ИМЯ

    Один известный писатель как-то заметил, что в нашей стране ничто не может так поссорить друзей и родственников, как извечный квартирный вопрос. Супругам Милютиным не угрожали ни ссоры, ни выяснения отношений по сему поводу, поскольку главе семьи удалось выиграть жилплощадь в лотерее. Женившись в 28-летнем возрасте, Сева полагал себя свободным от обязательств перед родственниками жены и смотрел в будущее с той уверенностью, которая присуща личностям целеустремлённым и независимым.
      Между тем, на самом деле всё обстояло не так уж гладко, как ему казалось. Горожанин до мозга костей, типичное дитё асфальта, он не представлял себе даже в наихудших фантазиях, насколько способна подпортить отношения обыкновенная серенькая, ползучая зависть. Жена его, восемнадцатилетняя Женечка, представляла собой тот образчик большеглазой блондинки, который способен свести с ума любого мужчину. Ничего не обещая устами, глазами она вселяла настолько смелые надежды, что даже Сева, человек трезвомыслящий и рациональный, женился на ней незамедлительно и скоропостижно. Уроженка глухой деревушки на окраине Киевской области, она въехала в столичную квартиру с потрясающей самоуверенностью, так что со стороны выглядело, будто феодал возвращается в старую вотчину.
     И всё бы ничего, если бы не родственники жены. Ещё на заре отношений молодых людей родители невесты высказывали свой категорический протест по поводу научных интересов будущего зятя и его городского происхождения.
     -- Да он даже не знает, что такое огород! – возмущался папа, бригадир тракторной бригады.
      Николай Фёдорович Великанов был человеком крупным не только по положению в деревне, но и по телесным качествам.
    -- И не знает, что такое вырастить свинью! – вздыхая, вторила ему мать, проработавшая всю жизнь бухгалтером в колхозе.
     Людмила Владимировна, в девичестве Барыкина, принадлежала к числу покорных деревенских лошадок, готовых без конца тянуть свою ношу, не претендуя ни на лучшее питание, ни на дополнительную ласку.
Что касается старших братьев Женечки, Кирилла и Ивана, перебивающихся случайными заработками, те втайне лелеяли надежды на то, что городской зять поможет им в решении вопроса с трудоустройством. Но, занятый наукой, Севастьян не мог заметить ни тщеславия, расцветающего буйным цветом в сердцах новоявленных родственничков, ни разочарования, порождённого его безразличием к их проблемам, ни откровенной недоброжелательности, вселившейся туда, словно тысяча бесов. Наука и молодая, обворожительная жена – это было всё, что его интересовало. Вполне возможно, что большинство из дам, читающих эти строки, вздохнут: «Ох, чего ещё надо женщине для полного счастья!» Только что защитив кандидатскую диссертацию, Сева готовился к выезду из страны: его пригласили на работу в Германию. Даже если его станут использовать в качестве копирайтера, это обещало принести доходы в фонд семейства значительно большие, чем если бы он оставался рядовым сотрудником какого-либо вуза в родной стране.
     Женечке предстояло вот-вот родить. Доверяя УЗИ, родня ожидала мальчика. Николай Фёдорович, испытывая известную гордость (всё-таки ему впервые в жизни улыбалась перспектива сделаться дедушкой), ломал голову над тем, какое бы придумать имя для нового гражданина. Часто случалось, что Людмила Владимировна просыпалась среди ночи от того, что муж, включив свет, читал справочники или календарь святых, выискивая имя для наследника. Всякая болезнь заразительна по-своему. В том числе и эта. Будущая бабушка тоже включилась в подбор имени. С тех пор, прожившие жизнь в мире и согласии старики, начали ссориться.
    -- Я считаю, что неплохо звучит «Владислав», -- заявлял, к примеру, старик. – Гордо и славно…
    -- Да ну! – отмахивалась женщина. – Как будто поляк какой-то. И как это будет выглядеть? «Владислав Севастьянович»… Смесь польского и русского… Не годится…
    --  Что ты предлагаешь? – с вызовом повышал голос муж.
    -- Хорошо звучит имя «Юлий Севастьянович». В честь Цезаря…
    -- Тю! Его же будут дразнить! Как девочку: «Юля!»
    -- Не будут. Юлий – красиво и многообещающе…
    -- Нет, не пойдёт! Другое придумай.
     После задумчивой тишины Людмила Владимировна произносит:
     -- Давай спросим у сыновей. Молодым виднее.
