-- Ты чего? -- с непонимающим видом насторожилась Наталья.
     -- Просто не могу понять, что удивительного в твоей истории, -- ответила Ирина с видом Знайки.
    -- Но он мне изменил! Изменил!!! -- отчаянно воскликнула Суркова.
    -- Ещё скажи, будто он тебя предал, -- бездушно фыркнула подруга, грациозным движением поправляя причёску.
    -- А разве не так? Именно предал, предал!
    -- Это всё эмоции. Давай-ка разберёмся.
    -- Ну, давай. А что тут разбираться? И я вообще не понимаю: на чьей ты сейчас стороне?
    -- На стороне истины, дорогая. Итак... Для начала спрошу: любила ли ты его, выходя замуж?
    -- Ну... Нет, естественно... Однако...
    -- Никаких "однако"! Видишь, ты даже находишь возможным вставить слово "естественно"... Дальше: он тебя любил, обещал что-то, клялся?
     -- Нет, но... у нас с Сурковым деловые отношению, союз прагматичных людей...
    -- Ой, не смеши мои годы! -- деланно засмеялась Фролова. -- "Деловые отношения"... Звучит громко, но... Не слишком ли ты льстишь себе? Если бы эти слова исходили из уст какого-нибудь финансового туза, иимджмейкера, политика, я бы ещё поверила. Но когда слышу такое от тебя...
     -- Но почему?! -- негодующе напряглась Суркова.
     -- А ты вспомни, что представляла собой к 25 годам. Пережившая несколько неудачных романов и аборт, нищая, никому не нужная училка литературы...И в этом не было бы беды, будь ты обыкновенной, заурядной, скромной тёткой. Уехала бы на работу в захолустное село, вышла бы замуж за такого же скромного учителишку, родила бы пару сопливых детишек и могла бы вполне наслаждаться своим простым, но, вместе с тем, и значительным бабским уделом. Но у тебя ведь были запросы, гордыня: стирать вручную, спать с простым учителем, ходить по сельскому болоту, ковыряться в огороде -- тебе казалось, что ты выше всего этого. К счастью или несчастью тебе встретился Сурков. Мне неизвестно, почему он остановил свой выбор именно на тебе. Честно... Может, увидел в тебе опору... Но ты не политик, не идеолог, не дочь одного из сионских мудрецов, не мафиози международного уровня...  Да какую там опору!... Или, скорее всего, глупышку, которая не станет совать нос в его дела и не сумеет превратиться в соперницу... Как бы там ни было, он женился.
     При этих словах из уст Ирины вырвался смешок. Наталья невозмутимо сохраняла задумчивый вид, с жадностью впитывая каждое слово.
     -- Так вот, для того, чтобы назвать твоё сожительство с Сурковым союзом, ты, милая, явно не дотягиваешь. Следовательно, никакого союза между вами нет и быть не может.
     -- Но у нас... У нас... Мы уже привыкли друг к другу! У нас сложились дружеские отношения. Может, и любовь уже есть!
    -- Не будь смешной,  -- прервала её подруга. -- Или, быть может, я чего-то не знаю? Неужели многоуважаемый господин Сурков, найдя тебя в одном из грязных студенческих общежитий и обнаружив, что ты -- невинный цветок, вздыхал под твоими окнами, пел серенады, покупал на последние копейки розы для тебя, влезал к тебе через окно на пятом этаже, рискуя свалиться с проржавевшей пожарной лестницы? Или, быть может, он сейчас привозит тебе охапки цветов, назначает тебе свидания, стремится в твои объятия, чтобы выцеловать каждый миллиметр твоего тела, смотрит на тебе с вожделением, как это бывает в 15-16 лет?  
     -- Ну... у нас всё упорядочено... -- краснея, ответила Наталья. -- Мы...
     -- Послушай, подружка, -- остановила её Ира. -- Никакого "мы" у вас нет. Господин Сурков -- это одно, а ты -- нелюбимая, надоевшая приставка к нему... Даже не к нему самому, а к его мебели. Не более. Я даже уверена, что вы и спите в разных комнатах, завтракаете в разных местах и в разное время, ездите отдыхать в разные уголки нашей маленькой планетки. Потому, наверное, не стоит заговаривать о какой-то измене или предательстве с его стороны. Потому что изменить возможно только тому человеку, которому ты присягал, клялся... как солдат. Предать можно только то, что когда-то существовало. У вас двоих не было ничего...
     После этих жёстких, но вполне справедливых слов в квартире воцарилась тишина. Стало слышно, как где-то в уголке неистово жужжит заблудившаяся муха. Наверное, запуталась в паутине. В эту минуту Наталье показалось, будто она чем-то напоминает ту несчастную муху...
     -- Ира, что же мне делать? -- наконец вздохнула Наталья с обречённым видом.
    Та ответила не сразу. Прежде всего, она поставила на плиту чайник, после чего закурила.
     -- Натали, мы с тобой знакомы очень давно. Помнишь, ещё с первого курса?
    -- Да... Столько лет...
     -- Так вот, благодаря этому, я знаю о тебе то, чего не ведает ни одна живая душа. Вот почему я позволяю себе выражаться без обиняков и конкретно. У тебя есть два выхода...
     -- Ты предлагаешь мне развестись? -- вставила подруга.
     -- Это один из них, но он нежелателен.
    -- Почему? Я обращусь в суд, последует раздел имущества...
    -- Не будь наивной. Пойми: если даже Сурков не отправит тебя к праотцам, то оставит с тем, с чем взял. Иными словами, ты уйдёшь из его дома голой и нищей, как церковная мышь.
    -- Но есть же справедливость на свете! -- воскликнула Наталья. -- Вот, к примеру, Шварценеггер...
     -- Ой, глупышка! Не забывай, в каком государстве мы обитаем. Да и твой супруг -- отнюдь не законопослушный губернатор Калифорнии. Наш суд примет то решение, которое максимально устроит господина Суркова. Но я говорю не о разводе.
    -- А о чём же?
    -- Заведи себе любовника.
   -- Любовника? Но... Зачем мне это?
   -- Ну, знаешь... Как ты можешь задавать себе такие вопросы? Ты страдаешь, от этого появляются морщинки, организм стареет. Для здоровья любовник, вот зачем. Ты нуждаешься в таком мужчине, который будет восхищаться тобой, дарить тебе цветы, дорожить каждой минутой, проведённой с тобой. Понимаешь?
     -- Что ты! Меня в этом городе многие знают в лицо. Узнают, набегут папарацци... Нет, нет!..
     -- Наташа, а зачем природа наделила тебя артистичностью? Можно всё предусмотреть.
     -- Ты полагаешь?.. -- нерешительно пролепетала та.
     -- Да, именно! Переодевание, склонность к интригам, чутьё -- всё это следует использовать. Тем более, с твоими-то финансовыми возможностями...
    Начиная с того дня, подстрекаемая словами подруги, Наталья всё чаще задумывалась над тем, как воплотить эту мечту в реальность. Поначалу она не испытывала никакой потребности в мужчине и казалось, что сумеет обойтись без него до конца дней. Однако уже спустя месяц или два в ней пробудился инстинкт завоевательницы. Этот древний монстр таится в существе каждой женщины, где может умереть вместе с ней, так и не пробудившись. Но уж если пробуждается -- берегись всякий! Это благодаря ему женщины умеют очаровывать одним лишь взглядом, это благодаря его влиянию всякий мужчина склонен видеть в женских глазах лишь то, что хочет увидеть; это он способен принудить мужчину страдать или совершать подвиги, унижаться или даже убиваться ради женщины.
    Ей приходилось часто выступать в роли спонсора выставок неизвестных и известных художников. На одной из них Наталья и познакомилась с неким Колей Власенко. Ничем особенным на фоне остальных он не выделялся. Сложение среднее, рост чуть выше среднего, волосы русые, глаза светлые... Скучно, как в милицейской сводке. Имея за плечами педагогическое образование, он трудился в теплицах какого-то фермера под столицей. Выходные проводил в городе. Судя по словам Николая, его жизнь не сложилась. Работал учителем, женился, развёлся... Ничего особенного... Стандартная история. Однако Наталья задавала ему немало вопросов, стремясь узнать об этом человеке как можно больше.
     Какими глазами он смотрел на неё! Создавалось впечатление, будто во всём мире он видит лишь её одну. Какими словами он её называл! Ему удавалось выразить своё восхищение так, как это не сумел бы сделать никто другой; причём, делалось это в столь утончённой форме, что отказать ему было просто невозможно.
     Прежде всего, женщину обрадовал тот факт, что избранник не догадывается о том, что перед ним -- законная супруга одного из наиболее влиятельных лиц государства. Это неведение исключало возможность подвоха или шантажа с его стороны в будущем. Как и полагается дамам добропорядочным, Наталья заставила Николя ухаживать за собой три месяца, прежде чем позволила свидание в уединённой обстановке. Поощряя его взгляды и намерения, она сумела влюбить его в себя до такой степени, что он уже не представлял жизни без неё. А однажды Наталья отважилась на проверку этого мужчины на честность: ей представился случай подбросить ему бумажник с большой суммой денег.  Иной на его месте, узрев большие деньги, удрал бы в свою провинцию, позабыв о любви. Но этот повёл себя не так. При первой же возможности он поделился своей удачей с избранницей.
      -- Что мне с этими деньгами делать? -- спросил он.
     -- А что бы ты хотел? -- поинтересовалась она.
    -- Я бы хотел... -- сбивчиво начал он. -- Если ты не против, конечно... Снять где-нибудь дом или квартиру для нас...
      С этими словами воздыхатель покраснел.
      За три месяца ухаживаний этот человек успел чем-то прийтись ей по сердцу. Слова, жесты, его взгляды не имели ничего общего с теми, которые доставались на её долю от других особ мужского пола. Он взирал на неё с таким благоговением, с каким древний жрец мог смотреть на свою богиню.  Откровенно говоря, такое преклонение нравилось ей. Это была романтика подлинная, во всей своей красе и бесхитростности. Это было именно то, чего ей не хватало на протяжении многих лет, а может и всю жизнь.
     -- Конечно же... Делай то, что считаешь нужным, -- мягко, тоном Цирцеи, ответила Наталья, одаривая его самым многообещающим взглядом, на который была способна.

