Продолжение. Начало Здесь

Социальное служение современной Русской православной церкви как отражение поведенческих стереотипов церковного социума, ч.3

Борис Кнорре

  Церковный деловой этикет и «презумпция виновности»

В церковных организациях существует особый де­ловой этикет, который представляет собой весьма свое­образную систему взаимоотношений церковных людей, немало отличающуюся от той, что принята в светском обществе.

Эта система отражена главным образом в пись­менных деловых обращениях, нормах приветствия и про­щания, нормах общения служителей церкви между собой и с мирянами.

Церковный этикет отражает высокую корпоратив­ную самооценку, характерную для священнослужителей. Сами деловые обращения называются в церковных ор­ганизациях не заявлениями, а прошениями, они часто начинаются с помпезных вычурных форм, выглядящих в контексте современной коммуникативной стилистики достаточно искусственными: «испрашивая благословения Вашего Высокопреподобия», «обращаясь к Вашей святы­не» и т. п. Имеется богатый спектр обращений в зависимости от священного сана адресата. В случае обращения к диакону или иерею используется форма «Ваше Преподо­бие», к протоиерею, игумену или архимандриту — «Ваше Высокопреподобие», к епископу — «Ваше Преосвящен­ство», к архиепископу — «Ваше Высокопреосвященство», к митрополиту — «Ваше Высокопреосвященство» или «Ваше Блаженство», к патриарху — «Ваше Святейшество»1. Не только церковные титулы, но и руководящие должности (директор, председатель, президент, руководи­тель), обозначающие руководителя организации, пишутся с прописных букв.

Обычно такая эстетизированная форма обращений сопровождает письма или письменные обращения ни­жестоящего к вышестоящему. Она характерна как для сотрудников-мирян, так и для клириков при обращении к священнослужителям более высокого положения.

В письменных деловых обращениях подчиненных к вышестоящим сотрудникам заложено не только воз­величивание адресата, но и такое же вычурное самопринижение обращающегося. Типичными являются подписи, содержащие слова: «недостойный послушник (или послуш­ница) Вашего Высокопреподобия», «нижайший послушник Вашего Преосвященства», «смиренный послушник такой- то», «многогрешная раба такая-то». Интересно, что такие подписи оказались очень распространены даже в прогрес­сивном Отделе внешних церковных связей Московской патриархии. Наигранное возвышение адресата и такое же наигранное самозанижение отправителя выливается, по выражению игумена Петра (Мещеринова), в своеобразный клерикализм с делением на «властителей» и «холопьев». Заметим, что общепринято, когда руководитель без каких- либо оговорок начинает обращаться к подчиненным на «ты». Разумеется, ситуация не предполагает симметрии...

На самом деле здесь проявляется укорененный в цер­ковной традиции «стереотип виновного», «должника» — позиция актора, который заведомо признает, что не со­ответствует требованиям... В итоге он подталкивается не к осознанию исправления огрехов, а к настрою на «ам­нистию»... По церковному учению самопризнание вины должно поддерживать в человеке желание нравственного самосовершенствования, но получается наоборот. Он ока­зывается «тотально виновным», «виновным априори», по требованию этикета. У такого «виноватого в целом» исче­зают основания для конкретного осознания, в чем он имен­но виноват... Виноватый «во всем» на самом деле оказыва­ется не виновен ни в чем...

Понятно, что в реальности церковные сотрудники оказываются психологически в положении «узника, меч­тающего о свободе», они, разумеется, часто бывают не со­гласны с руководителем, но церковный этикет обязывает их все замалчивать, уходить даже от вполне доброжела­тельного разговора о проблемах организации. В итоге несогласие из-за отсутствия обратной связи трансформи­руется в недовольство и реальные сбои в работе. Такие «виноватые» подчиненные часто обсуждают начальника за его спиной, компенсируя тем самым свое униженное состояние. Показателен случай, когда одна церковная со­трудница, затеяв судебное разбирательство против рек­тора Российского православного института в 2006 г., не будучи в служебном подчинении у него, продолжала под­писываться в своих деловых обращениях к нему: «Вашего Высокопреподобия недостойная послушница», и это ни­чуть не мешало ей вести с ним тяжбу, как только для этого представилась подходящая возможность...

