О «злых бабушках» в храме

Проблема локальных вооружённых конфликтов, то и дело возникающих в храмах между прихожанами и «бабульками-церковнораспорядительницами», не нова. И актуальна не только для новоначальных. И даже вызывает определённую тревогу у деятельного духовенства.

Дошли слухи о сей беде и до меня. Полежав на диванчике и подумав часок, я припомнил свой опыт укрощения не в меру ревностных блюстительниц благочестия. И вот спешу поделиться секретами воинского искусства. Призвав на помощь воспетое мною в прозе Парадоксальное Творческое Мышление, смею предложить следующую инструкцию.

Главное: ещё раз напоминаю Четвёртое Правило индейцев Чероки: «Если не можешь их побить – присоединись к ним!»

«Поделись улыбкою своей – и она к тебе вернётся хлебом с маслом!»

Как правило, таких «бабулек» в каждом храме несколько штук. Все их знают. Узнай и ты. Зови их по имени-отчеству. Если приходится вскользь упоминать о них – говори лишь хорошее, непременно величая «Раба Божия...». Регулярно вноси их в свои заздравные записки – то, что не может исправить никто, может исправить Сам Господь. Всегда будь с ними ласковой и учтивой, что бы они ни творили, и тем «угасишь все раскалённые стрелы лукавого» (Еф. 6, 16).

При встрече (даже во время службы – думаю, греха особого не будет) поприветствуй их кроткой улыбкой и поклоном головы – им ведь часто не хватает именно любви и внимания. Как правило, через пару месяцев среднестатистических встреч в храме они сами начнут с тобой здороваться. Возможно даже будут за 8 метров переходить на строевой шаг и приветствовать тебя прикладыванием руки к головному платку. Естественно своему, а не твоему, как хотелось бы им при вашей первой встрече.

Клинические случаи

Бывают, однако, особо клинические случаи, когда «нравоучительницы» на звук и цвет не реагируют. Если все вышеозначенные попытки примирения не привели к желаемому результату, тогда в действие вступает 16-ый Закон Мэрфи для Войны: «Если ты не уверен – запроси артиллерийскую поддержку». Я вовсе не призываю к стукачеству. Просто искренне надеюсь, что у священника хватит мудрости разрешить этот вопрос.

Расскажи о своих «непонятках с надзирательницами» священнику этого прихода. Если на приходе несколько священников, то обратись к тому, кто у этих «надзирательниц» в непререкаемом авторитете. Иногда это может быть и не ваш приходской батюшка, а любой священник из ближайшей обители.

Постарайся попасть к их «духовному авторитету» на исповедь. И, не говоря о них ничего худого, попроси его подсказать тебе, как восстановить с ними христианскую любовь. Очень хорошо, если он подскажет тебе, что именно так раздражает «надзирательниц» в тебе лично. Если это действительно твоё греховное проявление – Господь уврачует тебя. Если их «заморочки» – исправит их. «Если и это не сработает – запроси авиаподдержку» (18-ый Закон Мэрфи для Войны).

Будь примером спасающейся души

Прежде всего, постарайся попросту полюбить этих бабулек и моли Господа об умножении любви. Всё это старайся делать не лукавя, без интриг, руководствуясь исключительно искренней христианской любовью.

Будь примером спасающейся души. И помни, что у Бога любви больше чем у нас с тобой. Он ведь «каждому хочет спастись» (1 Тим. 2, 4). А за бегающих от спасения можно лишь молиться. Возможно, увидев далёкую бурю, они всё же захотят залезть в лодку и перестанут плескаться и рассказывать о тёпленькой водичке и крабиках.

 

Дата публикации: 16 октября 2008 года

Электронная версия: © Игумен Валериан. Разное, 2008

В одном из номеров газеты «Православная вера» была опубликована статья «Церковь и водопроводные трубы». Речь в ней шла о том, что зачастую люди обращаются в храмы с просьбами, которые должны быть адресованы совсем в другие инстанции. Нужны деньги на лекарства, кто-то из близких рискует стать жертвой мошенников… Не получив помощи в соответствующих учреждениях, люди идут для разрешения своих проблем в храм, просят помочь. Как нужно реагировать на это нам, прихожанам, должна ли церковная община заниматься разрешением подобных вопросов или не вмешиваться вовсе? Мы продолжаем разговор по поводу этого достаточно распространенного явления. Своим мнением с читателями делятся один из авторов газеты и староста одного из саратовских храмов.



Просят – значит доверяют
Не знаю как в России в целом, а в Саратове прийти в Церковь с просьбой помочь в решении какой-либо бытовой проблемы — обычное дело. Кто-то относится к таким обращениям с пониманием — что поделать, в нашей стране люди часто чувствуют себя беспомощными даже перед лицом самых незначительных неурядиц. У кого-то это вызывает недоумение и даже протест, мол, причем здесь Церковь, идите к чиновникам и в те организации, где обязаны вам помочь. Но, на мой взгляд, стоит задуматься, о чем нам говорят вот такие «докучающие» обращения граждан. А говорят они о том бесценном ресурсе, которым сегодня, несмотря на самые разные настроения в обществе, все же обладает Церковь,— доверии людей.

Если задаться вопросом, каким социальным институтам сегодня доверяют люди, от кого они реально ждут решения своих проблем — боюсь, что процент граждан, относящихся с доверием к официальным органам и инстанциям — чиновникам, законодателям, судам, правоохранительным органам и даже общественным организациям, будет ничтожен. И даже не стоит проводить специальный опрос — достаточно послушать что говорят люди в общественном транспорте. Возможно, в более благополучных городах, где уровень дохода людей выше, чем в нашем регионе, и бюджетное обеспечение не является скудным пайком, ситуация не столь безнадежна. Но на нашей дотационной периферии, остро переживающей кризис доверия к власти, дела обстоят хуже некуда. Куда идти людям, когда они, обив пороги всех кабинетов и служб, четко понимают, что им не помогут нигде? По большому счету некуда. И в этой ситуации кто-то решается прийти в Церковь.

Да, не спорю, конкретно для тех, к кому они обратятся лично, сей факт создаст определенные неудобства. Попробуй докажи нецерковному человеку, что Церковь существует для того, чтобы приводить людей к Богу, помогать им спастись. У него-то, у просителя,— проблемы, важней которых для него на тот момент ничего нет, и он ждет от нас поддержки, помощи, а не этих рассказов.

