Споры о вере с сослуживцами, игра на пианино в «Национале», о людях, живущих на вокзалах, а также три совета тем, кто хочет усыновить ребенка

Александр Борзенко

Возраст: 42 года.
Образование: МГУ, ПСТГУ.
Работа: Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Красном селе.

Про армию

Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я захотел пойти в армию.

Почему — не помню, cкорее всего, из-за вечного стремления к романтической экзотике. Родители сначала думали меня отмазать, но узнав, что я этого не хочу, довольно спокойно отпустили. Времена все-таки другие были. Отношение к армии в обществе было не таким, как сейчас. И два года я провел во внутренних войсках в Туркмении.

Дедовщины особой у нас не было, потому что за год до моего призыва там кто-то кого-то расстрелял, и был большой скандал. Так что всяких ужасов вроде «ласточки» или «пробить лося» у нас не водилось. Ну, пол в казарме, естественно, мыли молодые. Но ведь трудно ждать от военнослужащих высшей христианской справедливости, трудно ждать, что все будут ходить с тряпочкой, независимо от возраста и срока службы. Так, наверное, только в монастырях бывает. Настоящая дедовщина была в соседних подразделениях нашего полка — они охраняли зэков в пустыне Каракум. Долетали отголоски, что там это процветало. Я зэков за все два года видел всего несколько раз и всегда от этого напрягался.

Молился наизусть, книг сначала не было. В армию же попадаешь, как в Царство Небесное, — голый.

Своей веры я не скрывал. Это был 1988 год, перестройка. На меня смотрели неодобрительно, но вполне терпеливо — мол, ничего, конечно, хорошего, что ты такой фрукт, но уж ладно, живи. У меня были хорошие сослуживцы. Мы с ними разговаривали про веру, спорили. Удивительно, но тогда, в конце 80-х, мои сверстники во время таких ночных дискуссий чуть не с кулаками бросались, если про Ленина что-то плохое скажешь. Тогда они воздымали руки и кричали: «Вот ты все, что хочешь, говори, только Ленина не трожь!»

В армии я гораздо больше и лучше молился, чем на гражданке, — это факт. Особенно в начале, когда все казалось страшным. Я тогда, как и все, попал в учебную часть. В таких частях людей за две-три недели силовым методом вводят в армейские реалии: учат заправлять койку, строиться, делать зарядку. Если и есть вещи в жизни, которые я по-настоящему не люблю, так это спортивные занятия. Помню, наматываешь круги по плацу — и все молитвы и церковные песнопения, какие знаешь, споешь. Смотришь, а уже и прибежали. Молился наизусть, книг сначала не было. В армию же попадаешь, как в Царство Небесное, — голый.

Про военный оркестр

Я хотел играть в военном оркестре. Но музыкальную школу я закончил по классу фортепиано, а в военном оркестре фортепиано нет, поэтому дирижер сказал мне: «Вот тебе труба, если за две недели не научишься играть — отправишься охранять зэков в Каракум. Научишься — останешься в Ашхабаде». Мне показали, как там играют — до, ре, ми, фа, соль, — и через две недели я уже знал простейшие партии второго корнета.

Дирижер сказал мне: «Вот тебе труба, если за две недели не научишься играть — отправишься охранять зэков в Каракум»

Это были дивные два года. Дирижер был человек достаточно интеллигентный, латыш с московским консерваторским образованием. Пожалуй, его можно даже назвать глубоким человеком. Все два года он занимался с нами теорией музыки и сольфеджио. Мы с гастролями объехали на старом советском автобусе все подразделения внутренних войск в Туркмении — это было турне по пустыне Каракум с концертами каждый вечер в разных войсковых частях. Взрослые музыканты все время водочку попивали, они алкоголики были все до одного. А дирижер сидит, читает какую-то умную книжку и только смотрит, чтобы музыканты не сильно напивались. Жара сорок градусов в тени, но тени там нет, поэтому температура за пятьдесят.

Про медицину и филологию

До армии я хотел стать врачом, поступал в медицинский. Но получил двойку по химии несмотря на то, что занимался с репетитором и был неплохо готов. Господь так управил, что я не сдал. Потом поступал в другой медицинский, но проспал экзамен и в результате недобрал одного балла. Но желание стать врачом меня не оставило, и поэтому целый год я работал санитаром в операционной отделения урологии.

Жена до сих пор говорит, что мой истинный путь — путь социального работника. Но эта профессия очень близка к профессии священника

А после армии я пошел на филфак. После университета где-то год преподавал латынь и греческий в РГГУ, но потом понял одну простую вещь: преподавать в институте и при этом не заниматься соответствующей наукой — маразм. А наукой я не занимался, мне это было неинтересно.

Страницы: 1 2 3

Леонид Виноградов

Протоиерей Георгий Коваленко, председатель Синодального информационно-просветительского отдела Украинской Православной Церкви,

 

рассказал Правмиру о проблемах Православия в Украине, взаимоотношениях Церкви и общества в этой стране, диалоге с другими конфессиями.

Не делать кощунникам рекламу

— Отец Георгий, можно говорить о росте антицерковных настроений в Украине, или выходка «Фемен» — неприятный, но единичный случай?