В церковной системе отношений есть то, что волей- неволей умаляет персональную ответственность человека в обмен на его добровольную капитуляцию как личности и как работника. Принципиальное значение здесь имеет категория «искушение», также происходящая из мона­стырского быта, но получившая в деловых отношениях референт, позволяющий списать все личные проступки на «воздействие извне», действия «бесов» и пр. Показатель­ный пример приводит миссионер протодиакон Андрей Кураев, вспоминая свой разговор с проректором (буду­щим) Московской духовной семинарии, состоявшийся в 1988 г. в связи с несправедливым занесением ему выго­вора в личное дело:

— Чем я согрешил? Какая самоволка? Я ехал по при­глашению митрополита, члена Синода. Моя поездка была согласована с ректором Академии.

В ответ мне говорят, что моя в вина в том, что я не написал прошение на имя этого проректора... Опять не со­глашаюсь:

— Какое прошение? Я же не прошусь, а исполняю уже данное мне послушание! Видя, что его доводы меня не убедили, проректор до­бавил:

— Ну, понимаешь, Андрей, ведь идет Великий пост. Это время не может обходиться без скушений...

Вот с той поры меня тошнит от преизобилия нашего церковного словесного «елея». Ему ведь КГБ велел меня приструнить, а он начал благочестивые турусы на колесах громоздить»2.

Страницы: 1 2 3

Свщмуч. Сильвестръ (Ольшевскій), архіеп. Омскій (†1920г.)

Поминайте наставники ваша,
 иже глаголаша вамъ слово Божіе;
 ихъ же взирающе на скончаніе жительства,
подражайте вр ихъ (Евр. 13, 7).

Святой Іоаннъ Кронштадтскій

Кто на Руси не слышалъ имени протоіерея отца Іоанна Кронштадтскаго? Кому неизвстно о той благодатной помощи, которая изобильно по его молитв подаваема была множеству больныхъ, скорбныхъ и угнетенныхъ?

Кто не слыхалъ о той широкой благотворительной дятельности о. Іоанна, при которой онъ ежегодно употреблялъ на дла милосердія многія сотни тысячъ рублей? Въ разныхъ городахъ нашего отечества, гд ни появлялся о. Іоаннъ, везд невдомо откуда возникали тысячи народа, жаждавшаго взглянуть на него и получить его благословеніе. Знали о. Іоанна не только въ Россіи, но и въ чужихъ государствахъ. Трудно указать въ нашей исторіи другую личность, которую такъ знали бы, къ которой такъ не равнодушны были бы отъ низшихъ до высшихъ сословій, и которая имла бы такое великое значеніе для своихъ современниковъ. Скончался о. Іоаннъ, и о немъ вмст съ Монархомъ плачетъ весь народъ православно-русскій.

Что же вознесло этого смиреннаго священнослужителя на такую высоту?

Происходилъ онъ изъ скромной и бдной причетнической семьи одной изъ захолустныхъ деревень Архангельской губерніи. По его собственнымъ воспоминаніямъ, онъ родился настолько слабымъ, что чрезъ нсколько часовъ посл рожденія вынуждены были крестить его. Первоначальные успхи въ книжномъ ученіи его также были слабы. Мальчику оставалось единственное средство — молитва ко Господу, и онъ у Господа испросилъ себ добрые успхи. Посл обученія въ мстномъ духовномъ училищ и мстной духовной семинаріи, онъ получаетъ высшее богословское образованіе въ Петербургской духовной академіи. Успшно окончивши академическій курсъ ученія, онъ вступаетъ въ бракъ и становится однимъ изъ младшихъ священниковъ Андреевскаго собора въ г. Кронштадт. Здсь онъ принимается за обычный молитвенно-пастырскій трудъ приходскаго священника. Жизнеописанія его не указываютъ намъ какихъ-нибудь особенныхъ и чрезвычайныхъ событій въ его личной жизни. Жизнь его течетъ просто, какъ жизнь пастыря Церкви. Здсь постепенно и незамтно происходитъ та внутренняя его работа и то вншнее пастырское дланіе, которое, развиваясь и разростаясь, не могло вмщаться въ рамкахъ Кронштадтскаго прихода и перешло въ другія города, пока не охватило всю Россію, пока не сдлало его извстнымъ, среди читающаго люда всхъ странъ свта.

