Наблюдая подобное соревнование в восхвалении пресвятой Девы и такое множество славных деяний, Барнабе ужасался своему невежеству и простоте.

– Увы! – говорил он сам с собой, гуляя в небольшом, лишенном тени монастырском садике. – Как я несчастен! Я не могу подобно братьям достойно прославить пресвятую Богородицу, а между тем я люблю ее всем сердцем. Увы! Увы! Я человек простой, неискушенный, нет у меня для служения тебе, владычица, ни назидательных проповедей, ни трактатов, составленных по всем правилам, ни красивых картин, ни искусно высеченных статуй, ни разделенных на стопы складных стихов! Увы, нет у меня ничего!

Так он стенал и печалился. Однажды вечером монахи гуляли и беседовали меж собой, и тут он услышал о некоем иноке, который знал лишь одну молитву: «Богородица, дево, радуйся!» Все презирали его за невежество. Но после смерти инока из уст его выросло пять роз по числу букв, составляющих имя Марии, и таким образом была возвещена святость усопшего.

Выслушав этот рассказ, Барнабе еще раз подивился доброте пречистой Девы. Но блаженная кончина инока не утешила его, ибо сердце Барнабе было преисполнено рвения, и он жаждал потрудиться по славу Царицы небесной.

Барнабе все искал для этого возможность, но не находил, и день ото дня все более и более сокрушался, как вдруг однажды утром он пробудился с радостным чувством, поспешил в часовню и оставался там в одиночестве долее часа. После обеда он опять пошел туда.

С тех пор он ежедневно отправлялся в часовню, когда там никого не было, и пребывал в ней большую часть времени, которое другие монахи посвящали вольным искусствам и ремеслам. Больше он уже не грустил и не сетовал.

Столь странное поведение возбудило любопытство монахов. Братия недоумевала, почему Барнабе так часто уединяется.

Настоятель, чей долг состоит в том, чтобы все знать о своих монахах, решил последить за Барнабе во время его отлучек. И вот однажды, когда тот заперся по своему обыкновению в часовне, настоятель с двумя старцами направился туда и стал смотреть в дверную щель, что происхо дит внутри.

У алтаря святой Девы Барнабе, держась на руках, вниз головой, подняв ноги кверху, жонглировал шестью медными шарами и двенадцатью ножами. В честь Божьей Матери он проделывал фокусы, за которые его когда-то особенно хвалили. Не поняв, что этот бесхитростный человек отдает пресвятой Деве все свое искусство и умение, старцы сочли это кощунством.

Настоятель знал, что Барнабе чист душою, но он решил, что у бывшего жонглера помутился разум. Все трое хотели было вывести его из часовни, как вдруг увидели, что пресвятая Дева сошла с амвона и вытирает полою своей голубой одежды пот, струящийся со лба жонглера.

Тогда, распростершись на каменных плитах, настоятель возгласил:

– Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят!

– Аминь! – целуя землю, ответили старцы.

У трембітоньку заграю,
Заграю, загуду,
З своїм милим рідним краєм
Розмову поведу.

Верховино, мати моя,
Вся краса чудова твоя,
Вся краса  твоя чудова 
У мене на виду!
Дана, шіді, річка, дана, дана
Вся краса чудова твоя
У мене на виду.

  

«Меня раздражает и печалит, что люди, в погоне за материальным, не замечают прекрасного, которое существует в огромных количествах среди людей и природы.

В этом, правда, нет ничего нового – это извечная борьба гуманистов с эгоизмом.

Мы дожили до такой ступени развития человеческого сознания, что взгляд на мир, взгляд, лишенный собственной корысти, является уже чем-то постыдным."

  «В каждом человеке дремлют две основные тенденции. Одна из них – желание выделяться из среды, из обыденной толпы, желание обращать на себя внимание; другая – стремление к полному отождествлению себя с толпой, желание слиться с ней. Очевидно, что причина второй тенденции – страх за свою жизнь. Страх выразить себя. Он вызывает у человека беспокойство за свою безопасность. Интересно, что те люди, которые боятся,

одновременно смотрят с завистью на тех, кто отважился выйти из толпы. 

И, возможно, зависть – непосредственная причина агрессивного отношения к «белым воронам» […]. 

Искусство, а особенно его развлекательная часть, по причинам огромного спроса на него, является идеальным полем для различных спекуляций. Из-за этого в искусстве много таких людей, которые, называя себя артистами, на деле ими не являются. Они активно используют общественную конъюнктуру для своего обогащения, используют надуманный интерес общества к некоторым человеческим проблемам. Эти люди опираются на вдалбливание людям мыслей, что людям нужна халтура (а не настоящее искусство) и предоставляют её обществу.» (1972)

«Мне хочется затронуть тему “молодежной музыки”. Этот термин меня раздражает. Он придуман теми, кто хотел бы одеть молодежь в короткие штанишки.

Музыка одна. Она либо есть, либо её нет. В том, что я делаю, есть большя доля славянского духа, который особенно дает знать о себе в моменты соприкосновения со слушателями на Западе. В основе моего творчества лежит сама жизнь». (1972)

«Я не люблю одноцветную музыку, ибо она искусственна и неестественна. Стараюсь постигнуть суть. Каков путь к этому? Прежде всего, – отказ от “bel canto”. Приятное звучание голоса нравится людям, так как люди любят легкое. Такое пение – лесть собственному спокойствию, внушение себе, что у тебя все в порядке. Но ведь наше вдохновение должно отражать сегодняшний день, наполненный столкновениями, конфликтами, неудачами, радостью, страхом. Вот откуда во мне возникает крик, спазм, беспокойство. […] Так называемая музыка души и попытка привить её на славянской почве, что я считаю своей целью и обязанностью, принадлежит к нашим первейшим реакциям, которые, несмотря на развитие цивилизации, лежат в основе переживания нами жизненных проявлений. Многие представители “Молодой Польши” не были лишены чувства наблюдательности когда они называли прекрасными звуки, издаваемые первобытными людьми». (1968)

   

   
Усміхаються діброви і ліси
   Від чарівної зимової краси.
   І смерічки осяйні
   І Карпати в далині -
    Всі вітають білосніжні дні...