— Мы привыкли к скандалам вокруг Церкви, на Украине последние 20 лет и не было такого, как в России, периода относительного спокойствия и благоденствия. Постоянно случаются какие-то конфликты, провокации, но это нормальная ситуация — нигде в Евангелии не сказано, что будет по-другому. Поэтому я бы не стал выделять нынешнее время как особенно трудное для Церкви.

Проблема в том, что мы часто пытаемся отвечать не на свои вопросы — политические, экономические, государственного управления. Естественно, тогда и ведут себя с нами, как с политиками, чиновниками или бизнесменами. Церкви надо оставаться в рамках церковной проблематики. Это не значит, что нас не волнует происходящее вокруг, но даже на далекие от церковной жизни вопросы можно и нужно давать ответы в евангельском духе.

Ну, а спилив кресты, «Фемен» поставило жирную точку на собственной популярности в Украине. Обратите внимание — ни государство, ни общество не восприняло эту акцию как положительную, не поддержало их. Меня удивляет другое — российское продолжение этой истории. Сообщения о спиленных в России крестах настораживают.

Наш церковный посыл к СМИ был прост: не нужно делать им дополнительную рекламу. Многие, и не только церковные люди, недоуменно спрашивали журналистов, снимавших акцию: «Как вы могли спокойно на это смотреть, да еще и снимать?». Не пошла эта тема в Украине.

Заведено уголовное дело, идет следствие, но без участия Церкви. Мы ни на кого в суд не подавали, а сказали, что сколько бы ни спиливали кресты, будем их восстанавливать. Насколько мне известно, девицы гастролируют по Европе, устраивают там какие-то перформансы. Недавно их вызывали то ли к следователю, то ли в прокуратуру. Для Церкви вопрос суда непринципиален — это дело государства.

Раскол — политический проект

— Но ведь и православные люди в Украине наверняка придерживаются разных политических взглядов, по-разному относятся к России, к разделению наших стран. До сих пор существует раскол.

— Я бы не оценивал ситуацию в категориях войны или разделения. Те, кто ищет единства, всегда его находят, независимо от того, где проходит граница. Не проблема Церкви — проводить или ликвидировать государственные границы. Пусть этим занимаются политики, государственные деятели, а наше дело — проповедовать Христа. Часто именно политика мешает проповеди. Я имею в виду даже не государственную политику, а политику в наших головах. Надо освобождаться от политизированного мышления и уж во всяком случае не привносить его в церковную ограду.

Церковный раскол в Украине — политический проект, который будет существовать, пока на него будет политический заказ. Многие темы о Церкви, поднимаемые светскими СМИ, также навеяны политикой. Нам надо ломать стереотипы, учиться и на политические вызовы отвечать не политическим языком.

Если человек во всем хочет видеть политику, пришьет ее и к любому высказыванию священника. А кто ищет евангельский смысл, тоже его найдет, но важно, чтобы и в наших высказываниях этот смысл присутствовал. Долго время я считал, что священники могут высказывать свою политическую позицию только на кухнях и в кабинках для голосования. Теперь моя позиция немножко изменилась — даже на кухне не надо, только в кабинке для голосования.

Мне кажется, это принципиально для священнослужителя. Приходят выборы — надо вспомнить слова Спасителя «кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф., 22, 21) и после литургии — ведь выборы обычно в воскресенье — сходить проголосовать. Но не надо в храме Божьем агитировать за кого-то из кандидатов, решать политические вопросы и придавать судьбоносное значение выборам, которые проходят довольно часто. Не нужно сакрализировать политический процесс. Думаю, Церковь будет жить при любой власти, при любом режиме, и не наше дело эти режимы менять.

Подняться над сиюминутной политической ситуацией

— Как могут церковные СМИ помочь людям освободиться от политизированного мышления?

— Преподобный Серафим Саровский дал универсальный совет: «Стяжи дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся». Сначала надо из собственной головы убрать политиканство, формировать целостное мировоззрение, проверять себя на соответствие Евангелию, церковной традиции.

Политическая позиция Церкви выражена в десяти заповедях. «Не убей, не укради, не прелюбодействуй…» — по таким нормам и должно быть устроено общество. Любую общественно значимую тему можно осветить с точки зрения христианской нравственности. Церковь поднимала и будет поднимать такие темы. Мы говорим о вечных ценностях, а поддерживать кого-то в политической борьбе — борьбе за власть — не церковное дело.

— Какие информационные проекты отдела вы считаете самыми удачными?

— Прежде всего, конечно, портал «Православие в Украине», который создавался на стыке 1997–98 годов и до сих пор существует. У меня как у руководителя Синодального информационного отдела много официальных проектов — официальный сайт, газета, журнал, видеоблог, радиопрограмма, фестиваль и координация всей информационной деятельности Церкви. А этот портал — неофициальный и неофициозный проект, у которого есть самостоятельная редакция.

Очень часто, к сожалению, в церковной информационной среде не хватает любви, доверия, уважения к иной точке зрения — на портале мы стараемся создать среду для диалога, предоставляем возможность высказывать различные точки зрения.

Сайт двуязычный, публикуем материалы на языке, на котором пишет автор: на русском или на украинском. Сначала переводили, но мониторинг показал, что большинство читает материалы в оригинале. Это неудивительно — в Украине почти все одинаково свободно читают на обоих языках.

