А у меня дома живёт Дед Мороз…
Он живёт на телевизоре, и ему там нравится.
Он умеет играть на гитаре, петь, и топать ножкой…
Иногда у него садятся батарейки, и он молчит.
А я вставляю новые…
И Дед Мороз снова поёт, притоптывая в такт ватным валенком…
* * *
- Алло, привет! Ты чё такая гундосая?
- Привет. Болею я. Чего хотел?
- Дай посмотреть чё-нить стрёмное, а? Какую-нибудь кровавую резню бензопилой, чтоб кишки во все стороны, и мёртвые ниггеры повсюду.
- Заходи. Щас рожу мою увидишь – у тебя на раз отшибёт всё желание стрёмные фильмы смотреть.
- Всё так сугубо?
- Нет. Всё ещё хуже. Пойдёшь ко мне – захвати священника. Я перед смертью исповедоваться хочу.
- Мне исповедуешься. Всё, иду уже.
- Э… Захвати мне по дороге сока яблочного, и яду крысиного. И того, и другого – по литру.
- По три. Для верности. Всё, отбой.
Я болею раз в год. Точно под Новый Год. Всё начинается с бронхита, который переходит в пневмонию, и я лежу две недели овощем, и мечтаю умереть.
Я лежу, и представляю, как я умру…
Вот, я лежу в кровати, уже неделю… Моя кожа на лице стала прозрачной, глаза такие голубые-голубые вдруг… Волосы такие длинные, на полу волнами лежат… Вокруг меня собралась куча родственников и всяких приживалок, и все шепчутся: «Ой, бедненькая… Такая молоденькая ещё.. Такая красивая… И умирает… А помочь мы ничем не можем…»
А у изголовья моего склонился седовласый доктор Борменталь. Он тремя пальцами держит моё хрупкое запястье, считает мой пульс, и тревожно хмурит седые брови. А я так тихо ему шепчу: «Идите домой, доктор… Я знаю, я скоро умру… Идите, отдохните. Вы сделали всё, что могли…» - и благодарно прикрываю веки.
Доктор выходит из комнаты, не оглядываясь, а его место занимает Юлька. Она вытирает свои сопли моими длинными волосами, и рыдает в голос. Потому что я, такая молодая – и вдруг умираю…
И однажды вдруг я приподнимусь на локте, и лицо моё будет покрыто нежным румянцем, и я пылко воскликну: «Прощайте, мои любимые! Я ухожу от вас в лучший из миров! Не плачьте обо мне. Лучше продайте мою квартиру, и пробухайте все бабки! Потому что я вас очень люблю!»
И откинусь на высокие подушки бездыханной.
И сразу все начнут рыдать, и платками зеркала занавешивать, и на стол поставят мою фотографию, на которой я улыбаюсь в объектив… Нет. Это дурацкая фотка. Лучше ту, где я в голубой кофточке смотрю вдаль… Да. Точно. Я там хорошо вышла.
И закопают меня под заунывные звуки оркестра, и пьяный музыкант будет невпопад бить в медные тарелки…
Но я не умираю.
Я мучаюсь две недели, а потом выздоравливаю.
И наступает Новый Год.
Болею вторую неделю.
Изредка мне звонят подруги, и интересуются степенью моего трупного окоченения. Потом спрашивают, не принести ли мне аспирина, получают отрицательный ответ, и уезжают в гости к бойфрендам.
А я болею дальше…
И пока мне не позвонил никто.
Кроме соседа Генри.
Понятия не имею, как его зовут. Генри и Генри. Как-то, правда, спросила, а с чего вообще вдруг Генри?
Отвечает:
- А… Забей. У меня фамилия – Раевский. Мой прапрадед – генерал Раевский, может, слышала? Так что погоняло у меня вначале было Генерал. Потом уже до Генри сократилось…
Логично. Значит, Генри…
И вот никто больше не позвонил… Суки.
Открываю дверь.
На пороге стоит сугроб.
- Привет! – говорит сугроб, и дышит на меня холодом.
- Привет, - говорю, - ты сок принёс?
- Принёс, - отвечает сугроб. И добавляет: - А яду нет. Кончился яд. – И, без перехода: - Ой, какая ты убогая…
- Спасибо, - поджимаю губы, и копаюсь в сугробе в поисках сока.
Сугроб подпрыгивает, фыркает, и становится похож на человека, который принёс сок, и плюшевого Деда Мороза.
- Дай! Дай! – тяну руки, и отнимаю Деда Мороза!
- Пошли чай пить, - пинает меня сзади человек-сугроб, и мы идём пить чай…
Дед Мороз стоит на столе, поёт, и топает ножкой…
На улице – холодно.
И дома холодно.
Только под одеялом тепло. И даже жарко.
Я в первый раз за всю последнюю неделю засыпаю спокойно. Я не кашляю, у меня нет температуры, и я прижимаю к себе Деда Мороза.
- А меня, кстати, Димой зовут… - слышу сбоку голос, и чувствую в нём улыбку.
Улыбаюсь в темноте, и делаю вид, что сплю.
- Генри, давай откровенно, а?
- Давай.
- Слушай, ты, конечно, клёвый, но…
- Проехали. Дальше не продолжай. Мне прям щас уйти?
- Нет… Ты не понял. Я буду с тобой. Только ты губы не раскатывай, ладно? Как только мне подвернётся кто-то получше – ты уж не обижайся…
- Мадам, у меня нет слов, чтобы выразить моё Вами восхищение, но смею надеяться, что Вы тоже не сильно расстроитесь, если я уйду от Вас, в случае, если встречу девушку своей мечты?
- Насмешил.
- Да, я такой.