     Однако Кирилл и Иван, беспокоясь лишь о собственных проблемах, чувствовали себя недостаточно созревшими для решения подобных вопросов. На просьбы родителей они отмахивались и с необъяснимой злобой уходили из дому. Сыновья припомнили родителям, что после того, как у них появилась младшая сестрёнка, им уделялось всё меньше и меньше внимания.
     Соседи, узнав, по какому поводу происходят распри в семействе, злорадно посмеивались, вспоминая, как Николай Фёдорович кому-то отказал во вспашке огорода, другому – в выделении комбайна, а третьего наказал за воровство с колхозного поля. Вспоминали недобрым словом и Людмилу Владимировну, которая умудрялась приписывать непомерно высокую зарплату как себе, так и благоверному. А старый Семён Барыкин, приходившийся главе семейства тестем, созерцая внушительный силуэт зятька, презрительно вертел скрюченным от ревматизма пальцем у белого, как снег, виска…
      Будущие папа и мама тоже не оставались безразличными к столь важному вопросу. Женя, перебирая в памяти всех знакомых, вспоминала, какими именами те наделяли своих чад, и предлагала мужу какое-либо из них. По большому счёту ему было все равно, но ради того, чтобы не показаться любимой безразличным, делал вид, будто заинтересован. По-видимому, его мнение или, точнее, отсутствие такового, казалось ей недостаточно убедительным, следствием чего на её лице появлялась недовольная гримаса, периодически искажающая его. Однако, Сева ничего этого не замечал. Он способен был только заглядывать в глаза жены, находя их самыми красивыми в мире. Как известно, мужчина склонен видеть в женских глазах только то, что хочет видеть…
      Учитывая занятость мужа, Женечка решила дождаться родов в деревне. Там можно и витаминов поесть вдоволь, и вообще как-то спокойнее. В городе её мучил токсикоз. Кругленький животик, из-за которого муж, любя, поддразнивал её «Колобочком», опустился, походка сделалась тяжёлой, как у откормленной утки, грудь распухла и омерзительно обвисла, как у старой доярки, лицо покрылось пигментными пятнами, превратив когда-то миловидную девушку в страшную бабу с вечно недовольной миной. У кое-кого из соседей создавалось впечатление, будто она нарочно выпячивает живот, стремясь подчеркнуть свою женскую природу, своё призвание самки. Братья не могли на это смотреть спокойно, чувствуя в себе подстрекательство некой могучей и навязчивой силы если не толкнуть сестру, то треснуть её в распухший живот.
     В начале ноября наступил день, когда к дому торжественно подъехала «скорая» и увезла роженицу в районный центр. На следующий день Николай Фёдорович с радостным лицом явился в колхозную контору с увесистой кошёлкой – следовало угостить «нужных людей». Радостная Людмила Владимировна с умилительно-глупым видом прислуживала за столом. Их сыновья, бродя вокруг дома, чувствовали себя «ни так ни сяк», тупо пытаясь осознать, что же может быть особенного в столь ничтожном событии.
     -- Тоже мне, -- возмущался Кирилл, наполняя рюмки себе и брату. – Нашли, чему радоваться. Вылезло из утробы нечто противное… Начнутся пелёнки, какашки, вопли…
     -- Воистину придурки! – ухмыльнулся Иван, чокаясь.
    На седьмой день Женечку выписали, и она вошла в дом с той нарочитой торжественностью, которая присуща курице, вовремя снёсшей отборное яйцо.
   Рождение ребёнка – праздник замечательный и, по-своему, особенный. В былые времена бабы, стоя у порога, встречали новорождённого приветственными песнями, одаривали его вкусностями и добрыми пожеланиями. Тут же ожидал поп, в обязанности которого было осенение младенца крестным знамением, как будто оно должно было уберечь его в будущем от всяких невзгод и глупостей. Много пели, много желали, много дарили. Главное, что всё это делалось с подобающими скромностью и искренностью. Не то в наше время! Приглашаются только «нужные люди», а точнее, люди, от которых ожидают дорогих подношений или ещё каких-либо выгод. Журчит самогон, воняют пережаренные жирные котлеты, шелестят купюры и звучат сальные шуточки. И во взглядах светится зависть – ползучая, злая, коварная.
     После второй рюмки (а ведь между первой и второй, как известно, перерывчик-то не большой) кому-то из гостей вздумалось задать стандартный вопрос:
    -- И какое же имя придумали маленькому?
    Все притихли, ожидая чего-то важного.