Еще один любимый мой проект — Фестиваль СМИ православных, аналог российского фестиваля «Вера и слово». Мы провели уже шесть фестивалей, один из них — виртуальный. Это помогает координировать информационную деятельность Украинской Православной Церкви.

Обычно фестивали проходят два раза в год: один в Киеве, а второй в регионе. Проводили мы их в Крыму, на Донбассе, сейчас планируем провести на Западной Украине.

Специально охватываем всю территорию, чтобы православные люди лучше узнавали свою страну, а не мифы о ней. Например, о Донбассе бытует миф, что это криминальный край, в котором нет никакой духовной жизни. А участники и гости фестиваля увидели Святогорскую лавру, пообщались с наместником, оценили ее масштабы и поняли, что не случайно ей дан такой статус.

Также они побывали в храмах на предприятиях, познакомились с церковными людьми — жителями Донбасса, работающими на этих предприятиях. Многие из тех, кто был на Донбассе впервые, влюбились в этот регион.

То же самое, я уверен, произойдет и на Западной Украине — доброжелательно настроенный человек увидит там немало хорошего. А кто ищет конфликта, всегда его найдет. Господь говорит: «Если око твое будет чисто, то и все тело твое будет светло; а если оно будет худо, то и тело твое будет темно» (Лк., 11, 34). Везде есть хорошее и плохое, вопрос только в том, что человек хочет увидеть.

Светские СМИ, особенно информационные агентства, часто пишут о регионах в контексте предвыборной борьбы. Многие проблемы на местах они гиперболизируют, а иногда просто придумывают мифы в угоду чьим-то политическим интересам. Мы же стараемся подняться над сиюминутной политической ситуацией и вести диалог, помогающий лучше узнать друг друга, способствующий единению.

Страницы: 1 2 3

Протодиакон Андрей Кураев

В прошлом году СМИ буквально обрушивали на свою аудиторию информацию о подробностях хулиганских выходок Pussy Riot и Femen и о последствиях, которые те повлекли за собой.

Протодиакон Андрей Кураев считает, что для Церкви опаснее не эти выходки и даже не их оправдание, переходящее в одобрение, а псевдонаучные антихристианские фильмы и передачи, в которых ложь искусно переплетена с общеизвестными фактами.

В своем блоге отец Андрей возмущался тем, что не видно мобилизации церковных ресурсов для противостояния оккультизму и нью-эйдж. В чем же реальная опасность для Церкви этих идеологий и кто стоит за их пропагандой?

— Вышел очередной антихристианский фильм низкого качества. Зачем вообще кому-то нужно снимать подобное кино?

— Если бы речь шла просто об антихристианской полемике — это можно было бы понять: мы живем в разномыслящем мире. Но с канала на канал переходят фильмы, претендующие на статус «научно-просветительских» — и при этом на деле эти проекты оказываются столь же антихристианскими, сколь и антинаучными.

И если в 90-е эту недоброкачественность можно было счесть просто ляпом и плодом невежества, то сегодня этот устойчивый и набирающий силу тренд уже трудно объяснить просто недостатками чьего-то образования или вкуса.

Она появляется на телеканалах, перенимающих западные ноу-хау и работающих в тесном сотрудничестве с западными партнерами, а поделки такого рода не стесняются изготавливать серьезные медиакомпании вроде BBC или СNN.

— О Pussy Riot и акциях Femen говорили практически все СМИ, эти деяния комментировало множество уважаемых людей. Вы утверждаете, что псевдонаучное антихристианское кино опаснее явного кощунства в храмах. Почему так?

— Хулиганство себя и позиционирует как хулиганство. А тут с телезрителем говорят от имени науки. Современный же человек живет под гипнозом слов «наука доказала». И когда тебе на фоне книжных шкафов показывают профессора — ну как ему не поверить?!

На многих брэнды действуют гипнотически. Поэтому адепты секты Рона Хаббарда для завлечения предлагают пройти бесплатный «Оксфордский тест способностей», на самом деле не имеющий никакого отношения к Оксфордскому университету. Кто-то верит и историческим фантазиям Фоменко и Мулдашева, потому что к своим фамилиям те прибавляют титулы академиков.

Специалист подобен флюсу. Люди плохо умеют проверять информацию из непрофильной для них сферы и покупаются на рекламную обертку.

— Авторы сценария позиционируют себя как гностиков. Так ли это на самом деле? Что такое гностицизм?

— Гностицизм возник на стыке библейско-еврейской и греко-римской культур. Это было время, когда человек перестал удовлетворяться ощущением себя как части целого — этноса, полиса, космоса. На рубеже эр во всей западной культуре начинается поиск смысла для индивидуальной жизни.

На вопрос сказочно богатого царя Креза о том, кто самый счастливый человек на земле, мудрец Солон говорит, что это простой афинянин Телл. Он вырастил сыновей, дожил до внуков, пал в бою… Так мыслит архаика: человек просто часть общего. Но за пару столетий до Рождества Христова этот ответ уже не кажется достаточным.

Внуки — это хорошо, но смысл именно моей жизни не может быть настолько внеположен по отношению ко мне самому. Атеист Эпикур бросается в жерло Этны. Гораций же и самому богатому и многодетному царю готов сказать — «Но едва Неминуемость в крышу дома вобьет гвозди железные, не уйдешь ты от ужаса, и главы из петли смертной не вызволишь».

