Полёты в полнолуние.

**************************************

В полнолунье  неба  купол….

Там  рассыпан  бисер  звёздный….

В  ступе, на метле,  «серьёзный»,

По делам, ведьмак  летал!..

 

Возвращался  он  усталый.-

Низко  над  землёй  летел….

Сонный. – Крышу  он  задел.-

Ступу повредил он, малость!

 

Что  поделать?.. Осторожность,

Вместе  с  ведьмаком, дремала.-

Тоже, как   и   он, устала….

Быть  «на  стрёме»  не  возможно

 

Денно – нощно! Вот  беда!

Потому   то   и   свирепый

Был  ведьмак, что  так  нелепо

Приземлился  он  сюда….

 

Но, известно: не бывает,

Чтобы  горе – в  одиночку

Привалило! В   эту  ночку

Наш  ведьмак  и  пострадает

 

Не  один, а  много  раз!

Ведь, Фортуна, как  известно,

Очень  вредная  «невеста»!

Вот  ведьмак  и  выбил  глаз

 

Той  антенной, что  торчала

На  сей  крыше  злополучной.

Привинтили, чтоб  сподручней,

Чтоб  от  ветра  не  качало!

 

Проклиная  всё  на  свете,

Всех, кто  в  бездне, призывая,

На  одну  ногу  хромая,

Наш  ведьмак  в  окне  приметил

 

Свет! И  ладную  хозяйку….

Та  всё  у  плиты  крутилась.

Там, видать, что-то  варилось.

Что? Попробуй – угадай – кА!

 

Наказуемы  Пороки!-

Наш ведьмак  и  пострадал:

С  крыши, прямо, он  упал!-

Извлекай  и  ты  «уроки»!

*******   / 23.11.2010 г. 05:21 ч. /

Теги: любопытство наказуемо, ведьмак

 

http://www.mypishem.ru/stihi/lirika-misticheskaja/pol-ty-v-polnolunie.html

 
(c)

Это событие, случилось в ночь с 1 на 2 февраля 1959 года на Северном Урале, когда при загадочных и необъяснимых обстоятельствах погибла группа туристов, возглавляемая Игорем Дятловым. Причина гибели не ясна до сих пор. Перевал, рядом с местом, где это произошло, назвали перевалом Дятлова.



23 января 1959 года группа отправилась в лыжный поход по северу Свердловской области. Поход был приурочен к XXI съезду КПСС. На начальную точку маршрута группа выехала в полном составе, но один турист из-за боли в ноге был вынужден вернуться.


1 февраля 1959 г. группа остановилась на ночлег на склоне горы Холатчахль (Холат-Сяхл, в переводе с мансийского — «Гора мертвецов») или вершины «1079», недалеко от безымянного перевала (позднее названного Перевал Дятлова).



12 февраля группа должна была дойти до конечной точки маршрута — посёлка Вижай, и послать телеграмму в институтский спортклуб, но телеграмма не была послана.


Последнее фото группы Дятлова

26 февраля поисковой группой была обнаружена пустая палатка с разрезанной изнутри стенкой, обращённой вниз по склону. В палатке осталось снаряжение, а также обувь и верхняя одежда части туристов.



На следующий день в полутора километрах от палатки и ниже по склону на 280 м, рядом со следами костра, были обнаружены тела Юрия Дорошенко и Юрия Кривонищенко. Они были раздеты до нижнего белья. В 300 метрах от них, вверх по склону и в направлении палатки, лежало тело Игоря Дятлова. В 180 метрах от него, выше по склону, нашли труп Рустема Слободина, а в 150 метрах от Слободина, ещё выше — Зины Колмогоровой. На трупах не было следов насилия, все люди погибли от переохлаждения. Слободин имел черепно-мозговую травму, которая могла сопровождаться неоднократной потерей сознания и способствовала замерзанию.



Поиски проходили в несколько этапов с февраля по май. 4 мая в 75 метрах от костра под четырёхметровым слоем снега, в русле уже начавшего таять ручья, были найдены трупы Людмилы Дубининой, Александра Золотарёва, Николая Тибо-Бриньоля и Александра Колеватова. Трое имели тяжёлые травмы: у Дубининой и Золотарёва были переломы рёбер, у Тибо-Бриньоля — тяжёлая черепно-мозговая травма. Колеватов каких-либо серьёзных травм не имел, кроме повреждения на голове, нанесённого лавинным зондом, с помощью которого искали тела. Таким образом, поисковые работы закончились обнаружением тел всех участников похода.