Страницы: 1 2

Святой праведный Іоанн Кронштадскій

Святой Іоаннъ Кронштадтскій

Святой праведный Іоанн Кронштадскій

Приближается Новый год и следующие за этим праздником продолжительные выходные. К сожалению, в это время вся страна без меры пьет и ест, и единственным отвлечением от застолья для многих становится просмотр всевозможных пошлых шоу и «голубых огоньков» по телевизору. Жизнь словно бы замирает.

Чтобы понять, отчего празднование Нового года возведено в культ, почему для нецерковных людей этот праздник стал чуть ли не самым главным праздником года, необходимо сделать небольшой исторический экскурс.

До Петра I и церковный, и гражданский календарь в России начинался с 1 сентября. Церковь и сейчас начинает церковный годичный круг сентябрем. Петр постановил отмечать Новый год с 1 января – на западный манер. Новый год был праздником светским и приходился на святки – дни после Рождества Христова. И поэтому не было никакого греха в череде святочных дней отмечать и новолетие, вкушая скоромную пищу и вино. После революции 1917 года была проведена еще одна календарная реформа: вместо юлианского был принят григорианский календарь (новый стиль), так что празднование Нового года стало выпадать на конец Рождественского поста. Поэтому возникла проблема для людей, соблюдающих духовные традиции: как праздновать Новый год и праздновать ли его вообще?

Празднование Нового года сейчас совершается с гораздо большим размахом и сопровождается большим пьянством и разгулом, чем в советское время. Оно и понятно. Сначала советская власть отняла у людей церковные праздники и насадила свои, пролетарско-революционные, которые народ, за неимением других, и отмечал. Но с падением советского строя революционные даты отошли в прошлое, и из прежних праздников остался практически один Новый год. «А душа, – как говорил герой В.М. Шукшина в фильме «Калина красная», – хочет праздника».

Но незнакомая с духовными русскими традициями душа, несчастная, лишенная настоящих праздников, думает, что отмечать торжество можно только пьянством и безудержным весельем.

Немного отвлекусь и расскажу небольшую историю, также связанную с утратой духовных традиций. Рассказал ее один священник.

Как-то, гуляя по кладбищу, он увидел на одной могиле открытку. Рядом в вазе стоял свежий букет цветов. Это была могила женщины, которая прожила чуть больше 30 лет. Он нагнулся и прочитал открытку. На ней было написано: «Дорогая мамочка! Поздравляем тебя с Днем рождения! Мы тебя помним и очень любим». И этот батюшка подумал: «Бедные советские дети! У них отняли веру, отняли Церковь. Они не знают, чего ждут от нас наши усопшие, как правильно относиться к смерти». В этом трагедия нашего народа – в разрыве с традициями, духовным опытом. Все это было почти полностью сметено бульдозером более чем 70-летнего атеизма.

Но вернемся к новогоднему празднику. Конечно, отмечать Новый год пьянкой и гулянкой – обычай советский, а никак не русский православный. И нужно нам от этой вредной традиции избавляться и возвращаться к праздникам настоящим, христианским. Тем паче, что Рождество у нас сейчас, слава Богу, всегда является выходным днем, а значит, праздновать его никто не мешает. Не нужно придавать празднованию Нового года такое первостепенное, порой просто мистическое значение. Новый год в дореволюционной России всегда был неразрывно связан с Рождеством, просто этот праздник стоял в череде рождественских дней, и, конечно, никто его так широко и торжественно особо не отмечал.

