.8. -- Я жажду бесконечности. Или неделимого. -- Я же тоскую по ближнему. -- По низкому? -- По возвышенному. -- По Ничто? -- Я жажду мужчин и женщин. Петер приотворил окно. Хмарь поползла салоном. -- Что остаётся думать, чувствовать, делать? Знакомо тебе это? -- Всё истощено. -- Уже было так однажды. Внезапно перед ними возник во всей красе складный "пульк" (тобогган или индейскиесани, влекомые лыжником, здесь-- неповоротливый прицеп--прим.перев.) Хорошо бы, коль двинулся, да --палочками, палочками (лыжными-- прим.перев.)Потянулся дальше. Собирал себе различнейшие моментики-- ходил по-шахматному. Выпустил когти наконец-- и остался на месте. -- Есть буйство в детскости. -- Вот что ты знаешь на самом деле: под больным стонут нити простыни. -- Довольно лишь поверить в это. -- Жажда, которая приводит к тому, что интимное обращается в неизвестное. Осторожно! Там стоят идиоты! Августин хладнокровно жахнул по тормозам. -- Они легли рядом, представь себе. Штучная работа. А мы едем в Касель. -- Будь спокоен, мой любезный. Где-нибудь там, под Франкфуртским крестом, мы затеряемся. -- Этой ночью? -- С глазу на глаз с ночью, будь совершенно спокоен. -- Но и в ночи-- светлейший день, ты не находишь? Они накрепко засели. Пробка замерла. Вертолёт пролетел над ними вперёд. Впереди появился просвет, затор тронулся-- и наконец рассосался. Поехали дальше. "Форд" взобрался козлом на "мазду". На боковых линиях разметки ,вытянувшись, лежали рядом двое господ. Один в синем, другой в коричневом костюме. Связанные изящной серой нитью. -- Дай газу!-- пыхтел Петер. Августин ударил по педали-- и сани покорно стали на дыбы. -- Они посмотрели на меня-- и от их взгляда я на миг ощутил себя в глубоком ладу с собою. Петер и Августин прижимались друг к другу, пока мчались по автобану. -- Иногда в моих снах раздаётся топот,-- продолжал Петер.-- Ходет один, в сапогах, по моих мнам, думаю я-- и просыпаюсь. Авкустин указал на пашню. -- Мы уже на взморье. -- И вкруг нас глубокая тишь. -- Мы на берегу ожидаем свои желанья. -- Моря наступают. -- Реки? -- Долины. -- Горы? -- Леса. -- Равнины?   -- Они населены людьми, зверьми, духами и чудовищами. -- Но я не вижу мимоходом милого лица Альбертины. Езжай потише, пожалуйста. Я высматриваю её, знаешь? -- Уже. Она спит? -- Она на двадцать лет старше меня. -- Что поделать. -- Её лицо молчит. -- Обьятия. Ласки. Шёпот. Смех. Тишина. Что это? -- Её малелькие ступни обнюхивают изнутри складки простыни. -- Да, это знакомо. -- Я осмеливаюсь направить свои холодные ступни к её, чтоб они повеличались пара с парой. -- Женщина действительно иногда остаются верными одному. -- Кто они, женщины? -- Божественны, когда они шепчут нерифмованное. -- Шорох в постели столь интимен, не правда? -- Я ощущаю себя под контролем. -- Время сторожит нас. Августин резко затормозил. -- Смотри в оба, через считанные километры закончится лето. -- Пожалуйста, не волнуйся, езжай скорее. Ну, жми на газ! -- Как прикажешь. -- Она была в моей комнате. Лампа свисала с полки. Мы сливались воедино. -- Её прежде трахали? -- Никогда. Мы лежали в моей постели. Наши слова нищенствовали среди наших членов. По радио-- старые шлягеры. -- Куда, бывает, бегут волны музыки, там чистое безумие. -- Наш шёпот дополнял полумрак. Мы ворочались зажмурившись. Петер медленно ворочался на сиденьи туда-сюда. -- Наши шёпот становился всё пуще. Внезапно с её уст сорвался вздох. Август застонал. -- Я за модные оттенки. -- Жизнь. Нравится мне. -- Это хорошо, что мы были рождены. -- Думаю о твоей кошке, которая с голоду безумно скачет по стенам и дверям. -- Мы ещё сегодня заедем к ней. -- Мне бы хотелось не забыть об этом. -- Сон нежелателен. Мне включить свет? -- Зачем? Он просветит нам ладони-- и больше ничего. -- Нас сопровождает резкая усталость, ты её замечаешь? -- Мы едем по молу к морю. -- Это хорошо. Он очень далёко выдаётся в море, и он повторяет рельеф дна. -- Над нами кричат птицы. -- Ночные мосты. -- Впрочем, море очень старо. -- Берег усеян лежащими экспертами-- они впрыскивают смертельные инъекции воде. -- Так покойно моё тело. -- Я внемлю красноречивым вздохам Альбертины рядом со мной. -- Я за то, чтоб отворит дверцы свои. -- Одну за другим? -- Страшусь, что мне навстречу выйдет то, что я забыл. -- Я чувствую, что стал мужчиной. Августин взглянул на свои брюки. -- Я бы желал с тяжёлыми, упитанными яйцами покрывать дам. -- В чёрные облака на срамный холм Альбертины. Так, что, кажется, улыбками щель её расплывается. -- Мужчина и женщина. -- Ночь полна мошек. -- Самолёты порхают над волнами. -- Мы всё удаляемся по молу в открытое море. -- Бесчисленные поцелуи вершатся под покровом. -- Ты идёшь со мной. -- Я совершенно спокоен. -- Прошу тебя, не вынимай рук из карманов. -- Я за то, чтоб околдовать тебя. -- Петля на моём горле. -- Я в курсе. -- Будучи неудовлетворёнными, таковы мы есть, давим на каждую кнопку. -- Прозрачные любовники тянутся мимо с тихим ветром. -- Ты ревнив? -- Не беспокой меня. -- Мы выкрали у мира самих себя. -- Наши пальцы обучаются новому пению и ощупывают законы темноты. -- Спокойной ночи, история. -- Что значится в плане игры? -- ... Отставить! -- Посекундно меняется то, что мы привыкли называть и считать программой. -- Приди, сокрытая подруга! -- Мы не только разбиваться умеем. -- Гляди, море всё выше. -- Почему медлишь? -- Мы можем направиться точно к месту и ко времени кораблекрушения. -- Но я постоянно промахиваюсь, в пользу картиночек. -- Ночь тихо станет тихо полистывать мои любовные книги. Я не решаюсь в одиночку читать их. Или должен был решиться? -- Но так не пойдёт, милейший? -- Почему? -- Ты оставил свои руки на железнодорожном вокзале. -- Действительно. Никто ими не озабочен. -- Они посереют от тамошнего чада. -- Ты совсем близко. Свободна от меня. -- Жизнь станет расчётливее, верится иногда мне. -- К тому же заузится она. -- Как бы тоньше от всяческих томлений. -- Я нахожу хорошими те твои брюки, которые обтягивают зад. -- А я-- твои слова, хотя в них ничего атмосферического нет. -- Просты и прозрачны как вода. -- Выбракованы. -- Где-то по мне висит телефон, в некоей глубокой шахте. Из складок темноты раздаётся трель--и минает моим телом. -- У нас нет времени на чуждые сигналы. -- Сколь глупо, бывает, женщины воспринимают наши тяготы. -- Да и мы тоже не сверхотзывчивы. -- К тому же, по-прежнему нам не хочется видеться слишком часто. -- Я столь полон этими часами. -- Я бы не желал покончить с собой. Прости меня. Кому мне ещё поведать об этом? То-то понимаю: я-- некая неизвестная болезнь.   -- Против всего найдётся средство. перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 

