хочу сюди!
 

Alisa

39 років, водолій, познайомиться з хлопцем у віці 34-46 років

Замітки з міткою «поэзия»

Марина Цветаева

Люблю я её... Да-да, именно так... Потому что она вся - в своём творчестве, в своей манере, не присущей никому больше...

Зачитываюсь... Взахлёб...

И даже не пытаюсь подражать... Потому что нельзя посягнуть на высокое... на святое, в каком-то смысле...

Сколько чувства, сколько слёз, смеха, иронии, жестокости... Её стихотворения, -  шумные, кричащие, - это её жизнь...

О будь печальна, будь прекрасна,
Храни в душе осенний сад!
Пусть будет светел твой закат,
Ты над зарей была не властна.

Такой как ты нельзя обидеть:
Суровый звук - порвется нить!
Не нам судить, не нам винить...
Нельзя за тайну ненавидеть.

В стране несбывшихся гаданий
Живешь одна, от всех вдали.
За счастье жалкое земли
Ты не отдашь своих страданий.

Ведь нашей жизни вся отрада
К бокалу прошлого прильнуть.
Не знаем мы, где верный путь,
И не судить, а плакать надо.

Серебряный век

Словно предчувствуя катаклизм революции, русская культура начала ХХ века совершила подвиг: она самовыразилась до последнего предела с такой силой, от прозы до поэзии, от философии до балета, что стала общемировым явлением. Хотя есть представление о Серебряном веке и как о "позорном десятилетии" (Максим Горький), упадничестве, декадансе.

Апокалипсические чаяния, ощущение кризиса как в жизни, так и в искусстве, были связаны с распространением в России идей Шопенгауэра, Ницше и Шпенглера,с одной стороны, и с предвосхищением новых революций, с другой. Часть направлений фиксировали состояние хаоса, связанное с осознанием «конца»(экспрессионизм), часть призывала к обновлению и уповала на будущее,которое уже приближается. Эта обращенность к будущему породила идею «нового человека»: ницшеанского Сверхчеловека и андрогина символистов,Нового Адама акмеистов, «будетлянина» футуристов. В то же время даже внутри одного направления сосуществовали противоположные устремления: крайний индивидуализм, эстетизм (в декадентской части символизма) и проповедь Мировой Души, нового дионисийства, соборности (у «младших» символистов).

Поиски истины,конечного смысла бытия вылились в различные формы мистицизма, в моду снова вошел оккультизм, бывший популярным и в начале 19 в. Характерным выражением этих настроений стал роман В.Брюсова Огненный ангел. Возник интерес к русскому сектантству («хлыстовство» Н.Клюева, отдельные мотивы в поэзии С.Есенина, роман Серебряный голубь Белого). Обращенность внутрь себя, неоромантическое упоение глубинами человеческого «я» сочетались с переоткрытием мира в его чувственно постигаемой предметности. Особой тенденцией на рубеже веков стало новое мифотворчество, также связанное с ожиданием нарождающегося будущего, с необходимостью заново осмыслить человеческое существование. Слияние бытового и бытийного, повседневности и метафизики различимо в произведениях писателей разных направлений.Философы и литераторы этого периода впервые осмысливали состояние личной свободы и искали ответ на вопрос: «Как реализовать свободу человека для его личного и общественного развития?» 

Серебряный Век - это дитя воскресшего язычества: показательно, что среди поэтов этой эпохи, всех как на подбор - мистиков, очень трудно найти декларативного ортодокса, образ “классика” типа Державина. При этом нельзя, конечно, утверждать, что Серебряный Век был по духу “антихристианским”, хотя к таким упрощенным выводам могла бы подтолкнуть известная мода на “демонических” персонажей, - просто само христианство стало восприниматься не как “горизонтальная” ортодоксия и тем паче - консерватизм, а как непосредственно-личный, “вертикальный” внутренний опыт. И этот опыт, отливаясь в поэтические строки, как раз и порождал то особое, субъектное “мифологическое пространство”, которое всегда актуально содержит в себе Традицию.
Поэты
  19-й век, если говорить об интеллигенции - городских слоях, был веком атеистическим. Идеология просвещения, технический прогресс породили людей, которые относились к церкви как к социальному институту, как к традиции, которая может удерживать народ в каких-то рамках. Это были обычные разговоры на рубеже веков, такие вполне общепринятые позиции. Рядом с этими, такими не верящими ни в Бога ни в черта ни во что городскими слоями, существовало патриархальное крестьянство. Его российские идеалисты склонны были понимать как самую здоровую часть общества. После революции возникла и где-то до годов 60-х доживала у старшего поколения интересная поговорка: "Крой Ванька! Бога нет, а царя убили". Чем она интересна? В сознании архаического человека, царь и Бог были едино связаны. Царь представлял Бога на земле, Бог существовал на небе. Если царя нет, то и Бога нет. Это буквально очевидно было для архаического человека. Известное упоминание Антона Ивановича Деникина о том, что после отречения царя 80% солдат перестали ходить к исповеди, свидетельствует об этом. Таким образом, мы имеем кризис в народной толще, кризис религиозного сознания и кризис в верхах. После учреждения Петром Первым Синода, церковь просто стала одним из министерств, как министерство образования или военное министерство. Церковь была лишена самостоятельности и в определенной степени развращена опекой. Церковь оказалась гораздо более неповоротливой и костной структурой, чем ряд других государственных институтов и из-за этого кризисные события 1917 года оказались слишком сложны и тяжелы для нее. Это была компиляция из недавно прочитанных мною статей. Интересная тема, постараюсь найти время для ее изучения. На данный момент интересует данный феномен всплеска русской поэзии. Возможно у кого -то есть мысли, или желание выразить свое отношение на данную тему

С Рождеством!

