевен:
званные, гостят и почивают,
тешат Головы, и Рук не тру`дят.
Только дольней Жизни Тень густая
в ту, что выше проникает:
лёгким не избавиться от Ноши-
Воздуху с Землёй не распрощаться.
 
Глину Лет прадавних Иноверцев
с Век своих стряхнуть мне не даётся,
ни сокрыть от пуганного Сердца
тихого ночного Звездопада.

Много Судеб сотканы с моею:
притираясь, Бытиё играют,
моя Доля больше этой Жизни
Сполоха худого,скудной Лиры.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Она легко несла Бокал-
ему под стать был Уст Овал-
столь мягко, верно шла она,
ни Капли пролито Вина.

Легка, сильна его Рука:
он ею то Коня взнуздает,
то успокоит- тот и станет,
дрожа полегче Ветерка.

Зато когда своей Рукой
Бокал легчайший тронул Рыцарь,
обоим стало тяжело:
их проняла такая Дрожь
Рука не встретилась с другой-
Вино Волной по Половицам.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Die Beiden

Sie trug den Becher in der Hand
- Ihr Kinn und Mund glich seinem Rand -,
So leicht und sicher war ihr Gang,
Kein Tropfen aus dem Becher sprang.

So leicht und fest war seine Hand:
Er ritt auf einem jungen Pferde,
Und mit nachlaеssiger Gebaеrde
Erzwang er,dass es zitternd stand.

Jedoch, wenn er aus ihrer Hand
Den leichten Becher nehmen sollte,
So war es beiden allzu schwer:
Denn beide bebten sie so sehr,
Dass keine Hand die andre fand
Und dunkler Wein am Boden rollte.

Hugo von Hofmannsthal (1874-1929)
1896

Все переводы см. по ссылке: http://www.poezia.ru/perevod8.php

Она несла в руке бокал –
И хрусталю лица овал –
Сродни. Был твёрд и лёгок шаг,
Что каплям выпрыгнуть – никак.

Рукою крепкой правил граф
Коня младого бег прекрасный.
Легко, руке его подвластный,
Конь встал под ним, затрепетав.

Уже спешил принять бокал
Из рук её… Но что случилось?
Обоим стало тяжело,
Как в лихорадке, их трясло,
Руки не встретил, что искал –
Вино красно к ногам разлилось.

перевод с немецкого Андрея Журавлёва
см. по ссылке:
http://www.poezia.ru/article.php?sid=50419

* * * * *,................................................................................................. !:)

(Мужчина удаляется)
Клаудио:
Ну хорошо, "меняя роли"...
(Постепенно приходит в себя)
Он вышел как плохой комедиант:
филиппику озвучил- удалился,
глухой статист, подобный нам, живущим,
бесчувственным к своим же голосам,
тем более- к укорам ближних.
Я сценою, что "жизнь" зовётся, шёл,
случаен, слаб и попросту бездарен?
К чему? И почему, о Смерть,
урок житься мне преподала  т ы,
наполовину воскресив уме`рших,
не фальшью привидения пугая?
Зачем по-рабски кланяемся мы
непостижимо-горним идеалам:
чтоб свергли их последние громы
к досаде нашей, до кончины малым?
Зачем молчит в незрелых душах скрипка,
а с ней- запретный Духовмиръ
что сена сноп нектаром испревает?
Приблизь меня. Тебе одной внимая,
пустое забываю воскресая.
Судьба мне: торопясь, поспеть;
жизнь умерла`- живу тобою, Смерть!
И почему, коли двоих не знаю,
ту- Жизнью, эту- Смертью называю? 
Ты в час единый истину сгустила,
которой обесценила житьё.
Мне призраки мину`вшего неми`лы:
за гранью- неподдельное твоё.
(задумывается на мгновенье)
...Быть может, это судорога мозга,
агония пульсирует в крови.
А всё же я прозрел не слишком поздно:
рожденьем, Смерть, визит свой назови.
Мой разум переполнен до поры:
уж час гноится жизненный нарыв.
Стекай долой, воспоминаний гной:
я остаюсь по-прежнему собой...
Избыток чувств едва ли сну полезен,
что кличут "жизнью". Бодр и зелен,
рассвет я встретил, чёрный, гробовой...
(Клаудио падает замертво к стопам Смерти)
Смерть:
Сколь удивительны созданья эти!
не погашая векселя, поэты,
неписаное мелят битый час,
ища в карманах медные монеты:
манжеты- рвань, на запонке- алмаз.
(Смерть уходит в дверь ,что ведёт на балкон. В комнате воцаряется тишина. Из окна видать, как Смерть, наигрывая смычком, удаляется, а за ней- Мать, Девушка и, очень близок к ним, преобразившийся Клаудио)