окончание. следует

                       Женские причуды -1

   Таксист ловко остановил свой "Мерседес" у самого тротуара, примыкающему к Голосиевскому парку, после чего вышел из салона для того, чтобы открыть пассажирскую дверь.
      -- Спасибо! -- послышался довольно мягкий голос, и в следующий миг на свет божий появилась стройная женщина лет тридцати шести.
     На первый взгляд могло показаться, будто изысканное лёгкое полупальто и шляпка свойственны ей, как и довольно сносные сапожки, но на самом деле их обладательница чувствовала себя неловко. Эта одежда и обувь принадлежали к тому разряду сравнительно дешёвых ширпотребовских вещей, которые в определённых кругах называются "мечтой нищей учительницы". На миг представив себя со стороны, она недовольно искривила довольно пухленькие губки. Чего уж: в течение уже почти двух лет ей приходится раз или два в неделю напяливать на себя наряды, несвойственные её вкусам и появляться в них на людях, рискуя быть узнанной и осмеянной. "И когда уже закончатся эти мучения?" -- мысленно взмолилась она неведомому божеству, после чего, готовясь продолжить путь, привычным движением набросила на плечо ремешок дешёвой сумочки.
    В этот миг издалека донеслись звуки, напоминающие лёгкие удары церковного колокола. Взглянув на часы, женщина недовольно ухмыльнулась: ну вот, снова у него будет повод изображать страдальческую мину на лице. Но что она может сделать? Ей не хотелось идти к нему. И не только сегодня, а уже давно. С каждым месяцем она всё чаще придумывала различные предлоги для опоздания, иногда даже пропуская свидания, чем вызывала его недовольство и растерянность. Но что она могла с собой поделать, если ей не хотелось? Вот и сегодня он дожидается её к пяти часам, только она уже опоздала. Если события этого дня будут развиваться в том же темпе, ей удастся попасть к нему лишь часам к шести. Ну и пусть!..
       Ей захотелось где-нибудь присесть, чтобы сосредоточиться и собраться с мыслями, поэтому её взгляд механически пошарил по противоположной стороне улицы, где располагались магазины и кафе. Одно из этих заведений привлекло её внимание наличием террасы, с которой можно было обозревать парк.Именно к нему наша героиня и направила стопы.
      Это было одно из тех заведений, которые, претендуя на элитарность, привлекали в своё лоно выходцев из нищего "интеллигенческого" класса, соблазняя их видом плотно сложенного швейцара, столиками чёрного цвета и ценами на кофе от 25 гривен. На самом деле, всё это являлось всего лишь дешёвой бутафорией, мишурой. Хотя бы потому, что столики не были сделаны из чёрного дерева, чашки, рассчитанные на каких-то два глотка, казались лишь с виду дорогими, а кофе приготовлялся из специальных таблеток и отдавал лёгким запахом плесени.
        Что могло произойти в жизни Натальи Сурковой, женщины состоятельной и самодостаточной, такого особенного, что ей понадобилось посещать такую забегаловку, в которой один лишь нагловато-подленький вид официанта внушал отвращение? Ей нужно было уединённое местечко для того, чтобы прийти в себя и подумать. Не успела она занять место за угловым столиком на террасе, как вдруг, словно чёртик из табакерки, выпрыгнул гарсон -- худой, с прилизанными волосами, бегающими глазками.
     -- Желаете пообедать? -- каким-то кошачьим, мурлыкающим голосом спросил он под самым ухом.
     Ей была известна истинная цена этого голоса ещё со студенческих времён, когда приходилось коротать многие часы в третьесортных кабачках в компании подруг или первых любовников.
      -- Только кофе, -- не удостаивая его взглядом, ответила женщина, извлекая из сумочки пачку сигарет "Kiss". Молодой человек услужливо щёлкнул зажигалкой и ретировался.
    Что она делает здесь в этот час? -- уже в который раз задавалась одним и тем же вопросом Наталья. Сейчас её состояние напоминало состояние пациента, которому предстоит визит к стоматологу. Однажды испытав боль, человек в следующий раз идёт к врачу без всякой охоты. Так и Наталья, вспоминая однообразие встреч с любовником, внутренне содрогалась. Если бы она могла появляться с ним в обществе, эти встречи разнообразились бы походами в театр или на выставки. Но, в целях конспирации, они посещали выставки порознь. Искусно играя роль совершенно незнакомых друг другу людей, они общались с одними и теми же людьми, терпеливо выслушивая от них всякую чушь. Богема, интеллигенция... Её следовало уважать хотя бы потому, что многие из этих людишек были вхожи в круг мужа Натальи -- известного бизнесмена, депутата, министра, владельца заводов и пароходов. Поэтому приходилось терпеть. В этих кругах принято болтать о театре, несмотря на отвращение к нему, выражать восхищение классической музыкой, невзирая на полное отсутствие понимания оной, уверять окружающих в своей любви к Франции, несмотря на то, что никто из них там не бывал.В действительности любовника Натальи звали Колей. Этот худощавый брюнет был на два года моложе своей подруги, но дело не в этом.
      После многих неудавшихся романов и одноразовых связей, в двадцатипятилетнем возрасте она познакомилась на одной из вечеринок с Сурковым. Уже тогда он считался одним из наиболее состоятельных людей страны и мог претендовать на любое кресло в её правительстве. "Почему бы и нет? -- подумала она перед тем, как решиться на брак, лишенный любви. Этот брак действительно нельзя было считать плохим или удачным. Это был стандартный союз двух людей, не более. Десять лет этой связи наложили на мышление женщины своеобразный отпечаток. Она могла бы позволить себе всё, что заблагорассудится -- от золотой шпильки до космического корабля; она может презрительно улыбаться в ответ на слова мужа, который, глядя на избирателей, говорил: "Биомасса..." Она могла бы, в отличие от большинства подруг, позволить себе круглый год путешествовать по миру, собирая от жизни лишь нектар и сливки. И всё это действительно приносило некоторое удовольствие в течение первых лет брака, пока упоение счастьем не достигло некоторого, ничем не обозначенного предела.Таким пределом иногда может служить неприятный день, когда женская особь вдруг осознаёт, что не состоялась как женщина, чего-то недополучила, чего-то не дождалась, чего-то не испытала.
     А ещё слухи. Ох, эти слухи!.. К примеру, однажды Ирка Фролова -- бывшая сокурсница -- намекнула, что благоверный Натальи не вполне с нею искренен. О том, насколько важную и страшную тайну скрывали в себе эти слова, Сурковой было суждено узнать чуть позже, когда выяснилось, что её муж в далёком захолустном городишке имеет другую семью. С двумя детьми...
      Наблюдая за ним  из окна "Ауди", а потом и из специально нанятого микроавтобуса, Натали с замиранием сердца видела, как он одаривал простую белокурую женщину и её маленьких детей вниманием и подарками. С цветами, поцелуями, ласками...
       Для неё не составило бы труда нанять головорезов и приказать им сжечь соперницу вместе с её выплодками, но... Что-то ей помешало... Нечто властное, восставшее из глубин существа. Да и Ирка...
     В ответ на эмоции, которые подруга выливала в её маленькой, в её крохотной, но уютной квартирке, та лишь ухмыльнулась.
    
    прод.следует

   Стоял один из тех невыносимых и жарких июньских дней, когда из-за духоты население Белой Церкви предпочитало отсиживаться по домам. Если бы мы могли позволить себе летать, нам посчастливилось бы лишь изредка увидеть с высоты птичьего полёта человеческую фигурку, одиноко копошащуюся в огороде или во дворике частного дома. В Испании такое время дня называют романтическим словечком "сиеста". Но если тамошнее население привычно к жаркому климату и спокойно попивает вино, то у нас вряд ли найдётся смельчак, рискующий угощаться крепкими напитками в это время дня.  Потому персоналы кафе, баров и забегаловок, горделиво именующих себя "ресторанами", беззастенчиво скучали и даже мысленно молили небеса о том, чтобы никому не вздумалось припереться в этот час.
     Между тем, отчаянно скрипя старой пружиной, дверь одного из таких кабаков открылась и на пороге вырос силуэт мужчины средних лет. Бармен, лениво подняв голову над книгой, намётанным глазом определил, что этот человек явно приезжий, одет довольно неряшливо и принадлежит явно не к той категории посетителей, о которых мечтает всякий уважающий себя хозяин кафе. И действительно, брюки и рубашка, прикрывающие бренную плоть вошедшего, были не первой свежести, туфли покрыты прочным слоем пыли, а изо рта всё ещё исходил дым, что свидетельствовало о его принадлежности к классу курильщиков. Что касается лица, оно представляло собой типичный образчик неухоженности: щёки серели трёхдневной щетиной, усы топорщились в разные стороны, словно их владелец стремился доказать всему миру, что ему всё безразлично и он готов в любую минуту драться за свободу своего стиля одежды.
       Окинув взглядом зал, в котором скучали около двадцати столиков, и убедившись в том, что конкурентов нет, он прошёл к стойке и властно выдохнул:
     -- Пиво есть?
     -- Вам какое? -- хладнокровно спросил бармен.
     -- Не имеет значения, -- отрицательно покачал головой человек. --Лишь бы холодное!
   -- Присаживайтесь.
   Посетитель тяжело уселся за один из столиков, приютившихся в дальнем углу, и тут же разочарованно проворчал:
     -- Канальство!..
     Поводом его разочарования послужило наличие за соседним столиком женщины, которой он поначалу не заметил из-за плохого освещения.
      Отпив из большого бокала половину содержимого, он выдохнул с видом блаженства и, вытирая тыльной стороной ладони пену с усов, снова взглянул на соседку. "Наверное, стремилась к уединению, как и я, -- подумал мужчина. -- Иначе она не забралась бы в такую темень и не уселась спиной к залу." Благодаря живительной прохладе, таящейся в пиве, он понемногу воспрянул духом и, заметив, что на каждом столике стоят консервные банки, заменяющие пепельницы, стал шарить по карманам. Наконец, нащупав в одном из карманов брюк пачку сигарет, он извлёк одну и прикурил, с наслаждением затягиваясь.
    -- Простите, -- вдруг повернула к нему лицо соседка. -- Вы не могли бы не курить?
     -- А вам что -- дым очень мешает? -- с оттенком вызова спросил он, бросая на неё красноречивый взгляд, словно хотел сказать: "А не пошла бы ты к чёрту?"
     Дама не отличалась склонностью к спорам, потому предпочла отвернуться от него, слегка пожав плечами. Но его взгляд остался прикованным к её спине. "Показалось или действительно она? -- напряжённо работал мозг. -- Те же завитушки в причёске, такая же талия... Но как она могла оказаться в этом пыльном городе?"
     -- Вы такая надутая из-за меня или просто настроение плохое? -- громко спросил он, в упор глядя на её затылок.
     -- А вам какое дело? -- пожимая плечами, ответила она, не оборачиваясь.
    -- Ишь ты, какая мы гордая! -- ухмыльнулся он. -- Наверное, из-за этой гордости и отношения с мужем не в порядке?
     На сей раз она повернула лицо. "Она! -- едва не вскрикнул мужчина. -- Но почему здесь, если ей место в Кировограде?!"
    -- Почему вы так решили? -- деланно улыбнулась соседка. -- Как раз с мужем у меня всё в порядке.
     -- А я сомневаюсь в этом, -- приглушенно, сдерживая эмоции, промолвил он.-- Слишком уж вы вьедливая...напористая...
     -- Ну, это уж как для кого. Моему мужу, к примеру, нравится.
     -- Ну да, -- по его лицу вновь пробежала скептическая ухмылка. -- Небось, уже сто раз успел пожалеть о своём выборе, но не разводится из-за страха потерять квартиру... Или же он старик, которому деваться некуда...
      -- А вот вы и ошибаетесь! -- изображая ужимку, характерную для большинства домашних диктаторов в юбках, ответила она. -- Да будет вам известно, что муж моложе меня на семь лет и души во мне не чает.
      -- Понятно. -- засмеялся он. -- А что ему остаётся делать, если понимает, что в случае неповиновения вы его оставите ни с чем? Небось, опытная каналья...
     -- И что? -- невозмутимо ответила она. -- У меня это уже второй брак. Первый муж меня многому научил.
     -- А как случилось, что юнец женился на вас? Современным юношам не хочется жениться на старых клячах.
     -- Ну, положим, выгляжу я вовсе не как кляча. Что же касается мужа, так ему неизвестно о моём первом браке.
     -- А, стало быть, вы начали новые отношения с обмана? Ну вот, что и следовало доказать... А предыдущего муженька, наверное, обчистили до нитки?
     -- Да что вы понимаете? -- возмутилась она. -- Выходя замуж впервые, я была восхищена, влюблена по уши. Но он оказался настоящей скотиной. Работал ничтожным преподавателем в вузе и полагал, что его зарплаты будет достаточно...
     -- Да что вы говорите? Интеллигент? Странно, что вы его бросили... Наверное, воспитанным был, ублажал... А вы после развода, скорее всего, отсудили у него квартиру...
    -- Откуда вы знаете?
    -- Да ниоткуда. Просто предполагаю. Так частенько случается в наше время.
     -- Ну... Пожалуй... Но нельзя же существовать семье на мизерные деньги. Ему предлагали работу в одной фирме, а он отказался.
    -- Может, та работа показалась ему рабством? Может, не стоит его осуждать так резко?
     Дама выдержала паузу, после чего вздохнула.
  -- Наверное... Но в те годы я была другая, многого не понимала...
   -- Угу, знаю я это ваше "другая". Наверняка наставляли рога своему благоверному, стремясь отомстить за его упрямство?
    -- Это вас не касается.
    -- Касается, Вера, ещё как касается! -- наставительным тоном,  с оттенком угрозы произнёс он.
     -- Что?.. -- побледнела женщина.
     -- За пять лет, которые истекли после нашего развода, ты почти не изменилась, -- продолжал он. -- Даже завитушки остались теми же... Как и меркантильность...
     -- Владимир?.. Но откуда?.. Как ты меня нашёл?!
     -- Во-первых, Владимира давно нет. Он умер в тот день, когда ты начала постыдный процесс, уронивший меня, честного парня, в глазах ротозеев и ректората. Есть только Вован, зарабатывающий кучу денег. Ты ведь этого хотела? И не искал я тебя. Далась ты мне сто лет!.. По рабочим делам оказался в Белой Церкви, заглянул в этот кабак, а тут -- ты. Так что не льсти себе, полагая, будто я тебя искал.
     -- Я в шоке! -- улыбнулась Вера, пытаясь изобразить спокойствие. -- Ну... Ладно, поговорили и будет. Мне пора, муж ждёт и сын.
    -- О, у тебя есть сын? Поздравляю! И сколько же лет этому чуду природы?
    -- Четыре с половиной, -- не задумываясь ответила она, но тотчас же прикусила язык.
     -- Четыре с половиной? -- прошептал Владимир, задумчиво глядя в потолок. -- А как давно ты замужем?
     -- Какое твоё дело?
     -- Ничего особенного, -- улыбнулся он, осознавая, что старая знакомая оказалась в безвыходном положении. -- Просто твой муженёк, безоговорочно тебе доверяя, сам не понимает, что воспитывает чужого ребёнка. Ну, ты и молодец!
    С этими словами он расхохотался на весь зал.
    Женщина, осознавая, что взболтнула лишнее, схватила сумочку и попыталась встать, но мужчина оказался проворнее. Одним прыжком преодолев разделяющее их пространство, он выхватил из её рук этот предмет первой необходимости и бесцеремонно вытряхнул из его недр содержимое. Отбросив в сторону помаду, тушь, какую-то книгу, он, наконец, схватил паспорт и, развернув его на нужной странице, улыбнулся.
    -- Ну вот, так и есть. Мы развелись в конце лета, ты снова вышла замуж в декабре. Стало быть одно из двух: либо ты начала с муженьком отношения, ещё будучи в браке со мной, либо сын от меня и ты это скрыла от всех.
     -- Мы начали встречаться через месяц после развода. Я родила мальчика вовремя, но сказала, будто он недоношенный. Послушай, Вова, мы ведь взрослые люди. Давай разойдёмся мирно, а? У меня всё хорошо, у тебя тоже. Зачем это разрушать? Это жизнь...
     -- Жизнь? А представляешь ли ты, каково мне было после того, как ты отняла у меня квартиру? Знаешь ли ты, что сейчас я уже мог бы быть известным профессором, получать хорошие деньги и располагать большими возможностями? Я готовил себя к науке с детства, а ты всё разрушила... Мирно захотела? А что ты скажешь, если я приду к твоему юноше-муженьку и посвящу его во все тайны? Говоришь, что он женился... Запомни: ни один уважающий себя мужчина не женится на своей любовнице! М-да... Ты в моих руках, дорогая...
    Не скрывая дрожи в руках, Вера заговорила умоляющим тоном:
    -- Володя, давай всё-таки договоримся? Я верну тебе деньги за квартиру. Я её продала перед тем, как уехать сюда... Я...я превращу тебя в лучшего друга мужа и ты сумеешь встречаться с сыном. Я...
     Слушая эти слова, он рассматривал её лицо. "Нет, она не только не изменилась, но даже похорошела, -- размышлял он. -- Правду говорят, что женщина раскрывается во всей своей красе лишь после того, как родит ребёнка."
     -- Вера, я вот что тебе скажу, -- наконец ответил он. -- Я поселился в гостинице "Мир". Если ты придёшь ко мне, мы постараемся договориться.
    С этими словами он взял её руки в свои и удивился, почувствовав, как они дрожат. Дрожало всё -- руки, плечи, ноги его бывшей жены. Отводя глаза, пытаясь освободиться, она воскликнула:
     -- Нет, ты не посмеешь!
     -- А ведь ты называла меня мямлей в своё время, -- улыбнулся Владимир. -- Что ж, любуйся: теперь я уже не такой. Я -- мальчик решительный и твёрдый. Если уж чего захочу, обязательно добьюсь. Ты придёшь, милая. И я расскажу, насколько ты похорошела.
    -- Нет...
    -- Вера, неужели ты успела меня разлюбить? Увы, не стоит себя обольщать, потому что доказано: женщина никогда не забывает своего первого мужчину. Тем более, если провела с ним в одной постели не один год. Разве тебе было плохо со мной?
     -- Нет... Нет, не было плохо... Но... Пожалуйста, не требуй от меня невозможного!
   В её глазах отразилась мольба.
    -- Я жду тебя в номере до десяти вечера. Если тебя не будет, ровно в четверть одиннадцатого я иду к тебе.  Ты понимаешь?
   Она молча кивнула.
   -- Ну вот, ты ведь умная девочка. Поверь, я тебе ничего плохого не сделаю. Ну, как можно обидеть такую очаровательную женщину?! В тебе всё красиво -- и лицо, и бюст, и спинка... Выше носик, у нас будет всё хорошо. А теперь позволь один поцелуй.
    Женщина неохотно, словно стыдясь, выпрямилась. Он нагнулся к её устам и поцеловал их, чувствуя, как она затрепетала в его объятиях.
     -- Итак, мы договорились, дорогая?
    Понурив взор, она кивнула.
    -- Итак, до встречи?
    Слегка покраснев, она одарила его одним из тех взглядов, которые не забываются никогда. Провожая её к выходу, Владимир всё ещё чувствовал её лёгкую дрожь. Его невыразимо утешали те несколько мгновенных взглядов, которые она бросила в его сторону. Закрыв за ней дверь, он удовлетворённо вздохнул и громким голосом, выдающим человека, уверенного в себе, выкрикнул на весь зал:
    -- А теперь налейте мне ещё пива!

