То мой тридцатый год под небесами
тянул меня за уши от гавани к ближайшей роще
и устричный садок и цапля
камлала берег
утру` поклоны
с молитвой волн да зовом чаек и грачей
и боем парусников в неводами скрытые причалы
направил стопы
мне шум сначала
в покуда спящий городок затем долой.
Мой день рождения водой почался
те птицы древокрылые и просто птицы полетели
поверх уделов пахотных и белых лошадей
да именем моим и я взошёл
в ненастье осени
и пошагал дорог не видя в ливни дней моих.
Когда в прибой ныряла цапля я покинул
предел стены
закрыл врата чем город разбудил.
В клубящихся облАках жаворонков брызги
а придорожные кусты кишат свистящими дроздами
а солнце послелета
октября
на склоне хОлма,
здесь было гожая погодка с певцами сладкими внезапно
явились в утро где я брёл и чуял
дождь обложной
несущий холод ветер
холодной роще далеко внизу.
Дождь блед над гаванью всё меньшей
и церковью прибрежной что улиткой
рогами сквозь туман а за`мок
бур как совьё
но все сады
весной и летом процветали словно в славных сказках
да за стеной под жаворонием облАком полным.
Мне б изумляться
тридцатилетья днём
сполна но тут погода обернулась.
Она покинула благославенный край
и ветры новые да с небом синевы иной
бороли чудо лета
где яблоки
смородина красна и груши
и в перемене зрел я как наяву дитя
забытые рассветы с матушкой прогулки
сквозь притчи
лучей зари
и саги зеленЫх соборов
так дважды видел я раздолье детства
чьи слёзы обожгли мне щёки сердце принял чьё.
То бЫли роща речка море
где мальчик
внимая
лету мёртвому делился радостью своей
с деревьями и камнями с приливом рыбным.
И чудо
вживую пело
как наяву в воде и в стаях птиц.
Мне б изумляться тридцатилетья днём
сполна но вот погода обернулась. И тогда
давно погибшего ребёнка радость воспылала
на солнце.
Таков был год
тридцатый мой стоявший тут в полУдне лета
когда в низине город оставался лёжмя в духе Октябрям.
О сердцу петь бы впредь
по правде
на холме высоком сквозь перемены года все.
перевод с английского Терджимана Кырымлы 
Poem In October
It was my thirtieth year to heaven
Woke to my hearing from harbour and neighbour wood
And the mussel pooled and the heron
Priested shore
The morning beckon
With water praying and call of seagull and rook
And the knock of sailing boats on the net webbed wall
Myself to set foot
That second
In the still sleeping town and set forth.
My birthday began with the water-
Birds and the birds of the winged trees flying my name
Above the farms and the white horses
And I rose
In rainy autumn
And walked abroad in a shower of all my days.
High tide and the heron dived when I took the road
Over the border
And the gates
Of the town closed as the town awoke.
A springful of larks in a rolling
Cloud and the roadside bushes brimming with whistling
Blackbirds and the sun of October
Summery
On the hill's shoulder,
Here were fond climates and sweet singers suddenly
Come in the morning where I wandered and listened
To the rain wringing
Wind blow cold
In the wood faraway under me.
Pale rain over the dwindling harbour
And over the sea wet church the size of a snail
With its horns through mist and the castle
Brown as owls
But all the gardens
Of spring and summer were blooming in the tall tales
Beyond the border and under the lark full cloud.
There could I marvel
My birthday
Away but the weather turned around.
It turned away from the blithe country
And down the other air and the blue altered sky
Streamed again a wonder of summer
With apples
Pears and red currants
And I saw in the turning so clearly a child's
Forgotten mornings when he walked with his mother
Through the parables
Of sun light
And the legends of the green chapels
And the twice told fields of infancy
That his tears burned my cheeks and his heart moved in mine.
These were the woods the river and sea
Where a boy
In the listening
Summertime of the dead whispered the truth of his joy
To the trees and the stones and the fish in the tide.
And the mystery
Sang alive
Still in the water and singingbirds.
And there could I marvel my birthday
Away but the weather turned around. And the true
Joy of the long dead child sang burning
In the sun.
It was my thirtieth
Year to heaven stood there then in the summer noon
Though the town below lay leaved with October blood.
O may my heart's truth
Still be sung
On this high hill in a year's turning.
Dylan Thomas
Стихи в октябре
Земную жизнь пройдя до тридцати,
Я проснулся от голосов
Гавани и соседних лесов:
На тёмных камнях в лужицах отлива радостно толпились
Мидии. Цапля славила берег. Утро меня позвало
Молитвой воды, криками чаек, скрипом грачей,
Ударами лодок о повитую паутиной стенку причала,
И повелело
Отправиться
В спящий и предрассветный город.
Мой день рожденья начался с того, что водяные птицы
И окрылённые деревья
Над фермами и над головами
Белых пасущихся лошадей
Пронесли моё имя на крыльях,
И я проснулся, и встал в дождливую осень, и вышел
Чтобы сквозь ливни всех моих дней
Идти.
И был прилив, и ныряла цапля. И был – я.
Я ушёл, а город проснулся, тут же ворота закрыл,
И не стало обратного пути.
Катящиеся облака были жаворонками набиты,
И свистящими дроздами полны придорожные кусты,
И октябрьское солнце
Наполнено летом, паутинкой повито
На плече холма, где певчие ветры
Наперебой с крылатыми певцами
Врывались в утро…
А я себе брёл и слушал
Холод ветра, выжимавшего дождик из пустоты,
Далеко внизу над лесами.
Бледнел дождь над удалявшимся,
Уменьшавшимся портом.
У моря – мокрая церковка, с улитку величиной,
Из тумана торчали рожки её – и замок,
Коричневый как сова, едва ли не чёрный.
И сады расцветали в летней сказке,
За городской стеной.
И без конца мог бы я удивляться чуду
Своего дня рождения,
Под катящимся облаком, жаворонками набитым,
Но погода решила поссориться со мной.
Она отвернулась от блаженной страны,
Явился иной воздух,
Иное небо,
Но опять голубое летнее чудо нахлынуло с вышины
С яблоками, грушами, смородиной,
И я увидел ребёнка, которого давно уже не было,
И нету,
Бредущего с матерью в глубину позабытых дней
Сквозь разговорчивость солнечного света
И легенды зелёных церквей,
Сквозь пере-пересказанные бормотанья детства.
Его слёзы обжигали мне щёки,
Его сердце билось во мне.
И был лес, и были река и море,
А к мальчонке множеством лиц
Старалось прислушаться, приглядеться
Лето мертвых,
Когда радостные истины шептал он
Деревьям, камням, рыбам и крабам на морском дне.
Это живое чудо
Звучало, журчало
Голосом воды и разноголосицей птиц.
Без конца
Я мог бы удивляться чуду моего дня рождения,
Под облаком, жаворонками переполненным,
Но погода
Отвернулась от меня разом.
А настоящая радость
Давно умершего ребенка пела
И разгоралось на солнце пенье:
Вот он
Мой тридцатый год,
Он стоял тут в солнечный июльский полдень,
Когда город внизу лежал,
окровавленный осенней листвой…
Так пускай же правда сердца на этом холме
В мелькании лет поёт!
Перевод Василия Бетаки
Филологическая редактура Елены Кассель