Аннетта: Я же люблю его... но мне не нужны сцены, нет, нет, никаких сцен! (Соскакивает со скамьи.) Нет... я совсем забыла, зачем пришла! Вам надобно присоединиться к нашим! Анатоль: Моя милая детка, столь любезно я с вами болтаю здесь... Аннетта: А вы поболтаете и в компании со мною. Анатоль: Ох, а что он скажет? Аннетта: А мы уж тихохонько. Анатоль: Да и это его не успокоит... Аннетта: Вы подыметесь к нам, да? Анатоль: Сколь нежны глазки ваши, когда вы просите... Аннетта: Они неотразимы, правда? Анатоль: Может быть! Аннетта (внезапно воздев руки) : Идёмте! Анатоль: Но детка! Аннетта: (совершенно неожиданно-- у ног его) : Анатоль, идёмте! Анатоль: Да что на вас нашло? Аннетта: Нужно иногда поломать чуток комедию! Анатоль: Хорошо, значит, вы лишь представляете. Аннетта: А если взаправду? Анатоль: Прошу вас, встаньте! Аннетта (подымаясь) : А я проведу вас наверх... и вы присядете рядом со мной... и... Анатоль: Я кое-что замечу! Вы желаете использовать меня, чтоб разжечь его ревность... Аннетта: Ну почему! Вы ль не верите, что нравитесь мне? Анатоль: Вы на столечко чересчур кокетливы, Аннетта! Аннетта: Вы так говорите, ибо не верите мне. (Берёт цветок со своей груди, целует его-- и вручает Анатолю.) Тоже кокетство? (В этот момент являются барон Дибль, Флидер и Берта.) Барон Дибль: И что же, Аннетта? Мы желали заполучить одного-- и вот теряем вас обоих! Аннетта: Думаю, это не помогло. Флидер: Скорее всего, ты пока не всё попробовала! Анатоль: Герр Флидер! Ох... Берта!! Берта: Да, это я. Прошу тебя, идём к нам! Ты ли мне откажешь? Анатоль: Столько любезности, столько доброты! Берта: Да... старая любовь жива! ("...alte Liebe rostet nicht!", "... не ржавеет" буквально, -- прим.перев.) Анатоль: Иду, иду...  я более не в силах упорствовать! Берта: Не желаешь взять меня под ручку? (Остальные уже уходят.) Анатоль: Один момент, Берта! Я должен у тебя спросить! Берта: Да... и что же, мой старый Анатоль? Анатоль: Как давно я с тобой не говаривал! Берта: Ты хоть помнишь, сколь давно? Анатоль: В последний раз-- много лет назад... Берта: И что ж ты вдруг? Анатоль: Ну вот, да... к счастью, мы встречались было... и говаривали... да-да... но разве бывали наедине вдвоём? Берта: Вот как!? Анатоль: Мы болтали как добрые знакомые, которые всю жизнь пересекались ... ведь мы ,казалось, напрочь забыли о том, кем мы были однажды... Берта: Ох, я это пока помню прекрасно... Анатоль: Ты ещё помнишь? Берта: Но, глупышка... я пока ещё никого не забывала! Анатоль: Сколь молоды, молобы мы были тогда! И я не знаю, как это вышло... мне кажется, что я вижу тебя той, что раньше, сразу после нашего с тобой прощального поцелуя! ... За всё это долгое время, что пролегло между нами... что, в самом деле, как ты жила? Берта: Ну да, со мною всё довольно хорошо. Анатоль: К счастью, я с тобою виделся было иногда... но как ты изменилась! Знаешь, мне б едва казалось, когда видал тебя,.. что... что она когда-то была моею возлюбленной... Берта: Весьма лестно! Анатоль: Правда, хорошо... ведь я тебе исповедался как на духу... Берта: Ох, знаю, знаю! Анатоль: И ты тоже как наяву видишь теперь то давнее наше время? Берта: Ох, я знаю, знаю всё... Анатоль: Ах! Берта: Например... погоди-ка... как ты мне устроил было променад перед окном! Анатоль: Ах! Ты ещё помнишь? Берта: Да, это было так забавно! Анатоль: Хм... тебе, пожалуй и нечто иное казалось забавным, тогда казалось... Берта: О нет, ты был столь нежен! Анатоль: Ах, не сдерживай себя! Нам надо наконец высказаться сполна! Берта: Сполна...? Анатоль: Да, не иначе! Мне надо тебя основательно расспросить! Берта: Да? Тогда я тебя вовсе не понимаю... сегодня тебе это удалось? Анатоль: Я тебе повторю: вижу тебя снова, спустя столько лет,-- и мне кажется, что прежде нам не удавалось высказать всё... В твоих глазах было столько загадок... и твоя улыбка была столь причудливой... и к тому же... Берта: И что ещё? Анатоль: Ты мигом утешилась... Берта: Ну да... Анатоль: Что ты? Берта: И ты ведь, тоже! Прошу тебя... то, что однажды это должно было закончиться, мы знали... Анатоль: И ты это знала? Берта:  Ну да, а что ты думаешь? Можно подумать, вам, господам, хочется слушать одно хорошее? Анатоль: Но тогда... тогда, когда ты была почти ребёнком... Берта: Ах, Боже, я всегда была разумна... Анатоль: И когда мы клялись в вечной любви,.. ты всегда знала, что... Берта: Ага... а ты? Может быть, ты хотел на мне жениться? Анатоль: Но мы же поклались! Берта: Ну да... но, несмотря на всё, мы не утратили взаимопонимания... ! Анатоль: Да-да... Берта: Идем же вместе? Анатоль: Прошу тебя... здесь так мило... этот вечер столь кроток... Берта: Ах! Ты пока не избавился от этого? Анатоль: От чего? Берта: Ну, от этой поэтичности. Анатоль: Поскольку мне вечер кажется кротким? Берта: Видишь ли, поскольку я всё ещё помню... ты, бывало, и стихи для меня сочинял... Анатоль: Вот как... о них я совсем забыл! Берта: Один из них я однажды прочла Флоре... Ты ещё помнищь светловолосую Флору? (Смеётся.) Анатоль: Что же ты смеёшься? Берта: Она декламировала его... знаешь ли... с таким пафосом, и при том копировала твой взгляд... Анатоль: Мой взгляд? Берта: Да... твои выразительные глаза, большие! Анатоль: Вот как... у меня столь выразительные глаза?