Гностики меняют знаки всех привычных оценок. Слово космос означает порядок. Это антоним хаоса. Для архаичного грека порядок — это хорошо. Но для гностика космос — это «порядок тюрьмы». Создается сложный миф, согласно которому внутри каждого человека есть ценность, несопоставимая ни с чем в космосе — это твоя душа. Которая, впрочем, не вполне твоя, ибо она — заблудившаяся и утратившая память частичка божества.

А космический порядок — это все то, что понуждает душу забыть о своей надкосмической свободе и идентичности. Вот эта идея сверх-космичности и ценности души — она уже собственно библейская. Не я — частица космической истории («микрокосмос»), а космос — часть моей биографии. Причем с точки зрения гностиков — самая худшая.

Связь вечной души и тленного тела — это мезальянс. Этот позорный союз с точки зрения гностиков не должен быть увековечен. Идея понятна. Но как ее совместить с Библией? Гностики продолжают считать Библии книгой божественного откровения. Они, как и евреи, считают Автора Библии и Автора мироздания одним и тем же Лицом. Но с их точки зрения и то, и другое не красит их Создателя.

В гностическом «Евангелии от Фомы» сказано: «кто нашел мир, тот нашел труп». Материальный мир, по представлениям гностиков — результат деятельности злого и неумного бога. На эту роль они назначают Бога Ветхого Завета, Бога евреев (налицо религиозно мотивированный радикальный антисемитизм). Поэтому они переворачивают библейские сюжеты вверх ногами: то, что Бог благословляет, в их глазах становится проклятием.

Например — брак и деторождение. Раз этот мир — творение зла и невежества, зачем в него вгонять еще одну душу? По нему правильнее пройти, не оставив потомства. Заодно Каин и змей искуситель становятся для них положительными персонажами.

— Разделяют ли эти взгляды современные гностики?

— А я считаю, что их — всерьез — нет. Проповедовать гностицизм и быть гностиком — разные вещи. Вряд ли сегодня есть люди, которые, реконструировав древнюю духовную традицию, готовы исполнять ее требования.

По Зигмунду Фрейду, любая религия, любая культура — это система табу. Так что же табуирует для себя современный гностик? От чего откажется, чем пожертвует ради «духовно-гностического» роста телезритель, убежденный соответствующей телелапшой?

И окажется, что у гностиков нет матрицы позитивного поведения. Только критика христианства. Как в романе Дэна Брауна главная тайна «чаши Грааля» оказалась в компромате на церковь и Христа, так и здесь есть лишь люди ненавидящие христианство и оправдывающие свою ненависть присвоенным себе именем гностиков. Это такие философствующие ролевики.

В этом отношении эти взрослые философы мало чем отличаются от подростков-сатанистов: как подростки, спилив крест, не ставят там статую Перуна, а просто оставляют поруганное место, так же и «как бы гностики» просто расширяют пустыню негативизма.

Древний гностицизм был природным врагом христианства, с этой ересью начали борьбу еще апостолы. А современные имитации гностицизма вряд ли могут отторгнуть верующего человека от христианства. Но вот если у кого-то есть внутренний конфликт с церковным учением — скажем, человек привык вести свободную сексуальную жизнь, но знает, что христианство осуждает такую модель поведения, то фильм поможет ему оправдать себя. Неудобно же самому себе сказать: я отторгаю Христа и Евангелие по причине моей влюбленности в мой блуд. Нужен повод поблагороднее.

— В фильме звучат прекрасные слова о равенстве всех людей…

— А это жульничество. Герои фильма почему-то приписывает древним гностикам ряд ценностных постулатов и догм современного либерального общества — вроде равенства людей. У гностиков никогда не было равенства людей. Они делились на плотяных (иликов), душевных (психиков), и духовных (пневматиков), Более «низкие» должны были находиться в послушании у более «высоких».

Переход из одной «расы» в другую был невозможен — черно-белый телевизор не может стать цветным. Но — сразу лесть и подкуп — если ты понял, о чем речь, и полюбил нашу доктрину, значит, ты уже не илик. «Пойми, ты не такой скотина как другие» — вот то знание, которым гордятся гностики. Откровенное презрение к людям можно увидеть и у таких современных гностиков, как Александр Дугин или Гейдар Джемаль.

— Этот фильм — единичный проект, или ждать ещё?

— Я убежден, что у такого рода действий есть серьезная координация. Такие проекты не обходятся без информационной, политической и финансовой подпитки. Это очень долгий сериал, ибо многовековую идеологическую войну против Церкви ведет часть западных элит — та, которая описана в романе Дэна Брауна «Код да Винчи» под именем «Приорат Сиона». Я рад, что роман Брауна снял табу с темы масонов. А то раньше тема масонов закрывалась простыми декларациями — «Во-первых, никаких масонов нет, а, во-вторых, они хорошие!».

— Вы верите в масонов и теорию заговоров? Принято считать, что такие убеждения идут в одном наборе с борьбой с паспортами и кодами и призывами восстановить в России монархию любой ценой, а их носители славятся неадекватным поведением.