ОЖИДАНИЕ

Тревожно спали у глухой воды
орлы, собаки...
И частицы хлеба
Плоились сверху через сита неба,
Изглаживая робкие следы.

Тревожно спали в доме у воды,
прижавшись тесно, дети вперемешку.
И даже Змей таил свою усмешку,
И воды сами в небеса текли.

Тревожно спали кольца и желанья,
Мечи и вазы, утра, расстоянья,
Хлеб спал, трава, но рыбы шли:
Ведь реки с ними к небесам текли.

Тревожно спало... Лишь Звезда сияла!
Как будто бы в последний раз играла,
Как будто вновь за ней волхвы пошли.

(Алексей Уморин)

А я о многом так и не сказала...

А я о многом так и не сказала,

Хотя порой и свет бывал не мил:

Мне времени так часто не хватало,

А иногда - бумаги и чернил.

Как в вечность обрывались полуфразы

В угоду неразвенчанным богам,

Но в каждом взгляде ошалевший разум

Всю нежность изливал к твоим ногам.

В молчаньи долгом теплилась надежда

Нелепостью отчаявшихся снов,

Но время шло. А мир остался прежним-

Без рук твоих,без губ твоих, без слов.

И я в погоне за пьянящим словом

Твое успела имя написать...

Закончились чернила. Или снова

Стирало время дни и голоса?

Мне в имени твоем - благословенье.

Я времени на глотку наступлю,

И черт возми, однажды вскрою вены,

Чтоб дописать, что я тебя люблю.

навіяне

Гілка  сосни
спустилася з небес
але  -
на  землю
впасти   -  не  схотіла



Ягоди

осінній ліс
опалий лист
сховалися останні
тремтять на вітрі
ягоди Ожини.





Фронтовик о войне

А. Галич
И было так: четыре года
В грязи, в крови, в огне пальбы
Рабы сражались за свободу,
Не зная, что они - рабы.
А впрочем - зная. Вой снарядов
И взрывы бомб не так страшны,
Как меткий взгляд заградотрядов,
В тебя упертый со спины.
И было ведомо солдатам,
Из дома вырванным войной,
Что города берутся - к датам.
А потому - любой ценой.
Не пасовал пред вражьим станом,
Но опускал покорно взор
Пред особистом-капитаном
Отважный боевой майор.
И генералам, осужденным
В конце тридцатых без вины,
А после вдруг освобожденным
Хозяином для нужд войны,
Не знать, конечно, было б странно,
Имея даже штат и штаб,
Что раб, по прихоти тирана
Возвышенный - все тот же раб.
Так значит, ведали. И все же,
Себя и прочих не щадя,
Сражались, лезли вон из кожи,
Спасая задницу вождя.
Снося бездарность поражений,
Где миллионы гибли зря,
А вышедшим из окружений
Светил расстрел иль лагеря,
Безропотно терпя такое,
Чего б терпеть не стали псы,
Чтоб вождь рябой с сухой рукою
Лукаво щерился в усы.
Зачем, зачем, чего же ради -
Чтоб говорить бояться вслух?
Чтоб в полумертвом Ленинграде
От ожиренья Жданов пух?
Чтоб в нищих селах, все отдавших,
Впрягались женщины в ярмо?
Чтоб детям без вести пропавших
Носить предателей клеймо?
Ах, если б это было просто -
В той бойне выбрать верный флаг!
Но нет, идеи Холокоста
Ничуть не лучше, чем ГУЛАГ.
У тех - все то же было рабство,
А не пропагандистский рай.
Свобода, равенство и братство...
Свободный труд. Arbeit macht frei.
И неизменны возраженья,
Что, дескать, основная часть
Из воевавших шла в сраженья
Не за советскую-де власть,
Мол, защищали не колхозы
И кровопийцу-подлеца,
А дом, семью и три березы,
Посаженных рукой отца...
Но отчего же половодьем
Вослед победе в той войне
Война со сталинским отродьем
Не прокатилась по стране?
Садили в небеса патроны,
Бурлил ликующий поток,
Но вскоре - новые вагоны
Везли их дальше на восток.
И те, кого вела отвага,
Кто встал стеною у Москвы -
За проволоками ГУЛАГа
Поднять не смели головы.
Победа... Сделал дело - в стойло!
Свобода... Северная даль.
Сорокаградусное пойло,
Из меди крашеной медаль.
Когда б и впрямь они парадом
Освободителей прошли,
То в грязь со свастиками рядом
И звезды б красные легли.
Пусть обуха не сломишь плетью,
Однако армия - не плеть!
Тому назад уж полстолетья
Режим кровавый мог истлеть.
И все ж пришел конец запретам,
Но, те же лозунги крича,
Плетется дряхлый раб с портретом
Того же горца-усача.
Он страшно недоволен строем,
Трехцветным флагом и гербом...
Раб тоже может быть героем,
Но все ж останется рабом.
И что ж мы празднуем в угоду
Им всем девятого числа?
Тот выиграл, кто обрел свобо.
ду.
Ну что же, Дойчланд - обрела.
А нас свобода только дразнит,
А мы - столетьями в плену...
На нашей улице - не праздник.
Мы проиграли ту войну