Было выяснено, что гибель всех участников группы произошла в ночь с 1 на 2 февраля. Несмотря на усилия поисковиков, так и не была установлена полная картина происшествия. Осталось невыясненным, что же действительно произошло с группой в ту ночь, почему они покинули палатку, как действовали дальше, при каких обстоятельствах четверо туристов были травмированы и как получилось, что не выжил никто.


Выводы профессионалов — туристов и альпинистов, при некоторых расхождениях в оценках, в общем и в целом сводятся к тому, что по какой-то причине глубокой ночью 2 февраля, ночуя в палатке на безлесном склоне горы, люди внезапно проснулись, в спешке покинули палатку и двинулись вниз по склону, к лесу. Люди ушли частью не одевшись, без обуви, не достав из палатки необходимые вещи и снаряжение, не надев даже верхнюю одежду. Именно этот факт — причина покидания группой палатки — и представляет главный вопрос в данной истории.



Возможные версии: сход лавины, ссора между туристами, встреча с медведем, воздействие инфразвука, нападение беглых заключённых, гибель от рук манси, испытания секретного оружия, встреча с агентами иностранной разведки, снежный человек, месть духов манси. Но все не они либо не имеют обнаруженных следов (лавина, присутствие посторонних) либо не вписываются в общую картину происшедшего.




Последний кадр в фотоаппарате

  Чашка была дурацкая и удобная. На перламутровых толстеньких боках розовые и сиреневые блики. И неуместная среди переливов картинка - две красные клубники с листочками, как на детсадовском шкафчике.
Витька вертел в руках, наклонял осторожно, следя, как подступает к самому краю темная горячая жидкость. Собирался с мыслями. А на листочке зелененьком, вон, даже жучок нарисован. Крошечный такой, сразу и не заметишь.
- Я, Витя, жду...
Вздохнул, поставил чашку на чистый стол, даже скатерка свежая, крахмальная. С пола все убрано, выметено, блестит он в зимнем солнце, умытый радостной влажностью. Поднял глаза.
Дарья Вадимовна сидела напротив. Подкрашенные глаза и губы, уложенные тщательно волосы. Где-то там в них шпильки, работают, держа пышный начес. Одна из них все еще, наверное, валяется на камне двора. Только она и помнит, что было ночью.
По смуглой шее в вырезе блузки блестит тонкая золотая цепочка. "Чепочка", вспомнил Витька дедово, когда тот, посмеиваясь, глядел, как наряжается бабка ехать "у город". И "кохта", что надевала бабка, тогда еще не старая женщина, была похожа на эту, что застегнута позолоченными турецкими пуговками на крупном теле Дарьи Вадимовны. "У город"... А городом был райцентр, два десятка домов, магазины, парк с чахлыми деревьями вокруг гранитного обелиска со звездой.
Хозяйка поправила ворот, и Витька поспешно отвел глаза и стал смотреть на ее руки, держащие чашку. Поменьше, чем его с клубниками и - просто чашка.
Прокашлялся.
- Дарья Вадимовна... понимаете... Дело в том. В общем, пропали деньги у меня. Все. И - паспорт тоже. И фотоаппарат. Может вы подождете, я свяжусь с Москвой, мне вышлют сразу же.
- Так... - крепкие пальцы с кольцами морщин на суставах повертели простую чашечку. Солнце лизнуло вишневый маникюр. Интересно, вкусно ли, подумал Витька, солнцу вкусно ли пробовать цвет?