Занавес

перевод с немецкого Терждимана Кырымлы

* * * * *,................................................................................................ !:)

(Смерть, дабы заглушить рыдания Клаудио, наигрывает старую народную балладу Медленно входит Молодая девица. Она одета в обычное ,в крупных цветах, платье, туфельки с оплетающими щиколотки завязками, шарфик. Простоволоса)

Молодая девица:
Сколь мило кончилось... а ты не вспоминаешь?
Нет, всё-таки ты причинил мне боль,
такую боль...Она затмила всё?
Столь мало дней мне выпало достойных,
и те сошли как предрассветный сон!
Цветы еа подоконнике, мои
цветочки... тумбочка, она
такая шаткая. Вот шкаф,
я в нём твои хранила письма с тем,
что ты дарил мне иногда... всё это-
не смейся надо мной- так было мило:
всё молвило мне алыми устами,
любя`щими да влажными! Тогда
мы сумерничали у окна.
Был летний душный вечер!
...ах, ливень, этот аромат цветов!
Всё в прошлом, умерло, хотя
тогда кипело жизненною силой! А труп любви
взаимной- в ящичке, в гробу.
Роман наш был красив, ведь  т ы  его
украсил: виноват лишь ты,- и в том,
что оборвал меня как девочку. Играла.
Прочь отшвырнул что куклу-надоеду.
Увял венок мой. Боже, чем
я удержать тебя могла? Да, нечем.
(Короткая пауза)
Мне захотелось умереть когда
прочла последнее письмо, лихое.
Нет ,не затем, чтоб огорчить тебя,
ручаюсь, ты ведь слышишь. Мне тогда
желалось весточку оставить на прощанье,
без жалоб, вороха упрёков, гнева
неистового,- лишь затем,
чтоб ты меня, любовь мою припомнив,
вспалкнул слегка, что поздно,
а горю не помочь слезами.
Я не оставила записки. Нет. Зачем?
Откуда знать мне, сколько в тво`ём сердце
то занимало, что меня, бедняжку,
сводило лихорадочным румянцем,
да так, что ясный день казался сном.
Неверность плачем не оборотишь-
что умерло, веленьем не воскреснет.
Измена не казнит: лишь много позже,
когда тоска примучила меня,
пришлось улечься мне, да с тем и умереть.
Ещё молилась я, чтоб в смертный час
твой оказаться мне у одра.
Нет, не затем, чтоб укорить,
не мстительницей злобы ради,-
п р и п о м н и т ь   вместе тот заветный миг,
когда испив вдовоём вина, бокалы
на счастье "горько" мы  б ы  отшвырнули прочь.
Предсмертная венчальная услада,
она легка, невинна, да.
(Молодая девица удаляется. Клаудио, присев, заслоняет лицо своё распростёртыми ладонями. Сразу же входит Мужчина, похоже, ровесник Клаудио, одет в дорожный, пропыленный плащ. Слева из груди торчит деревянная рукоять ножа. Мужчина, обратившись к Клаудио ,замирает посреди покоя.)

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,................................................................................................... !:)