    Один известный писатель как-то заметил, что в нашей стране ничто не может так поссорить друзей и родственников, как извечный квартирный вопрос. Супругам Милютиным не угрожали ни ссоры, ни выяснения отношений по сему поводу, поскольку главе семьи удалось выиграть жилплощадь в лотерее. Женившись в 28-летнем возрасте, Сева полагал себя свободным от обязательств перед родственниками жены и смотрел в будущее с той уверенностью, которая присуща личностям целеустремлённым и независимым.
      Между тем, на самом деле всё обстояло не так уж гладко, как ему казалось. Горожанин до мозга костей, типичное дитё асфальта, он не представлял себе даже в наихудших фантазиях, насколько способна подпортить отношения обыкновенная серенькая, ползучая зависть. Жена его, восемнадцатилетняя Женечка, представляла собой тот образчик большеглазой блондинки, который способен свести с ума любого мужчину. Ничего не обещая устами, глазами она вселяла настолько смелые надежды, что даже Сева, человек трезвомыслящий и рациональный, женился на ней незамедлительно и скоропостижно. Уроженка глухой деревушки на окраине Киевской области, она въехала в столичную квартиру с потрясающей самоуверенностью, так что со стороны выглядело, будто феодал возвращается в старую вотчину.
     И всё бы ничего, если бы не родственники жены. Ещё на заре отношений молодых людей родители невесты высказывали свой категорический протест по поводу научных интересов будущего зятя и его городского происхождения.
     -- Да он даже не знает, что такое огород! – возмущался папа, бригадир тракторной бригады.
      Николай Фёдорович Великанов был человеком крупным не только по положению в деревне, но и по телесным качествам.
    -- И не знает, что такое вырастить свинью! – вздыхая, вторила ему мать, проработавшая всю жизнь бухгалтером в колхозе.
     Людмила Владимировна, в девичестве Барыкина, принадлежала к числу покорных деревенских лошадок, готовых без конца тянуть свою ношу, не претендуя ни на лучшее питание, ни на дополнительную ласку.
Что касается старших братьев Женечки, Кирилла и Ивана, перебивающихся случайными заработками, те втайне лелеяли надежды на то, что городской зять поможет им в решении вопроса с трудоустройством. Но, занятый наукой, Севастьян не мог заметить ни тщеславия, расцветающего буйным цветом в сердцах новоявленных родственничков, ни разочарования, порождённого его безразличием к их проблемам, ни откровенной недоброжелательности, вселившейся туда, словно тысяча бесов. Наука и молодая, обворожительная жена – это было всё, что его интересовало. Вполне возможно, что большинство из дам, читающих эти строки, вздохнут: «Ох, чего ещё надо женщине для полного счастья!» Только что защитив кандидатскую диссертацию, Сева готовился к выезду из страны: его пригласили на работу в Германию. Даже если его станут использовать в качестве копирайтера, это обещало принести доходы в фонд семейства значительно большие, чем если бы он оставался рядовым сотрудником какого-либо вуза в родной стране.
     Женечке предстояло вот-вот родить. Доверяя УЗИ, родня ожидала мальчика. Николай Фёдорович, испытывая известную гордость (всё-таки ему впервые в жизни улыбалась перспектива сделаться дедушкой), ломал голову над тем, какое бы придумать имя для нового гражданина. Часто случалось, что Людмила Владимировна просыпалась среди ночи от того, что муж, включив свет, читал справочники или календарь святых, выискивая имя для наследника. Всякая болезнь заразительна по-своему. В том числе и эта. Будущая бабушка тоже включилась в подбор имени. С тех пор, прожившие жизнь в мире и согласии старики, начали ссориться.
    -- Я считаю, что неплохо звучит «Владислав», -- заявлял, к примеру, старик. – Гордо и славно…
    -- Да ну! – отмахивалась женщина. – Как будто поляк какой-то. И как это будет выглядеть? «Владислав Севастьянович»… Смесь польского и русского… Не годится…
    --  Что ты предлагаешь? – с вызовом повышал голос муж.
    -- Хорошо звучит имя «Юлий Севастьянович». В честь Цезаря…
    -- Тю! Его же будут дразнить! Как девочку: «Юля!»
    -- Не будут. Юлий – красиво и многообещающе…
    -- Нет, не пойдёт! Другое придумай.
     После задумчивой тишины Людмила Владимировна произносит:
     -- Давай спросим у сыновей. Молодым виднее.
     Однако Кирилл и Иван, беспокоясь лишь о собственных проблемах, чувствовали себя недостаточно созревшими для решения подобных вопросов. На просьбы родителей они отмахивались и с необъяснимой злобой уходили из дому. Сыновья припомнили родителям, что после того, как у них появилась младшая сестрёнка, им уделялось всё меньше и меньше внимания.
     Соседи, узнав, по какому поводу происходят распри в семействе, злорадно посмеивались, вспоминая, как Николай Фёдорович кому-то отказал во вспашке огорода, другому – в выделении комбайна, а третьего наказал за воровство с колхозного поля. Вспоминали недобрым словом и Людмилу Владимировну, которая умудрялась приписывать непомерно высокую зарплату как себе, так и благоверному. А старый Семён Барыкин, приходившийся главе семейства тестем, созерцая внушительный силуэт зятька, презрительно вертел скрюченным от ревматизма пальцем у белого, как снег, виска…
      Будущие папа и мама тоже не оставались безразличными к столь важному вопросу. Женя, перебирая в памяти всех знакомых, вспоминала, какими именами те наделяли своих чад, и предлагала мужу какое-либо из них. По большому счёту ему было все равно, но ради того, чтобы не показаться любимой безразличным, делал вид, будто заинтересован. По-видимому, его мнение или, точнее, отсутствие такового, казалось ей недостаточно убедительным, следствием чего на её лице появлялась недовольная гримаса, периодически искажающая его. Однако, Сева ничего этого не замечал. Он способен был только заглядывать в глаза жены, находя их самыми красивыми в мире. Как известно, мужчина склонен видеть в женских глазах только то, что хочет видеть…
      Учитывая занятость мужа, Женечка решила дождаться родов в деревне. Там можно и витаминов поесть вдоволь, и вообще как-то спокойнее. В городе её мучил токсикоз. Кругленький животик, из-за которого муж, любя, поддразнивал её «Колобочком», опустился, походка сделалась тяжёлой, как у откормленной утки, грудь распухла и омерзительно обвисла, как у старой доярки, лицо покрылось пигментными пятнами, превратив когда-то миловидную девушку в страшную бабу с вечно недовольной миной. У кое-кого из соседей создавалось впечатление, будто она нарочно выпячивает живот, стремясь подчеркнуть свою женскую природу, своё призвание самки. Братья не могли на это смотреть спокойно, чувствуя в себе подстрекательство некой могучей и навязчивой силы если не толкнуть сестру, то треснуть её в распухший живот.
     В начале ноября наступил день, когда к дому торжественно подъехала «скорая» и увезла роженицу в районный центр. На следующий день Николай Фёдорович с радостным лицом явился в колхозную контору с увесистой кошёлкой – следовало угостить «нужных людей». Радостная Людмила Владимировна с умилительно-глупым видом прислуживала за столом. Их сыновья, бродя вокруг дома, чувствовали себя «ни так ни сяк», тупо пытаясь осознать, что же может быть особенного в столь ничтожном событии.
     -- Тоже мне, -- возмущался Кирилл, наполняя рюмки себе и брату. – Нашли, чему радоваться. Вылезло из утробы нечто противное… Начнутся пелёнки, какашки, вопли…
     -- Воистину придурки! – ухмыльнулся Иван, чокаясь.
    На седьмой день Женечку выписали, и она вошла в дом с той нарочитой торжественностью, которая присуща курице, вовремя снёсшей отборное яйцо.
   Рождение ребёнка – праздник замечательный и, по-своему, особенный. В былые времена бабы, стоя у порога, встречали новорождённого приветственными песнями, одаривали его вкусностями и добрыми пожеланиями. Тут же ожидал поп, в обязанности которого было осенение младенца крестным знамением, как будто оно должно было уберечь его в будущем от всяких невзгод и глупостей. Много пели, много желали, много дарили. Главное, что всё это делалось с подобающими скромностью и искренностью. Не то в наше время! Приглашаются только «нужные люди», а точнее, люди, от которых ожидают дорогих подношений или ещё каких-либо выгод. Журчит самогон, воняют пережаренные жирные котлеты, шелестят купюры и звучат сальные шуточки. И во взглядах светится зависть – ползучая, злая, коварная.
     После второй рюмки (а ведь между первой и второй, как известно, перерывчик-то не большой) кому-то из гостей вздумалось задать стандартный вопрос:
    -- И какое же имя придумали маленькому?
    Все притихли, ожидая чего-то важного.
    -- Наверное, Тимур, -- победоносно улыбаясь, заявила Женечка.
    -- Это ж не наше имя! – воскликнула её мать. – Что ты, дочка! Почему бы не назвать простым именем? К примеру, Никитка, Коля, Петя…
    -- Ой, старая! – исказилось лицо мужа в маслянистой улыбке. – Это ты, наверное, былых своих любовничков вспоминаешь?
     За столом все прыснули, пытаясь подавить смех. В селе мало что удаётся скрыть, но чтобы муж говорил подобное о такой жене, как Людмила Владимировна – это казалось немыслимым.
     -- А новоиспечённый папа что думает по сему поводу? – обратились присутствующие к Севе.
     Тот, не привыкший к малясовке, захмелел и, пребывая в самом блаженном настроении, не был расположен к рассуждениям и словопрениям.
     -- Да мне все равно! – улыбнулся он. – Пусть называет мать. Она рожала и, следовательно, она прав на выбор имени имеет больше.
      Такое рассуждение многие нашли бы вполне резонным и справедливым, если бы не водка.
    -- Как, тебе безразлична судьба моего внука? – злобно уставился на него тесть.
     -- Да что вы, папа! – оправдывался зять. – Почему же безразлична?
    -- Интеллигентишка чёртов! – выругался Кирилл, наливая для себя и брата по четвёртой.
     Вместо того, чтобы обидеться или просто смолчать, Сева снова улыбнулся и наивно сказал:
     -- Друзья, что вы спорите? Пусть мама называет, как захочет. И вообще… Не такой сегодня день, чтобы ссориться…
     -- Ага, ты ещё скажи: «Ребята, давайте жить дружно!» -- съехидничал Иван. – Тоже мне кот Леопольд нашёлся…
     Эти слова и тон, которым они произносились, заставили Севу призадуматься. Наверное, он уловил в них нечто враждебное, но вместо того, чтобы замять тему, он вдруг разозлился:
    -- Да что ты ко мне так обращаешься? Разве я сделал тебе что-то плохое? Или вам, уважаемые тестюшка и тёщенька? Спор начался из-за  пустяка. Какая кому разница, как кто назовёт ребёнка?
     -- Тоже верно, -- закивали головами председатель колхоза и человек из райисполкома, приходившиеся тёще двоюродными братьями.
     -- Вот вы предлагаете всяких там «Иванов» или «Колей»… А я нахожу эти имена не просто слишком обыкновенными, а устаревшими…
     -- Чего? – в один голос, не скрывая угрозы, воскликнули Ванька и тесть. – Смотрите, ему уже наши имена не нравятся! Столица чёртова!..Интеллигенция паршивая!..
    И началось… Полтавская битва не идёт ни в какое сравнение с побоищем, разыгравшимся в доме Великановых. Иван попытался ударить Севу, но получил прямой в нос – зять, оказывается, не ничтожный «ботаник», а в своё время занимался кикбоксингом. Тесть попытался схватить его сзади, но был отброшен ударом ноги. Публика бросилась разнимать или наказывать – это уж как кому хотелось. То ли водка оказала такое влияние, то ли стечение планет всему виной, -- суть не в том, а в последствиях. Женские крики были слышны на всю деревню, отовсюду сбегались люди – одни ради помощи, иные – ради того, чтобы поглазеть и позлорадствовать. Перед домом Николая Фёдоровича образовались две группы, которые, сломя головы, бросились друг на дружку. В ход пошли палки, цепи, обломки забора.
     Прибежал и участковый, дом которого находился по соседству. Сначала он пытался просить прекратить драку, но получил по голове доской, кем-то безжалостно вырванной из забора. Тогда разъярённый служитель Фемиды извлёк из кармана пистолет и дважды пальнул в воздух. В обыкновенных случаях такая мера оказывает успокаивающее воздействие на толпу. Увы, только не в этот раз. Вместо того, чтобы угомониться, драчуны схватили блюстителя порядка, вырвали из его руки «ПМ» и избили ногами, называя нехорошими словами, наиболее цензурными из которых казались «ментяра» и «козёл».
     В это время мимо усадьбы Великановых проходила парочка «влюблённых голубков».  Вроде ничего особенного. Но парню вздумалось бросить любопытный взгляд на потасовку. Кто-то из драчунов перехватил этот взгляд. Что ему показалось, остаётся только догадываться, но уже в следующий миг из толпы послышалось:
    -- Чего пялишься, урод вонючий?!
    Парень, полагая, что имеет полные основания обидеться, направился к кричавшему, – то ли для того, чтобы вежливо объяснить, что он вовсе не «урод» и, тем более, не «вонючий», не то для того, чтобы дать обидчику в морду. Возможно, он намеревался даже дать понюхать собственные носки в знак доказательства своей чистоплотности и принадлежности к племени человеческому, а не парнокопытному.
     Не доходя до цели всего несколько шагов, он был сбит с ног и смят в толпе. Девушке, устремившейся за ним, тоже досталось по какому-то месту, следствием чего стал её звонок братьям, жившим в соседней деревне. Не прошло и пятнадцати минут, как в драку включились десятка два добровольцев из числа родни и знакомых пострадавшей…
Спустя час всё утихло. Новоиспечённая бабушка, охая и ахая, разносила среди павших воду и водку, наливая всем без разбору. Сева, получивший по голове бутылкой, с угрюмым видом сидел у окна и потирал шишку на затылке. Женечка, надутая и обиженная на весь белый свет, заперлась в своей комнате, обвиняя во всём мужа. Тесть то и дело подходил то к одному гостю, то к другому и извинялся:
     -- Мы не хотели… Мы понимаем традиции… Это зять-шизик, понимаете…
    Сева, совершенно отрезвевший, глядя на весь бардак, творившийся вокруг, бормотал себе под нос:
    -- А ведь здесь меня не уважают! И куда смотрели мои глаза?! И на кой чёрт я женился на ней?! Она же дурра! Она любит только себя… Я ей нужен лишь для картинки, для вывески… Что я здесь вообще делаю?..
Тем не менее, он встал и, приблизившись к детской, осторожно постучался.
     -- Женечка, ты прости меня, если я в чём-то виновен. Не лучше ли нам уехать отсюда?
     -- Делай, что хочешь! – прозвучал её приглушенный, с каким-то новым, мужланским оттенком,  голос.
     -- Не понял? Значит, я тебе больше не нужен?
      -- Нет, не нужен!
     -- Вот как?..
     Он всё не мог понять, как это бывает: ещё вчера была любовь, а сегодня – такое безразличие и неприязнь. Издав вздох, он снова уселся за стол и тупым взором посмотрел на бутылку. Недолго думая, он налил полную рюмку и её опустошил многозначительным залпом. После этого он извлёк из кармана мобильный телефон и вызвал такси.
     -- Что ж… Коль такое дело…
    Теперь он смотрел на этот дом и на его обитателей другим взглядом, не таким, как накануне, когда всё казалось в розовом цвете.
    Через четверть часа он уже покинул пределы деревни, оставив далеко позади плач и скрежет зубовный, пьяные обиды и рассказы о драчливом геройстве.
    Весь следующий день был посвящён наведению порядка и выяснениям на тему: «кто прав, а кто виноват?» О причине спора забыли, как и о зяте. Тот уехал, Женечка плакала. Всем было понятно, что она не любила своего мужа, но, в целом, тот был парнем хорошим. На горизонте Жениной судьбы уже образовывались отчётливые контуры призрака матери-одиночки, для которой «все мужики – козлы».
    Дед Семён, прогуливаясь с коляской, бормотал незамысловатую песенку. День был погожий, потому по улице то и дело встречались детки всех возрастов, которые играли и резвились от всей души. Где-то жгли опавшую листву, и запах осеннего дыма вселял в сердце непонятную тоску.
    В какой-то миг к Барыкину приблизилась девочка лет двух. Дед остановился и приветливо улыбнулся.
    -- Приветик, маленькая! – сказал он.
    -- Пливет… -- ответила малышка, пытаясь заглянуть в колясочку.
    -- Там – маленькая ляля, -- произнёс дед.
    -- Ляля… -- задумчиво повторил ребёнок.
    -- А как тебя зовут?
    -- Сася…
    -- Саша?
    Девочка кивнула, повторяя:
    -- Сася…
    -- А лялю как зовут? -- спросил он, полагаясь на детскую интуицию.
    -- Сася…
    -- Значит, Саша?... – осенило его. – Саша… А что? Звучит: «Александр Савельевич»… Гм… Ого!...
    К девяти часам утра дед уже стоял у двери районного ЗАГСа, бережно сжимая в руке необходимые документы.
    -- Боже, как просто! – бормотал он. – Так просто: «Саша»… Красиво, Звучит понятно… А то – «Тимур»… Это в честь Тамерлана, что ли? И стоило ради этого драться?.. Ну и придурки эти наследнички!...