Но ведь если идут — значит доверяют, и, разуверившись во всем, надеются получить поддержку. На чем основывается это доверие? На авторитете Церкви, на уважении к ней. Даже совсем далекие от Церкви люди слышали о православных христианах, угодниках Божиих, которые всегда и в любой жизненной ситуации готовы прийти на помощь. Поэтому и по сей день человек, работающий в Церкви, воспринимается кем-то как скорый помощник и избавитель от всех бед. И пока есть эти, пусть и обрывочные, представления о Церкви, люди будут обращаться с любыми бедами. Даже в тех случаях, когда коммунальщики элементарно не заменили водопроводную трубу. И намного хуже будет, если люди будут думать, что в Церкви — так же, как везде: помощи ни в чем не жди. Вот тогда действительно появится повод для расстройства. Потому что именно в этом уповании на Церковь — ее сила и потенциал.

Сегодня очень много говорится о том, что Церковь стремится быть услышанной, о необходимости влияния Церкви на жизнь нашего общества. Но очевидно, что это возможно только при условии доверия людей — либо уже существующего, либо того, которому еще предстоит родиться. И только на фундаменте такого отношения к Церкви можно выстраивать систему и механизмы ее влияния на самые различные процессы, происходящие внутри нашего общества.

И в этом контексте не досадовать нам стоило бы на непрошенных гостей и не пытаться их «отвадить», а радоваться им. И возможно, стоит лишний раз задуматься о возможности развития системы взаимоподдержки (естественно, без потакания иждивенческим настроениям), которая, кстати, довольно эффективно работает в тех же сектантских организациях (например, если семье предстоит переезд, то она вполне может рассчитывать на то, что члены общины соберутся и потратят свой выходной на перетаскивание чужой мебели).

Пройдет время и, возможно, наши просители разберутся и поймут сами, что не занимается Церковь починкой водопроводных труб. Жизнь — процесс спонтанный, не всегда удается ее вот так взять и подогнать одним махом под свои «правильные» представления о ней. Но пока люди идут с самыми разными бедами, оценивать это можно только как хороший знак.

Юлия Семенова

Приходская община или общество православных сантехников?

На вопросы корреспондента отвечает староста храма во имя Святых Царственных Страстотерпцев при СГУ им. Н.Г. Чернышевского Сергей Иванович Небалуев.

— Сергей Иванович, как, на Ваш взгляд, следует поступать нам, прихожанам, если в храм приходит человек и просит помочь в разрешении каких-то бытовых проблем?

— В Священном Писании сказано: Носите бремена друг друга… (Гал. 6, 2) Поэтому, если есть такая возможность, то нужно человеку помочь. Очень хорошо, если на приходе сложилась крепкая община, где люди знают проблемы и реальные нужды друг друга. Тогда в большинстве случаев у нас будет уверенность, что мы помогаем тому, кто на самом деле нуждается в поддержке. Однако к решению с помощью общины житейских проблем нужно подходить с рассуждением. Например, был случай, когда человек просил оказать ему юридическую помощь, к разрешению этого вопроса подключились органы правопорядка, и при ближайшем рассмотрении оказалось, что проблема надуманная, ее просто не существует. Поэтому и нужно относиться к подобным просьбам с большой осторожностью.

— А если с просьбой о помощи обращается просто человек «с улицы»? Может быть, даже не христианин…

— Это вопрос очень неоднозначный. С одной стороны Спаситель заповедовал нам: Просящему у тебя дай… (Мф. 5, 42). Часто человек обращается в храм с просьбой о помощи, отчаявшись получить ее вне Церкви. В этом случае наша поддержка может послужить поводом к тому, что человек начнет ходить в храм, обратится к Богу. Однако может случиться и так, что у человека, который получил в храме помощь, складывается к Церкви потребительское отношение. Он начинает ходить в храм не для того, чтобы молиться, участвовать в Таинствах, а чтобы получать подарки. Нередко люди приходят в храм, чтобы получить недостающее им общение и внимание. И то и другое должно присутствовать в церковной жизни, но только в том случае, если не заменяет собой молитвенную жизнь. Многие секты и завлекают к себе людей тем, что в них человек получает общение, не чувствует себя одиноким.

— А можно ли делить человеческие проблемы на духовные и бытовые?

— Можно и нужно. Люди приходят в храм для того, чтобы совместно молиться Богу, потому что соборная молитва — один из необходимых элементов церковной жизни. У каждого из нас на первом месте должно стоять богослужение, молитва. Конечно, жизнь христианина состоит и из решения немалого количества бытовых вопросов. И в некоторых случаях, когда, например, прихожанин не может самостоятельно разрешить свои бытовые проблемы, приходская община должна по возможности помогать. Но пусть это будет делом второстепенным, а на первом месте должна стоять богослужебная жизнь.

Если говорить об оказании какой-то систематической бытовой помощи прихожанам, то я не думаю, что это задача приходской общины. Община должна заниматься организацией жизни прихода, а не ремонтировать друг у друга канализацию, то есть не превращаться в общество православных сантехников.

Подготовил Денис Каменщиков+

Рекомендую всем посетить выставку «Метаморфозы. Монголия» Игоря Гайдая, которая состоится с 22 января по 6 февраля в гелерее Soviart Андреевский спуск, 22а ; 425-2219 

Почему метаморфозы? Все просто. Когда оказываешься в Монголии, понимаешь, что находишься среди потомков тех великих монголов, которые завоевали большую часть Евразии. Поневоле тебя не отпускает мысль, как понять особенность этого народа - их предков и сегодняшних. И чем больше я нахожусь в Монголии, тем больше понимаю, что произошла какая-то метаморфоза. Сегодняшние монголы – это не воины Чингиз-Хана. Эти потомки сильно изменились и результатом этих изменений стал другой народ, который миролюбив, который занимается своим делом, который близок к природе по-настоящему, который не зависит так сильно от благ цивилизации и государственного устройства.

Зная характеры некоторых этих людей, представить себе, чтобы сегодняшние монголы встали под знамена Чингиз-Хана, совершенно невозможно, мне, по крайней мере. Буддизм, видимо, оказал большое влияние на сознание народа, совпал с их свободолюбием и сегодня это совершенно другая нация.

Наверное, это единственная страна, которая на уровне государственного устройства продолжает свою историческую преемственность в ведении хозяйства. Эти люди - кочевники, которые 4 раза в год меняют свое место жительства, и ты понимаешь, что у них есть то, чего не хватает нам. Наша привязка к материальным ценностям, к взаимоотношениям, которые почти все связаны с потреблением и производством. Этой нашей суете в Монголии наносится сокрушительный удар, ощущения от которого остаются на всю жизнь. Ты понимаешь, что счастливым можно быть без 90% вещей, которые окружают нас, к которым мы стремимся, которые занимают почти всю нашу жизнь. Я, конечно, далек от мысли, чтобы изменить свою жизнь и стать кочевником, но то, что это влияет очень сильно, что какая-то метаморфоза происходит и в моем мировосприятии, переоценку ценностей как минимум обеспечивает.