Дальше

Мягко ступая, Витька плыл по освещенному луной пространству. Руки, будто с привязанными к пальцам воздушными шариками, все хотели парить в воздухе, приподнималась голова и расправлялись плечи. Ноги внизу шли сами по себе, и далеко до них, как с крыши заглянуть на плоский асфальт двора.
"Вот уж счастье", усмехнулся, "борща поел горячего"... Но, видно, пришло время и этому, - тихой радости видеть плоские камни, залитые бледным светом, беленые стены с квадратами черных окон, и, - он задрал голову, рассмеявшись, - ночное небо волшебной черной синевы.
Обошел темный комочек сброшенного хозяйкой башмака. И остановился. Подумал кадр, что был здесь полчаса назад. Мужская склоненная фигура, из-под руки - согнутые ноги в светлеющих чулках с дырой на ступне, руки, черные, раскинутые по лунным камням. И - узлом снимка, дырой в другое пространство - пещера рта на белом кругляше лица. Справа внизу - равновесно - башмак, как поставленная в конце фразы точка. И, рамкой вокруг людей, смутно-белые на черной синеве неба - стены разной высоты.
Витька рассмеялся, оглядываясь на покинутую квартиру. Побаивался, что услышит хозяин, но удержаться не мог. Чужое горе, которое вцепилось уже и в него летним плющом, приклеило коготки побегов и стало ввинчиваться под кожу, это горе создало в пространстве луны - шедевр, совершенную картину, никем не увиденную. Но ведь было!
Он присмотрелся. На месте, где лежала Даша, валялась скомканная косынка, слетевшая с волос. Витька сделал шаг, встал на колени, приближая лицо так близко, будто хотел согреть дыханием тонкую ткань. Увидел кружевце по краю и под платком - резкий черный металл шпильки на круглой спине камня.
Чуть не ткнулся лбом, когда в голове стала расти скорость, и глаз придвигал картинку все ближе, одновременно пытаясь удержать в кадре вознесенные к небу белые стены с серыми и черными предметами, расчертившими их. Уперся руками и слушал, как покалывая кожу под серо-желтым брюхом своим, ворочается по плечу, бедру и пояснице змея.
- Наконец-то, проснулась, наконец-то!
И добавил, счастливый:
- Как же я, без тебя...
Встал, глазами приказывая предметам и свету, всему миру - ждать, вернусь, - и пошел к себе, вспоминая, где запасные батарейки для камеры, жалея, нет штатива, ну да ладно, сейчас вернется с табуретом, и пусть хоть уши отвалятся от зябкости ночной, попробует, да пусть и не выйдет - все равно снимет и будет снимать, снимать. И больше без камеры - никуда! Утром сразу же в кухню. Неважно, что Дарья Вадимовна, будет, наверно, стесняться после приступа. Ее сказочную кухню надо снять. И на маяк, к фонарю. Потом уедет. Куда угодно, но уже не прятаться, а - жить.
Распахивая дверь в темноту, прижал руку к груди:
- Ты больше не засыпай надолго, хорошо?
Включил свет и пошел к шкафу, куда сунул камеру ночью, отводя Наташу в ванную.
- Я тебе много покажу, много. Теперь - вместе...
Камеры не было. Меж двух стопок белья, где Витька устроил для кофра гнездо, - пустота.
Схватился за распахнутую дверцу. Сунул руку в шкаф, переворачивая аккуратные стопки наглаженных простыней и наволочек. Вывалил на пол и затоптался по белью, заглядывая на другие полки. На простыни полетели цветные салфетки.

Дальше

  Побледневшая уже луна, сидя на скате крыши, разглядывала просторный двор, смотрясь, как в зеркало, в запрокинутое белое лицо. И раскрытый черной пещерой рот. Николай Григорьич стоял на коленях, поддерживал жену под голову и ловил руки, не давая им биться по плоским камням. Поодаль валялся ботинок темным зверьком. Обернув к Витьке такое же белое, как у жены лицо, прохрипел:
  - Ноги, ноги придержи!
  Витька упал на колени, заныла ударенная кость, неловко взялся за холодную голень и вцепился, когда женщину выгнуло и ноги беспорядочно забились о камни.
  - Сейчас, сейчас, Дашенька...
  Николай обхватил жену и, надсадно выдохнув, приподнял подмышки, прижимая к себе, потащил, покачиваясь, к распахнутой двери, откуда мерцал синий свет телевизора.
  - Ноги держи, тяжело мне!..
  Витька поспевал следом, поддерживая свисающие ноги. Стукнулся оземь второй ботинок. Под рукой полз змеиной шкуркой тонкий чулок.
  Миновав крошечную прихожую, внесли стонущую женщину в комнату, увешанную коврами по стенам. Положили на широкий диван. Николай аккуратно уложил, чтоб не свисала, ногу в свернувшемся чулке и, неотрывно следя за движениями жены, попросил:
  - Там, наверх... побеги, второй этаж, где дверь - тумбочка. Коробка железная, неси... ах, черт!
  И навалился на жену, не давая скатиться с дивана. Витька отвернулся от распахнутого черного рта, из которого рвался вой и побежал по деревянным ступенькам. Вернулся, таща в руках громыхающую коробку, медицинскую, старенькую, с двумя проволочными ручками по бокам.
  - Раскрой, там шприцы. Один дай. Да скорее! Там готовое уже! Руку! Держи руку ей!
  Лунный свет облизал вытянутую струной руку, запрыгали по белой коже голубые и розовые блики из телевизора. На экране скакали рядами девицы в блестящих купальниках и махал микрофоном огромный мужчина в золотом пиджаке.
  Черная в голубоватом свете игла вошла под кожу. Витька тянул руку на себя, молясь, чтоб не вырвалась, а то сломается еще чего доброго иголка, и Дарья Вадимовна убежит снова в открытую дверь, разбивая локти и лоб о все, что по дороге...