— Знаю, любое нелестное упоминание о масонах блокируется возмущенным криком — «Как, Вы верите в теорию заговоров?!!!»

А почему я должен верить, будто все договоренности людей являются открытыми? И в бизнесе, и в политике, и в обычной жизни есть масса непрозрачных договоренностей (естественно, это никак не означает, будто все их участники являются масонами).

Год назад нынешний наш президент сказал о том, что с нашим уже прошлым президентом он договорился об их общем политическом будущем еще тогда, когда он сам был позапрошлым президентом… А мы узнали об этом лишь спустя четыре года.

Возможно, для спокойного обсуждения темы закрытых договоренностей и обязательств в мировой политике лучше по крайней мере для начала анализа изъять из лексикона термин «масоны» и просто говорить о наличии закрытых элитных политических клубов со своими финансовыми и политическими интересами, принимающих серьезные решения и не избирающихся демократическим путем.

Демократии в самих масонских организациях не больше, чем при выборах Римского Папы. Разве в Приорате Сиона у Дэна Брауна «великий магистр» избирался демократическим путем? Память о закрытых клубах, поддерживающих мифы о том, что «все решает народ путем голосований», помогает понять, что «миф о западной демократии» — это действительно миф.

Страницы: 1 2

Интервью с протоиереем Павлом Великановым, главным редактором научного богословского портала «Богослов.Ru», проректором МДА по научно-богословской работе

Отец Павел, у нас недавно появилась рубрика, посвящённая диалогу церкви и культуры.

Как только мы стали говорить об этом сравнительно регулярно, а не от случая к случаю, мы гораздо яснее увидели, как много тут есть подводных камней с самых разных сторон. Так как Вы на эту тему размышляете, хотелось бы знать, какими Вы видите самые главные проблемы диалога церкви и культуры сегодня?

Есть несколько ключевых проблем, которые мешают полноценному диалогу. Одна из них - то, что церковное общество в своей массе вообще не готово к любому открытому диалогу независимо от того, диалог ли это с культурой, или с учёным сообществом, или даже с журналистским. В церкви есть хроническая болезнь, название которой - декларативность. Мы привыкаем вещать с амвона и подсознательно уже не предполагаем, что нам кто­-то имеет право и может ответить, тем более ответить аргументированно, обоснованно и т. д. Мы сразу же пугаемся этих вещей, замыкаемся в себе и воспринимаем этого человека как потенциального «духовного врага». Так что первая задача, которую необходимо решить, чтобы вывести диалог на более высокий уровень, - это научить будущих священников самой форме диалога.

Ещё одна проблема диалога - в том, что в нашем церковном сообществе есть, к сожалению, не вполне изжитая болезнь переходного периода, которую можно назвать скрытым антагонизмом к светской культуре. Мы воспринимаем культурное сообщество как людей, которые пытаются собой подменить религию. Такое мнение действительно имеет право на существование, поскольку в секулярном обществе (в том числе коммунистическом) значительную долю функций церкви именно в плане просвещения, более того - я бы даже сказал катарсиса, брали на себя деятели культуры.

Иногда через произведения культуры звучало даже пророческое слово — достаточно вспомнить «Бесов»...

На сегодняшний момент ситуация принципиально изменилась. Но в нашем сознании есть ещё много таких комплексов, связанных с областью культуры, которые не позволяют нам вступать в полноценный плодотворный диалог с её деятелями. (Мы пока говорим только о проблемах с нашей, внутренней, стороны.)

И последнее, что я отметил бы, - то, что на самом деле у нас нет адекватных площадок для ведения диалога. Естественно, мы не можем вести диалог на площадках внешних, на площадках самих представителей культуры, потому что мы подсознательно воспринимаем эти площадки как враждебную территорию. Естественно, и они не придут к нам, потому что точно так же будут воспринимать нас как пространство, даже более откровенно враждебно настроенное и агрессивно выражающее себя по отношению к ним. А других площадок у нас просто нет.

До сих пор вынашивается идея создания светских культурно­-просветительских центров, которые не были бы юрисдикционно зависимы от церкви, не были бы финансируемы со стороны государства, каких­-нибудь муниципальных, федеральных образований, но при этом целиком окормлялись и направлялись бы представителями церкви. На мой взгляд, это наиболее эффективный способ создания правильной среды, в которой только и может вестись диалог.

Почему я это говорю? Потому что в рамках нашего портала «Богослов.Ru» мы с самого начала поставили задачу создать обстановку - начиная с дизайна и заканчивая редакционной политикой, - которая не напрягала и не раздражала бы как человека глубоко воцерковлённого и погружённого в церковную науку, богословие, так и совершенно светского специалиста, который вообще ничего о церкви не знает и которого всё церковное скорее раздражает, чем вдохновляет. И, как показало время, для многих светских людей «Богослов» стал в целом приемлемой площадкой, на которой они могут выражать свое мнение - при том, что могут не соглашаться, спорить и т. д. На мой взгляд, создание таких площадок целиком оправдано и должно стать приоритетом. Причём не для того, чтобы устраивать глобальные встречи, диспуты, дискуссии - мы до этого ещё совершенно не доросли - а для того, чтобы молодёжь (которую мы должны прежде всего воспитывать) вырастала в несколько обновлённой парадигме: человек церковный может быть ещё и высококультурным, причём не только внутри церковной ограды, но и во внешней среде. Он может, не теряя своей высокой духовности и церковности, быть при этом действительно интересным для внешних, нецерковных деятелей культуры.