Кстати, интересный факт: в 1920-е годы большевики боролись с традицией ставить и украшать на Новый год елки. Одна знакомая мне женщина, родившаяся еще до революции (ныне уже покойная), вспоминала, как советская власть вела борьбу с елками как с непременным атрибутом рождественского праздника. Ведь елку до революции наряжали перед Рождеством, и на Новый год она, естественно, уже была в доме. Так вот, был период, когда елка в целях борьбы с религией была запрещена. И вновь разрешили ставить елки уже в 1935 году.

Как же относиться людям православным ко всеобщему безудержному веселью и пьянству в новогодние дни? Никого не следует осуждать, но и самим в этом не участвовать. Мы готовимся к Рождеству, ожидаем этот второй по значимости и торжественности православный праздник и будем помнить, что идут дни поста Рождественского, который мы приносим как наш скромный дар к яслям родившегося Спасителя мира. Хотя, конечно, всенародная новогодняя феерия порядком отвлекает нас от поста, создает нам определенные трудности. Например, в последних числах декабря люди начинают сметать с прилавков мясо, другие скоромные продукты и выпивку. В магазинах и на рынках в это время лучше не появляться: потеряешь уйму времени и сил. Также в новогоднюю ночь почти нереально уснуть из-за взрывов и хлопков петард и криков празднующих соседей. А у кого-то и в семье есть любители отметить с шумом приход Нового года. Но мы знаем, что православным христианам всегда было непросто и им всегда мешали праздновать праздники и соблюдать посты. Вспомним недавнее время, когда в сам день Рождества далеко не все желающие могли пойти в храм, если только праздник не приходился на субботу или воскресение. А так, 7 января по новому стилю, было обычным рабочим днем. Так что грех жаловаться, потому что можем мы сейчас и поститься, и молиться, и ходить ночью на Рождественскую службу.

Некоторые православные люди занимают очень крайнюю, строгую позицию: Новый год – праздник бесовский, богомерзкий. Эта позиция вполне объяснима, ведь Новый год всегда сопровождается телебеснованием и пьянством – об этом мы уже говорили. Однако полностью отрицать Новый год и видеть в его праздновании один грех нельзя. Просто не нужно подменять им Рождество и бесчинствовать постом. Ведь мы, православные люди, являемся гражданами своей страны. И хотим этого или не хотим, живем по новому, григорианскому, календарю, строим нашу жизнь и трудовую деятельность по календарю гражданскому. Например, отправляемся в отпуск, сдаем отчеты по работе в конце года по новому, а не по старому стилю. Поэтому не является грехом проводить старый год, подвести итоги, поблагодарить Бога и, конечно, помолиться, вступая в новолетие. «Благословиши венец лета благости Твоея!» (Пс. 64: 12). По всем храмам Русской Православной Церкви служатся молебны, чтобы мы все имели возможность попросить у Господа благословение на год грядущий. Знаете, весьма заезженная фраза – новогоднее пожелание: «Как встретишь Новый год – так его и проведешь» – содержит в себе немалую долю правды. Кто-то под Новый год идет в храм со всей своей семьей молится за новогодним молебном, чтобы призвать благословение и помощь на все свои дела, и потом за скромной трапезой вспомнить с благодарностью уходящее лето. А кто-то проведет новогоднюю ночь (да и всю последующую неделю) в телеалкогольном угаре. И получится, как в одном анекдоте про миллениум: мужчина просыпается с ужасного похмелья после новогодней ночи, еле-еле разлепляет веки, идет к зеркалу и, долго глядя на свое опухшее, заплывшее, помятое лицо, говорит: «Так вот ты какой, человек третьего тысячелетия!» Очень не хочется, чтобы лицо русского человека третьего тысячелетия было именно таким. Плохо, неудачно начав какое-нибудь дело, мы долго не можем войти в правильный ритм, колею. И многие, начав год с пьянки и безделья, усваивают этот стиль на все последующие месяцы. И наоборот, как гласит пословица: «Хорошее начало – полдела откачало»: начав год с молитвы, с просьбы о помощи Божией, будем надеяться, что Господь не оставит нас в год грядущий и благословит наши труды и дела.