дальше

  Солнце цветило узорчатый шелк задернутых штор, вело по завиткам теплыми пальцами, и вдруг отворачивалось, будто испугавшись, и тогда рисунок тускнел из голубого в серый. Звуки с просторного двора множились, складываясь в короткие разговоры, вот Григорьич покашлял, спрашивая что-то у жены, а вот Васькин отрывистый ответ на увещевания о завтраке, - и снова лишь шарканье шагов. Шаги смолкали, удаляясь, хлопали где-то двери. И опять бродили по занавесям солнечные теплые пальцы. Когда двое не падали в происходящее на постели, не отгораживались горячей кожей, пОтом в складках локтей и коленей, Витька слышал... После переставал. И снова слышал...
  Уже когда лежали тихо, рядом, смотрели в потолок, на дым сигаретки кольцами в маленькой паутинке у люстры, поскребся в наружную дверь Вася, спросил суровым голосом:
  - Наташка, спишь чтоль?
  Но ждать ответа и сильно шуметь не стал, и Витька слышал, как прошли по двору два голоса, хозяйкин, толкующий про гостинцы для Васькиной матери, и мальчика, односложными репликами - к зеленым воротам, выходящим на степную дорогу.
  Стихло все...
  - Теперь скажи, ах, Наташа, как все хорошо было, Наташа, ну пока, бывай, девочка...
  - Зачем ты так?
  - А вы все так говорите. Приехать, покупаться, погулять, бабу местную трахнуть и домой, к женам и девкам своим.
  - Нет у меня жены. И девки нет. И потом, думай же головой, я что тебе - летний гость? Я тут сижу... не для отдыха, в-общем
  Он хотел добавить, что ведь сама начала, но скривился от пошлости непроизнесенной еще фразы, махнул мысленно рукой.
  - А для чего сидишь? Прячешься, что ли? Вон и мобильника у тебя нет. Даже к компьютеру не хочешь, я ж звала. Интернет у Кольки свободно, ему по работе же надо.
  - А ты понимаешь, только если прячутся? Мне... с собой надо разобраться.
  - Скажите, какие умности.
  Она перевернулась на живот, потянулась за пачкой - закурить сигарету. Две сломала и просто смахнула на пол. Туда же скинула подушку и оперлась подбородком на ладонь. Витька смотрел на вздернутые лопатки и прогиб спины, на ягодицы светлей загара.
  - Голая летом - не загорала что ли?
  - А тебе какое дело?
  Сунул окурок в пустую рюмку, смял, убивая дымок.
  - Слушай, чего ты злишься? Хотела напиться - напилась. Секс... Неплохой такой, похоже. Никто нас не трогает. Какого ты меня кусаешь? Ну, расскажу я тебе и что? Подумаешь - чистый псих.
  - Я, Вить, с рыбами ныряла в закат. И кто тут псих? Только ты ж не расскажешь все равно. Всего не расскажешь.
  - Не надо тебе. Всего...

