Возможно, Марти задремал, потому что, когда он наконец берет в руки заветный пакет, в доме совершенно тихо и луна светит гораздо ярче — настолько ярко, что предметы в ее свете отбрасывают тени. Марти заправляет рубашку пижамы в пижамные брюки, кладет за пазуху пакет и спички, которые раздобыл раньше, и готовится выбраться из постели.
Для Марти это целая операция, хотя и безболезненная — в отличие от того, что думают некоторые. Его ноги вообще ничего не чувствуют, так что не ощущают и боли. Марти обхватывает переднюю спинку кровати, принимает сидячее положение и затем по одной переносит ноги через край кровати. Он проделывает все это одной рукой, держась второй за поручень, который начинается у кровати и опоясывает всю комнату. Однажды Марти попробовал передвигать ноги обеими руками и беспомощно перекувырнулся, оказавшись на полу. На шум от его падения тогда сбежался весь дом.
— Зачем ты пускаешь пыль в глаза, дурак! — злобно прошипела ему на ухо Кейти после того, как Марти был водворен в свою, коляску. Слегка потрясенный, он смеялся как сумасшедший, несмотря на шишку на голове и разбитую губу. — Ты хочешь себя убить? Да? — И она с плачем выбежала из комнаты.
Сидя на краю постели, Марти вытирает руки о рубашку, чтобы они были сухими и не скользили. Затем, держась за поручень, он перемещается к коляске. Бесполезные ноги волочатся по полу. Луна светит достаточно ярко, чтобы на полу четко выделялась тень Марти.
Инвалидная коляска стоит на тормозах, и мальчик уверенно забирается в нее. Он на миг замирает, сдерживая дыхание, и прислушивается к тишине. Старайся не шуметь сегодня ночью, предупредил дядя Эл. Марти понимает, что дядя был прав. Он отпразднует Четвертое июля, и никто об этом не узнает. По крайней мере до завтра, когда все увидят почерневшие гильзы, но тогда это уже не будет иметь значения. Пламя самых разных цветов, как из пасти дракона, сказал дядя Эл. Но Марти думает, что дракон вполне может дышать совершенно бесшумно.
Он снимает коляску с тормозов и включает питание. В темноте загорается маленький золотисто-желтый огонек, который говорит о том, что батарейки заряжены. Марти включает ПОВОРОТ ВПРАВО.
Коляска поворачивается вправо. Эге-гей! Когда перед Марти появляется дверь на веранду, он нажимает кнопку ВПЕРЕД. С тихим жужжанием коляска катится вперед.
Марти поворачивает рукоятку двустворчатой двери, снова давит на кнопку ВПЕРЕД и выкатывается на улицу. Там он раскрывает заветный сверток и на миг застывает, охваченный очарованием летней ночи — убаюкивающим стрекотанием цикад, легким, благоухающим ветерком, играющим в листве деревьев на краю леса, почти неземным сиянием луны.
Марти больше не может ждать. Он достает „змейку“, чиркает спичкой, поджигает фитиль и в восторженном молчании смотрит, как „змейка“ с шипением выбрасывает зелено-голубое пламя.
Четвертое июля! — думает мальчик. Глаза его сверкают. Четвертое, четвертое — с Четвертых июля, Марти!
Яркое пламя „змейки“ опадает, мерцает и сходит на нет. Марти поджигает одну из „пирамидок“ и смотрит, как она извергает огонь — желтый, как любимая папина рубашка для игры в гольф. До того, как первая „пирамидка“ прогорает, Марти успевает поджечь вторую. Она горит темно-красным огнем — под цвет роз, растущих около изгороди, окружающей новый бассейн. Воздух наполняется волшебным запахом пороха.
Марти на ощупь достает плоский пакет с петардами. Открыв их, он понимает, что может вызвать переполох — их пулеметный треск поднимет на ноги всю округу. И тогда один десятилетний мальчик по имени Марти Кослоу скорее всего до самого Рождества окажется в немилости у родителей.
Он отодвигает петарды в сторону, снова со счастливой улыбкой шарит в пакете и достает самую большую „пирамидку“ — можно сказать, мирового уровня (если, конечно, такой бывает). Она почти с его кулак. Со смешанным чувством страха и восторга Марти поджигает „пирамидку“ и подбрасывает ее вверх.
Ночь озаряется красным светом, ярким, как адское пламя… Неровный, дрожащий огонь освещает кусты на краю леса. И тут раздается какой-то низкий звук, не то кашель, не то рычание, и… появляется Зверь.
Мгновение он стоит на краю лужайки и, кажется, принюхивается… а затем начинает подниматься по склону — туда, где в своей коляске сидит Марти, вытаращив глаза и вжавшись в ее полотняную спинку. Зверь сутулится, но видно, что он идет на задних лапах. Он передвигается так, как это делал бы человек. Дьявольский красный отблеск фейерверка дрожит в зеленых глазах Зверя.