Сейчас в нашем приходе, где я служу, образовался творческий союз молодёжи: иконописец, который помимо своего основного дела занимается графикой, выпускник Лингвистического университета (он занимается литературным творчеством, пишет стихи) и ещё несколько молодых людей разной степени воцерковлённости. Они объединились в творческое объединение «Квадрат», стали устраивать в городе выставки, и тут мы с удивлением поняли, что это одинаково интересно как людям церковным, так и нецерковным. Причём тематика выставок отчасти связана с богословскими и философскими вещами, отчасти нет. Например, последняя выставка называлась «Чёрное и белое». Эту тему можно так развить в богословском плане, что появляется возможность говорить о чём угодно. Выставка оказалась эффектной, резонансной, интересной. И я думаю, что это то самое правильное направление, которое позволит нам уйти от политики «оголтелого миссионерства», которым, к сожалению, сейчас многие очень заражены, - а ведь из­-за неё постепенно, понемногу, шаг за шагом те территории, которые вполне законно считались местом деятельности и присутствия церкви, оказались от церкви отчуждены. Потому что мир сейчас очень болезненно реагирует на церковь, когда она пытается использовать светский инструментарий информационного противодействия для ведения какой­-то идеологической войны и этот инструментарий обращает против самого мира. Ведь подсознательно этот мир чувствует, что по сути это неправильно, есть другие инструменты, не столь внешне эффективные, но гораздо более эффективные по сути, по силе своего воздействия.

Страницы: 1 2

 

 

Друзі перекинули мені лінк до замітки http://blog.i.ua/user/4166540/1003773/?p=2#advA_advC_1003773_16876975 але для того щоб вивчити тему, необхідно дістатися відповіді чи просто мовчки замислитись, а я Вам в цьому допоміг:

 

В 50-60 роки(дай Бог памяті) сталася така революція: прагнення до свободи... прапором стала попса, а спробу пробити стіну гурт "Битлз", і ось вільне кохання та всі бажання, і цими героями стали наші діди.

 

Свобода.

 

Хто сьогодні любить кричати це слово, і що є зразком вільної людини в наш час?

 

Зі своєї сторони згадаю на цифровому телебаченні історії

1) Великий будинок з числом жителів в ньому, ось розвалиться по всім швам, сипиться стеля і стіни, і жоден не може дати цьому ради. Інша історія чоловіка який дістав знання як з пляшок шампанського він побудував дім(пляшки викладаються в стінку перемазані цементною замішкою), вийшов будинок з просвіченими від скла стінами, тепло зимою(протоплюючи дім), а в літку прохолодно в такому будинку.

 

2) Вчитель 51 рік, вимахав власними руками справжній замок(величезний і просторий дім з високою стелею), а наповнив його речами з списаного металолому чи інших джерел, що колись були дуже і дуже дорогими... все це реставрував, і робота надзвичайно красива, разом з дизайном та оздобленням будинку. Жінка його кинула(тут я змовчу поки не перематюкнувся)

 

Ці герої на Україні, привітаємо їх і з незалежністю і з самостійністю! Вони для мене зразок свободи, що межується з талантом. Здається таких поважає і В. Янукович?

 

Для сміху скажу: я сам колись з брухту підняв стару пральну машинку "Мрія", реставрував і мрія стала дією. Робоча й по сьогоднішній день.

 

Однак, ті, що кричать про "свободу" розуміють її зовсім інакше.

 

 

Елена Борисова

  Быть христианином — значит отказаться от себя в пользу ближнего. Это не имеет отношения к определенной конфессии, а зависит то лько от личного выбора человекаи потому вряд ли станет массовым явлением

   Наталия Трауберг — выдающийся переводчик с английского, французского, испанского, португальского и итальянского. Человек, открывший русскому читателю христианского мыслителя Гилберта Честертона, апологета Клайва Льюиса, евангельские пьесы Дороти Сейерс, печального Грэма Грина, кроткого Вудхауза, детских Пола Гэллико и Фрэнсис Бернетт. В Англии Трауберг звали «мадам Честертон». В России она была инокиней Иоанной, членом правления Библейского общества и редколлегии журнала «Иностранная литература», вела передачи на радио «София» и «Радонеж», преподавала в Библейско-богословском институте св. апостола Андрея.

Читать далее »

Писатель Владимир Личутин: «Кому Россия не мать, тому и Бог не отец»

Сергей Луконин

– Владимир Владимирович, прежде чем стать прозаиком, Вы были газетчиком. Насколько сложен был для Вас переход в художественную литературу?