К сожалению, мы поставлены в такие условия, что в новогоднюю ночь, хочешь – не хочешь, приходится бодрствовать: уснуть можно разве что со снотворным и уже под утро. Поэтому и православные люди вполне могут посидеть вместе за столом, поговорить, но при этом, конечно, помня, что пост еще не окончен.

В дружеском застолье, общении нет ничего скверного, и Новый год тоже повод собраться вместе, подвести итоги, помянуть былое. Ведь праздники церковные мы празднуем и постом. Например, Преображение Господне, Вход Господень в Иерусалим всегда празднуются в пост. Но отмечаются они скромно, по-постному и, конечно, с молитвой. Они дают нам возможность подкрепиться перед следующей частью поста. Конечно, Новый год вовсе не церковный праздник, но его можно наполнить духовным смыслом и отметить вполне по-православному. Хотя можно, конечно, вообще не отмечать Новый год, ограничиться новогодним молебном. Это тоже допустимо.

Страницы: 1 2

Священник Филипп Парфенов служил в Чите и в Париже, сейчас служит в Москве, но из-за сложных отношений с патриархией так и не включен в московский клир.

Александр Борзенко

БГ он рассказал о приходе к вере через книги, о встречах со святыми людьми и о недостатках церковной власти

Иерей Филипп Парфенов

Возраст: 45 лет.

Светское образование: МГУ.

Духовное образование: ПСТГУ (Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет).

Место служения: к настоящему моменту не закреплен за конкретным приходом.

О детстве и приходе к вере через книгу

Я родился в сугубо светской, советской семье. Мама — преподавательница музыки, бабушка — преподавательница русского языка и литературы в школе. Родители были неверующими, бабушка могла раз или два в год сходить за крещенской водой, освятить куличи на Пасху, но не более того. Тогда (как, впрочем, и сейчас) многие крестились и крестили детей просто по традиции — воспринимали это событие не столько как таинство, вводящее в церковь и рождающее человека во Христе, сколько как некоторую условность, которая ни к чему в дальнейшем не обязывала.

Я был таким образом крещен в младенчестве, в 1967 году, в храме, который находился на станции Тарасовская Ярославской железной дороги. В 1990-е годы я узнал, что как раз в те годы здесь служил отец Александр Мень, книги которого впоследствии сильно на меня повлияли. Одна из моих родственниц, тогда совсем юная, уверяет, что крестивший меня священник был очень красивый и что это должен был быть именно он. Ни мама, ни бабушка ничего не запомнили, так что не смогли это ни подтвердить, ни опровергнуть.

Рос я в безверии, к религии относился нейтрально и даже немного отрицательно. Помню, когда ребенком то ли с мамой, то ли с бабушкой оказался в каком-то храме: полумрак, свечи, старушки целуют иконы — ничего хорошего и светлого я в этом не нашел. При этом глобальные вопросы — жизнь, смерть, смысл — стали меня интересовать рано, лет с шести, и ответа я не находил. Кто-то из родственников мне сказал, что когда человек умирает, он продолжает жить в своих детях, и на время меня это успокоило. Потом, ближе к двадцати годам, подобные вопросы возникли с новой силой.

Мои студенческие годы совпали с началом перестройки. В те годы можно было нелегально достать кое-какие книги, изданные за рубежом: и историческую литературу, и религиозно-философскую, и книги запрещенных авторов вроде Солженицына. Решающее воздействие на меня оказала книга отца Александра Меня «Сын человеческий». Я никогда не знал отца Александра лично и даже не видел, но его слово позже помогло мне лучше ориентироваться в нашей внутрицерковной жизни — часто разнообразной и противоречивой. Встречи с ним я в то время не искал, поскольку понимал, что священник он очень популярный и у него, наверное, и так нет отбоя от духовных чад.