Он ступает медленно, его широкие ноздри равномерно то расширяются, то опадают. Зверь чует, что жертва рядом, и почти наверняка понимает, как она слаба. Марти ощущает запах чудовища — запах его волос, пота, аромат его жестокости. Зверь снова рычит. Его толстая верхняя губа темно-каштанового цвета приподнимается, обнажая большие, похожие на бивни слона зубы. На шкуре играет серебристо-красный отблеск.
Чудовище уже почти подобралось к Марти, а его когтистые лапы, одновременно похожие и не похожие на человеческие руки, уже тянутся к горлу мальчика — и тут он вспоминает о пакете с петардами. Едва соображая, что делает, Марти чиркает спичкой и подносит ее к главному фитилю. Фитиль молниеносно выбрасывает длинный сноп красных искр, опаляющих нежный пушок на руке мальчика. Оборотень, моментально потеряв равновесие, отступает. В его недоумевающем хрюканье, как и в контурах рук, проглядывает что-то человеческое. Марти бросает ему в морду пачку петард.
Они с грохотом срабатывают. Зверь издает хриплый крик боли и ярости, отшатывается, пытаясь ухватить когтями то, что вгоняют ему в лицо пламя и горящий порох. Марти видит, как четыре патрона с громоподобным ТРРАХ! срабатывают одновременно и один из горящих зеленых глаз мгновенно гаснет. Теперь в реве существа слышится только страдание. Оно хватается руками за лицо, мычит и, когда в доме Кослоу зажигаются лампочки, поворачивается и бежит по лужайке к лесу, оставляя позади запах паленой шерсти и испуганные крики.
— Что это было? — Голос матери звучит сейчас совсем не резко.
— Кто там, черт побери? — В тоне отца не заметно нарочитой бодрости.
— Марти! — В дрожащем голосе Кейти нет обычной недоброжелательности. — Марти, с тобой все в порядке?
А дедушка Кослоу этой ночью так и не проснулся.
* * *
Марти сидит, откинувшись на спинку своей инвалидной коляски, и наблюдает за тем, как догорает большая красная „пирамидка“. Сейчас ее мягкий, розовый свет напоминает о том, что скоро наступит утро. Марти слишком потрясен, чтобы плакать. Но нельзя сказать, что это потрясение сказалось на нем отрицательно, хотя родители и собираются отправить его на следующий день к дяде Джиму и тете Иде в Вермонт до конца школьных каникул (полиция с этим согласна; она считает, что „Убивающий в полнолуние“ может вновь попытаться напасть на Марти, чтобы заставить его замолчать навеки). В глубине души Марти ликует, и это чувство сильнее, чем шок. Марти торжествует потому, что увидел ужасный лик Зверя и остался после этого жив. Кроме того. Марти испытывает радость, но не собирается делиться ею ни с кем, даже с дядей Элом, который смог бы его понять. Он рад тому, что фейерверк состоялся — несмотря ни на что.
И хотя родители охают и беспокоятся за его психику (а не будет ли мальчик потом страдать от каких-либо комплексов?), сам Марти Кослоу убежден, что это было самое лучшее Четвертое июля в его жизни.
АВГУСТ
Конечно, я думаю, что это оборотень, — произносит констебль Ниари.
Он говорит слишком громко — может быть, случайно, а может быть, и нет, но беседа в парикмахерской Стэна Пелки сразу замирает. Сейчас середина августа — самого жаркого из всех, что помнят старожилы Таркерз-Миллз, — и сегодня наступает вторая ночь полнолуния. Так что город ждет затаив дыхание.
Констебль Ниари окидывает взглядом аудиторию и, восседая в парикмахерском кресле, продолжает вещать. Он говорит веско, его речь изобилует юридическими и психологическими терминами, которые он почерпнул за время учебы в средней школе (Ниари — крупный мускулистый мужчина — в школе основное внимание уделял игре в бейсбол: контрольные работы приносили ему главным образом тройки).
— Есть такие ребята, — говорит Ниари, — в которых сидят как бы два человека. Что-то вроде раздвоения личности, знаете ли. Я таких назвал бы долбанными шизиками.
Воцаряется уважительное молчание. После паузы констебль продолжает:
— Я считаю, что этот парень как раз такой. Не думаю, что он понимает, что делает, когда в полнолуние выходит и кого-нибудь убивает. Это может быть кто угодно — кассир в банке, работник заправочной станции где-нибудь на дороге, даже кто-нибудь из тех, кто сейчас сидит здесь. В том смысле, что внешне с ним все в порядке, но где-то внутри сидит Зверь — ну да, оборотень. Вот и получается, что этот парень в один миг обрастает волосами и воет на луну… Хотя нет, это детские сказки.
— А как быть с мальчишкой Кослоу? — спрашивает Стэн, продолжая тщательно обрабатывать жировик у основания шеи констебля. Длинные острые ножницы делают щелк… щелк… щелк..