                                 Цветок тумана

    -- Эти современные рационалисты ничего не понимают! – возмущался Арсений Филиппович, размахивая руками. – Они не понимают, что всё в природе есть чудо. Им бы всё пощупать, всё разложить по полочкам…
    С этими словами он взглянул на меня, словно в поиске поддержки. Но мне нечего было ответить, так как я не знал причины дядиного настроения. Ровно за час до этого он мне позвонил и попросил дождаться его на скамейке перед входом в центральный офис научно исследовательского института, в котором числился заведующим лабораторией. Доктор биологических наук, профессор, автор нескольких шумных открытий в области ботаники, человек, объездивший почти всю планету, -- вот, каким был мой дядя. Я, двадцатипятилетний журналист, как вы понимаете, имел все основания гордиться таким родственником. Он казался мне своеобразным богом, знающий о природе всё и вся. По мановению его руки многочисленные клумбы и оранжереи начинали цвести и благоухать, поражая красотой и формами. Кто мог посметь довести моего бога до такого состояния? Кому пришло в голову пробудить его гнев? Не зная подробностей, я счёл возможным таки подкинуть словечко:
    -- А мне больше нравится любоваться природой просто потому, что она красива. И какое мне дело до того, что и из чего состоит? Цветок красив – и это самое главное.
    Дядя подарил мне взгляд, исполненный благодарности.
    -- Вот и я о том же, Алёша. Вот представь: летит себе орёл. Он парит над горами и лугами. Великолепное зрелище! Но как только этот орёл окажется в руках рационалистов, -- этих дотошных и бесчувственных кабинетных очкариков, -- он тотчас превращается в ощипанную курицу. Разве это справедливо по отношению к её величеству природе?!
    -- Ни в коем случае! – изображая справедливое возмущение, произнёс я. – А ещё называют себя учёными!
    -- Точно!
    -- Дядя, а что у тебя произошло?
    -- Что произошло? Произошёл бунт, который грозит для оголтелого рационализма неминуемым падением и позором!
    -- Да ты что!..
    -- Я уволился.
    -- Ты?!
    Эта новость стала для меня таким потрясением, что я споткнулся и едва не упал на асфальт.
    -- Ты уволился? Зачем?
    -- Это трудно объяснить, племяша. Если бы ты понимал в ботанике, если бы ты ей отдал свои лучшие годы, то и в этом случае ты бы вряд ли меня понял. Но я попытаюсь всё объяснить. Сейчас мы сходим выпить чаю в одно кафе, там и расскажу.
    Мы так и поступили. Дядя пил чай одной марки, название которой не вкладывается в моей памяти. Помню только, что происходило сие чудо из Индонезии и имелось в наличии только в этом кафе.
    -- Так вот… -- начал он, наслаждаясь ароматом напитка. – Чёрт, залили кипятком!
    -- Кого?
    -- Да чай! Я же их учил, что температура воды должна быть не ниже семидесяти и не выше восьмидесяти градусов… Ладно, бог с ними, с этими жалкими поваришками! Слушай, Лёха.
    -- Я весь внимание.
    -- Примерно месяц назад мне пришлось встретиться с сыном своего древнего друга. Парень был, что называется, убит горем и не знал, что делать. И не удивительно: его папа исчез.
    -- Исчез?
-- Да. Оказалось, что за три года до того мой друг вернулся из Антарктиды, где принимал участие в экспедиции. Как ты, наверное, знаешь, Антарктида когда-то была цветущим краем и находилась вовсе не на полюсе.
    Я кивнул.
-- Так вот, она не является цельным материком, а состоит из трёх островов, которые сейчас скрыты под многотонной толщей километровых льдов. Даже двухкилометровых! Есть там одно место, – довольно загадочное и почти не изученное, -- где в котловине находится большое озеро, которое никогда не замерзает. В нём много чего водится, и ещё не известно, что в его водах может обнаружиться. Дело не в этом. Мой друг и его товарищи начали бурить лёд неподалёку от берега этого водоёма. Работа отняла почти полгода, но они таки "дотянулись" до почвы. Изучая каждый кубический сантиметр породы, выворачиваемой буром наверх, люди обнаружили массу интересных предметов. Например, в их руках оказались остатки оружия древних людей, населявших остров. Это были наконечники стрел и ножей из бронзы.
-- Из бронзы?! Но если Антарктида оледенела около миллиона лет назад, а первые изделия из бронзы появились в Европе всего тысячи три лет назад, то открытие твоего друга не что иное, как революция!
-- Так оно и есть, только никто об этом не знает. Но речь не о том. Я не виделся с другом несколько лет, но он почему-то не искал со мной встречи. Только после его исчезновения сын нашёл в кабинете отца записку, в которой тот просил передать мне одну занимательную вещь. Вот она.
Арсений Филиппович извлёк из кармана маленький свёрток. В нём находился бесформенный предмет, напоминающий не то кусочек угля, не то, простите за выражение, фрагмент засушенного испражнения какого-то животного.
-- Что это? – спросил я, оценивая вещь брезгливым взглядом.
-- Это – корень растения. Да вот и записка, в которой многое объясняется. Друг позаботился даже об этом!
Вздохнув, дядя достал из внутреннего кармана пиджака кусок бумаги, свёрнутый вчетверо, и протянул мне.
С той осторожностью, которая характеризует людей, привыкших иметь дело с бумагой, я развернул лист.
-- «Арсений, у меня нет времени. Но то, что тебе передаст сын, тебя заинтересует. Исследуй его. Это растение очень красиво. Я назвал его Viola arborescens incolorum…» Интересно… А как же за ним ухаживать? Или он полагал, что если ты ботаник, так должен всё знать?
-- Ты читай дальше.
-- «Это удивительное растение. Оно само тебе подскажет, как за ним ухаживать. И помни: люди в Антарктике вымерли намного раньше, чем растения…» Ничего не понимаю. Причём здесь люди? И какая связь между этим письмом и твоим увольнением?
-- Причём здесь люди, я не знаю. А связь с моим увольнением таки есть. От меня потребовали, чтобы я отдал корень этой виолы (а «виола» есть не что иное, как фиалка) на анализы. Его бы попросту уничтожили! И вот я теперь свободен. И корень остался у меня. Не получат!
Произнося эти слова угрожающим тоном, дядя демонстративно помахал указательным пальцем в неопределённом направлении.
Мне с детства была известна его страсть к фиалкам. В его личной оранжерее, согласно моим подсчётам, произрастали более 200 видов фиалок со всех концов света. Он их любил так, как ни один мужчина не способен любить женщину – лелеял, пытался угадать каждое их желание, тратил на них все сбережения.
-- Поверь, они намного умнее нас! – округлив глаза, то и дело повторял он. – Они – вершина эволюции. Ты только обрати внимание, как они красивы и насколько каждый цветочек неповторим!..
С одной стороны, я его понимал. Красота и ароматы фиалок очаровывали и меня самого. Но, с другой, бедный дядя так и не женился. Женщина, по его мнению, более требовательна, менее разумна и, к тому же, неблагодарна и изменчива. Фиалки благодарны всегда и не изменяют никогда. Вот так…
А тут – «фиалка древовидная радужная». Я не очень силён в латыни, ставшей излюбленным языком классификаторов, но более точного перевода просто не нашёл.
Мне стало понятно, что Арсений Филиппович решил вырастить и самолично исследовать диковинку в домашних условиях. Отговаривать его было бы бесполезно. Да и зачем? В те дни никому бы даже в голову не пришло, во что может вылиться дядин каприз…
После этого разговора прошло немало времени. Жизнь завертела меня, как пылинку в вихре, и я думать позабыл о какой-то фиалке и, к своему стыду, о дяде. Вместо того, чтобы остаться в родном городе и навещать его, я уехал в командировку в Швецию, где некий русский придумал занятный хронометр. Суть открытия на уровне наннотехнологий состояла в том, что человек с таким хронометром мог многое успеть за кратчайший отрезок времени. Как в одном из рассказов Герберта Уэллса. Когда-то, получая удовольствие от чтения этого рассказа, я  был уверен, что мысль, излагаемая в рассказе – фантастика. Однако…
-- Вот давайте проведём эксперимент, -- предложил мне этот учёный. – Становитесь рядом со мной, держите меня за руку…
С этими словами он нажал на маленькую кнопочку на своих наручных часах – с виду самых заурядных – и я почувствовал, как атмосферное давление вдруг резко поднялось.
-- А теперь извольте взглянуть на улицу.
Из окна квартиры я увидел, как тысячи людей и машин замерли на месте – кто с поднятой ногой, кто с диковинно задранными руками. Люди застыли, словно заспиртованные в огромной банке примитивные существа.
-- Они что – умерли? – ошеломлённо воскликнул я. – Или мне это приснилось?
Учёный засмеялся – тихо и ехидно:
-- Хи-хи… В радиусе метров двух-трёх вокруг часов всё нормально. Мы можем двигаться с нормальной скоростью. У нас время течёт вполне естественно. А дальше оно замедлилось до такой степени, что у нас создаётся впечатление, будто люди застыли. Сейчас мы могли бы войти в любой банк и обчистить его.
-- А видеокамеры?
-- Для всех мы двигаемся с такой скоростью, что человеческий глаз не заметит нас.
-- Ничего себе!.. Ваше открытие достойно Нобелевской премии, -- воскликнул я. – Это же настоящий прорыв, революция…
-- Увы… Моим изобретением заинтересовались военные. Я-то давно начал замечать, как какие-то тёмные личности бродят вокруг моего дома. Вы понимаете, это ужасная закономерность: каким бы ни было то или иное открытие, его обязательно пытаются приспособить во вред себе подобным. А я не хочу, чтобы меня использовали военные! С детства терпеть не могу армию и всяких там Джеймсов Бондов…
-- И что же вы планируете делать?
-- А ничего. Я уже успел заявить, что схемы моего прибора кто-то похитил. Меня уволили.
-- А где вы работали, если не секрет?
-- Не смешите меня. Где может работать русский? Официально меня вроде бы оформили в лабораторию при известном институте, даже заключили контракт. Но на самом деле к опытам меня не допускали. В мои обязанности вменялось писать труды для местных физиков. Они публиковали их от своего имени, а мне платили какие-то гроши. Слушайте, не осуждайте меня. Сейчас многие наши талантливые головы  выживают таким образом. И не только в Швеции, но и в Америке, и в Европе.
-- Как я могу вас осуждать! – возмутился я. – Если бы имел голову, я бы и сам так поступил. Коль уж таланты не нужны в родной стране, почему бы им не продаваться?..
Этот физик, имени которого я не называю умышленно, попросил меня вывезти упомянутые часы из Швеции. Если тёмные личности наблюдают за ним, то это ни в коем случае не касается меня. Он уверил меня, что ни на таможне, ни в самолёте никому и в голову не придёт обращать внимания на эти часы.
-- Только не вздумайте нажать на эту кнопочку! – предупредил он меня на прощанье. – А если вдруг такое случится, нажмите сразу на эту.
Показав мне, как надо действовать, он успокоился и отпустил меня на родину. Впоследствии я узнал, что  этот человек погиб при загадочных обстоятельствах, сделав меня, по странной случайности, наследником чудесного изобретения. Таким образом, я возвращался домой без материалов для репортажа, за что должен был получить строгий нагоняй от начальства, зато со спокойным сердцем. К тому же, мне представилось, как удивится дядя, узнав о таком изобретении.
Приехав домой, я сразу набрал его номер, но телефон не отвечал.
-- Странно… -- проворчал я и набрал снова.
Но и на сей раз, как и в течение всего последующего дня, результат оставался тем же. Решив, что Арсений Филиппович может быть занят, я всё же не мог представить, чтобы он оставил свои фиалки без надзора более, чем на день. Сердце подсказало, что следует навестить его, пусть даже и без приглашения.