Берта: Ох, в них можно прочесть столько всего! Анатоль: И ревность? Берта: Зачем ты о ней? Анатоль: Хм... я кстати вспомнил об одном нашем вечере, когда мы были в театре... Берта: Да мы там часто бывали! Анатоль: Да вот, припомнился мне особый вечер, это было на оперетте, а рядом с нами сидел элегантный господин, борода с проседью, он всё смотрел на тебя... Берта: Что? Анатоль: Он пристально смотрел на тебя, как на знакомую... Берта: Ах, этот француз... такой крупный. Анатоль: Да-да, француз! Ты его знала? Берта: Да... нет! Анатоль: Да-да! Тогда ты мне было не сказала! Берта: Ах да, тогда. Ты ведь был столь ревнив! Анатоль: Да, ведь он столь пристально взирал на тебя! Берта: И куда мне было деваться? Анатоль: Как же ты с ним спозналась? Берта: Откуда мне знать? Чего тебе, собственно, нужно от меня? Я надеялась встретить старого друга, а он, смотрите-ка, настырен, как любящий! Анатоль: Ответь мне по-хорошему. Я пока что в точности помню весь тот вечер...  как ты меня желала тогда успокоить, ещё помню! Твои слова у меня на слуху! Берта: Слова? Анатоль: И взгляд, которым ты мне молвила: ах, ты слишком ревнуешь меня к старику! Берта (смеётся) : А он был вовсе не столь стар!