Вот такие впечатления от Монголии. Результатом их стали фотографии 15-ти семей. Очень простые люди, просто стоят возле своих жилищ со своим нехитрым скарбом, который весь здесь, перед ними, с вечными своими друзьями – лошадьми, овечками, верблюдами, с признаками цивилизации и связи со всем миром – спутниковыми антеннами и солнечными батареями.

И природа.

И свобода.

Игорь Гайдай.

Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд (Лк. 6, 36), заповедует нам Евангелие. Эти слова заставляют задуматься. Ведь не сказал же нам Господь, например: «будьте сильными, как и Отец ваш силен и могуществен». Тем более невозможно представить, чтобы Христос сказал что-нибудь вроде «будьте постниками, как Отец ваш Небесный». Значит, милосердие – это то, что наиболее уподобляет нас Богу, и, с другой стороны, то, что состоит в нашей власти.



Не будет преувеличением сказать, что милосердие – это сердцевина жизни церковной общины. Без милосердия, без любви, и не только лелеемой в сердце, но и проявляющейся во всех наших делах, не может быть христианства. Апостол Павел пишет: во Христе Иисусе не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера, действующая любовью (Гал. 5, 6). Иными словами говоря, мы должны идентифицировать себя как христиан не потому, что мы постимся, исполняем молитвенные правила, ходим в храм, отстаиваем чистоту Православия перед иными христианскими исповеданиями и проч., и проч. (хотя на своём месте во всём этом, разумеется, ничего плохого нет), – но потому, что благодать Христова, живущая в нас, выявляется в любви и милосердии по отношению к ближним и дальним.

И из этих слов Апостола, и из всей практики первоначального христианства мы видим, что Церковь всегда подчёркивала преимущество цельной христианской жизни, в составе которой милосердие занимает важнейшее место, перед внешне- обрядовой сферой церковности. Самое ёмкое определение этой духовной цельности дал, пожалуй, св. Иустин Философ. Вот что он пишет: «мы научены и убеждены и веруем, что Богу приятны только те, которые подражают Ему в Его совершенствах – в целомудрии, правде и человеколюбии и во всём, что достойно Бога… Если же найдутся такие, которые не так живут, как учил Христос, те – да будет известно – не христиане, хотя и произносят языком учение Христово: ибо Он учил, что не те спасутся, которые говорят, но те, которые и дела делают» (I Апология, 10; 16).

С сожалением приходится констатировать, что сегодня главным для многих церковных людей является вовсе не человеколюбие. Милосердие для нас как-то тяжело; оно не «вошло в плоть и кровь» ни нашей общецерковной общины, ни тем более нашего общества, несмотря на то, что последнее и считается «православным». К милосердию чаще всего нам приходится себя понуждать; а ведь это значит, что оно не является органической составляющей нашей жизни. Нам же не нужно себя убеждать, скажем, в необходимости завтракать или ужинать. Это для нас естественно. А напоминать о делах милосердия приходится. Вот и Святейший Патриарх вынужден даже в особом послании говорить всем об этих прописных истинах христианства…



Фото священника Димитрия Струева (presviter_ds)

Отчего так происходит? Ближайшая причина заключается в том, что у нас перенесён акцент с цельной христианской жизни, о которой мы сказали выше, на внешнюю, обрядовую, храмовую, охранительную сторону церковности. Это приводит к тому, что Церковь становится для многих православных не вселенским, охватывающим все стороны человеческого существования, континуумом духовной жизни во Христе, но некоей субкультурой. Любая же субкультура должна защищать свои границы. И за этими границами оказалось, вместе со многим прочим, и милосердие. Немало церковных людей считают его не православной, а какой-то «общечеловеческой» ценностью, принадлежностью западного христианства. Но сегодняшнее западное общество, несмотря на очевидную секуляризацию, имеет в себе очень сильные, глубоко укоренённые и ставшие естественной принадлежностью жизни традиции милосердия, благотворительности и человеколюбия, которые являются следствием глубокой (увы, в прошлом) церковности Европы. Вместо того, чтобы увидеть это, устыдиться собственной неразвитости в этой сфере и начать учиться азам церковно-общественной филантропии, мы с порога отвергаем всё, что кажется нам «западным». Некоторые доходят даже до того, что объявляют дела милосердия «добром падшего естества», с которым православному человеку необходимо бороться.

Осложняет положение ещё и то, что подменяющая собою Церковь псевдоправославная субкультура проникнута многими отрицательными началами, которыми живёт сегодня российское общество. Начала эти всем известны: это как раз нечеловеколюбие, «Религия Денег» и тотальное отсутствие уважения к личности. Не уважают у нас в России все и всех. Родители не уважают своих детей, а дети – родителей. Начальники не уважают своих подчинённых, а подчинённые – начальников. Богатые презирают бедных, бедные ненавидят богатых. Взаимное неуважение власти и общества, общества и отдельных людей можно наблюдать на каждом шагу.

Я не случайно заговорил о неуважении. Дело в том, что отсутствие навыка уважения искажает отношения человека и Бога. Господь к каждому из нас относится с великой любовью и великим уважением. Уважительное отношение к личности, причём не только к другим людям, но и к себе самому – не просто «общечеловеческое» культурное качество человека. Нет, оно несёт в себе и некий отблеск богоподобия. И – может быть, это прозвучит неожиданно, но это очень важно – без самоуважения и без уважения к другому человеку, как бы он не отличался от нас саном, чином, положением и прочими земными случайностями, невозможно милосердие. Именно из-за отсутствия уважения (и самоуважения) милосердие не течёт из наших сердец столь свободно, обильно и быстро, как это бывает, скажем, с осуждением, которое проистекает именно от непонимания и нечувствования того, что Бог к каждому человеку относится уважительно равно. Именно по этой причине к милосердию нам нужно себя принуждать, как к чему-то тяжёлому и подчас чуждому.