Враг

Как с утра набежали тучи, 
 А теперь светит месяц ясный. 
 Горько плачет краса-Маруся, 
 Только это теперь напрасно. 
 Парень статный, хмельное лето, 
 Да под осень пришла повестка, 
 Сколько песен об этом спето, 
 Нахрена же такая песня? 
 Звезды светят, девчонка плачет, 
 А парнишке другое снится: 
 Автомат, да вагон удачи, 
 Чтобы бой, чтобы ветер в лица, 
 Чтобы он да удар пропустит 
 Не бывало еще ни разу. 
 Завтра встанет, да песню в зубы, 
 Мать обнимет, да прыгнет в газик. 

 И вместо прощанья махнув из окна загорелой рукой 
 Рванется туда, где в дыму и слезах начинается бой, 
 Где звезды горят вместе с небом, от дыма не видно ни зги, 
 Где за лесом речка, за речкою фронт, а за фронтом враги. 

 Враг навсегда остается врагом, 

 Не дели с ним хлеб, не зови его в дом, 

 Даже если пока воздух миром запах, 

 Он, хотя и спокойный, но все-таки враг. 

 Если он, как и ты, не пропил свою честь, 
 Враг не может быть бывшим, он будет и есть. 
 Будь же верен прицел, и не дрогни рука, 
 Ты погибнешь когда пожалеешь врага. 

 Автомат, да вагон удачи, 
 Только парень опять не весел... 
 Письма ходят, девчонка плачет 
 Добавляя куплеты в песню. 
 Уже год идет наступленье, 
 И пылают чужие хаты, 
 Враг бежит, но что интересно, 
 Что похожи вы с ним как братья. 
 Как и ты дрался с пацанами 
 Со двора, руки разбивая, 
 Провожали его ребята, 
 И девчонка его, рыдая, 
 И обидно, что случай дался б, 
 Он бы бил бы тебя с лихвою – 
 Коль однажды врагом назвался, 
 Будь хотя бы врагом-героем. 

 И вместо проклятий ему посвящая живые стихи 
 Смеешься о том, что не смерть бы, а водку из этой руки. 
 Дрожит в амбразуре закат, и ухмылка ползет по щекам, 
 Как славно бы выпить сейчас по сто грамм таким лютым врагам... 

 Это присказка, а не сказка, 
 На войне горе воет волком. 
 Слово «лирика» здесь опасно, 
 Тот, кто ноет, живет не долго. 
 Дан приказ – он оборонялся 
 В темноту по тебе стреляя, 
 По горам ты за ним гонялся 
 По себе его вычисляя: 
 Те же жесты, одни привычки, 
 Боже, может и вправду братья! 
 Не убить – самому не выжить, 
 Ох придти, расспросить бы батю... 
 А в прицеле дрожало небо 
 Слез не пряча. И бой был долгим. 
 Жаль, что он тебе другом не был. 
 Ты сильнее. И слава Богу. 

 И вместо молитв к небесам посылаешь последний патрон – 
 На память о том, кто был честен и смел, но назвался врагом. 
 Ну вот и закончилась песня, и в общем, закончился бой. 
 Ну что же ты грустен, приятель, теперь твоя правда с тобой.



                                         ЯНКА ДЯГИЛЕВА

Вербное Воскресенье. Духовная поэзия.




Вербное воскресенье

Ты - вербное воскресенье,
Ты - вера моя, ты - прозренье.
Благословляешь грядущее ты,
Пушистые почки, как будто цветы.

Ты нежность несёшь,
Возрожденье...
Ты радость,
Природы цветенье.

Весной пробуждается всё,
И пусть пробудится сознанье.
«Осанна» Господь говорить повелел
И Царство земное открыл в дарованье.

Явил он нам Царство своё на земле
И всех в это Царство призвал.
Надежду и Веру он нам подарил,
А Царство Любовью назвал.

Он верил и знал, что проснётся народ,
И Царство Любви возродит.
Луч света божественный души зажжет
И зло и грехи победит.

И верба об этом нам говорит,
Весной цветёт первой она.
Проснитесь, проснитесь от долгого сна,
Я снова уже расцвела.

Ната Невская