Анатоль: Значит соггала, ты попросу солгала мне тогда? Берта (гневно) : Да надо было, надо было так! Анатоль: ...? Берта: Вы же вытягиваете из нас ложь, вы принуждаете нас! Анатоль: Я всегда клялся тебе говорить одну правду! Берта: Да, на словах! Но что во взгляде, в твоём взгляде?! Анатоль: Что в нём? Берта: Ну вот это: "солги мне... солги!" Анатоль: Что за глупость? Берта: Видишь, насколько я права! И сегодня ты будешь благодарен мне, коль я сделаю это! Анатоль: Итак, того француза ты знала? Берта: Ты же сам заметил это. Анатоль: А когда я называл тебя кокеткой,значит, ты лицемерила! Берта: Такому человеку как ты ни в чём нельзя признаться! Анатоль: Потому, что я тебе, наверное, слишком измучил? Берта: Да, было, но я притворялась не оттого! Анатоль: А твоё честное лицо, слёзы, когда я упрекал тебя? Берта: Вот как, я плакала? Анатоль: Слёзы, которые забываются, не могут быть искренними! Берта: Ты был столь нежен, когда я печалилась-- уж ради тебя! Анатоль: И оттого...

Берта: Что ж, и это мне в упрёк, что я было желала твоей нежности? Анатоль: Значит, кокетничала, лгала, комедиантка... всё лишь твои роли? Берта: Ты это мне уже высказал тысячу раз, уже тогда! Анатоль: Да ну? только теперь, не верю! Берта: Но, дорогой мой! Не правда ли, как бывало нам хорошо... и поэтому я охотно прощала тебе занудство! Анатоль: Что? Я и занудой был? Берта: Ну да, знаешь... бывали такие моменты... ты так странно капризничал! А ещё ты ломал голову над старыми глупыми историями... и всё тебе надо было по сто раз обсудить... Иногда, это выглядело буйным помешательством... Анатоль: Вот как...!! Берта: Ох, иногда-- очень мило, о да, весьма поэтически... Анатоль: Но главным образом-- занудливо и потешно! Берта: Ох, я уж знала тогда, что у тебя на уме, всегда... даже если это выглядело глупо.

Анатоль: Значит, те необычные, возвышенные твои взгляды, кои в мечтаньях своих я принимал за нежную симпатию, были ничем иным, кроме... отчуждения? Берта: Да, ты и теперь произносишь те же речи... Анатоль: ... вечное, непонятливое, легкомысленное отчуждение... Берта: Так ты всегда говорил, ага? Не понимаю я тебя! Анатоль: И ни чуточки не верила! Берта: Я тебя вполне понимала! Что вы, мужчины, представляете о себе, ну? будто вас не понимают... (Входят барон Дибль и Макс.) Барон Дибль: Там наверху веселье в разгаре! Как раз теперь происходят "крестины" фрёйляйн Ханишек! Берта: Ах, тогда мне скорей к вам, я было выдумла привлекательное имечко для неё... Анатоль: Ещё один момент, Берта! Берта: Ну да, быстро, быстро! Анатоль: Иди! Берта: Глупец! (уходит с бароном Диблем.) Макс: И чего ты желал? Анатоль: Задать ей последний вопрос. на который она мне, верно, ответила б. Макс: И о чём же ты говорил с нею? Анатоль: Подумай только, я вдруг с таким наслаждением стал вслушиваться в пересказываемые Бертою наши любовные истории! Она тогда высмеивала меня, кокетничала с другими, меня едва ли понимала, возможно, даже изменяла... Макс: Ну и что ещё? Эта особа...

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Действующие лица:
Анатоль;
Макс;
барон Дибль;
музыкант Флидер;
Берта;
Аннетта.

Сия одноактная пьеса задумана была автором в качестве заключительной к циклу об Анатоле, но затем была заменена на "Утро свадебного дня Анатоля.
(оригинальный текст читайте по ссылке http://gutenberg.spiegel.de/?id=5&xid=5343&kapitel=10&cHash=66215ddb4cchap009#gb_found ,-- при.перев.)

Садовая околица уютного двора гостиницы, чей фасад занимает бо`льшую часть заднего плана. Широкая терраса тянется вдоль всего фасада гостиницы, куда со сцены, предстявляющей сад, ведут две лестницы вверх. На заднем плане , насколько он не занят домом,-- прелестный горный пейзаж, что начинает погружаться в сумерки. В то время, как одна сторона дома обращена к кулисам, другая на виду-- и с этой стороны тянется тополиная аллея, которая ведёт прямо к решётчатой садовой ограде. На террасе стоят, как и в саду, одинокие столы со стульями, которые все пусты, кроме двух, занятых Анатолем и Максом на терраса. Они курят сигареты.