Первый мой духовник был иеромонахом Троице-Сергиевой лавры, сейчас он епископ в одной из российских епархий. Конечно, он был более консервативен, чем отец Александр, мы иногда даже спорили по каким-то вопросам, но тем не менее он был и остается одним из самых достойных, на мой взгляд, служителей. К трудам отца Александра он относился хорошо и даже подарил мне одну из его книг — «Магизм и единобожие», заграничное издание, — за что я до сих пор благодарен. Так получилось, что я читал ее как раз в день гибели отца Александра — эту печальную весть я услышал по радио.

О музыке и поступлении в университет

В детстве я занимался музыкой, играл на фортепиано — у меня были способности, но не было, как это часто случается, усердия развивать технику игры. Абсолютный слух и неплохой голос потом пригодились мне в церковной жизни — я легко стал певчим.

После школы я поступил на биологический факультет МГУ, но к моменту окончания университета понял, что это не мой путь и естественно-научными дисциплинами заниматься я не буду. Мне изначально были ближе гуманитарные области, но в советской школе к гуманитарным наукам — истории, литературе — могли привить скорее отвращение, нежели интерес.
Часто встречаются епископы, которые по своим нравам и повадкам напоминают светских чиновников

О вертикали власти в Русской православной церкви и епископах, больше похожих на чиновников

Я стал священником семь лет спустя после обращения — сравнительно быстро, хотя в те годы люди становились дьяконами и священниками и гораздо быстрее, потому что на фоне массового открытия храмов священнослужителей не хватало. Достаточно было соответствовать минимальным требованиям: не младше двадцати лет, единожды женат, без каких-либо канонических препятствий к служению и с рекомендацией настоятеля прихода. Людей рукополагали без всякого духовного образования, иногда и без светского — и очень стремительно. Потом эту практику вынуждены были прекратить, когда это обернулось не очень хорошей обстановкой в церкви: многие священники стали служить и проповедовать по принципу «кто во что горазд». Это отчасти привело к тому, что на рубеже 1990-х и 2000-х годов дисциплинарная вертикаль церковной власти, от которой сейчас многие страдают, усилилась вплоть до невозможных, с христианской точки зрения, пределов.

У нас вся власть на местах сосредоточена в руках правящих архиереев — и так было в церкви всегда, но с одной оговоркой: в древности епископа выбирали. Паства его знала, могла послать делегатом на какой-то общий церковный собор, епископ был представителем и выразителем интересов своей паствы. Позднее, за исключением определенного периода средневековой истории Пскова и Новгорода и совсем краткого отрезка в 1917—1918 годах, епископы в России не выбираются, а назначаются сверху.

Сейчас назначение происходит по не очень понятным критериям — кажется, в первую очередь ценятся управленческие качества. Это подход скорее светский, чем духовный, поскольку Христос в Евангелии нам говорит, что «больший среди вас да станет всем слугой» — иерархическая пирамида есть, но, с точки зрения Нового Завета, она перевернута. У нас так получается, что епископ, как высший представитель церковной власти, оказывается вне контроля. Ошибаться свойственно всем, но если с рядовых священников за ошибки спрашивается, то с высших церковных представителей никто ни за что не спросит. Такой перекос приводит к тому, что не только христианская этика может нарушаться, но даже обычные человеческие отношения. Конечно, если епископ достойный, соответствует качествам именно христианским, о которых пишет апостол Павел в некоторых своих посланиях, — это другое дело. Если он стремится не властвовать, а быть слугой и своим личным примером научать всех окружающих, такому служителю цены нет. Такие есть, но их не так много. Больше встречаются другие, которые по своим нравам и повадкам напоминают чиновников. Это отравляет жизнь многим священникам.

Страницы: 1 2

Продолжение. Начало Здесь.

Старец Паисий Святогорец (Эзнепидис)

  Однажды во время молитвы он услышал голос своего старца, который просил: «Братья мои, спа­сите меня!» Гавриил побежал к старшему из бра­тии и передал ему это, но тот, увы, заругался:

—    Ты в прелести! Иди лучше и читай своё пра­вило. Тоже, услышал голос старца!

Гавриил послушался и вернулся в свою келью. Принялся опять за молитву, но ещё сильнее ус­лышал душераздирающий крик старца: «Братья, спасите! Я на перевале у Керасьи, возле Креста. Умираю. Помогите!»