Итак, без милосердия мы – не христиане, каким бы православным «антуражем» не была бы обставлена наша жизнь. Поэтому подвиг навыкновения милосердию должен стать одним из главных наших деланий – и не только «во дни печальные Великого Поста», но и «на всякое время и на всякий час». Духовный же и церковный смысл этого подвига, целью которого будет то, что милосердие станет для нас естественным, как дыхание – нам станет яснее и понятнее, если мы начнём учиться уважать себя и других и станем воспринимать нашу Церковь не как субкультуру, но как подлинную и всеобъемлющую жизнь во Христе.
Игумен Петр (Мещеринов)

“Итак по плодам их узнаете их”Продолжая излагать понятия в Нагорной проповеди, Иисус Христос сказал: “Итак по плодам их узнаете их” (Матф.7:20). Как нужно понимать эти слова? Слово “итак” указывает на то, что 20-й стих содержит в себе вывод, подводящий итог высказываниям Спасителя о лжепророках, и о том, как к ним надо относиться. Но главное как их надо распознавать. Этот вывод настолько серьезен и важен, что дословно повторяется в 16-м и 20-м стихах. Но, несмотря на то, что дословно повторяются слова 16-го и 20-го стиха, но эти стихи стоят в разных местах и звучат в разных контекстах.
В 16-м стихе эти слова идут сразу после предостережения о том, что надо беречься лжепророков, и описания о том, что лжепророки приходят в овечьей одежде, а внутри по сути своей являются хищными волками. Сразу же после 16-го стиха идет разъяснение о худых и добрых плодах и деревьях. В 19-м стихе рассказано о том, что будет с деревом, дающим худой плод. Затем в 20-м стихе опять идет указание на то, что лжепророков можно различить по плодам.
Дословное повторение этой мысли используется для того, чтобы обратить на неё внимание, подчеркнуть её важность и значимость. Не только лжепророка, но и любого человека, можно распознать по плодам дел его. Однако из всех грешников на первое место, по тяжести совершаемого греха, Спаситель ставит именно лжепророков, как людей, на которых лежит ответственность за распространение ложных морально-нравственных и философско-религиозных знаний, касающихся главных вопросов бытия, о том, как нужно жить по Божьим законам. Ведь от того, насколько человек просвещен и должны изменяться его жизнь и поступки. Поэтому лжепророки, уводящие людей с пути истинного спасения, повинны в огромном преступлении, связанном с тем, что не дали людям истинных знаний о философско-религиозных законах жизни, не научили людей, как жить по Божьим заповедям, подменив истину ложью и введя людей в заблуждение. Для того чтобы люди не оставались в неведении, а имели истинное духовное развитие, Спаситель и дает способ, по которому можно отличить лжепророков, и, распознав в них замаскированных овечьей одеждой волков, отойти от них и найти истинных проповедников и просветителей.
Поэтому слова о том, что лжепророков, как иных грешников, можно определить по плодам их дел, очень важны и нужны людям. Так как, следуя этим словам, люди могут найти настоящих проповедников, познать философско-религиозные истинные законы жизни. И познав учение Христово без искажений, смогут применять его в своей жизни, и, став на путь истинный, смогут достичь спасения.
Толкователи не пришли к единому мнению в объяснении 20-го стиха. Одни толкователи говорили о тождественном повторении одной и той же мысли для её большей убедительности. Иные толкователи 20-й стих объясняли так. “Матфей нашел вероятно в “Логиях” после изречения о лжепророках ст.15, слова ст.16 по плодам их узнаете их и это побудило его вставить “откуда-нибудь” из “Логий” изречение о деревьях и плодах, которое он заканчивает, повторяя слова, внушившие это изречение” (Толковая Библия под редакцией А.П. Лопухина, Петербург, бесплатное приложение к журналу “Странник”, 1911, том 9, стр. 158). На свете существует много рецептов для того, чтобы узнать характер и сущность человека. Много о человеке могут рассказать друзья, с которыми он общается и которых выбирает согласно своим вкусам. Много можно узнать о человеке по его словам, мимике, жестам, взглядам, походке, по его привычкам и привязанностям, по его работе и любимым занятиям, по его образу жизни и т.д. Но ничто лучше и надежней не характеризует человека, как плоды его дел.
И как бы искусно и артистично плохой человек не играл роль доброго и порядочного, и не притворялся на людях благородным добродетельным, плоды его дел покажут его истинное лицо точно так же, как красивое, но ядовитое дерево выдают его худые плоды. Поэтому изречение Иисуса Христа не только является наилучшим рецептом определения сущности человека, но отличается краткостью и афористичностью в словесном выражении, жизненной правдой, философской глубиной и точностью.

  Любая схватка, начиная от банального мордобоя и кончая интригами государств... - это поединок информации. Кто точнее представляет себе силы и цели противника - тот и побеждает.

(Сергей Лукьяненко, совр. писатель-фантаст.  "Дневной дозор")

Георгий Фечору

Сокращение времени

На лето мы, как водится, уезжали в деревню, к бабушке. Жили в маленьком домике, построенном из глины и дерева, почти целиком лишенные всего, что называется цивилизацией. Вечера коротали при свете керосиновой лампы, слушая сказки. Каким богатым казался тогда мир, полный тайн и красоты! Я словно жил в каком-то другом времени, был частью другой истории, открытой в вечность. Теперь времени становится все меньше.

Время летит быстрее, намного быстрее, чем раньше. Вы заметили это? Нам некогда почитать книгу, подумать о своем, встретиться с близкими друзьями, не остается времени даже на то, чтобы побыть с детьми и своей спутницей по перепутьям сей жизни.

Ученые даже стали замерять сокращение времени. Хоть и нелегко измерить то, что служит мерой всего сущего. Ибо нет такого состояния или движения, в котором не присутствовало бы время как щемящее чувство прохождения. И они пришли к выводу, неведомо по каким расчетам, что сегодня 24 часа проходят так же быстро, как раньше проходили всего 16. То есть мы уже потеряли третью часть времени своей жизни или половину того времени, в течение которого мы находимся в активном состоянии. Но не только ученые указывают на это — отцы, подвизающиеся в пустынях Святой Горы, отшельники наших дней, говорят то же самое: время сегодня течет намного быстрее, чем раньше, а уж их-то трудно обвинить в психологической субъективности, вызванной социальными изменениями…

Скорость всех процессов возросла, но, тем не менее, время сократилось — происходит обратное тому, чего следовало бы ожидать! Так, вопреки всей научной логике, идеологи теории прогресса оказались большими лжецами. Не внушали ли они нам в прошлом веке, что научный и технологический прогресс приведут к тому, что машины заменят человеческий труд и потому времени станет больше? Да, стиральная машина сегодня облегчает труд женщины, но сейчас она намного сильнее страдает от стресса из-за нехватки времени, чем тогда, когда полоскала белье в реке…

В прежние времена люди передвигались медленно, чинно действовали во всем, что им доводилось делать в течение дня, в течение всех дней своей жизни. Начинали день утренней молитвой и заканчивали вечерней; за столом читали «Отче наш» и не приступали к чему-нибудь, не осенив себя знамением святого креста. То есть человек во всякое время и на всяком месте находил свободную минуту, чтобы сказать слово Богу и, как ответ, получить в душе уверенность, что он не один. Его жизнь хоть и была тяжелой, с взлетами и падениями (какой вообще и должна быть жизнь каждого, чтобы можно было чему-нибудь в ней научиться), но она доставляла ему чувство полноты. Это было существование, переживаемое во всей полноте.