Он жил в частном доме, к которому была пристроена оранжерея. Но подъехав по адресу, я был удивлён, увидев не одну, а две оранжереи. В одной находились знакомые мне фиалки, а в другой было почти пусто, если не считать единственного растения, произрастающего в центре. Его контуры едва угадывались сквозь какой-то странный тяжёлый туман, клубившийся по всей теплице пластами. Рядом с растением копошился мой незабвенный дядя.
С первого взгляда я определил, что он исхудал и осунулся.
Заметив меня, он не бросил всё, как это случалось обычно, и не поспешил навстречу, как и не предложил совершить экскурсию по оранжерее, как и не угостил своим превосходным вином.
-- Извини, у меня мало времени, -- это было единственное, что мне удалось услышать от него в течение первых двух часов.
«Мало ли что… -- решил я. – Может, у него неприятности, и он не хочет ими делиться?»
Однако, прождав его два часа, я не заметил, что он собирается завершать работу. А работа заключалась в том, чтобы постоянно вспушивать почву вокруг деревца и опрыскивать его из миниатюрного устройства, которое и создавало тот самый туман.
-- Дядя, зачем ты это делаешь? – поинтересовался я.
-- Она требует… -- загадочно ответил он, продолжая прыскать. – Взгляни на неё. Правда, она – само совершенство?
Присмотревшись к деревцу, я не нашёл в нём ничего необычного, если не считать шаровидных отростков, которыми были усеяны ветки.
-- Теперь я понял, -- продолжал дядя. – Эта красавица произрастала в очень влажном климате. Наверное, в те времена Антарктида находилась на уровне современного экватора и была целиком покрыта джунглями.
-- А как ты понимаешь, что она чего-то требует? – прозвучал мой вопрос.
-- Как? Да это же элементарно, Лёша! Я слышу её голос. Точнее, мысли. Это очень разумное существо… А теперь извини, у меня работа.
«Сумасшедший!» -- решил я и, содрогнувшись, ретировался, поняв, что аудиенции в этот день мне дождаться не суждено.
А спустя месяц посреди ночи меня разбудил телефонный звонок.
-- Алло! – прозвучал въедливый женский голос. -- Вы меня, наверное, не знаете. Это звонит соседка Арсения Филипповича. Срочно приезжайте. Там творится что-то странное…
-- Что творится? – пытался уточнить я, но трубка ответила короткими гудками.
Не медля, я вызвал такси и спустя минут пятнадцать был на месте. Первое, что мне бросилось в глаза, -- оранжерея, освещённая необыкновенной лампой, дающей все оттенки радуги. Смею вас уверить, что это было потрясающее зрелище. У калитки стояла какая-то женщина.
-- Алексей, здравствуйте!
-- Доброй ночи, -- ответил я.
-- Это я вам звонила. Посмотрите, разве это не дьявольщина?
-- Что именно?
-- То, что творится в оранжерее вашего дяди. К тому же у меня пропал кот. А в радиусе ста метров исчезли все птицы…
-- Птицы?
 Я взглянул на женщину с подозрительным видом, предполагая какую-то стадию невроза навязчивых идей. «Да нет, на вид вроде нормальная», -- решил я и направился к источнику света. Обычно соседкам становится настолько интересно, что они не прочь сунуть свой нос, куда не следует, но, к моему удивлению, эта осталась на месте.
-- Я лучше тут подожду, -- объяснила она.
Открыв дверь оранжереи, я увидел потрясающее зрелище: посреди помещения красовалось дерево, успевшее увеличиться в размерах, по крайней мере, вдвое с тех пор, как я видел его в последний раз; воздух, насыщенный туманом, переливался радужными оттенками, отражая их от больших цветков, которыми было усыпано растение. Присмотревшись внимательнее, я различил, что каждый лепесток имеет своеобразный оттенок, не похожий на оттенки других цветков. Цвета изменяли друг дружку, начиная от чашечки, -- от более светлых к более тёмным или наоборот. Ничего подобного не видел никто в истории человечества. Поддавшись этому очарованию, я простоял неподвижно целую минуту, а может и полчаса. Создавалось впечатление, будто очутился на другой планете, где царит чуждая и, вместе с тем, завораживающая лёгкая атмосфера, формирующая особенный мир. Мой слух, казалось, улавливал какие-то странные звуки, похожие на переливы диковинной музыки. Она завораживала и привлекала, норовя растворить в себе всё моё существо.
Наконец я обратил внимание на то, что тело моего несчастного дяди лежит под деревом с открытыми глазами. Это меня отрезвило. Бросившись к нему, я попытался привести его в чувство, но мои старания ни к чему не привели.
-- Дядя, дядя! – крикнул я, но он и бровью не повёл.
Ароматы, источаемые растением, усиливались. Я взглянул вверх и удивился, заметив, что нижние ветки древовидной фиалки успели наклониться так низко, что почти касались моей головы. Вместе с тем, в глаза бросалось и то, что они удлинились. Это происходило на моих глазах!
Тут уж мои нервы не выдержали. Вспомнив о том, что на свете есть не только растения безобидные, но и хищные, я предпочёл убраться как можно подальше. Надо было вытащить из помещения дядю. Будучи не из числа слабаков, я знал, что это не составило бы проблемы, но в этот раз тело человека показалось мне невероятно тяжёлым. К тому же, мои лёгкие не могли дышать. Наверное, пыльца фиалки, наполнив оранжерею, попадала в дыхательные пути, затрудняя дыхание. Тем не менее, собрав последние силы, я таки сумел вытащить дядю Арсения на свежий воздух. Бросив его под стеной дома, я свалился возле него сам. Кое-как отдышавшись, я обратил взгляд назад. Вы не можете себе представить, каким было моё удивление, когда я увидел щупальца, которые тянулись ко мне из приоткрытой двери! Я оцепенел!
Но это продолжалось до тех пор, пока оно не коснулось моего плеча. Говорят, что жизнь сама способна бороться за своё существование. Так оно и получилось. Я словно встрепенулся после глубокого сна. Вспомнив о том, что в сарае у дяди хранились различные химические препараты, я нажал заветную кнопочку на часах и ощутил знакомое давление. Не теряя ни одной доли секунды, я бросился в сарай и нашёл бутылочку с надписью «Раундап». Заправив ею мини-опрыскиватель, я набрал полные лёгкие воздуха и бросился в оранжерею. Обработав злополучное растение, я вернулся к дяде, тщательно заперев за собой дверь и выключив часы.
Мой дорогой родственник так и не пришёл в чувство. Тогда я применил все те методы, которым меня обучали ещё в школе: растирание прохладной водой, дыхание «изо рта в рот» и так далее. А за спиной слышался невнятный шум, на который я поначалу не обратил внимания. Но когда он стал громче, я оглянулся и оторопел: радужные оттенки померкли, как и сами цветы. В оранжерее стало темнее, но глаза всё ещё могли различать ветки и щупальца, беспорядочно метающиеся в разные стороны, словно этот странный организм пытался вырваться наружу и отомстить за себя. На современных растениях действие «Раундапа» проявляется в течение двух недель, а фиалка почувствовала его сразу после применения. Впрочем, ничего странного в этом не было, ведь я "угостил" её такой дозой, которой хватило бы на обработку большого участка.
Арсений Филиппович пришёл в себя лишь на следующее утро. Врач, осмотрев больного, склонился к выводу, что ему следовало бы пройти лечение на стационаре, поскольку вывести пыльцу из организма в домашних условиях невозможно. Дядю это, казалось, не волновало: его глаза смотрели в потолок и были наполнены какой-то глубокой задумчивостью.
Однако уже на третий день он смог не только отвлечься от своих тайных мыслей, но и говорить. Когда я рассказал ему, что произошло, он и бровью не повёл.
-- Ты полагаешь, что убил меня? – окинув меня презрительным взглядом, чужим голосом спросил он. – Этого быть не может. Если бы я принадлежал к выходцам с вашей планеты, так оно и случилось бы. Но мы, дети тумана, защищены от воздействия не только ядов, но и температур. Нас невозможно убить. Ты повредил само взрослое растение, но жизненная сила во мне останется всегда. И я обязательно возрожусь, даже если для этого понадобится миллион лет.
Дядя сделал паузу. Он тяжело дышал, откинувшись на подушку.
-- Так что рано тебе, человек, праздновать победу. Когда-то люди, подобные тебе, пытались нас уничтожить. И что же? Где теперь те людишки? То было дивное время, когда в природе царил установленные нами гармония и порядок… Эта планета наша, и только мы можем быть её настоящими хозяевами…
Произнеся эти слова, он вздохнул и замер.
-- Сестра! – окликнул я, пытаясь приподнять его голову.
В течение нескольких минут врачи пытались что-то сделать, но дядя умер, не приходя в сознание. Да и был ли к тому времени этот кусок плоти моим дядей?.. Теперь, после долгих раздумий на сию тему, я в этом сомневаюсь…
Я его похоронил на городском кладбище под огромной плакучей ивой. Как бы там ни было, а я его любил. Унаследовав оранжерею вместе с домом, я, прежде всего, позаботился о срочной продаже всех фиалок покойного – слишком уж неприятные воспоминания остались у меня от последнего соприкосновения с ботаникой.  Что касается второй оранжереи, в которой произрастало чудовищное растение, я там всё, как следует, обработал химикалиями, после чего продал вместе с домом.
…Прошло два года. Июнь был в самом разгаре, когда что-то повлекло меня посетить могилу дяди. Купив цветы, я отправился на кладбище.
Ещё не доходя до места погребения, я заметил некоторые странности: несмотря на ясный день, здешний воздух был наполнен легкой туманной дымкой неопределённого оттенка. Не слышалось и пения птиц. По мере приближения к могиле, я отмечал сгущение тумана и нарастание внутреннего беспокойства.
Подойдя к могиле, я поднял глаза и замер от ужаса: вместо ивы красовалось ОНО – дерево, ветки которого были усеяны фиалковыми цветами. Казалось, будто каждый цветок меня узнавал, потому что нижние ветки сразу потянулись в мою сторону. Как такое могло случиться? Как могло вырасти это исчадие ада? Я не понимал. Однако это не помешало мне сбежать оттуда самым постыдным образом.
Уже оказавшись дома, я заварил кофе и, успокоившись, осмыслил случившееся. По всей вероятности, эта фиалка имеет возможность размножаться спорами. Если нет спор, то пыльца вполне может обладать свойствами спор. Мой дядя, дышавший атмосферой теплицы в течение длительного времени, превратился в носителя спор. Наверное, они накопились не только в его лёгких, но и в крови. Оказавшись в почве, споры проникли в корни ивы, которые стали для них питательной средой. Вот, благодаря чему радужная фиалка достигла огромных размеров за довольно короткий отрезок времени. Дерево укрепилось, насытило воздух своими спорами, уничтожая всё живое в большом радиусе. О том, что последует дальше, остаётся лишь догадываться.
В последнее время я замечаю в себе странные метаморфозы: в снах я обретаю другое тело или летаю в межпланетном пространстве, пересекая огромные расстояния. В меня входит чужое знание о неведомых мирах и иных формах жизни. По утрам мне хочется дышать воздухом, насыщенным туманом, из-за чего руки сами ищут распылитель и опрыскивают квартиру водой. С каждым утром мне становится всё труднее подниматься с кровати. Вот так бы прирос на одном месте, и было бы очень хорошо. Мой разум понимает: это – первые признаки того, что во мне развивается другая жизнь. Споры, которых я надышался в дядиной оранжерее, начали прорастать во мне. Но если человеческий разум где-то глубоко в себе и сожалеет об этом, нечто другое, более мудрое и сильное, наоборот, только радуется возможности снова возродиться…