Дальше

  Двор, освещенный двумя тусклыми фонарями - на столбе и над дверью в дом, был пуст, как декорация. Плоские камни пили бледный свет луны, перемешанный с редеющей уже темнотой, а вверху не спал маяк.
  Наташа обмякла, шла тяжело и равнодушно, молчала. Витька порадовался, что не приходится шикать, обрывая хмельную болтовню. На цепком ночном воздухе он постепенно трезвел, глубоко внутри осознавая, что это временная трезвость, чуть поверни не так голову и снова свалишься в неясную плывущую муть.
 Дом смотрел черными окнами на сереющий воздух и на них, идущих к маленькой отдельной двери. Скоро встанет хозяйка, - подумал Витька и колебаться не стал, втолкнул девушку в свое жилище и накинул крючок.
  Пока возился, Наташа скинула, пошатываясь, кроссовки, хлопнула дверью ванной. Свет не зажгла и Витька, включая в комнате маленький свет и валясь криво на диван, услышал, как тошнит ее там, в темноте.
  - Наташ...
  - Уй-ди.
  - Да я не захожу, - сказал, но дверь подергал. Заперлась...
  - Тебе помочь, может?
  - Уйди. С-сама...
  После возни и кашля зашумела вода. Витька заволновался. Утонет еще, развезло. Собственный хмель, затолканный внутрь жирной рыбой, невнимательно съеденной едой и двумя чашками горячего кофе, ушел, только голова слегка кружилась. Выдернул из розетки включенный было обогреватель, чтоб лишним теплом не мучить, с треском распахнул форточку. И снова встал под дверь:
  - Нат, ну хоть полотенце принесу, нету же там.
  Сквозь шум воды зашлепали босые ноги. Дверь распахнулась, показывая изогнутую в попытке держать равновесие Наташу, с вытянувшихся волос, блестя, текли на пол струйки воды:
  - Давай с-свое...
  Уронила полотенце на кучу сброшенной одежды и, цепляясь руками, перевалилась в наполняющуюся ванну. Вскинула на бортик ногу в легком загаре. С ноги на пол капало.
  - Ох, Витя, паршиво...
  - Так не пила бы!
  - Пошшел ты, умник...
  Он подошел и, наклонившись, подсунул руку ей под шею, морщась от того, что руки до локтей мгновенно промокли, стал поднимать из воды мокрую голову, облепленную червями волос. Убирал их с лица, с глаз.
  - Дурочка, задохнешься. Воды вон смотри... сколько!
  - Ну и... Утону вот в ванной... Смех, да?

дальше

.

   - Девки - радость нашей жизни, так, дружочек?
  Витька ожидал увидеть Яшину руку на коленке Наташи, но тот сидел все так же поодаль, придерживая, ловко нарезал тонкими полосками балык, шуршал газетой. Кивнул на полный стакан и густо умазанный черной икрой хлеб:
  - Давай, фотограф, водка греется, чего пропускаешь.
  Сидя по-турецки, Наташа придерживала пустой стакан на сгибе подобранного колена, спиной опиралась на пухлую кожу дивана, играла у лица прядями, закручивая их на пальцы. И тут же встряхивала головой, смеясь тому, что волосы сваливаются водопадом до самых колен.
  - Вот Натка не греет... Знает, как надо. Давай, Натуська, стакан, чего ты его голубишь, давай. Скучно гостю-то пить одному.
  - А са-ам?..
  - И я, - с готовностью согласился Яша и поднес к свету лампы налитое, - обещал и пью. За знакомство!
  Витька поднял свой, и три посудины, поблескивая гранями, глухо звякнули над столом. ...Отхлебнул хорошо, со злостью. Куснул в полный рот хлебную мякоть с тающими черными зернами, что скользили и лопались на языке.
  - Во-от, - подбодрил Яша, - молодцы! Захорошеет, тогда и разговоры разговаривать. У нас тут, студент, с кем говорить? Деревня. О рыбе можно, о блядях можно. А так, чтоб не о жратве, - с кем? С Петром? Бля... А я ведь не дурак, жизнь посмотрел, думал много. И сейчас думаю. Без мыслей не жизнь, а так - объедки. Пожрать, да поебаться.
  - Яш, - Наташа, придвинув пустой стакан ближе к бутылке, покачала головой с игривой укоризной.
  - Понял, милая, понял. Студент, культурно надо. Не быдло деревенское. Не бзди, студент, могу и культурно.
  Глянул насмешливо - словно бы ожидая ответа, но зная, собеседник промолчит. Лампа мигала, глухо топал над головой Петро, невнятно переговариваясь со вторым рыбаком, что остался без имени и без лица в темноте ночи на палубе. В иллюминатор за Наташиной спиной мерно смотрел маяк, просвечивая край волос черными резкими кольцами. Витька откинулся на кожаную спинку, держа в руке теплый стакан. Скрипнула кожаная обивка. Поморщился, отгоняя картинку, как прилипает к темной диванной коже голая девичья спина, прилипает и отрывается - в такт волнам, поплескивающим в железный борт. И сказал, мысленно отворачиваясь от увиденного:
  - А что, Яша, ты бригадир, возьмешь меня в море?
  - Хо! - рыбак откинулся на спинку диванчика, посмотрел с интересом:
  - Что, земеля, романтики захотел?
  - Поснимать хочу.
  - Поснима-ать? Во, бля... А может, у тебя задание здесь, а, член-корреспондент? Поснимаешь, а после в газетке разоблачение тиснешь?
  - А есть что разоблачать?