  – Работа в газете – каторга, изматывающая человека. Сама газета живёт вроде бы один день, но отбирает у журналиста всю жизнь без остатка. Это своеобразная казарма со своим уставом, военной дисциплиной, диктатом государственной идеологии. Шагай куда указано; шатнулся – долой, на улицу. Но в этой работе кроются и оттенки творчества, когда душа невольно участвует, не спит. Выход: иль в пьянку удариться, смириться с участью, иль безрассудно кинуться в литературу. В газете «Правда Севера» надо было писать о надоях молока, сенокосах, колхозной жизни и т. д. А меня занимали люди, вроде бы простые, но необычные по характеру и судьбе, этакие шукшинские «чудики». И меня стали прижимать сами собратья по газете, поставили условие: иль занимайся рутиной, как и все, иль уходи на улицу… Главный редактор пытался меня защитить. Он говорил позднее с гордостью (уже будучи на пенсии): «Я вырастил трёх писателей: Бабаевского, Овечкина и Личутина». А тогда он невольно подчинился редколлегии: куда деваться старику, если из обкома уже грозятся отставкой. И я, не задумываясь, ушёл на вольные хлеба, в никуда. Хотя какое-то пятнышко света едва брезжило впереди. К тому времени нацарапал первую наивную повестушку. Но зато ждала творческая свобода, ярмо газеты с её «указивками» не пригнетало горбину. Пусть и голодно плоти, но сыто душе.

– В пору молодости Вам приходилось читать деревенскую литературу?

– Само понятие деревенская литература – искусственное, придумано теми «образованцами», книжниками и фарисеями, кто был далёк от народной жизни. Бунин, Шишков, Шолохов, Панферов, Чапыгин, Шергин – это разве деревенские писатели? Уже в моё время появились Абрамов, Носов, Астафьев, Белов, Распутин; пришли в литературу и решительно завладели умами – это разве деревенщина, косная и убогая? Это замечательные русские писатели, которые своей душевностью и духовностью, чистотой и правдой покорили не деревню, но город, теряющий свои исторические истоки и оттого страдающий от нравственного усыхания. Эти книги и меня пробудили от спячки, заставили взглянуть на мир омытым, душевным взглядом, до той поры небрежно скользившим по поверхности жизни. Прежнее, полузабытое, да и вовсе забытое в толчее забот вдруг проявилось из сумрака, как бы омытое живой водою.

– И это стало откровением?…

– Наверное… Потому что повести Белова и Распутина взволновали меня против моей воли. Словно бы средь пустыни вдруг забил ледяной ключ, и одного глотка целебной влаги хватило, чтобы пробудиться и восстать… Может, звучит несколько высокопарно, но случилось нечто подобное. Подумалось: «Боже мой, да мы же оттуда, из того отвергнутого нами по самонадеянности русского мира, мы же все крестьянские дети!» Вот в чём была сила деревенской литературы! Эта мысль созидающая, радостная, беззавистная. Из неё родился стиль, появилась музыка текста, без которой не живёт проза; слова, вроде бы окончательно забытые, но ждавшие этой поры, выпростались из гнёта и запросились в строку. Я не думал, как бы это ловчее, занятнее написать, выстроить интригу, особый залихватский сюжет, которым, кстати, никогда не славилась русская литература, ибо драматургия жизни куда сложнее и занятнее всех писательских придумок и ухищрений. Сам поток романной жизни, поначалу вроде бы похожий на окружающие будни, вдруг увлекает читателя и полоняет целиком, если он душою чувствует настоящую правду жизни, которая до того ускользала от него в скучной прозе быта. Сначала была школа ремесла для приготовишки, необходимая школа, которая невольно с годами усложнялась, и, конечно, известные мастера невольно подвигали к раздумьям. Сначала писал так, как говорят, после текст невольно усложнялся, увлекала симфония народной речи, сложная красота русского языка.

  – Никогда не задумывался, для кого пишу и кто меня будет читать, а писал, как Бог на душу положит. Народ многослоен, разнохарактерен, и если я сам из народных глубин, то невольно найдутся и те, кому я отзывист, свой для их сердца и ума. Я полагаю, что ни Белов, ни Распутин, ни Евгений Носов не задумывались, какой перед ними читатель. Они пишут языком Отечества, языком нации. Вот и моя душа, видимо, так устроена, что писать гладко неинтересно и скучно, нет сердечного веселья, того хмеля, который возбуждает ум и вызывает музыку.

Ко мне постоянно приступают с претензиями, дескать, тяжёлый язык, надо читать со словарём. Я отвечаю: «Чтение доброй книги – это тебе не галушку в сметане съесть и не торт с клубникою. Это добровольный труд, после которого приходит наслаждение». И ещё не устаю повторять: «Кто не читает книг, тот умер ещё при жизни».

– Не кажется ли Вам, что произошёл водораздел в представлении о своей стране как об огромном пространстве – географическом и духовном? В советские времена появилось выражение «малая родина»…

– Это красивая метафора, и не стоит к ней придираться. Малая родина – это очажок, откуда твои истоки, твой род, твой корень. Она «малая», но она и Родина, со всеми очертаниями, признаками, очарованием, лишь уменьшенная копия её, которую можно охватить взглядом, любовными очами, вспоминать, хранить в сердце, уливаться слезами. И то, что можно охватить взглядом, во всякой подробности, любимой с детства, – и есть малая милая родина. Человек ведь отвлечённо, умом воспринимает выражение «великая Родина». Это что-то туманное, запредельное. Человек, не любящий малую родину, не может любить своё Отечество. А кому Россия не мать, тому и Бог не отец. Поэт Печерин писал: «Как сладко родину ненавидеть». Это философия чуженина, из которой либерал-диссидент позднее выстроит всю идеологию разрушения государства. Но Суворов воскликнул: «Быть русским – какой восторг!» Это необходимое нравственное чувство устроителя Родины.