Анатоль: Помнишь ещё, мой любезный Макс, как мы тут в последний раз сиживали?
Макс: Давненько это было, верится!
Анатоль: Да... Тогда мне кстати пришлись эти декорации... их кротость и невзыскательность... я нуждался в этом просёлке с тривиальными тополями... в этим луге, там далече, в его безразличной зеленью... во ближних холмах, плывущих во заре вечерней...
Макс: А сегодня?
Анатоль: Днесь люб мне этот пейзаж по собственной его воле...
Макс: Твоя последняя любовь?
Анатоль: Нет... лишь некой новый род любви, которому как раз настал черёд, любви к вещам как таковым...
Макс: ?
Анатоль: К природе, как таковой... к холмам-- за то, что они холмы, к сигарам --за их сигарность, к персидскому дивану-- как к дивану... притом допрежде я ведь любил вещи лишь за их услужливость людям.
Макс: Итак, с нами бедными ты расквитался?
Анатоль: О нет! Своих друзей, а тебя в особенности, я всё ещё люблю.
Макс: Свежо предание! Я всегда тебе годился лишь для красного словца.
Анатоль: Коли бывало, ...это лишь теперь стало досадным. Любезный мой, боюсь, и это-- знак близящейся старости. В последнее время меня чрезвычайно занимают мнения других.
Макс: Ах!
Анатоль: Я прислушиваюсь, становлюсь чутче...
Макс: Ты ль оттого спустя столько времени развыскал меня?
Анатоль: У меня вновь обострилась потребность беседовать с тобою! Кажется мне не терпелось наболтать тебе своё завещание!
Макс: Ах, речь о... да что за новая поза?! Сентиментальности!
Анатоль: Нет... всё настолько честно... конец, мой любезный! Моё сердце излагает свою последнюю волю!
Макс: Столь меланхолически?
Анатоль: Нет, о нет... Не желаю впредь влюблённостей... не хочу.
Макс: Ну-у. Ты прежде, известно, всецело предавался им.
Анатоль: Нет... не желаю утратить свою последнюю иллюзию!
Макс: Какую же?
Анатоль: Что молодым нам не за что чураться нас! Это одна из тех, которые я было мучительно питал, не желая расстаться с ними.
Макс: Да у тебя их не было, этих иллюзий! Что-то не верится! Ты всегда был виртуозом ревности!

Анатоль: Да уж, бывало! Говаривал как по бумажке... мне лишь это удавалось... ! Кстати, а ты не станешь возражать, если я почну утверждать обратное тому, что наговорил тебе минуту назад?
Макс: Ох, я ждал этого!
Анатоль: Временами мне всё-таки хочется новой влюблённости! А то, что всё в прошлом, любезный Макс, это ведь совсем просто, не правда ли?..
Макс: Твоя страсть пока не остыла?
Анатоль: Как можно? Я лишь освоил искусство, расходуясь по совершенным мелочам, по возможности больше воодушевляться внешними обстоятельствами. ...при том оказалось, что в подобных случаях моё прошлое сдаётся мне столь убогим... а бывает, напротив-- столь замечательно богатым...
Макс: Наша отвратительная привычка по-прежнему всё соизмерять!
Анатоль: Неправильно, ты прав! А на память точно нельзя полагаться... она лжёт, подвержена сплину... и затем, что собственно ведомо нам о своих личных авантюрах? Мы и дамы-- в сущности, наши страсти столь отличны, мы торим разные пути! Я спрашивал каждую: "Ты никого не любила прежде меня?"-- меня каждая вопрошала: "Ты никого не полюбишь после меня?".. Мы всегда ищем подтверждения их первой, они-- нашей последней любви!
Макс: Да... да!
Анатоль: Вот снова, я тут недавно заприметил одну малышку, Аннетту, знаешь ли, которая бегает тут всюду с виолончелистом. Привлекательна, доложу тебе...
Макс: Ну и?
Анатоль: Этот Флидер молод, достоен любви, одарён, а я... при всех прочих достоинствах, но, это однозначно, уже не молод, почти сед...
Макс: Ну и что с Аннеттой?
Анатоль: Кокетничает!
Макс: Ага?
Анатоль: Со мной... изволь, со мною! Это определённо! Она гуляет с молодым человеком, знаешь, этак виснет, ручка в руке, в манере, свойственной совсем молодым дамам... с восторженным, тупоумным, аморальным взором. Я захожу вперёд-- и её глаза уже не восторжены, они фиксируют меня, они уже не глупы, но сладостны и лукавы... лишь аморальны по-прежнему...
Макс: С чего ты со мной ненароком заговорил об Аннетте?
Анатоль: Так, пришла на ум. Заботит меня вот что: всегда недостаёт тебе полной уверенности. Известно нам, коль хорошо знаем даму, лишь то, как она любит нас, и никогда... как способна она любить иного! Поэтому, коль одна, едва не плача, стелется, тает пред тобою в нежностях, ввергая нас во блаженный обман, то нет никакой гарантии её истинности... Возможно, той же порою, она стелется пред другим совершенно иначе... легкомысленно, грациозно и необузданно...
Макс: Значит, ты гадаешь, будто она играет перед Флидером иначе, без сантиментов?
Анатоль: Играет?.. Точно!! Бабы проявляют себя лишь играя комедии, в которых они ухитряются выглядеть то так, то этак. Зачастую при этом и следа комедии нет.  Они лгут вовсе не столь часто, как мы полагаем... только правдивые личины меняют они поминутно...
Макс: Сколь тихо здесь! И впрямь благостно!
Анатоль: Да, форменно жаль, что ничего не забывается! Столь благостно сумерничая, приходится перебирать былые потери!
Макс: Вот бы кому припомнить свои приобретения!
Анатоль: Ах, одно лишь! Оно столь банально, столь часто я его испытывал, что наконец проникся недоверием к собственной боли! Моё последнее и глубочайшее!
Макс: Есть и утешение в боли...
Анатоль: А разве не так? Подумай только, что одинокая прогулка, час раздумий, стихотворение, в которое влагается малость души твоей, иногда утоляют боль!
Макс: Ох, сдаётся, одиночество наше уже в прошлом... слышишь?
Анатоль: ... ?
Макс ( взирает на возвышенность. Шум приближающихся экипажей).: Они уже свернули сюда-- и мчат, прямо к нам!
Анатоль: А много экипажей?
Макс: Два... три... Господи Боже, да гонят как! Машут платком!
Анатоль: Знакомая?
(Экипажи мчатся по просёлочной дороге-- и останавливаются у воображаемого тыла гостиницы. Из одного экипажа звенит :"Доброго вам вечера, господа хорошие!")
Анатоль: Добрый вечер! Да кто это?
Макс: Одного я узнал, он барон Дибль. Ах, в последнем экипаже... взгляни-ка, Берта!
Анатоль: Как? Она по-прежнему наслаждается?
Макс: Как прежде! А как вспомню её двадцать лет назад!