   

Чирков теперь смог вздохнуть с облегчением.

                Селена, стараясь сохранить спокойствие, сосредоточилась на вязании.

                -- Ну, что ты скажешь на это? – спросил он.

                -- Скажу, что это – лишь начало, -- хладнокровно ответила она.

                -- Да? Наверное… Но что же делать?

                -- Да ничего особенного: ждать развития событий и сохранять спокойствие. А ещё лучше – не подходить к двери, никуда не выходить и никому не открывать. Ведь ты же никого не ждёшь в гости?

                -- Нет, никого.

                Посидев несколько минут, они снова выпили кофе, после чего Владимир вышел на балкон выкурить сигарету. Но не успел он поднести к ней спичку, как откуда-то снизу донёсся громкий крик:

                -- Вова!!!

                Он обратил взор туда и увидел бывшую жену.

                -- Лида?! Ты что здесь делаешь?

                В груди что-то неприятно защемило. У неё всё та же растрёпанная причёска, неряшливый вид и неприятный голос.

                -- Чего тебе? – недовольно спросил он.

                -- Володя, Настя только что попала в аварию.

                Сигарета выпала из его руки.

                -- Как?! Быть не может! Она только что ушла от меня…

                -- Да, Вова… Сейчас с ней Серж. Ей необходимо переливание крови, так я подумала… У вас одинаковая группа…

                В его памяти внезапно проснулись давно забытые воспоминания о маленькой Настеньке, -- о том, периоде, она была прелестной девочкой-феей, когда он собственноручно делал из её волосиков «пальмочки»…

                -- Лида, я иду… -- ответил он, хватаясь за ручку балконной двери.

                Он прошёл через комнату, даже не взглянув на Селену. Наспех одевшись, он выбежал из квартиры.

                Лида потащила его в больницу, где находилась дочь. Он и позабыл о том, что в том заведении половина медперсонала – хорошие знакомые бывшей супруги.

                Ему показали Настю. Через дверное стекло. Она лежала, утыканная множеством проводков и трубочек, с забинтованной головой. Узнав, что он предлагает донорские услуги, а к тому же является отцом потерпевшей, врачи предложили ему подписать, ради формальности, какую-то бумагу. Он поставил подпись, не глядя, на ходу закатывая рукав рубашки.

                Но вдруг дочь встала с кровати. Она улыбалась злой улыбкой.

                -- Всё-таки ты меня немного любишь, папа, -- сказала она. – И любишь больше, чем ту малолетку.

                Чирков не верил своим глазам. Получается, что его обманывали? Причём, жесточайшим образом!..

                -- А как же авария? – обратился он к Лидии, которая ехидно улыбалась.

                -- Какая авария, дорогой? – с непонимающим видом ответила она. – Наверное, тебе показалось…

                -- Как? Ты же сама… А бумага, которую я подписал?

                -- Бумага? Дурак, это было завещание.

                -- Завещание? Но я же не умираю!

                -- Ничего. Зато ты подписался в своей невменяемости, и теперь за тобой необходим присмотр. Мы присмотрим, будь спокоен…

                Происходящее не умещалось в его рассудке. «Селена!» -- вдруг взорвалось в сознании.

                Он выбежал из корпуса лечебницы и опрометью поспешил домой. Там было пусто. Селена исчезла. Её одежда, аккуратно сложенная, покоилась на столе. От неё ещё исходил удивительный аромат её тела, напоминающий запах весеннего леса.

                -- Селена, где же ты? – обеспокоенно воскликнул он.

                В эту минуту затрезвонил телефон.

                -- Алло?..

                -- Владимир Чирков? – донёсся из трубки женский голос.

                -- Да, он самый…

                -- С сегодняшнего дня журнал прекращает существование. Вы уволены. Просим прийти за документами и расчетом.

                «Вот это да! Что же теперь делать? На что жить? Где жить?»

                Известия поражали его, как гром.

                В эту минуту он вспомнил о разговоре с издателем. Он бросился к столу, на который ещё с утра положил обе рукописи. Однако все листы оказались чистыми, как будто их никогда и не использовали.

                -- Что это? – недоумевающее спросил он невидимого врага, отступая от стола.

                -- Селена, Селена! Где же ты?

 

                             ***

 

                Ранним летним утром по улице брели два бомжа – молодой парень и мужчина лет пятидесяти. Зоркими глазами они высматривали бутылки – их можно сдать и на вырученные деньги купить хлеба.

                -- Неужто ты и вправду жил в этом доме? – удивлялся молодой, обращаясь к спутнику.

                -- Да, я здесь жил, -- запинаясь, ответил тот. – Видишь два окна там, на пятом этаже?

                -- Вижу.

                -- Там находилась моя квартира.

                -- Находилась? А кто в ней живёт сейчас?

                -- Да чёрт его знает! Может, дочь, а может и кто-то другой.

                -- А она не помогает тебе?

                -- Да я её уже три года как не видел… И лучше не видеть…Она…

                -- Что «она»?

                -- Она забрала у меня квартиру, хотела поместить меня в дурдом. Еле сбежал!

                -- А, понимаю… Бывает… -- кивнул парень.

                Тем временем тот, который выглядел постарше, взглянув ещё раз в сторону дома, заметил две берёзы.

                -- Погоди, я сейчас… Понимаешь, мне надо…

                -- Иди, -- ответил молодой, продолжая шарить взглядом под скамейками.

                Чирков приблизился к деревьям, которые кудрявились роскошной, здоровой листвой. На стволе одного из них бросались в глаза следы вандализма, которые, впрочем, затягивались со временем. К этому дереву и подошёл Владимир.

                -- Ну, здравствуй, Селена, -- тихо произнёс он, обнимая ствол.

                Словно отвечая, берёза зашумела листвой.

                -- С того дня, как я совершил глупость, прошло три года, -- продолжал он. – За это время я многое понял и переосмыслил…

                На старческих глазах выступили скупые слёзы.

                -- Да, Селена, ты была права. Но скажи, милая, почему я не мог понять этого тогда? Почему не верил в то, что ты – действительно дриада?

                В ответ дерево о чём-то зашелестело, опуская к голове старика нижние ветки.

                -- Милая, я так по тебе скучаю!.. Если бы можно было всё вернуть!.. Ведь только с тобой я и был счастлив в этой жизни…

                С этими словами он поднял взор вверх. В этот миг на его лицо упали две большие капельки влаги, словно берёза плакала…

 

22.11.2011

                                                  3

 

                Эта зима была необычной. Чиркову удалось сделать столько, сколько не приходилось успевать за всю предыдущую жизнь. Во-первых, он почти закончил роман, над которым проработал почти месяц. Работа застопорилась только на эпилоге, который почему-то не давался.

                -- Ничего, -- улыбалась Селена, целуя его в лоб. – В нужное время придёт и нужная мысль.

                Во-вторых, до такой же степени он завершил и второй роман. Он был о параллельных мирах.

                -- Эта вещь раскупится в один миг, -- потирая руки, уверял редактор известного издательства. – Дописывайте эпилог и будем издавать.

                Но эпилог как раз не давался.

                -- Ничего страшного, -- улыбалась Селена, целуя его в лоб. – Всему своё время.