Теперь же все делается на бегу, так что мы почти все время чувствуем себя лишенными радости мгновения, несовершенными в том, что мы делаем и переживаем. И когда совершаешь свою молитву (у кого имеется для этого рвение), ум твой не там. Он мчится вперед, он вперяется в попечения нынешнего дня или обыденной жизни в целом. А когда принимаешься за что-нибудь, то тебе даже не приходит на ум, что нужно перекреститься, потому что ты уже думаешь о чем-то другом, — да в конце концов, это и не вписывается в окружающую обстановку. Как будто Бог должен следовать за миром, подражать ему, а не наоборот…

И вот так человек остается один. Не только потому, что с ним уже нет Бога, — он и остальных людей, друзей, братьев, супруга или супругу, не воспринимает близко. Это потому, что в беге у каждого свой ритм, — иначе говоря, в спешке ты все время смотришь вперед, на то, что будет потом, в надежде, что придет время, когда ты успокоишься. Но жизнь проходит быстро и наступает болезнь, приходит и смерть, быстрее, чем ты ожидаешь, приходит раньше этой столь желанной передышки, не дав тебе успокоиться и вернуться в себя, восвояси.

Но можно и так понять это одиночество: спешка, сумасшедший ритм и неизбывный шум мира, в котором мы живем, не дают нам расслышать робкие шаги другого на тропках нашей души. Бег как-то оттесняет нас за пределы собственной души. Ведь душа так же, как ребенок и любовь, нуждается в том, чтобы ты уделил ей время. У нее есть свой ритм – ритм глубокого и спокойного общения с Богом и другими душами. Это лучше понимает женщина, потому что ощущает это более остро.

И поскольку ритм чередования дней и лет общества, в котором мы живем, надолго отчуждает нас от жизни собственной души, мы доходим до того, что привыкаем к этому состоянию и всё больше чувствуем себя так, словно ее нет вовсе. Поэтому у нас и приживаются эволюционистские теории. Иными словами, мы забываем, откуда мы пошли, забываем родной язык простодушной любви, язык того пейзажа души, в который вмещалось столько красот и тайн. И зачастую мы умираем среди чужих, никому не ведомые, как это происходит с огромным множеством христиан, затерявшихся среди лишенных правой веры, подобно еврейскому народу, за кусок мяса рабствовавшему на египтян. Так попустил Бог — может, человек, взглянув на материальное как на символ, поймет то, что происходит на уровне духа.

Архитекторы обыденного ландшафта современного общества, биотехнологи человечества, подчиненного машине, возомнили, будто человек, подобно детали, может быть обработан настолько, что дойдет до состояния робота. Программируемого компьютера, который будет оперативно отвечать на команды системы. И принялись за этот проект, почти доведя западного индивида до заданных требований. Но все же природу человека им не удалось изменить полностью. Отчужденные от собственной души в мире машин и информации, люди страдают, не понимая почему. Большинство из них и вовсе не знает, что у них есть душа. Как же тогда они смогут распознать ее и понять ее страдание? Они подобны больному, у которого что-то болит, который чувствует большую слабость, головокружение и полную разбитость, но не может сказать врачу, откуда проистекает его недомогание.

Страдание, которое испытывает большинство людей и которое заставляет многих бросаться в водоворот всевозможных грехов, тесно связано с тем болезненным истечением времени, которому уже не хватает на нас терпения. Не хватает потому, что время больше не отмеряет жизнь с Богом – источником времени и жизни. Это мучительное время, подающее нам мерило отчуждения, изнеможения от бега попусту. И чем больше мы бежим, тем более одинокими себя чувствуем. Здесь начинается порочный круг. Ибо чем более одинокими мы себя чувствуем, тем тяжелее нам выносить мучительное течение времени, уже не находящего своего смысла и радости. Так что мы бросаемся бежать во все большей спешке; прячемся, как в песок, в работу, во всяческие обязанности и хлопоты, а в немногие минуты отдыха, когда остаемся наедине с самими собой, нам становится еще тяжелее, и мы начинаем всё сначала. Именно поэтому был изобретен телевизор — чтобы утолить это неизбывное одиночество, переживаемое сегодняшними людьми, презревшими Бога до полного Его забвения и незнания. Телевизор, газеты, интернет, сенсации, эротика и насилие, острые чувства, бьющие через край эмоции — всё это для того, чтобы заставить нас забыть о том, что наша жизнь стала чрезмерно короткой и мучительной. Живем, словно и не живем собственной жизнью.

Прошу вас, остановитесь на миг в этой гонке пустоты. Нам надо обрести свое потерянное время, возвратить его вновь. Как? Ходя как можно чаще на святую литургию. Время жизни нашей души напояется, как и все сотворенное в этом мире, от благодати Божией, в данном случае — от времени Царства. Попробуйте сделать это, и вы увидите, как изменится ваша жизнь.

Прошу вас, приобретайте свое время, терпеливо стоя на исповеди. Ведь грех — это главный виновник сокращения времени нашей жизни. Бог не дает нам больше времени, чтобы мы еще больше не углубили грехов, в которых пребываем.

Приобретайте время, как можно чаще останавливаясь в течение дня, чтобы произнести: Господи, помилуй!

Приобретайте время, выбросив вон телевизор, не боясь того, «что скажут соседи, друзья и родные»! Телевизор — самый большой хронофаг (пожиратель времени: от др.-греч. — время и — пожираю. – Ред.) за всю историю мира. Он в среднем съедает у человека по 3,7 часа времени в день. У стариков и детей — больше, у подростков — меньше. Вам кажется, что его выбросить невозможно? Но не легче ли отказаться от телевизора, чем страдать из-за потери столь драгоценного времени нашей жизни, мгновений, которые уходят и не возвращаются, времени, в котором ты пока еще здоров, пока еще жив? Вы видели когда-нибудь счастливого человека, который смотрел бы телевизор? Или мы забыли и вовсе знать не хотим, что значит счастье? Тогда мы заслужили свою судьбу…

Нам нужно вновь обрести время, став как прежде чувствительными к несчастью и боли друзей, родных, соседей и людей с улицы, — а более всего чувствительными к голосу собственного сердца, такого скорбного, такого вдовствующего, словно мы умерли в краю чужих, погребенные среди забот и проклятых удовольствий прозябания, лишенного Бога.

Прошу вас, не пропустите мимо ушей эти слова — ведь мы не знаем, сколько еще нас будет терпеть Бог.