Анатоль: Ей тогда было шестнадцать.
Макс: И всё же хорошо, что в будущее не заглянешь.
Анатоль: Почему?
Макс: Если бы тебе тогда предстала эта картинка! (Указывая на дорогу).
Анатоль: Ах, Боже... эти картинки нас пока не удовлетворяют, они столь мелки!.. А ты ещё кого их прочих баб разглядел?
Макс: Пока едва вижу.
Анатоль: Гомон!
Макс: Ага, к нам они пожалуй не придут! Усядутся в салоне-- и не будут нам досаждать.
Анатоль: Этот барон Дибль... жив!
Макс: Ты ещё гуляешь с ним и с его компанией?
Анатоль: О нет, я с ними не очень-то пересекался. Они нервируют меня, эти люди! Знаешь ли, когда пьян, то с ними ладно. А я никогда не напивался...
Макс: Конечно, на свой манер они весьма счастливы!
Барон Дибль (входит). : Доброго вечера, благослови вас Бог! Я ещё с дороги узнал вас!
Анатоль: Добрый вечер!
Макс: Добрый вечер!
Барон Дибль: Итак, кое-кому пора на выход, за ушко да на солнышко!
Анатоль: Кое-кому однако не хочется!
Барон Дибль: А где ты прятался, в самом деле? Был в отъезде?
Анатоль: Здесь был!
Барон Дибль: Значит, заделался отшельником?
Анатоль: Оставался отшельником!
Барон Дибль : Ох! (Максу.) Что скажешь, друг любезный?... он остался! Утверждает, что был таким всегда.
Макс: Да, я понял!
Барон Дибль: Тогда мне следует просить! Не будь таким! Прежде ты был жив, ну слишком весел! Известно, таким и остался!
Анатоль: Я никогда прежде не был весел.
Барон Дибль: Вот как! Ну, значит у тебя сегодня оказия быть таковым!
Анатоль: Слишком любезно!
Барон Дибль: Да, вы оба! Вы встретите старых знакомых, тех ещё знакомых!
Анатоль: Ты и впрямь столь любезен... но мы уже было надумали по своим номерам разойтись.
Барон Дибль: По номерам? Не валяйте дурака! Вам уготовано веселье богов! Вдумайтесь только, кто с нами! Не говоря уже о Берте... которая всегда в компании. Итак, слушайте только: Жюльетта! Вы же знаете её?
Макс: Француженка?
Барон Дибль: Да, и заметьте, а он... её "Он", отправился в кругосветное путешествие! И что же? Её это вполне устраивает!
Макс: Ах, Боже, бабы изменяют, стоит тебе поехать в Вайдлингау (окраинный район Вены, до 1938 года был пригородом,-- прим.перев.)...
Анатоль: Да-да, я так и понял!
Барон Дибль: А ты не рассмеялся! Анекдоты, они смеху ради! Итак, что я сказал... Жюльетта! Да, ещё Роза, которая ужасно возгордилась. Моя заслуга в том, что она хоть выбралась за компанию! Ты не спросишь меня, отчего она возгордилась?
Анатоль: Нет...
Барон Дибль (Максу.): И ты не спрашиваешь?
Макс: О да. Отчего Роза стала столь ужасной гордячкой?
Барон Дибль: Кто знает... предположительно: слишком много "зазубрин"! ("man vermutet nur: sehr viele Zacken!", тж. "вырезок", абортов?-- прим.перев.)
Макс: Ох!
Барон Дибль: Да, на этом ограничимся! Затем ещё фрёйлян Ханишек, новенькая, это её премьера!
Макс: Фрёйляйн Ханишек?! Сколь ужасно!
Барон Дибль: На подходе её ласкательная кличка. А зовётся она именно так! Вот какой случай-- её имя покруче фамилии. Прошу совета. Ну...
Анатоль: Да что у неё за имя такое?
Барон Дибль: Барбара! При том у ней нет никакого nom de guerre (боевого или полевого имени, тж. клички, фр.-- прим.перев.) Сегодня следует "окрестить" её.
Макс (ещё ошарашен) : Барбара! Барбара!!