…Такое яркое всё вокруг… И тихо очень… И тишина эта – звенит… И – голос в тишине:
- Сегодня. Тридцатого. Ноября. Две. Тысячи. Пятого. Года. Ваш. Брак. Зарегистрирован!
Поднимаю лицо кверху, и смотрю на потолок.
Меня теребят, что-то говорят, а я смотрю на потолок.
У меня глаза стали большие и мокрые. Их срочно надо вкатить обратно.
Не вкатываются.
И щёки тоже мокрые стали.
И губы солёные. Димкины.
- Раевская… - шепчет мне на ухо, - Я тебя люблю…
А я смотрю на него, и всё такое солёное вокруг…
И красивое.
Сижу на работе.
Не сезон. Заказов нет. Выкурила уже полпачки сигарет, и лениво рисую на листке казённой бумаги своего Деда Мороза.
Не получается почему-то.
Оно и понятно. Художник из меня никакой.
Дзыньк!
Это сообщение пришло.
С фотографией.
Экран телефона маленький, и ничего не понятно.
Только текст внизу видно.
«Хочу так же…»
Хмурю брови, и кручу телефон во все стороны.
«Хочу так же..»
Что ты хочешь так же?
А-а-а-а… Улыбаюсь хитро, и начинаю искать на размытом фото трахающихся собак.
Краснею, но ищу.
И не вижу!!!
Домой лечу стрелой.
Влетаю, и кричу:
- Где? Где там собаки трахаются?! Покажи! Я три часа искала – не нашла!
На кухне у плиты стоит Генри, жарит мясо, и оборачивается:
- Какие собаки?
Достаю свой телефон, сую ему в руки, и в ажиотаже кричу:
- Фотку ты прислал? «Хочу так же…» - ты написал? Где собаки???
Большие карие глаза смотрят на меня как на дуру, нос в еле заметных веснушках морщится, и он хохочет:
- Кто о чём, а вшивый о бане… Дай сюда телефон… Нет, не твой, мой дай… так.. Угу.. Сообщения… MMS… Отправленные… Вот! Смотри, извращенка!
Наклоняю голову к экрану, и вижу то же фото, только чётче и больше: окно машины, зеркало дальнего вида, отражение фотовспышки на стекле.. Собак не вижу!!!
Шмыгаю носом:
- И где собаки?
- Нету собак. И не было. Ты сюда смотри…
Слежу за Димкиным пальцем, и вижу что он упёрся в маленькое изображение мужчины, идущего по дороге, и толкающего перед собой детскую коляску…
Краснею, и, чтобы скрыть смущение, начинаю смеяться.
Генри треплет меня по голове:
- Дурища… У кого чего болит…
Улыбается.
А я вижу, что обиделся…
Зарываюсь лицом в его шею, и шепчу:
- Будет, Раевский… Всё у нас будет, обещаю…
«Дима, возьми трубку!»
Жду пять минут. Десять.
«Дима, я волнуюсь, возьми, пожалуйста, трубку!»
Пять минут. Десять.
Звоню сама. Длинные гудки.
«Генри, я тебя убью, скотина! Нажрался – так и скажи! Не беси меня! Срочно перезвони!»
Длинные гудки.
Длинные гудки.
Длинные гудки.
Щёлк. «Аппарат абонента выключен, или находится вне зоны действия сети!»
Не смешно ни разу.
Сутки прошли уже.
- Алло? Бюро несчастных случаев? У меня муж пропал вчера.. Был одет в чёрное пальто, синие джинсы, белый свитер. На правой щеке – три родинки, треугольником… Татуировок и шрамов нет…
Ничего.
Набираю ещё один номер. Последний.
- Мамочка? Привет, это я… Мам… Димка пропал! Он к тебе не приезжал? Нет? А ты давно к нему не заезжала? Нет, ключей у меня нет… А зачем мне они? Мы там не жили никогда… Мам, не молчи!
- Я скоро приеду, дочка… Делать-то что будем, дочка?
Мурашки по телу бегут. Кричу в трубку:
- Ты что мелешь, а? Что делать? Искать надо!
- Не надо, дочка… Дома он. Я знаю. Я – мать… Я чувствую… Ты держись, доченька… Я через час приеду, и позвоню…
Три часа ночи.
Водка. Холодная. Залпом.
Половина четвёртого.
Валерьянка. Пустырник. Водка. Залпом.
Три сорок пять.
Падаю на колени перед иконами:
- Господи!!! – ору, и крещусь размашисто, - Только не он! Не он! Пусть инвалидом лучше останется, пусть я инвалидом стану – только чтоб живой был… Ну, не надо… Ну, пожалуйста… Ну, Господи, миленький!!!
Четыре ровно.
Звонит телефон.
Вскакиваю с колен, и несусь к аппарату.
Снимаю трубку.
- Дочка-а-а-а-а… - и плач в трубке. – Он тут лежит… На кухне… Мёртвый… Иди скорее, я одна не могу!!!!
Мёртвый.
Умер.
Совсем.
Навсегда.
«Раевская… Я тебя люблю…»
«Хочу так же…»
Нос в веснушках.
Глаза карие.
Три родинки треугольником на правой щёчке…
Всё…
* * *
У меня дома живёт Дед Мороз.
Он живёт у меня на телевизоре.
Он умеет петь, и топать ножкой…
Мне его подарил Генри.
Человек-сугроб.
Человек-праздник.
Человек, который меня любил.
Дед Мороз поёт, и топает ватным валенком.
Сегодня – ровно год. Год без Димки.
А Дед Мороз всё поёт…
(С) Мама Стифлера
Кто знает... Хотя если очень постараться - все может быть.