— Это только подтверждает мои слова, — с некоторым раздражением отвечает Ниари. — Детские сказки!
По правде говоря, он действительно испытывает раздражение из-за того, что произошло с Марти Кослоу. Этот мальчик — первый, кто видел гада, который убил в городе шесть человек, включая ближайшего друга Ниари, Альфи Нопфлера. И что, констеблю позволили допросить мальчика? Нет. Он хотя бы знает, где сейчас мальчик? Нет. Ниари должен довольствоваться показаниями под присягой, предоставленными ему полицией штата, да еще пришлось кланяться и только что не умолять, чтобы и их ему дали. А все потому, что он констебль в маленьком городке и полиция штата считает его несмышленышем, не способным завязать шнурки. А показания! Да они годятся только на то, чтобы ими задницу подтереть. По словам мальчишки Кослоу, этот Зверь двухметрового роста, без всякой одежды, а все его тело покрыто темными волосами. У него большие зубы и зеленые глаза, и пахнет от него как от кучи дерьма. Еще мальчишка утверждает, что у оборотня есть когти, но лапы похожи на человеческие руки. В общем, похоже на сказку. Да, именно на сказку.
— Может быть, — говорит Кении Франклин, он сидит у стены и ждет своей очереди, — может быть, он так маскируется. Знаете, типа маски и все такое.
— Я в это не верю, — твердо говорит Ниари и подтверждает свои слова кивком головы. Стэн вынужден поспешно убрать ножницы, чтобы не вонзить их в жировик на шее констебля. — Нет-с! Я в это не верю! Мальчик наслушался в школе всяких историй про оборотней, так что ему ничего не оставалось, кроме как сидеть в своем кресле и думать обо всем этом… прокручивать в своем сознании. Как видите, все это очень логично с точки зрения психологии. Если бы это ты тогда вышел из кустов при свете луны, парень принял бы тебя за волка, Кении.
Кении смеется, правда, несколько напряженно.
— Ну нет! — с мрачным видом повторяет Ниари.
— Показаниям мальчика доверять нельзя.
Презрительное отношение констебля к показаниям, взятым у Марти Кослоу в доме его дяди и тети в Стоу, штат Вермонт, способствовало тому, что он пропустил в них один важный пункт: „Четыре петарды разом взорвались прямо у его лица — если это можно назвать лицом — и, возможно, выбили ему глаз. Его левый глаз“.
Однако если бы констебль Ниари даже обдумал эту фразу — чего он не сделал, — то его реакция скорее всего была бы еще более пренебрежительной. Дело в том, что жарким августом 1984 года только один человек в городе носил на глазу повязку. И представить себе, что именно он убийца, было совершенно невозможно. Ниари более охотно допустил бы, что убийцей является его собственная мать, чем поверил бы в такое.
— Единственное, что может сдвинуть дело с мертвой точки, — говорит констебль Ниари, указывая пальцем в сторону тех четырех или пяти человек, которые в это субботнее утро ждут своей очереди на стрижку, — это хорошая работа полиции. И я возьмусь за эту работу. Тех важных типов из полиции штата перекосит от зависти, когда я приведу к ним этого парня. — Лицо Ниари принимает мечтательное выражение. — Да, — продолжает он, — это может быть кто угодно. Кассира банке… работник заправки… просто парень, с которым вы пьете пиво в баре. Но хорошая работа полиции решит эту проблему. Помяните мои слова!
Однако уже этой ночью хорошая полицейская работа констебля Лэндера Ниари подходит к концу, когда освещенная луной волосатая рука проникает в открытое окно его „доджа“, стоящего на перекрестке двух пыльных дорог к западу от Таркерз-Миллз. Слышится низкое ворчание, и чувствуется чудовищный запах — как будто рядом клетка льва.
Констебль поворачивает голову и глядит в устремленный на него единственный зеленый глаз. Еще он видит черный нос и покрытую шерстью морду. А когда пасть оскаливается, видит также и зубы. Зверь, словно играя, проводит когтями по лицу полицейского, и его правая щека сразу повисает, словно лоскут, обнажая зубы. Кровь брызжет фонтаном.
Ниари чувствует, как она теплой волной стекает по плечу его рубашки. Он кричит. Над Зверем констебль видит луну, изливающую на землю серебристый свет.
Ниари начисто забыл про пистолеты тридцатого и сорок пятого калибра, висящие у него на поясе. Он не думает о том, насколько все это логично с точки зрения психологии. Он позабыл о хорошей полицейской работе. Вместо этого его сознание сосредотачивается на том, что сегодня утром в парикмахерской сказал Кенни Франклин: Может быть, он так маскируется. Знаете, типа маски и все такое.
Поэтому, когда оборотень хватает Ниари за горло, тот пытается уцепиться за его лицо и тянет за грубую шерсть — в безумной надежде снять со Зверя маску. Констеблю кажется, будто вот-вот раздастся треск лопнувшей пластмассы — ион увидит убийцу.