Клаудио:
Цветы, оборванные в мае
снесла холодная река-
я счастья юного не знаю:
осталась в памяти тоска.
Я за житейскою решёткой,
пугаясь чуда, тосковал,
искал взлететь над миром звонко-
мой дух ограды не взорвал.
Побег не вышел... Взаперти
я, сам себя не разумея,
вотще пытался укротить
отмеренной судьбою клетью.
Закатом с толку сбит, запутан,
рассудком сумрачен и мутен,
едва страдая робким сердцем,
не ставя многого на кон,
я не горел, но разве грелся
не ведая огнистых волн.
Я на пути не встретил Бога:
неблагодатная моя дорога.
Смерть:
Почто необретённым дорожишь
сполна изведав з е м л я н у ю  жизнь?
В твоём нутре созрел делец-помощник,
который этот хаос мертвечины
собрав, опишет и оценит точно,
найдёт калитку в сад твоей кручины-
и соберёт обрыдлый урожай:
дрожи, листок, а гостя уважай.
Повелевая или пресмыкаясь,
умом стелясь в укор сердечной муке,
во снах рыдая, у распятий каясь,
сопя от страсти впитывая туки...
все, созревая, валятся мне в руки.
Клаудио:
Всё ж я не зрел, оставь меня.
Уже претит мне глупость оправданий.
В земной юдоли серая тоска-
хозяйка мне, наставница исканий.
Твоим явленьем с столку сбит, напуган,
я с чувством побреду обычным кругом.
Познав вечор твой натиск беспардонный,
я сердце прикипел к своим подонкам!
О, ты поверь: отныне мне иные-
не куклы да безликий скот,
но- милые, душевные, родные:
меня всяк ближний к общности зовёт.
Я научусь привязанности той, что
всему есть мера... Меж добром и злом,
стёснён обетом, ринусь напролом
отведать жизни небывало сочной.
Я повстречаю близких на дороге,
возьму что любо, возмещу своим,
чем обрету попутчиков в итоге...
(Видя недовольную мину Смерти, продолжает , всё сильнее пугаясь)
Вглядись, поверь: я, сильно изменившись,
не отлюбив, вернулся на своя...
Доселе, в торга суть не углубившись,
приберегал свой главный козырь я!
Смотри, вот здесь- былая переписка...
(Выдвинув ящик письменного стола, достаёт беспорядочную связку старых писем)
... Из клятв, любезностей, да плача...
Зачем я, пресмыкаясь низко,
себе сберёг ,от потрясений пряча?
(Швыряет пакет под ноги: из одного конверта вываливается письмо)
Тут спит любовь остывшая. В ответ
я, приземляясь или воспаряя,
позоря словом верности завет,
гордец, искал в своём тылу укра`ин,
к надёжному стремясь, отвергнул страсть,
боль, счастье, ненависть и власть!
Смерть:
Глупец! Тебя, дурак, я научу
жизнь почитать свою хоть малость,
которой крохотка осталась.
Замри, умолкни и внимай:
твои любимые сосуды
земное полнит, не рассудок
пустой кипеньем через край.
(Смерть своим смычком издаёт ещё пару одинаковых нот, затем останавливается у двери в спальню, что в глубине сцены справа. Клаудио- в полумраке, у двери слева. Из правой двери является Мать. Она не слишком стара. Одета в долгое чёрное бархатное платье, чёрного бархата чепец с белым кружевом, обрамляющим лицо. В тонких пальцах задата сумочка с вязальными принадлежностями. Мать безмолвно и медленно обходит покой)
Мать:
Вдыхаю сладостную боль
уюта. Горькая лаванда
меня с минувшим бытом ладит,
мою столь немужскую роль,
заботы, хлопоты, мой долг
и мимолётные отрады
вернула обозренья ради...
(У ларя)
Углы по-прежнему остры?
Висок разбил он прежде было
о край железный, сын мой милый
играя до своей поры...
Здесь я ждала его шагов
в ночи у входа замирая:
отбило два ,затем и три-
до смутной утренней зари,
у этого оконца с краю.
Сколь часто... Он того не знал.
А дни, как ночи не бывало,
я одиноко коротала
взбивая дюжину перин,
ухаживая за цветами.
День отгорал не дав уму
полезной пищи. Колесом
вертелись робкие догадки
да снов тягучие облатки,
которым вечно с материнством
дано в соседстве породнииться
дабы с неведомым мирским
улечься ниткой в гобелене.
А впрочем, мне не суждено,
вдохнув щемяще горький дух
оставленного очага, врнуться.
Я ухожу, я на минутку...
Клаудио:
О, матушка!
Смерть:
Молчи.
Тебе не воротить её.
Клаудио:
Ах, матушка, останься!
Позволь дрожащими устами,
что тонко сомкнуты в гордыне,
к тебе прильнуть. Я на колени стал бы
перед тобой... Припомнила о сыне!
Зови её! Держи! она не смеет:
ты убедилась в том, Ужасная,
её прину`див удалиться?!
Смерть:
Что не твоё, не трожь. Проститься
с былым  с в о и м  оказия тебе.
Клаудио:
Своё былое?...Сухо! Нет и нет!
Вот, если б корешки моей души
тянулись к ней, давно мне давшей жизнь,
божественный дарящей свет,
меня вздымали с наслажденьем ввысь,
дразня и радуя............Увы!