Дальше

  Пятна от фонарей прыгали по шпангоутам лодки, пересекались, качаясь, пока Витька залезал неуклюже, сердясь на самого себя. Бог весть что показали ему на отмели, ничего толком не объяснив, и хотелось идти, думать, слушая море справа. Но, вместо покоя, - темный яшин взгляд над морской водой, как свет фонаря, что прыгает внезапно, не уследишь, смотрел, казалось, из ниоткуда, отделяясь от самого человека.
  "Зверь", - куснуло комаром в основание шеи, - "Зверь... Джунгли...". И закололо иголочками по коже, под одеждой, шевелясь вдоль рисунка - через плечо, между лопаток к пояснице. "Я здесь", напомнила татуировка и Вик увидел мысленно, как струится по его телу цветная широкая лента. А он почти и забыл. Но под яшиным взглядом, выбирая место, куда поставить ногу в качающейся лодке, держа потными пальцами камеру - не уронить бы в черную воду, вспомнил...
  Будто прочитав настороженность по движениям тела, насторожился и рыбак. Следил неотступно, как из темных зарослей. Так пересекается реальность со снами?
  - Ты, фотограф, следи, ногу-то куда ставишь! - хрипловатый голос вплелся в плеск волн о борт лодки и Витька тут же оскользнулся по скомканной мокрой сети, взмахнув рукой с камерой. Больно плюхнулся на деревянную скамью и, уже сидя, пережил, как, булькнув, падает в воду фотоаппарат. В нем же - рыбы, лицо Наташи сквозь толщу воды, закат, и ее сведенные над головой руки...
  Испуг потери был силен и все остальное Витька замечал смутно. Плыли на лодке, вылезали вверх по деревянным плашкам трапа, спускались в салон по узеньким железным ступеням. Только на мягком кожаном диванчике Витька отмяк, расслабился, бережно уложив камеру на коленях. Прикрыл её ладонями и осмотрелся.
  Мотор тарахтел вхолостую, тусклая лампа под низким потолком набирала и теряла свет, словно прислушиваясь к двигателю. Качало, пахло табаком и мужским потом. Блестело темное от старости дерево столешницы. Диванчики сходились треугольно, повторяя очертания носовой части катера. Из тумбочки меж двух изголовий торчал оранжевый хвост ремешка спасательного жилета.
  Было так уютно, спокойно, что Яшу, с его темным тяжелым взглядом и каменно-красивым лицом, хотелось вырезать, с хорошим запасом, отнести на корму, дождаться, когда завихрятся белые буруны на черной воде, и - выбросить вслед за наташиной бутылкой. Пусть они там, вместе в ночном море, навсегда.
  ...Наташа сидела напротив и свет падал на спокойное лицо. Уютно подобрала ноги, скинув на пол кроссовки, и Витьку покоробило, когда, не глядя, а зная, повела руку за спину, - положить на краешек иллюминатора заколку, что выпадала из кармана куртки. Теперь свободной рукой девушка гладила старую кожу дивана. Яша, присев рядом, но все-таки, поодаль, держал руки в карманах. Вася притулился в уголке дивана и его почти не было видно в слабом свете.
  - Петро, принеси угостить фотографа.
  Неразличимая фигура проявилась в проёме и затопала по узкому трапу, хлопнула дверь, впуская погромче звук двигателя и снова отрезав.
  - Мы домой, на маяк, дядь Коля ждет, - голос Василия натянулся.
  - Подождет Колясик. Якорь бросим, тебя на лодке Петро оттарабанит. Не ссы, малой, мы на виду постоим, часок, все путем. Познакомимся поближе, да, фотограф?

дальше