    -- Наверное, Тимур, -- победоносно улыбаясь, заявила Женечка.
    -- Это ж не наше имя! – воскликнула её мать. – Что ты, дочка! Почему бы не назвать простым именем? К примеру, Никитка, Коля, Петя…
    -- Ой, старая! – исказилось лицо мужа в маслянистой улыбке. – Это ты, наверное, былых своих любовничков вспоминаешь?
     За столом все прыснули, пытаясь подавить смех. В селе мало что удаётся скрыть, но чтобы муж говорил подобное о такой жене, как Людмила Владимировна – это казалось немыслимым.
     -- А новоиспечённый папа что думает по сему поводу? – обратились присутствующие к Севе.
     Тот, не привыкший к малясовке, захмелел и, пребывая в самом блаженном настроении, не был расположен к рассуждениям и словопрениям.
     -- Да мне все равно! – улыбнулся он. – Пусть называет мать. Она рожала и, следовательно, она прав на выбор имени имеет больше.
      Такое рассуждение многие нашли бы вполне резонным и справедливым, если бы не водка.
    -- Как, тебе безразлична судьба моего внука? – злобно уставился на него тесть.
     -- Да что вы, папа! – оправдывался зять. – Почему же безразлична?
    -- Интеллигентишка чёртов! – выругался Кирилл, наливая для себя и брата по четвёртой.
     Вместо того, чтобы обидеться или просто смолчать, Сева снова улыбнулся и наивно сказал:
     -- Друзья, что вы спорите? Пусть мама называет, как захочет. И вообще… Не такой сегодня день, чтобы ссориться…
     -- Ага, ты ещё скажи: «Ребята, давайте жить дружно!» -- съехидничал Иван. – Тоже мне кот Леопольд нашёлся…
     Эти слова и тон, которым они произносились, заставили Севу призадуматься. Наверное, он уловил в них нечто враждебное, но вместо того, чтобы замять тему, он вдруг разозлился:
    -- Да что ты ко мне так обращаешься? Разве я сделал тебе что-то плохое? Или вам, уважаемые тестюшка и тёщенька? Спор начался из-за  пустяка. Какая кому разница, как кто назовёт ребёнка?
     -- Тоже верно, -- закивали головами председатель колхоза и человек из райисполкома, приходившиеся тёще двоюродными братьями.
     -- Вот вы предлагаете всяких там «Иванов» или «Колей»… А я нахожу эти имена не просто слишком обыкновенными, а устаревшими…
     -- Чего? – в один голос, не скрывая угрозы, воскликнули Ванька и тесть. – Смотрите, ему уже наши имена не нравятся! Столица чёртова!..Интеллигенция паршивая!..
    И началось… Полтавская битва не идёт ни в какое сравнение с побоищем, разыгравшимся в доме Великановых. Иван попытался ударить Севу, но получил прямой в нос – зять, оказывается, не ничтожный «ботаник», а в своё время занимался кикбоксингом. Тесть попытался схватить его сзади, но был отброшен ударом ноги. Публика бросилась разнимать или наказывать – это уж как кому хотелось. То ли водка оказала такое влияние, то ли стечение планет всему виной, -- суть не в том, а в последствиях. Женские крики были слышны на всю деревню, отовсюду сбегались люди – одни ради помощи, иные – ради того, чтобы поглазеть и позлорадствовать. Перед домом Николая Фёдоровича образовались две группы, которые, сломя головы, бросились друг на дружку. В ход пошли палки, цепи, обломки забора.
     Прибежал и участковый, дом которого находился по соседству. Сначала он пытался просить прекратить драку, но получил по голове доской, кем-то безжалостно вырванной из забора. Тогда разъярённый служитель Фемиды извлёк из кармана пистолет и дважды пальнул в воздух. В обыкновенных случаях такая мера оказывает успокаивающее воздействие на толпу. Увы, только не в этот раз. Вместо того, чтобы угомониться, драчуны схватили блюстителя порядка, вырвали из его руки «ПМ» и избили ногами, называя нехорошими словами, наиболее цензурными из которых казались «ментяра» и «козёл».
     В это время мимо усадьбы Великановых проходила парочка «влюблённых голубков».  Вроде ничего особенного. Но парню вздумалось бросить любопытный взгляд на потасовку. Кто-то из драчунов перехватил этот взгляд. Что ему показалось, остаётся только догадываться, но уже в следующий миг из толпы послышалось:
    -- Чего пялишься, урод вонючий?!