Гавриил опять идёт к старшему брату и говорит ему:

—    Наш старец в опасности. Он наверху, возле Креста.

Но брат ещё пуще забранился:

—    Да ты в своём уме ? Как ты от Креста можешь слышать голос старца1 ?

Гавриил стал со слезами упрашивать брата:

—    Прочитай, отец, сотницу с поклонами внима­тельно, и сам увидишь.

Только брат стал молиться по чётке и сделал пару поклонов, как услышал душераздирающий крик своего старца. Братья подвязали к ногам вет­ки, чтобы не увязнуть в снегу, и пошли ко Крес­ту. Почти полдня они шли, утопая в снегу, до того места, где находился старец. Если внизу в Кавсо- каливье снегу было метр, то наверху, у Креста, ещё больше!

Папа-Неофит, возвращаясь в свою каливу, шёл из скита святой Анны в сторону Керасьи. У Крес­та он выбился из сил, завяз в снегу, которого было выше человеческого роста, и не мог выбраться.

Монахи нашли его едва живого, подняли и за­мёрзшего принесли сначала в скит Керасьи, что­бы он немного пришёл в себя. Но мне думается, что спасло старца не тёплое питьё, которым его напо­или, а горячая молитва Гавриила.

Когда папа-Неофит поправился, они вернулись в Кавсокаливью, в каливу святого Георгия. Вскоре, в каливе, Гавриил был пострижен в монахи с име­нем Георгий, а после паломничества ко Святым местам его стали знать «Хаджи-Георгий».

Братство папа-Неофита выросло и из Кавсо- каливьи перебралось в Керасью ради больше­го уединения. Сначала четыре года жили в келье Святых апостолов, пока не достроили кельи свя­тых Димитрия и Мины, где могло разместиться всё братство. В Керасье папа-Неофиту было видение, после которого он ввёл в своём братстве строгий устав постоянного поста и непрестанной молит­вы. Потом, в 1848 году, он оставил отца Георгия, Хаджи-Георгия, за старца, а сам занял келью свя­тителя Николая в Карее, которая принадлежала монастырю Симонопетра, заботясь о людям, ищу­щих у него духовной помощи, чтобы им было легче к нему добираться.

Место под названием “Крест”

Отцы братства, оставшегося в Керасье, дове­ряли Хаджи-Георгию, потому что он сам долго жил в послушании у старца и понимал, что значит быть послушником. Отсечение воли у человека он вёл в святоотеческом духе: то есть, когда нужно, отсекал детский эгоизм, а когда нужно, сдерживал излишний энтузиазм. Другими словами, подрезал с рассуждением, а не рубил безрассудно. Старец носил в себе святость, а потому братья подчиня­лись ему из почтения и благоговения, а не из-за страха.

К себе Хаджи-Георгий был строг и постоянно увеличивал свои подвиги. Старец говорил: «Ког­да человек приступает к посту, бдению и молитве, телесные силы его истощаются, и плоть начинает стенать и жаловаться на тяжесть и труд подвиж­нической жизни. Тут-то и нужно усиленное вни­мание в мысленной брани, потому что тогда на память приходят дни мирской жизни, чтобы не иметь препятствий на пути ко спасению и не погу­бить души своей».

Результатом таких трудов у Хаджи-Георгия было истощение плоти и утончение духа. Хотя ноги у него болели от постоянного стояния на мо­литве, и особенно колени от многочисленных пок­лонов, старец не отступал от своего строгого прави­ла и никогда не принимал никаких лекарств. Своим же послушникам и приходившим паломникам он говорил: «Лучшее лекарство — это частое прича­щение Святых Христовых Таин. Частая исповедь и Божественное Причащение это самое важное, необходимое условие для духовной радости на земле и вечного наслаждения на Небесах». И в под­тверждение своих слов приводил такой пример.

«Один пустынник спросил диавола:

—    Что для вас страшнее всего ?