Барон Дибль: Да, что вы говорите? Барбара! Как только любовники её уравлялись с таким имечком?! И подумайте только, бедный Фриц Вальтен, который теперь с ней... ему не пришло на ум другое имя, чёрт побери! Он, должно быть, так и кличет её, Барбарой! Ну вот, вы не спросите меня, кто ещё с нами?
Макс: Да, просим любезно, кто ещё с вами?
Барон Дибль: Вначале ответьте мне, собираетесь ли к нам?
Анатоль: Что касается меня, любезный барон, то я не в настроении.
Барон Дибль: Как? Да кто поверит, что у тебя охота пропала?
Анатоль: Да разве трудно понять, что иногда настроение пропадает?
Барон Дибль: Ах, шутить изволите!
Анатоль: Мне никакого удавольствия развлекаться, мне недостаёт таланта весельчака.
Барон Дибль: Каким славным весельчаком я тебя уже видывал!
Анатоль: Ну вот, ты не понял меня. Во всяком случае, я наслаждался... по-своему, а не как все!

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Риенци:
Вот дело ваших рук, я узнаю` вас прежних!
Подростки нежные, душили наших братьев,
сестёр теперь повадились нам портить!
Разнообразить преступленье чем угодно?
Царицу Мира, древний Рим, наш город
в разбойничий притон вы обратили,
срамите Церковь; в дальний Авиньон
Престол Петра сбежать от вас готов;
паломник не решится в Рим прийти
на торжества благочестивого народа,
куда, грабители, вы осадили все пути.
Запущен, беден, высох гордый Рим;
вы грабите и то, что у беднейшего осталось:
ворам подобны, ломитесь вы в лавки,
позоря баб,  до смерти избивая му`жей...
(последующие слова Риенци обращены к народу,-- прим.перев.)
что ж, оглянитесь вы, узрите их, злодеев!
Смотри`те, тот Собор, колонны эти молвят вам:
здесь старый, вольный и великий Рим,
который было правил Миром,
чьи граждане звались Царей царями!
(последняя реплика Риенци обращена к Орсини,-- прим.перев.)
Преступник, мне ответь, есть римляне средь нас?!

Народ:
Ха, Риенци! Риенци! Салют, Риенци!
Нобили (дворяне) :
Ха, что за наглость! Слышали его?
Колонна:
Что ж мы? Язык ему бы вырвать!
Колонна:
Вы болтуны пустые! Род ваш туп!
Орсини:
Плебеи!
Колонна (к Риенци) :
Явись ты завтра в за`мок мой,
синьор нотариус, уйдёшь с деньгами:
речам твоим учёным пособлю!
Нобили:
Ха-ха! Посмейтесь над ослами!
Орсини:
Над ним смейтесь!
Колонна:
Над ним посмейтесь!
Орсини:
Из знатного он рода происходит?
Колонна:
Точно так!

Нобили:
Так чтите же больших господ!
Он грубиян, почтенья ждёт?!
Барончелли, Чекко, народ:
Слыхали дерзость наглецов?
Ударим раз, ответ готов!
Риенци:
Назад, друзья, остановитесь!
Возмездье близкое грядёт!
Назад! Припомните обет свой!

Орсини:
Что ж, завершайте поединок:
нет сласти в нём, коль половинен!
Колонна:
Не пред плебеями на улках--
с рассветом кончим у ворот!
Орсини:
Я приведу всю рать своих.
Колонна:
Муж против мужа, копья в ряд!
На схватку, за Колонну!
Орсини:
На схватку, за Орсини!
Нобили:
На схватку, за (Колонну/Орсини)!

Орсини, Колонна, нобили:
На схватку готовься, да грянем
по ко`ням, с копьём поскачи!
У врат в предрассветном тумане
натру`дим c (Орсини/Колонной) мечи!
Барончелли, Чекко, народ (обращаясь к Риенци,-- прим.перев.) :
На у врат городских чтоб подраться 
грядут наглецы при мечах
Когда за позор наш воздастся,
и кто защитит наш очаг?