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,.................................................................................................. !:)

(Клаудио недолго, задумчив, прохаживается покоем. За сценой ,сначала издали, затем всё приближаясь, тоскливо и проникновенно наигрывает скрипка...Уже- горомка, как если бы скрипач  оказался тут же за стеной)
Клаудио:
Музы`ка там?
... о сокровенном говорит мне!
Безумие в рассудок проникает?
Сдаётся, человеческая скрипка
столь задушевно не играет...
(Уйдя вправо, останавливается, замерев)
Желанной дрожью пробираем,
утраты горечь ощутив,
я у обрыва замираю
надеясь ветхий скарб спасти-
и будто жизнь моя лихая
вся впереди, озарена:
унесена` листва сухая,
а зелень юности полна;
как будто матушка воскресла,
невеста милая жива;
по волнам синим плещут весла:
я, гость благой, любим и зван,
ребёнок- вновь, я с зайчиком играю,
парю в лугах среди цветов и птиц.
Не знают чувства свежие границ
пределы и запреты оминая!
Приходит время юношеских странствий
помалу открывая взрослый мир,
такой чужой, ликующий и страстный,
доступный хватке, сметкою творим!
Я ощутил бегущий в корках сердца
поток любви, питающий живых:
он исцелил юрода-страстотерпца,
сухую душу кровью окормил.
Музы`ка, грянь хатя бы на мгновенье,
владей, волнуясь, фибрами души-
пусть жизнь моя покажется везеньем-
времён стремину вспять заворожи.
Прожги насквозь меня горячим пеньем,
нарост невзгод былых развороши!
Свалить бы с плеч ненужный хлам сознанья,
побыть хоть миг без разума вериг:
верти, владей душою, созерцанье,
играй, дитя, из глубины твори.
Лечу домой, к себе, на крыльях звонких,
познав едва мне ве`домую жизнь,
её столь многозначимые формы,
что ранят насмерть,- тем и хороши.
(Музыка почти внезапно замолкает)
Умолкла та, что душу отворила
и увлекла в небесное горнило,
приблизила мой образ к Богу,
вела меня глубинною дорогой!
Кто сказку скрипкой рассказал,
тот заслужил медяк мой в шляпу,
вечерний нищий музыкант...
(У окна, что справа)
Тут нет его. Как странно...
Да где он? Посмотрю в другое...
(Идёт к окну, что слева. Когда минует дверь на балкон,  незаметно отодвинув в сторону занавес, является Смерть: смычок в руке, скрипка на тесёмке висит спереди. Смерть спокойно взирает на отшатнувшегося прочь Клаудио)
Клаудио:
Меня пленил неизъяснимый страх.
Твоя игра столь милою казалась...
А этот спазм, меня связавший...жалость!
На шее вервь. Убор твой -стыд и срам...
Уйди отсюда, Смерть! Чего желаешь?!
Напуган, я не в силах заорать.
(Приседает на корточки)
Не покидай меня, остаток жизни горькой!
Смерть, уходи, непрошеная гостья!
Смерть:
Вставай! Отринь постыдный страх.
Я не скелет, вглядись ты:
из хмеля Дионисова да пены Афродиты
Души Богиня- вот  к т о  этот прах! 
Когда в усталый летний полдень
с поникшей ветки вдруг срывался лист,
ты ощущал отверсту мою полость,
что сонный плод во зрелости мани`т.
Когда тебя переполняли чувства,
и сердце лучик счастья настигал,
бедой горчило трепетное чудо,
ты, увлёчён видением на бал,
считая мир своим уделом,
ущерба сил не замечал,
явилась Я из недр душевных
сильна и свя`та в совершенстве.
Клаудио:
Довольно! Здравствуй, коль явилась.
(Мимолётная пауза)
Зачем пришла, скажи на милость?
Смерть:
Я не из тех: меня мечта не носит.
Клаудио:
Что до меня, то листопаду- о с е н ь!
Заметь: допрежде плод падёт,
он до`пьяна пресытится нектаром.
Я не отжил своё. . .идёт?
Смерть:
Незрелый плод не хватки ветра ждёт!