Перевел с румынского Родион Шишков
Православие.Ru

Всеукраинский журнал «Мгарскій колоколъ»

ФОМА ВЕРУЮЩИЙ

Протоиерей Михаил Петропавловский

Долгие века имя св. ап. Фомы было для простодушных синонимом всяческого неверия. «Фома Неверующий» — говорили о человеке, назвавшем Христа Господом и Богом своим; «Фома Неверный» — называли апостола, мученической кончиной засвидетельствовавшего свою верность Христу. За что Фоме выпала такая слава? Ведь Лука и Клеопа тоже не поверили Мироносицам и даже Самого Христа не узнали. А прочие апостолы? Что подумали они, впервые услышав о Воскресении? Мы этого просто не знаем…
О св. ап. Фоме, о вере и неверии беседуем мы сегодня с клириком собора Владимирской иконы Божией Матери протоиереем Михаилом Петропавловским.




— Итак, знаменитые слова: «…если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в рёбра Его, не поверю» (Ин.20,25)… Неверие апостола было греховным или это просто такое свойство его натуры?

— Священное Писание призвано служить делу нашего спасения, а не быть предметом досужих «богословских» умствований. Если вы хотите порассуждать о том или ином отрывке из Евангелия, то следует понимать, что рассуждения эти должны в итоге принести вам некую нравственную пользу. Так какую же пользу нашим душам несёт история уверения апостола Фомы?
Как легко осудить Фому!.. Он, как и все апостолы, ещё не облечённый благодатью и силой Духа Святого, испуганный, смятенный, недоумевающий, — сомневается!.. Когда он вместе со всеми ходил вслед за Христом, то чувствовал себя защищённым от опасностей, от иудейских гонений, а теперь… Теперь он, подавленный и сбитый с толку, просит доказательств; и не исключено, что его слова — выражение общего апостольского желания.
Но Господь Фому не осуждает, хотя, как известно, Он мог назвать Ирода лисицей, а Петра даже сатаной; обвинению Его подвергались и целые города, и области, и слои народа… Но тут Он милостиво, с пониманием, великодушно снисходит к Фоме и удостоверяет факт Воскресения. Выходит, что и нам не полезно впадать в осуждение апостола, а лучше вместо этого задуматься о собственной вере. Как мы сами поступили бы в подобных обстоятельствах? Устояла бы наша вера или нет? Ведь опыт духовной жизни свидетельствует: один и тот же человек в самое короткое время успевает совершить и дела христианской веры, и тут же деяния, обусловленные маловерием…



— Можно ли сказать, что Фоме была оказана особая — великая! — милость: коснуться ран Христовых? Ведь кроме него никто подобной милости не удостаивался, и всем остальным приходится верить на слово.
- Без сомнения, давая возможность подкрепить свою веру знанием, Господь оказывает Фоме великую милость. Рассудите сами: в обычном порядке земных вещей вера и знание ИСКЛЮЧАЮТ друг друга. Если ты веруешь, то, следовательно, ты чего-то не знаешь, а если ты уже достаточно точно знаешь, то вера тут и не нужна. Но невзирая на такую человеческую логику, Господь наш Иисус Христос избирает Фому, для того чтобы на его примере утвердить веру всей Церкви. Для будущих поколений отношения с Богом будут строиться посредством чистой веры, а не знания. Почему? Потому что, общаясь с Богом в вере, человек остаётся свободным: знание принуждает, вера оставляет возможность выбора. Фоме же предлагается получить некое новое и благодатное знание о том, что Сей есть Господь и Бог.
Величие милости Божией мы можем оценить и вспомнив, что немногим ранее Господь не позволил прикоснуться к Себе Марии Магдалине. Вспомним, что Святая Церковь называет десницу апостола Фомы «любопытною» (кондак на Неделю о Фоме). Тем же словом можно определить и состояние других учеников, когда те наперегонки бегут ко гробу. Назвать ли греховным любопытство апостольское? За полученное знание, за эту милость Господь ожидал от учеников великих плодов: неустанных трудов на благо Церкви, увенчанных мученическою смертью.





— Нам как будто мученическая смерть за свои убеждения не грозит… А всё-таки мир постоянно стремится атаковать душу христианина, в том числе и его способность к вере. Как быть, если на душу наступают помыслы неверия?
— Мир нынешний в высшей степени лукав: веру абстрактную, веру без дел он, в общем-то, и не атакует, скорее наоборот, приветствует. Суррогаты веры: «вера в душе», вера без Церкви, без таинств и молитвы, без нравственных обязательств — вполне нравится миру. Атакует он только нравственные христианские устои и Церковь Христову, которая стоит на страже нравственного закона. Но именно от таких атак наша вера и слабеет: мы приобщаемся к духу современности, духу вселенского эгоизма и всепоглощающего «беззаветного» служения своим страстям, а приобщившись всего этого, всё глубже и глубже впадаем в безверие. И я считаю, что если человек не имел живой веры, не знал церковной жизни, не обладал пусть маленьким, но своим опытом богообщения, то он и не заметит, что его «суррогатная вера» уходит.
Сомнения апостола заставляли его напрягать свои душевные силы, ещё сильнее устремляться ко Христу, нас же собственные сомнения РАСХОЛАЖИВАЮТ, делают ленивыми и безразличными. Именно поэтому ждать некоего чуда, знамения с небес в подтверждение подобной веры — значит просто искушать Господа Бога.
Вера — всегда вера, какие бы ни приводились в помощь ей доказательства. Доказательства — они всегда либо косвенные, из догматического богословия (но от теории до жизни большое расстояние), либо так же принимаемые на веру (из опыта чужой святости, из духовной жизни других людей, святых). Можно быть абсолютно уверенным, что вера от этих доказательств не перейдёт в ранг знания и вряд ли даже укрепится. Опытному же церковному христианину при обнаружении сомнений любого рода надо исповедовать этот грех и, конечно, гнать помыслы, рождающиеся от этих сомнений.