Люди Колонны:
За Колонну!
Люди Орсини:
За Орсини!
(Под буйную толкотню нобили удаляются.)

Риенци (который до того был погружён в молчаливые раздумья) :
За Рим!
(Народ устремляется к Риенци.)
Желаю запереть врата, пока
их наглецы не миновали!
Кардинал:
Когда ж по чести, Рьенци, ты
зазнавшихся преломишь силу?
Барончелли:
Риенци, скоро ль день наступит,
твой звёздный час, о коем клялся?
Чекко:
Когда настанет мир для римлян,
закон обрежет наглеца?
Народ:
Риенци, видишь, мы верны? О, римлянин,
когда ты волю нам даруешь?
Риенци (привлекая к себе кардинала) :
Мой господин, прошу вас поразмыслить,
о том, чего угодно вам! Могу ли впредь
я на Святую Церковь полагаться?

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Rienzi
Dies ist eu'r Handwerk, daran erkenn' ich euch!
Als zarte Knaben wuergt ihr unsre Brueder,
und unsre Schwestern moechtet ihr entehren!
Was bleibt zu den Verbrechen auch noch uebrig?
Das alte Rom, die Koenigin der Welt,
macht ihr zur Raeuberhoehle, schaendet selbst
die Kirche; Petri Stuhl muss fluechten
zum fernen Avignon; kein Pilger wagt's,
nach Rom zu ziehn zum frommen Voelkerfeste,
denn ihr belagert, Raeubern gleich, die Wege.
Veroedet, arm, versiecht das stolze Rom,
und was dem Aermsten blieb, das raubt ihr ihm,
brecht, Dieben gleich, in seine Laeden ein,
erschlagt die Maenner, entehrt die Weiber: -
blickt um euch denn, und seht, wo ihr dies treibt!
Seht, jene Tempel, jene Saeulen sagen euch:
es ist das alte, freie, grosse Rom,
das einst die Welt beherrschte, dessen Buerger
Koenige der Koenige sich nannten!
Verbrecher, sagt mir, gibt es noch Roemer?
 
Volk
Ha, Rienzi! Rienzi! Hoch Rienzi!  
Nobili
Ha, welche Frechheit! Hrt ihr ihn? 
Orsini
Und wir? Reisst ihm die Zunge aus!  
Colonna
O lasst ihn schwatzen! Dummes Zeug!  
Orsini
Plebejer!  
Colonna
Komm morgen in mein Schloss,
Signor Notar, und hol dir Geld
fuer deine schoen studierte Rede!  
Nobili  
Haha! Den Narren, lacht ihn aus!  
Orsini
Lacht ihn aus!  
Colonna
Lacht ihn aus!  
Orsini
Er stammt gewiss aus edlem Haus.  
Colonna
Ganz gewiss!

 
Nobili
Verehret ja den grossen Herrn,
er kann zwar nicht, doch moecht er gern!  
Baroncelli, Cecco, Volk
Hoert ihr den Spott der Frechen an?
Mit einem Streiche sei's getan!  
Rienzi
Zurueck, ihr Freunde, haltet ein!
Nicht fern wird die Vergeltung sein!
Zurueck! Gedenket eures Schwures!
 
Orsini
Nun denn, so macht dem Spass ein End'!
Der Streit ist halb, wir fechten aus.  
Colonna
Nicht in den Strassen vor Plebejern,
am Tagesanbruch vor den Toren.  
Orsini
Ich stelle mich mit voller Schar.  
Colonna
Die Lanzen vor, Mann gegen Mann!
Zum Kampfe fr Colonna!  
Orsini
Zum Kampfe fr Orsini!  
Die Nobili
Zum Kampfe fuer Colonna/Orsini!

 
Orsini, Colonna, Die Nobili
Hinaus, geruestet zum Kampfe,
mit Speer und Lanze zu Pferd!
In Fruehrots nebligem Dampfe
zieht fuer Orsini/Colonna das Schwert!  
Baroncelli, Cecco, Volk
Zum Kampfe ziehn die Frechen
das uebermuet'ge Schwert.
Wann wirst die Schmach du raechen
und schtzen unsren Herd? 
Die Colonna
Fuer Colonna!  
Die Orsini
Fuer Orsini!
(Die Nobili entfernen sich unter grossem Getuemmel.)

 
Rienzi
(der bisher in nachsinnendes Schweigen versunken war)
Fr Rom!
(Das Volk draengt sich naeher an Rienzi.)
Sie ziehen aus den Toren;
nun denn, ich will sie euch verschliessen!  
Kardinal
Wann endlich machst du Ernst, Rienzi,
und brichst der Uebermt'gen Macht?  
Baroncelli
Rienzi, wann erscheint der Tag,
den du verheissen und gelobt?  
Cecco
Wann kommt der Friede, das Gesetz,
der Schutz vor jedem Uebermut?  
Volk
Rienzi, sieh, wir halten Treu!
O Roemer, wann machst du uns frei?  
Rienzi
(Den Kardinal beiseit' nehmend)
Herr Kardinal, bedenkt, was Ihr verlangt!
Kann stets ich auf die heil'ge Kirche baun?