Диавол отвечал:

—    Страшно и невыносимо для нас таинство Кре­щения, которое нас лишает власти и всяких прав на вас; Крест, который нас мучит, нас изгоняет и нас уничтожает, но особенно Причащение. При­частие — продолжал диавол — хуже для нас даже геенны огненной. Мы не то что не можем прибли­зиться к человеку, достойно причастившемуся, но даже боимся взглянуть на него. Но как бы ни были таинства смертельно опасны для нас, мы благодар­ны тем людям, которые своей невнимательностью и своими греховными привычками сами отдаляют от себя их благотворное действие и тем сами дают нам право владеть их сердцами».

Этим рассказом старец давал понять, насколько важны для христиан святые таинства.

Чтобы с радостью претерпеть многие труды и болезни подвижнической жизни ради спасения своей души, старец Хаджи-Георгий постоянно приводил себе на память следующий случай, ко­торый ему когда-то рассказывал его старец папа- Неофит.

Келья святых Димитрия и Мины, где жил Хаджи-Георгий со своим братством

«Как-то один больной, потеряв терпение, возо­пил ко Господу и просил избавить его от страшных болей, которые ему приходилось терпеть. Тогда явился ему ангел и говорит:

—    Благой Бог услышал твою молитву и испол­нит твоё прошение, но с условием, что вместо года страданий на земле, которыми человек очищается, яко золото в горниле, ты согласишься пробыть три часа в аду. Так как душе твоей требуется очи­щение болезнью, то ты должен был бы болеть ещё один год. Тебе это кажется трудным, подумай, од­нако, что значит быть в аду, куда отправляются все грешники! Потому попробуй пробыть там все­го три часа, а потом молитвами святой Церкви ты будешь спасён.

Больной подумал: «Год страданий на земле — это очень много! Лучше потерпеть три часа в аду».

—    Я согласен пробыть три часа в аду, — сказал он ангелу.

Тогда ангел аккуратно принял на руки свои его душу и поместил в ад, а сам удалился, сказав:

—    Через три часа я вернусь.

Непроглядный мрак, который царил там, тес­нота, вопли грешников, нёсшиеся отовсюду, их страшный вид, всё это вызывало в несчастном страх и тоску. Повсюду страдания. Ни одного ра­достного восклицания по всей бесконечной бездне ада. Лишь огненные глаза демонов, готовых его растерзать, видны в темноте.

Несчастный стал биться и кричать, но его крики и вопли тонули в бездне. Ему казалось, что в му­чениях прошли века, он с минуты на минуту ждал появления ангела, но тот не приходил.

В конце концов, потеряв всякую надежду ког­да-либо увидеть рай, он стал вопить и плакать, но никто не обращал на него внимания. Грешники в аду думают только о себе, а бесы радуются их страданиям.

Вдруг сладкое ангельское сияние осветило без­дну. С райской улыбкой на устах ангел предстал перед страдальцем и спросил его:

—    Как ты чувствуешь себя, человек ?

—    Я не думал, что и ангелы лгут, — прошептал он угасшим голосом.

—    Что это значит ? — спросил ангел.

—    Что значит ? — продолжал несчастный. Ты обе­щал забрать меня отсюда через три часа, а с тех пор, кажется, прошли целые годы, века в нестер­пимых муках.

—    Что ты! Какие годы, какие века? — сказал удивлённо ангел. — Лишь час прошёл после того, как я тебя покинул, и тебе нужно пробыть здесь ещё два часа.

—    Как ? Два часа ? Нет! Не могу, ни за что! Если возможно, если есть на то воля Божия, умоляю тебя, возьми меня отсюда. Лучше я буду терпеть всю жизнь на земле даже до дня Суда, только выведи меня отсюда, из этого ада! Сжалься надо мной!

Так вопиял страдалец, воздевая руки к ангелу.

—    Хорошо, — ответил ангел. — Благой Бог, как ча­долюбивый Отец, помилует тебя.

На этих словах больной открыл свои глаза и увидел, что, как и прежде, он лежит на одре болезни».

Страницы: 1 2