    Парень, полагая, что имеет полные основания обидеться, направился к кричавшему, – то ли для того, чтобы вежливо объяснить, что он вовсе не «урод» и, тем более, не «вонючий», не то для того, чтобы дать обидчику в морду. Возможно, он намеревался даже дать понюхать собственные носки в знак доказательства своей чистоплотности и принадлежности к племени человеческому, а не парнокопытному.
     Не доходя до цели всего несколько шагов, он был сбит с ног и смят в толпе. Девушке, устремившейся за ним, тоже досталось по какому-то месту, следствием чего стал её звонок братьям, жившим в соседней деревне. Не прошло и пятнадцати минут, как в драку включились десятка два добровольцев из числа родни и знакомых пострадавшей…
Спустя час всё утихло. Новоиспечённая бабушка, охая и ахая, разносила среди павших воду и водку, наливая всем без разбору. Сева, получивший по голове бутылкой, с угрюмым видом сидел у окна и потирал шишку на затылке. Женечка, надутая и обиженная на весь белый свет, заперлась в своей комнате, обвиняя во всём мужа. Тесть то и дело подходил то к одному гостю, то к другому и извинялся:
     -- Мы не хотели… Мы понимаем традиции… Это зять-шизик, понимаете…
    Сева, совершенно отрезвевший, глядя на весь бардак, творившийся вокруг, бормотал себе под нос:
    -- А ведь здесь меня не уважают! И куда смотрели мои глаза?! И на кой чёрт я женился на ней?! Она же дурра! Она любит только себя… Я ей нужен лишь для картинки, для вывески… Что я здесь вообще делаю?..
Тем не менее, он встал и, приблизившись к детской, осторожно постучался.
     -- Женечка, ты прости меня, если я в чём-то виновен. Не лучше ли нам уехать отсюда?
     -- Делай, что хочешь! – прозвучал её приглушенный, с каким-то новым, мужланским оттенком,  голос.
     -- Не понял? Значит, я тебе больше не нужен?
      -- Нет, не нужен!
     -- Вот как?..
     Он всё не мог понять, как это бывает: ещё вчера была любовь, а сегодня – такое безразличие и неприязнь. Издав вздох, он снова уселся за стол и тупым взором посмотрел на бутылку. Недолго думая, он налил полную рюмку и её опустошил многозначительным залпом. После этого он извлёк из кармана мобильный телефон и вызвал такси.
     -- Что ж… Коль такое дело…
    Теперь он смотрел на этот дом и на его обитателей другим взглядом, не таким, как накануне, когда всё казалось в розовом цвете.
    Через четверть часа он уже покинул пределы деревни, оставив далеко позади плач и скрежет зубовный, пьяные обиды и рассказы о драчливом геройстве.
    Весь следующий день был посвящён наведению порядка и выяснениям на тему: «кто прав, а кто виноват?» О причине спора забыли, как и о зяте. Тот уехал, Женечка плакала. Всем было понятно, что она не любила своего мужа, но, в целом, тот был парнем хорошим. На горизонте Жениной судьбы уже образовывались отчётливые контуры призрака матери-одиночки, для которой «все мужики – козлы».
    Дед Семён, прогуливаясь с коляской, бормотал незамысловатую песенку. День был погожий, потому по улице то и дело встречались детки всех возрастов, которые играли и резвились от всей души. Где-то жгли опавшую листву, и запах осеннего дыма вселял в сердце непонятную тоску.
    В какой-то миг к Барыкину приблизилась девочка лет двух. Дед остановился и приветливо улыбнулся.
    -- Приветик, маленькая! – сказал он.
    -- Пливет… -- ответила малышка, пытаясь заглянуть в колясочку.
    -- Там – маленькая ляля, -- произнёс дед.
    -- Ляля… -- задумчиво повторил ребёнок.
    -- А как тебя зовут?
    -- Сася…
    -- Саша?
    Девочка кивнула, повторяя:
    -- Сася…
    -- А лялю как зовут? -- спросил он, полагаясь на детскую интуицию.
    -- Сася…
    -- Значит, Саша?... – осенило его. – Саша… А что? Звучит: «Александр Савельевич»… Гм… Ого!...
    К девяти часам утра дед уже стоял у двери районного ЗАГСа, бережно сжимая в руке необходимые документы.
    -- Боже, как просто! – бормотал он. – Так просто: «Саша»… Красиво, Звучит понятно… А то – «Тимур»… Это в честь Тамерлана, что ли? И стоило ради этого драться?.. Ну и придурки эти наследнички!...