                Он уже давно заподозрил, что вся его удачливость имеет необъяснимую, мистическую  привязку к этой милой женщине, стройной и ласковой, как весенняя берёзка.

                После того, как он не вышел на работу, его уволили. Впрочем, он и не переживал по сему поводу, потому что в тот же день ему предложили аналогичную работу со значительно большей зарплатой в преуспевающем журнале. Эта работа не отличалась прежней рутинностью и тупостью, он всегда возвращался домой в приподнятом настроении. Мало того, он домой спешил!

                Владимир полюбил. Эта женщина запретила ему покупать букеты мёртвых цветов, которые он поначалу пытался приносить для неё. Тогда он начал покупать для Селены сласти, чем очень её смешил. Она тоже полюбила его и всё у них ладилось.

                Эта зима, как мы уже заметили, была необычной: после декабрьских морозов вдруг наступила оттепель. Недели через полторы Селена заявила:

                -- Сегодня у тебя выходной. Поехали в лес, я хочу полюбоваться цветами.

                -- Что ты! Какой лес, какие цветы!. – засмеялся он.

                -- Не веришь? Что ж, если там есть цветы, с тебя причитается шоколадка.

                И цветы действительно встретили их своими опьяняющими ароматами, смешанными с запахом прелой осенней листвы. Целые поляны подснежников раскинулись по лесу белыми коврами.

                На плечо Селены села маленькая птичка и о чём-то зачирикала. Женщина осторожно погладила её, говоря:

-- Не беспокойся, вскоре снова наступит зима.

Чирков был ошеломлён.

-- Почему она тебя не боится? – спросил он.

-- Потому что чувствует во мне родственную душу, -- улыбаясь ответила она.

                -- Откуда ты знала о том, что цветы распустились? – недоумевал он.

                -- Я чувствовала, -- загадочно улыбнулась женщина.

                Он нагнулся, намереваясь собрать букет, но она остановила его властным жестом.

                -- Не делай этого! Слышишь?

                -- Слышу…

                -- Нет, ты пообещай, что никогда не станешь убивать цветы. Обещаешь?

                В её взгляде было столько боли, что он согласился. Почему она так переживает о цветах? Каким образом она может всё чувствовать? Что такого особенного сосредоточено в этом маленьком человечке? Как она воздействует на него самого? Эти вопросы оставались для Чиркова открытыми, а Селена, словно понимая его мысли, загадочно улыбалась. В её глазах отражалось столько любви и преданности!..

                -- Ты приносишь мне удачу, -- как-то сказал он, глядя на неё с восхищением. – Я хочу, чтобы ты осталась со мной навсегда.

                Но она ничего не ответила.

                С началом февраля продолжительность светового дня значительно увеличилась. Во взгляде женщины появились необъяснимая тоска и беспокойство, с которыми она то и дело устремляла взгляд в окно. Это настораживало Владимира.

                Однажды он, стремясь развеять эту тоску, предложил:

                -- Селена, а не сходить ли нам в зоопарк?

                -- Нет, ни в коем случае!

                Эти слова прозвучали, как удар молотом – резко, жёстко. Она это сама почувствовала и, пытаясь сгладить впечатление, мягким тоном объяснила:

                -- Мне не нравится, когда люди издеваются над животными ради потехи.

                -- Ты права, -- согласился он, пожимая плечами.

                Он запомнил десятое февраля на всю оставшуюся жизнь. У него был выходной, пользуясь которым, он рассчитывал подольше поспать. Но Селена разбудила его рано.

                -- Вова, ты прости меня за то, что мешаю спать, но я хочу тебе кое-что сказать.

                -- Милая, а нельзя ли было перенести это на час попозже? – недовольно проворчал Чирков.

                -- Это важно… Тем более, что через час ты и сам это поймёшь.

                -- Хорошо, дорогая… Я слушаю тебя внимательно.

                Вздохнув, он уселся в кровати.

                -- Вова, однажды я тебя предупредила о том, что вполне возможно, что я старше тебя в чём-то.

                -- Было такое, -- улыбнулся он, вспоминая вечер знакомства с этой удивительной женщиной.

                -- Так вот… Если я старше, значит и жизнь могу знать лучше, чем ты. И, соответственно, кое-что могу предвидеть.

                Он молча кивнул.

                -- Сегодня придёт твоя дочь.

                -- Откуда ты знаешь?

                -- Дело не в этом, -- ответила она. – Дело в том, что в ней много зла. Тебе нельзя с ней встречаться. Я, конечно, не скажу, чтобы ты отрёкся от дочери, но старайся встречаться с ней как можно реже.

                -- Да я и сам это чувствую, -- грустно улыбнулся он.

                -- Дочь и бывшая жена полжизни внушали тебе комплекс неполноценности, ты хирел, теряя себя.

                -- Селена, я понимаю, зачем они так вели себя раньше, пока дочь была несовершеннолетней: чтобы всегда тянуть с меня деньги. Но на что я им нужен сейчас?

                -- Не знаю, -- ответила она, пожимая плечами.

                «Им нужна твоя квартира!» -- подумала она.

                -- Квартира! – воскликнул Чирков, хлопая себя по лбу. – Вот оно что…

                Селена подошла к нему и, положив руки на его плечи, заглянула в глаза.

                -- Скажи: ты чувствуешь себя хоть немного счастливым со мной?

                -- Чувствую ли я? – переспросил он. – Да я с тобой только и начал жить!

                -- В таком случае никогда не позволяй никому ломать свою волю, потому что погибнешь.

                -- Да, да… Я это знаю…

                -- Всё будет хорошо, милый. Главное для тебя – выдержать сегодняшний день. А потом всё будет так, как ты хочешь.

                Смысл этой беседы дошёл до его рассудка значительно позже.

                Они только что закончили завтракать, как задребезжал звонок.

                Пришла Настя, притащившая с собой Сержа.

                -- Ты давно не приходила, -- с укоризной обратился к дочери Чирков.

                -- Ну, понимаешь, у нас была свадьба, а потом мы ездили в Петербург…

                -- Свадьба? Ну что ж, поздравляю… Рад, что обошлись без меня… Но ты, помнится, собиралась в Альпы, ещё денег требовала…

                -- Какие там Альпы, па! Денег не хватило. А ты как? Роман пишешь?

                -- Пишу… понемногу… -- скромно ответил он.

                -- А музу для себя ещё не подыскал?

                С этими словами Настя улыбнулась с деланной игривостью, отчего улыбка получилась противной и слащавой.

                -- Музу? Вот удивительное слово! – засмеялся Владимир. – И насколько точное…

                -- А, понимаю: ты никого не нашёл. Современным музам нужны мужики прочные, состоятельные, а не тюфячки вроде тебя. Да и роман у тебя, небось, получается таким же скучным, как и твой журнальчик…

                «А она действительно зло…-- с ужасом промелькнула мысль. – И как только я не замечал этого раньше?!»

                -- А чашкой кофе свою дочь ты не угостишь? – спросила Настя, бесцеремонно проталкиваясь к комнате, где находилась Селена.

                -- Проходите, я сейчас заварю, -- пригласил он, удаляясь на кухню.

                В этот момент раздался неистовый вопль:

                -- Что это такое?!

                Поспешив на звук, Чирков увидел, как Настя дрожит всем телом, брезгливо указывая точеным пальцем в сторону Селены. Её голос срывался, переходя от контральто к фальцету.

                Испытывая неописуемый стыд за поведение дочери, Владимир пытался подыскать нужные слова, но дикие вопли и созерцание искажённого неприятной гримасой лица дочери не позволяли сосредоточиться.

                -- Серж, а я почувствовала неладное, едва переступив порог этой квартиры, -- продолжала Настя. – Всюду идеальный порядок, всё сложено по местам…

                Зятёк нерешительно топтался у двери, опасаясь оказаться между женой и тестем – мало ли что…

                -- Серж, будь хоть ты мужчиной в этом доме! – вопила женщина. – Ну, прогони отсюда эту девку!

                Селена бросила на Владимира испытующий взгляд, который возымел действие.

                -- Так, дочь, -- тоном, исключающим пререкания, произнёс он. – Я тебя выслушал? Изволь теперь слушать ты. Когда-то давно я совершил самую большую ошибку в своей жизни, женившись на твоей матери. Но бог с ней, что было то было. После развода она воспитывала тебя по своему образу и подобию. Это мне не нравилось, но не в моей власти было противодействовать этому. Иногда ты ко мне приходила, и я с сожалением отмечал в тебе появление всё большему количеству черт неприятных, паразитических. Но выставить тебя за дверь мне не позволял только твой нежный возраст и страх перед общественным мнением. Вступив во взрослый возраст, ты превратилась в откровенно бездушное, себялюбивое и наглое существо, с которым и поговорить-то не о чем. Что меня связывает с тобой и с твоей мамашей? Ничего. Вы давно живёте своей жизнью и своими интересами. Соответственно, я имею право устраивать свою жизнь И буду устраивать её так, как мне заблагорассудится. Если я счёл нужным впустить в неё другого человека, он в ней и останется, независимо от того, хотите вы того или нет. Молодая женщина, которую ты видишь перед собой – моя жена. Какие будут вопросы?

                -- Жена?! – округлила и без того огромные глаза дочь. – Жена?

                -- Да, жена. Я ведь тоже не терял времени зря. И если ты хочешь остаться вхожей в этот дом, прошу быть с нею повежливее.

                -- Жена… -- задумчиво, не вслушиваясь в слова отца, промолвила Настя. – Ну, ничего, ничего… Серж, пойдём отсюда!

                Схватив муженька за руку, как ребёнка, она поспешила ретироваться, хлопнув дверью.

 

оконч. следует

                          2

 

                Перед тем, как выйти из подъезда, он поднял ворот пальто и тщательно застегнулся; лишь после этой операции он решился высунуть нос на улицу, где вовсю разгулялась вьюга. Колючий ветер беспощадно хлестал по лицу пригоршнями холодного снега. В иной раз Владимир непременно вернулся бы в пенаты тёплой квартиры, но надо было купить сигарет и кофе, без которых он не мог жить. Склонив голову, он ускоренным темпом пересёк дворик и не вошёл, а вбежал в гастроном. Здесь царили тишина и уют, характерные для последнего часа работы магазина. Вдоль салона выстроились стеллажи с товарами, покупателей почти не было, а продавщицы, пользуясь свободным временем, подводили итоги, склонившись над большими тетрадями и на ходу сплетничая; иные же просто бездельничали, слушая попсовую тарабарщину. За окном превосходно освещённого помещения сгущались сумерки, -- это обстоятельство Чирков заметил только сию минуту, и был по сему поводу чрезвычайно удивлён.

                Купив всё необходимое, он покинул этот уголок, показавшийся ему райским. Снова в лицо ударил порыв ледяного ветра, снова человек инстинктивно наклонил голову, чтобы идти…

                Проходя мимо берёз, он испытал удивление, услышав звуки, напоминающие… плач. Оглянувшись, он различил под искалеченным деревом женский силуэт. Да, это была совсем молодая женщина, почти обнажённая; съёжившись от холода, она плакала!

                -- Что за дела? – проворчал Владимир, не веря своим глазам.

                Он сделал шаг в сторону плачущей. Её тело было прикрыто лишь лёгкой рубашкой до пояса.

                -- Бедняга! – вырвалось из его уст. – Наверное, из дому прогнали или вышла на первый этаж за почтой, а дверь квартиры предательски захлопнулась…

                Ему и в голову не пришло, что ни одна женщина в мире не согласится быть прогнанной без нижнего белья, как ни одной не взбредёт в голову выходить за почтой в таком виде.

                -- Эй, девушка! – робко окликнул он.

                В ответ послышалось только зябкое дребезжание зубов.

                -- Бедненькая! – снова произнёс он, стаскивая с себя пальто и набрасывая его на плечи женщины.

                Кутаясь в него, она одарила спасителя взглядом, исполненным благодарности, и произнесла нечто, напоминающее «спасибо». Между тем, Чирков успел рассмотреть её и заметил, что она не только совершенно юная, но и босая.

                -- Знаете что? – сказал он. – Пойдёмте ко мне. Конечно, ресторанных блюд не гарантирую, поскольку я одинок, но чашка горячего кофе для вас найдётся.

                По пути домой ему пришло в голову, что их могут заметить соседи. Что скажут или подумают эти люди, обнаружив его в компании босой женщины? «Да ну их ко всем чертям!» -- в сердцах выругался он, открывая перед незнакомкой дверь подъезда.

                Пока она парилась в ванной, он подыскал для неё кое-какую одежду из собственного гардероба – спортивный костюм, свитер и тёплые носки. Когда она пришла на кухню пить кофе, он снова был удивлён – на сей раз её красотой. Из-под большого полотенца, которым была обмотана голова, выбился длинный локон белокурых волос, что делало девушку особенно интересной и привлекательной. Взгляд зелёных выразительных глаз светился наивностью и детской непосредственностью. Столь же детские пухленькие губки расплылись в доверчивой улыбке.

                -- Ну, теперь здравствуйте! – произнесли эти уста мелодичным голосом.