(продолжение следует)

Перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,................................................................................................ !:)

Действующие лица:
Смерть;
Клаудио, дворянин;
его Камердинер;
Мертвецы: Мать Клаудио; его Возлюбленная; Друг его юности.

Действие происходит в доме Клаудио. Костюмы 20-годов предыдущего (ХIХ-прим.перев.) столентия.
Студия Клаудио обставлена в стиле амипир. В глубине, справа и слева- большие окна, окно посредине выходит на балкон, откуда  спускается лестница в сад. Справа и слева- одностворчатые лёгкие двери: справа, она укрыта зелёной сборчатой занавесью,- в спальню. У окна слева- письменный стол, при нём- кресло. У стены справа - готический, потемневший резной ларь, над ним- средневековые музыкальные инструменты. Почти чёрная от древности картина некоего итальянского мастера -на стене, задрапированной насветло, почти белой, с позолотой и лепнинами.

Клаудио (одиноко смотрит в окно; закат)
Последние холмы уже горят
окутаны эмалевым сияньем.
В златой кайме небесный алебастр
долину тенью хмурой укрывает.
Так рисовали прежде мастера
обла`чное подножие Мадонны.
Оплыла тьмой далёкая гора;
луга уснули в голубой истоме.
Закатный луч с вершиной отыграл,
вонзился в дол- и, обессилев, помер.
Тоскующему, мне, о сколь близки
те одинокие насельцы склонов,
кому в разор охват тугой руки,
чьи головы покой поклоном ломит.
А поутру чудесный веторок,
разут и дик, резвея, пробежит-
разбудит луговой народ-
и рой пчелиный божий закружит.
Природа им- удел и мастерская:
в стремленьях тварный брызжет естество,
то круговертью живность окрыляя,
то, утомив, клонит в невечный сон.
Помалу пятясь, золочёный шар
уж в изумруде моря утонул-
и озарил карминовый пожар
прибрежную порто`вую страну,
которая детей своих дари`т
наядам, колыбельные поющим-
народ хитёр и храбр, мастеровит
на кораяблях в погоне за насущным
наперекор теченьям и ветрам
нехоженого бешеного моря,
где душам уготована игра,
а на кону -безумие да горе.
Вдали ищу блага и вдохновенье,
тоскливый взор за горизонт вперяя-
но ,опуская очи на мгновенье,-
и на родной чужбине пропадаю
где выбурлила жизнь моя до дна
без горьких слёз и ярких увлечений,
где город тих, усадьба холодна,
и сути нет ни в службе, ни в учение.
(Несколько отступив)
Они уж свечи в спальнях зажигают-
и в тесных стенах запирают мир
из шёпота и сдавленных рыданий,
и прочего, что плен сердец хранит.
Соседи ближних любят от души,
и- родичей, что едут издалёка,
а коль беда над путником вскружит-
горюют те... Не то мой горький клёкот.
Они способны простоту словес
оборотить в улыбку или слёзы
не проскребая лёд семи небес
перстами, кровью пишущими розы.
. . .
Людская жизнь, что знаю я о ней?
Хотя на свет я видимо явился,
но с полотном так нитью и не слился:
станок ткача со стороны ясней.
Где брали те, иные- отдавали,
я, сторонясь, немел, и ,наблюдая
сберёг уста свои, незацелован,
житья сосцов ни разу не пригу`бил,
и болью истой не был колесован,
в исплаканной постели не проснулся.
О, если б из наследья естества
я хоть один благой порыв усвоил,
то б дух мой, окрылённый им, восстал
увлёкши за собой учёный разум
вдруг посвящён и осчастливлен сразу...
Он так болит! разорван думой в клочья,
оболган, высмеян и уценён.
К нему я грудью прижимаюсь ночью,
позором терпким опьянён,
к его крылу устами припадаю-
и, остлоп, без боли засыпаю.
. . . . . . .
Уже темно. Я вязну в тяжких мыслях.
Строка легка и рифма не прокисла,
но я устал- и мне пора ложиться.
(Камердинер ,доставив зажжённую лампу, уходит)
Вдруг лампы свет явил очам пожитки,
что я себе в дорогу приберёг
чтоб не идти, но попусту кружиться
среди осинок вымышленных трёх.

(продолжение следует)

Перевод с немецкого Терджимана Кырымлы