— В чём отличие между истинной верой и легковерием? И с другой стороны, где грань между разумным скептицизмом и злостным неверием
— Очень хороший вопрос, ибо он заставляет всякого человека задуматься над оценкой своей веры. Часто христиане самонадеянно полагают: мол, вера у них, конечно же, есть и она вполне достаточна. Как бороться с таким горделивым самообольщением? Я полагаю, что вера в человеке только тогда истинна, когда он ею руководствуется всегда и во всех делах. Вера несовершенная начинается принятием всего лишь идеи Божьего бытия и этим и ограничивается. Легковерный человек, как мне представляется, с лёгкостью принимает истины духовной жизни, так же с лёгкостью о них забывает. Обдумывать и анализировать легковер не станет, потому что религия и общение с Богом для него не предмет первой жизненной необходимости. Легковеров миллионы (да всех нас можно так назвать в каком-то смысле), недуг этот исправляется скорбями, болезнями, жизненными трудностями… Известно, что человек во мгновение может очутиться у дверей храма, но путь от дверей до алтаря может продлиться многие годы.
Разница же между скептицизмом и злостным неверием определяется изначальным отношением к Богу. Скептик ищет Бога, сомневается, ошибается, размышляет и думает, что как только найдёт искомое, так жизнь его изменится, он полюбит Бога и станет верующим. Закоренелому же атеисту Бог невыгоден, потому что, уверовав, придётся ему изменить всю свою жизнь. Кто понимает это, тот защищается от всякой мысли о Боге, судорожно хватаясь за любые «доказательства». Нужно оговориться: если злостные атеисты всё-таки к Богу приходят, то это, как правило, оказываются наиболее искренние и ревностные чада Церкви. Вообще обращение к Богу — это поистине чудо: только Ему до конца понятны пути, которыми Он взыскует каждого из нас. Господь никому не хочет погибели и промышляет о каждом, приводя нас ко спасению.


— Сказано: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдёт; и ничего не будет невозможного для вас» (Мф.17,20). Мы гор не двигаем. Неужели ни в ком из нас нет веры и на зерно горчичное?
— А вы когда-нибудь задумывались, зачем нам передвигать горы с места на место? Какой в этом смысл? Какое это имеет отношение к спасению или погибели наших душ? Может быть, Господь говорил не о земных горах, но о тех горах, что высятся в наших сердцах, — о горах ГРЕХОВ? Именно эти горы отделяют нас от Бога, именно их следовало бы сдвинуть или даже (как сказано у другого евангелиста) опрокинуть в море. Верующий человек, получающий от Господа жизненную благодать, но действующий свободно, он то воздвигает эти горы, то вновь разрушает их… Хочется думать, что в какие-то моменты наша вера разрастается даже до горчичного зерна, и дела наши соответствуют ей.


— Неверующие считают склонность к вере признаком душевной и умственной слабости: «Им, мол, болтают что попало, а они и верят всему!» Как доказать, что вера – признак душевной силы?
— Всё дело в том, что неверующие смотрят на своих воцерковляющихся близких, и наблюдения эти неутешительны. Скажем честно: формы обращения к Богу бывают иногда очень уродливыми. В Церковь зачастую приходят люди отчаявшиеся, духовно искалеченные, смятенные и к тому же не имеющие ни малейшего духовного опыта… И этот человек начинает воцерковляться — тяжело, с ошибками, с перегибами; и воцерковление его — сущее мучение для всех окружающих. Вот неверующие и думают, что вера — это признак слабости и даже некоторой умственной ущербности. Убедить их в обратном очень сложно… Но сделать это можно. Это необходимо сделать! Явить силу можно только тогда, когда одержишь победу, — победу над собой, над теми грехами и пороками, которые уязвляют наших близких, и тогда наглядно явятся ПЛОДЫ Христовой веры, те великие дары Духа Святаго (жертвенная любовь, милость, терпеливость, мудрость, великодушие и др.), которые неизбежно изменят мнение о нас. Более того, родным тогда захочется повторить наш духовный путь. Но пока мы далеки от совершенства, не следует отчаиваться тем, что в нас не уважают образ Христов. По всей вероятности, его ещё нет. Сколько душевных и духовных сил требует путь христианского совершенствования, могут опытно знать только те, кто уже вступил на него и попытался потрудиться.


опубликовано в Газете " Горница " № 37, сентябрь 2010г.
интервью специального корреспондента газеты «ПРАВОСЛАВНЫЙ САНКТ-ПЕТЕРБУРГ» Алексея Бакулина.

Мы все — верующие люди — желаем спастись. И, безусловно, что-то для этого делаем: ходим в храм, исповедуемся и причащаемся, постимся, исполняем молитвенное правило, читаем святых отцов. Но при этом сплошь и рядом забываем… об одном человеке, с которым наше спасение связано совершенно неразрывно,— о своем ближнем.

Все тот же эгоизм



Каждый раз, когда наступает Неделя о Страшном суде, я вслушиваюсь в Евангелие за Божественной литургией, и меня словно впервые поражает мысль: желая представить образ этого суда Своим ученикам, Господь указал, по сути, только на одну причину оправдания или осуждения: на отношение к ближнему (см.: Мф. 25, 31–46). Это не значит, разумеется, что других причин как первого, так и второго быть не может. Это свидетельствует лишь о том, что данная — важнее всех прочих.

Почему же на практике так нередко бывает, что ближний оказывается чем-то заслонен от нас — нашими личными «подвигами», нашими обстоятельствами, а на самом деле — нами самими? Объяснение, лежащее где-то совсем на поверхности, очень простое и, без сомнения, верное: виной тому наш самый заурядный, каждому хорошо знакомый эгоизм, как в малом проявляющийся, так и в большом. Говорила некогда об этом замечательная подвижница XIX столетия игумения Арсения (Себрякова): «Мы только тогда можем сказать, что любим человека, когда бываем готовы уступить ему то место, на котором стоим сами. Что это за место? — Весь видимый мир».

Но есть и другое объяснение (с эгоизмом также, впрочем, напрямую связанное, но имеющее свои нюансы), на котором хотелось бы остановиться прежде всего,— менее очевидное, но, пожалуй, даже более важное. Мы очень часто… играем. В том числе и в духовную жизнь. Следуем определенным правилам, установленной внешней форме, но гораздо меньше заботимся о подлинном содержании, о чем, быть может, мало кто подозревает, кроме нас самих. Да и сами-то мы порой об этом даже не задумываемся. Это утверждение может показаться неоправданным преувеличением, о нем захочется сказать: «жестоко слово сие» (см.: Ин. 6, 60), но поясню свою мысль.

Игрушечная добродетель

Духовная жизнь — до той поры, пока человек не обретет свободу от страстей, не достигнет святости — являет собой поприще непрестанной внутренней брани, христианин постоянно находится перед необходимостью даже до крови подвизаться против греха (см.: Евр. 12, 4). А это значит — отказываться от того, что стало по-настоящему желанным, поступаться тем, чем он дорожит, раз за разом попирать свою гордость, словом — ножом заповедей Христовых неустанно отсекать сросшиеся с душой, сроднившиеся с ней страсти. До какой степени должен быть христианин в этом упорен и насколько «жесток» обязан быть со своим ветхим человеком? — Можно еще раз повторить: «до крови».