                -- Здравствуйте! – ответил он. – Будем знакомы, меня зовут Владимир. Можно просто Вова.

                -- А я – Селена.

                -- Селена? Странное имя для нашего слуха. Кажется, так звали богиню Луны.

                -- О нет, я вовсе не богиня, -- улыбнулась она. – А всего лишь дриада.

                -- Ничего себе! – едва не поперхнулся Чирков, взглянув на гостью с подозрением: «Не сумасшедшая ли, не употребляет ли наркотиков?»

                После кофе, в который он для разогрева добавил коньяку, они перешли в единственную комнату, где хозяин усадил даму в единственное кресло и укутал пледом.

                -- Ну, отдыхайте, -- сказал он. – А я тем временем попытаюсь написать хоть что-нибудь.

                -- Вы – писатель? – не без восхищения воскликнула Селена.

                Он стушевался.

                -- Да не то, чтобы… И да и нет.

                Пришлось в двух словах рассказать о себе.

                -- Так что никакой я не писатель, а так… писака, -- подытожил он, вынужденно улыбаясь.

                Она посмотрела ему в глаза долгим, глубокомысленным взглядом.

                -- Нет, вы писатель, -- серьёзно ответила девушка. – И у вас всё получится, вот увидите.

                -- С чего вы взяли?

                -- В вашем сердце присутствует частица добра. А таким людям должно всё удаваться.

                «Гм… Наивна, как дитя!, -- улыбнулся Владимир.

                -- Всему своё время, -- продолжала она. – Вы не думайте, что если я выгляжу моложе вас, то ничего не понимаю. О, не исключено, что в чём-то я значительно превосхожу ваш опыт.

                Этот разговор начинал ему надоедать по двум причинам. Во-первых, эта девочка отвечала на его самые сокровенные мысли, а во-вторых, в её словах, в тоне, во взгляде он читал веру в него. Это выглядело слишком по-взрослому, даже «взрослее», чем он сам. «Что ж, девочка, наверное, начитана, умна, -- подумал  Чирков. – Но не могу же я ей сознаться в своём ничтожестве…»

                Размышляя, он заметил, что Селена снова смотрит ему в глаза. Его уже давно не удостаивали подобными взглядами, и это заставило испытать прилив робости. Он ощутил странное, учащённое сердцебиение, так что невольно прикоснулся рукой к груди. Селена снова улыбнулась.

                -- Позвольте заметить, что вы вовсе не… неудачник, как полагают некоторые люди, -- сказала она, вставая. – Кому-то взбрело в голову внушить вам нехорошее мнение о себе самом. Так могли поступить только люди злые, ограниченные. Всё в вас прекрасно, будьте спокойны! Только вам бы не помешало смелости…

                -- Смелости? – удивился он. – Но…

                -- Вы не трус в прямом смысле слова, но обстоятельства принуждают вас таить своё мнение в себе, подавлять волю и суждения о чём-то. Будьте смелее, мой добрый спаситель!

                И странное дело: от этих слов он ощутил в груди прилив смелости, дышать стало легче, в голове тучами зароились мысли…

                -- Спасибо вам, Селена! – заключив её руки в свои, ответил Владимир. – Спасибо… Но вы устали, вам следует отдохнуть. Ложитесь в мою постель, а я…

                Кровать была единственной, но он где-нибудь да пристроится. Да и не нужно ему сейчас спать, потому что мысли гонят его к письменному столу.

                Укутав гостью одеялом, он не удержался и поцеловал её в чело.

                -- Спокойной ночи, Селена!

                -- Спокойной ночи!..

                В течение ночи ему так и не удалось даже закрыть глаза. Рука сама выводила на бумаге фразу за фразой, развивая сюжет, строя композицию, вырисовывая характеры персонажей. Предложения – десяток за десятком – выстраивались в абзацы и главы, заполняя один десяток листов за другим. Сколько их исписал Чирков в течение ночи, было бы трудно подсчитать.

                У него получалось великолепно. Судя по тому, что уже было готово, можно было сделать вывод о том, что ничего подобного сейчас не издаётся,  а потому сие творение обречено на успех. Это был именно тот подарок судьбы, о котором мечтает всякая творческая личность. Подобных моментов упускать ни в коем случае нельзя; это было бы проявлением чёрной неблагодарности по отношению к судьбе, к мысли, к творению. Что на него нашло? За что в эту ночь судьба к нему столь благосклонна? Что за дивная и многотерпеливая муза снизошла до того, чтобы удостоить его своим драгоценным вниманием?

                При упоминании о музе Владимир вдруг встрепенулся и, отложив ручку, оглянулся на Селену. Девушка находилась под всевластным влиянием Гипноса, чему-то улыбаясь во сне. Любуясь ею, Чирков не удержался:

                -- Боже, какая же она красивая! Вот она – моя настоящая муза, моя судьба; вот, с кем стоило бы связать жизнь! Но эта девочка такая юная и невинная…

                Но в этот миг в сознании снова возобновился процесс мыслетворчества, принудивший Владимира склониться над стопкой бумажных листов.

                Утром он не слышал, как гремел на площадке старый лифт, как одни соседи выбирались на работу, а другие ссорились, не стесняясь чужих ушей. Ему также не было дела до сдержанной возни вокруг себя: Селена, проснувшись, снова посетила ванную, приготовила завтрак, занималась уборкой.

                Чирков писал и писал. Роман получался превосходным. Это было произведение о месте человека в природе, о его взаимосвязи со Вселенной, о единстве душ человеческих с душами природных явлений. Это было нечто потрясающее…

                Он едва ли не впервые в жизни чувствовал себя по-настоящему живым, полноценным  и поэтому счастливым человеком.

                В этот день ему даже не пришла в голову мысль о том, чтобы спешить на работу…

 

прод. следует

          Владимир Чирков, краевед и писатель, до сих пор не удосужился написать что-нибудь особенное, -- такое, что могло бы принести ему не только славу, но и деньги. В молодости он закончил филологический факультет в престижном вузе, но, зная всевозможные тонкости родного языка, не мог изложить на бумаге ни одной стоящей мысли, ни одного занимательного сюжета. Проработав года два в школе, он женился на девушке из приличной семьи, которая, спустя некоторое время, родила ему дочь Настю. В те времена он наивно полагал, что обрёл музу, но дальнейшая жизнь показала, что не все красавицы с очаровательными глазами способны стать таковыми. Что касается дочери, этого миленького цветка, уже в десятилетнем возрасте она, по примеру матери, помышляла исключительно о вещах и деньгах, доводя отца до отчаяния.

                По истечении многих лет после развода Чирков продолжал существование в полном одиночестве, не помышляя о новых брачных узах, и виделся с родной кровинкой лишь час от часу.  Но даже эти редкие встречи его, признаться, утомляли. Всякий раз после прощания с этим великовозрастным дитём Владимир ощущал невероятно тяжёлый осадок на сердце и разлагающую опустошенность на душе.

                Вот и сегодня… О, сегодня Настя пришла не одна, а в сопровождении импозантного, прилизанного мужчины лет тридцати.

                -- Привет! – бросила она отцу, входя в квартиру.

                Не разуваясь, она прошла в грязных сапогах в комнату и, развалившись в любимом кресле Чиркова, забросив ногу на ногу, изрекла:

                -- Па, это Серж.

                Молодой человек, нервно теребя в руках головной убор, слегка поклонился.

                -- Па, Серж работает в издательстве. Он может купить твой роман.

                Владимир растерялся.

                -- Настя, но я его ещё не написал. Мне не удаётся даже начало…

                -- Ой, что ты говоришь! Чтобы филолог не сумел написать нескольких строчек?!

                -- Но ты знаешь, что роман – это вовсе не несколько строчек! – возмутился он. – Тут надобно вдохновение, поймать момент…

                -- Не смеши мои каблуки! Папа, мы с Сержем вскоре поженимся, и я хочу провести медовый месяц в Альпах. На это нужны некие бумажки, называемые «евро», и чем их будет больше, тем лучше.

                -- А-а-а… Стало быть, ты заранее спланировала, каким образом использовать мой гонорар? – усмехнулся Чирков.– Тебе, двадцатитрёхлетней даме, должно быть известно, как это называется.

                -- И как же? – насторожилась она.

                -- «Делить шкуру ещё неубитого медведя».

                -- Гм… И ты утверждаешь, что ещё ничего не написал?

                -- Ничего.

                -- В таком случае, обзаведись музой.

                Владимир рассмеялся.

                -- Куда мне! Музы, в особенности современные, предпочитают молодых, удачливых, нагловатых… Ну, вроде тебя.

                От этой шутки, произнесённой отнюдь не злым тоном, лицо дочери покрылось пятнами. «Как змеиная кожа…» -- отметил про себя Чирков.

                Нельзя сказать, чтобы он испытывал к дочери ненависть, но и особой любви тоже не отмечал. А что в этом удивительного, если с самого её рождения бывшая жена превратила дочь в орудие давления на него?

                Услышав последние слова, Настя, как ошпаренная, вскочила с кресла и, бросив на прощанье: «Неудачник!», схватила Сержа за руку, как дитя, и убралась восвояси.

                После подобных визитов Владимир чувствовал себя чрезвычайно опустошенным и отупевшим. «Сплошь потребительство, паразитизм, -- подумал он, нервно теребя своё левое ухо. – Это у неё от матери. И куда только я смотрел двадцать четыре года назад?.. Но почему ей не даст денег самоуверенная мамаша? Она любит похваляться, что её второй муж – бизнесмен. Вот пусть бы и дал…»

                Чиркова было бы невозможно отнести к категории жадных людей. Просто доходы у него были слишком скромными, чтобы помышлять о месячном времяпровождении в Альпах. Он работал редактором краеведческого журнала, который даже с определённой натяжкой невозможно назвать преуспевающим. Кроме редактора, есть и более высокое начальство – издатель. За этим словом скрывались несколько людишек с профессорскими званиями. Ежемесячно Чирков получал от них рукописи, которые был обязан редактировать и публиковать. Эти материалы писались сухим и скучным научным стилем, в них слишком много внимания уделялось темам, которые не интересовали читательскую аудиторию. Например, о нюансах в сельском хозяйстве Российской империи в 17 – 18 веках или бесконечным спорам о том, кем приходилась некая Мария полковнику Даниле Нечаю – дочерью, любовницей, тайной супругой, тёткой или же просто другом. В начале каждой такой статьи, естественно, авторы старались подчеркнуть «всемирно-историческое значение» своих исследований… «Да кому это нужно? – готов был воскликнуть Чирков, терпеливо вычитывая всю эту галиматью. Публиковать бы темы интересные и «живые», чтобы привлечь читателя, так нет же…

                Правда, после вёрстки издания всегда обнаруживалось несколько свободных страничек, на которых он размещал собственные статьи. Судя по отзывам, они пользовались значительно большим успехом, нежели материалы «авторитетных» исследователей. Но права голоса на совещаниях он не имел.

                Рутинная работа настолько изнуряла его, что даже дома, усаживаясь в кресло, вооружившись ручкой и бумагой, он не мог вывести ни единой толковой строчки. Вот и сейчас, после ухода дочери, он снова попытался писать. Уже в течение многих лет ему никак не давалось вступление. В первое предложение следовало вложить глубокий смысл. Оно напрашивалось приблизительно в следующем виде: «С древнейших времён женщина является для мужчины венцом желаний, целью всей его жизни...» На первый взгляд кажется, что проще задачи и не придумать. Однако, выводя ручкой словосочетание «С древнейших времён», он впадал в сомнения: «А стоит ли начинать именно с него? Откуда я могу знать о древнейших временах?» Следующим камнем преткновения было слово «женщина». «А можно ли называть женщиной первобытное создание, жившее в древнейшие времена?» Потом он спотыкался на слове «является». Вроде ничего сложного, но… «Являться мог Иисус народу, а не женщина!» -- нервничал он, откладывая ручку с чувством необъяснимого бессилия. И такие придирки в его голове возникали к каждому слову.

                -- Правильно говорила Настя: неудачник! – бормотал Владимир, измеряя комнату большими шагами. – А кроме того ещё и бездарь!

                Походив по комнате несколько минут, он решил, что было бы неплохо прогуляться по двору. Девятиэтажка, в которой он обитал, имела скромный дворик. В нём как раз помешалась маленькая волейбольная площадка, песочница для малышей и две огромные берёзы. Однажды их хотели спилить, но обитатели дома не позволили, -- ведь радостей общения с природой у столичных жителей и без того слишком мало. Весной Чирков обожал любоваться этими стройными красавицами, но сейчас было начало зимы и ветки этих деревьев напоминали жалкие, скрюченные руки скелетов. К тому же, проходя мимо берёз накануне, он заметил на одной из них следы «контакта» с человеческими существами: какая-то каналья умудрилась вырезать целый холст коры размером в метр. Наверное, чьему-то чаду понадобилась на урок труда. А жаль, поскольку бедное дерево теперь должно испытывать страдания…

 

прод.следует