И вот, испытывая свою совесть, решимся ли мы сказать, что это самое «до крови» имеет место в нашей жизни каждый ее день, в каждой ситуации, когда перед нами стоит выбор — свою или Божию волю избрать, своей страсти или заповеди Христовой последовать? Нет. Вряд ли. Но как же мы тогда живем? Разве наша совесть не должна, не умолкая, обличать нас, стыдить, упрекать, лишать покоя? Она и делает это, только человек в своем падшем, поврежденном состоянии, не просто греховен, но и лукав, в первую очередь — с самим собой. И беда в том, что сознаем мы это далеко не всегда, а лишь в какие-то мгновения «просветления», когда наконец услышим голос своего Ангела-хранителя, когда его увещания заглушат немолчную песнь нашего самооправдания.

Вот и бывает подчас, что и службу мы воскресную, а тем более праздничную, не пропускаем, и молитвенное правило неукоснительно совершаем, и душеполезного чтения не оставляем… Но нет в этом настоящего труда, подлинной духовной работы, поскольку с жизнью не сопряжено реальной, не питает ее и, в свою очередь, от нее не питается. И «добродетель» наша выходит на поверку «игрушечной», так что похожи мы, по слову одного святого отца, на древо, украшенное листьями, но не имеющее плодов.

А ближний… Он реален! Его реально надо любить: прощать, уступать, чем-то жертвовать ради него, терпеть, нести его тяготы и не обременять своими. И мы о нем «забываем». Ближние упорно будят нас, но мы так же упорно не хотим просыпаться. Они часто кажутся какой-то досадной помехой: и от молитвы отвлекают, и почитать не дают как следует, и на службе в покое не оставляют — пробираются куда-то, суетятся, толкаются…

«Помилуй учеников моих!»

А между тем, как сказал некогда преподобный Антоний Великий: «от ближнего жизнь моя или смерть». То есть от того, как я к нему, ближнему, относился — от этого и зависит мое спасение или гибель, оправдание или осуждение. Кажется кому-то это слово слишком сильным, но ведь не говорит преподобный тут ничего нового в сравнении с учением Спасителя о Страшном суде, просто свидететельствует о своем личном духовном опыте, о том, что открылось в подвиге и молитвенном Богу предстоянии его просвещенному благодатью сердцу.

Есть замечательный пример такого опыта в одном из Патериков. Некогда игумен со своей братией отправился в другую обитель на тамошний праздник. Отстал ли он по какой-то причине, или же по существовавшей тогда традиции специально удалился от них, чтобы ни они его, ни он их не отвлекали от молитвы и богомыслия суетными разговорами, но только ушли они вперед, а он шел достаточно далеко позади.

И когда он уже довольно был утомлен путешествием через знойную, раскаленную солнцем пустыню, то встретился ему несчастный больной человек, лежавший на дышащем жаром песке и жалобно просивший о помощи — ему нужно было добраться до ближайшего селения. Игумен склонился над ним, с участием расспросил о случившейся беде. И не смог скрыть недоумения:

— А разве не проходили здесь монахи передо мной?

— Проходили,— ответил несчастный.

— Разве они не заметили тебя, не услышали твоих просьб?

— И заметили, и просьбы услышали. Но только сказали они, что торопятся в обитель на праздник и не могут мне ничем помочь…

Восскорбел от такого жестокосердия своих монахов игумен, взвалил на спину болящего и понес его — по той же выжженной пустыне, под тем же палящим солнцем. И хотя уже немолод он был и утомлен дорогой, но вот чудо — с каждым шагом ему становилось все легче нести страждущего, пока ноша его вдруг не сделалась уже совершенно невесомой.

Тогда он невольно обратился назад и увидел Христа, смотрящего ему вослед. И — вот любовь этого дивного старца — не о себе помыслил он в этот момент. А упал перед Спасителем на колени и взмолился:

— Господи, помилуй учеников моих!

И услышал в ответ:

— Чтобы помиловал Я их, пусть они не только живут с тобой, но и поступают так, как поступаешь ты.

Есть тут ответ на все вопросы: что выбирать — свою «духовную пользу» или помощь тому, кто в ней нуждается. Да, впрочем, и опять не таит в себе эта история ничего принципиально нового — та же притча о милосердном самарянине, только не притча уже, а реальный пример.

Ведь все и так ясно…

Вообще кажется — зачем говорить обо всем этом? Ведь и, правда, так ясно сказано в Евангелии: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки (Мф. 22, 37–40). Если ясно, что нет ничего важнее любви к Богу и к ближнему — тогда зачем напоминать об этой важности? Наверное, и незачем было бы, если бы жизнь не доказывала, что нужда все же есть.

Апостол Иоанн Богослов говорит, что любовь к ближнему есть показатель нашей любви к Богу: не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? (1 Ин. 4, 20). Редко ли бывает, что человек уверенно утверждает: «Я люблю Бога», но при этом не делает ничего, что доказывало бы это? Господь обличит сию неправду, но каким образом? — Уколами и укорами совести. А их человек, совести не внимающий, как мы уже знаем, перестает со временем замечать. Но с ближним иначе — он обличит так, что не заметить будет трудно! Если мы не проявим к нему любви или проявим нелюбовь, то он точно скажет нам об этом настолько внятно и настойчиво, что не услышать уже не получится. Как быть тут нашей изворотливости, нашему лукавому самооправданию? — Возвращаясь к вышесказанному: «забыть» все, что мы когда-то знали о важности любви к своему собрату или своей сестре, представить их как помеху на своем пути, обвинить, что это они — любви не имеют, или просто «не заметить» их, отодвинуть в сторону.

Не говорили бы мы, скорее всего, о столь самоочевидных вещах, если бы не сталкивались день за днем с тем, что такое забвение о любви — наша общая сегодня болезнь, то, чем мы все, практически поголовно, поражены. Вот и приходится напоминать — и прежде всего себе,— что ближнего на дороге в Царствие Небесное обойти никак не удастся, обойдя его, мы соступим с этой дороги и окажемся на другой, совсем в иную область и к иному завершению приводящей.

А то, что напоминание это приходится на Великий пост — что ж тут странного: постом все, как правило, и обостряется. И раздражение от легкого чувства голода скорее нас побеждает, и враг больше обычного усердствует… И с ближними сталкиваемся в результате всего этого как бильярдные шары, да разлетаемся с треском в разные стороны.

А лучше было бы не разлетаться, но держаться друг за друга крепко-крепко, за каждого, как за величайшую драгоценность: вдруг нас, ничего доброго на самом деле не сотворивших, именно за любовь к этому человеку помилует на Своем суде Господь? Вдруг именно для этого человека совершенное благодеяние вменит как Ему Самому оказанное? Может ведь такое быть. По крайней мере Христос нам это обещает, а сомневаться в истинности слов Божиих никаких оснований у нас нет.



Игумен Нектарий (Морозов)
Газета «Православная вера» № 4 (408) 2010 г.