Страницы: 1 2

Платон Беседин
Писатель, журналист

Как написала мне одна читательница, писатель Михаил Елизаров напоминает ей былинного русского героя, создающего магические заговоры для охраны Руси.

Возможно, поэтому в его произведениях, названных и магическими, и ритуальными, герои сражаются за родную землю со всякой нечистью. В повести «Ногти» воспитанник интерната для слабоумных детей Бахатов проводит странные ритуалы с ногтями против убийц-санитаров. В романе “Pasternak” идёт борьба против демона Бориса Пастернака и, со слов самого автора, против всей «либеральной гнуси». Ну а в романе «Библиотекарь», удостоенного премии «Русский Букер», книги забытого советского писателя Громова обладают мистическими свойствами и должны читаться как Неусыпаемая Псалтырь.

Относительно недавно Михаил Елизаров предстал в новой ипостаси – как исполнитель собственных песен.

О многогранной натуре Михаила и его творчестве мы и побеседовали с ним в неоднозначном интервью.

Серьёзность – это не моё.

 Михаил, очень многие прозаики начинали как поэты. Это ваш случай? Если да, то помните свои первые стихи, их тематику?

Стихи появились в тот же месяц, когда я обменял в 1988 году в букинисте двухтомник Андерсена на томик Хармса. Чужое мастерство потрясло, захотелось что-то сделать самому. Тематики как таковой не было – интересовали больше созвучия. Из некоторых очень юношеских стихов я года два назад сделал песни. То есть, они пригодились – стихи.

Сейчас многие авторы говорят, что начали писать, вдохновлённые прозой Елизарова. А кто вдохновил лично вас? Ваша настольная книга?

Есть настольные авторы – Платонов, Толстой, Чехов, Набоков. Но они не для вдохновения. Просто для души.

«Библиотекарь», по сути, роман о сакральном, магическом значении книги и чтении. Какое значение имела, имеет для вас книга в детстве, юности, сейчас?

В детстве книги мало что значили. По-настоящему, я полюбил читать классе в восьмом. Я заболел – слег недели на три с воспаленьем легких. У отца была огромная библиотека. От скуки я взял Грина – и прочел весь шеститомник. Потом черырехтомник Гофмана. Грин и Гофман приучили к чтению.

Нынешняя ситуация такова – переезжая по Москве с места на место, я таскаю за собой кроме прочего хлама шесть турецких баулов с книгами – чудовищная неподъемная обуза – однако ж не выбрасываю,  и не от жадности, а потому что дорожу.

Захар Прилепин утверждает, что современный литератор должен читать по три книги в неделю. Сколько сейчас читаете?

Я не современный и не вполне литератор.

Мэрилин Мэнсон как-то заметил, что «если у тебя много друзей, то ты становишься музыкантом, если мало – писателем». Где-то я читал, что вашей музыкальной карьере помешали порванные связки. Не будь их, не было бы писателя Елизарова?

Я, действительно, долгое время надеялся, что стану оперным певцом и однажды оставил эту идею, но не связки были тому виной, а скромные вокальные данные. Но если бы всё получалось, вполне возможно, что книг было бы меньше или вовсе не было.

В ваш дебютный сборник «Ногти» вошли повести и рассказы, которые вы начали писать в девятнадцать лет. Что побудило заняться писательством более серьёзно в те годы?

Я и не занимался ничем серьёзно в те годы. Были стихи, рассказы.  Музыкальный проект – что-то на манер «Калинова моста» и «Аквариума».

Кстати, я не могу сказать, что и сейчас занимаюсь серьезно чем бы то ни было. Серьёзность – это не моё.

Так что никаких потрясений, импульсов – просто стал писать, потому что мне это казалось правильным.

 Как автор вы начинали в девяностых. Чем отличаются литературные девяностые от нулевых?

Я уже забыл, что было в девяностые, поэтому не могу сравнить их с нулевыми. Безусловно, литература сдала позиции Формы. На первый план вышло Содержание, которое, в свою очередь, стремится побыстрей трансформироваться в сценарий – деньги в Москве и в кинематографе. Писатель либо станет латентным сценаристом, либо исчезнет, как вид.

Литература с одной стороны превращается в обслугу кинематографа, а с другой – укрепляется её карликовый вариант, живущий в социальных сетях.

А какое место в жизни социума, страны занимает литература?

 Россия до сих пор очень словоцентричная страна – писатель по-прежнему что-то да значит, но, безусловно, тот постамент, который воздвиг ему девятнадцатый век, выглядит весьма скромно, в сравнении с постаментами для актёров, футболистов. Литература с одной стороны превращается в обслугу кинематографа, а с другой – укрепляется её карликовый вариант, живущий в социальных сетях.

Что первично для вас  – идея или форма?

Я не разделяю идею и форму – дурно написанный идеологический текст похоронит идею. Блестящий по форме текст, лишенный идеи, похоронит автора – удел изящной безделушки – забвение.

Продолжая говорить об идеях и форме, в ваших книгах зачастую заложены весьма непопулярные, глубинные идеи. Есть мнения, что при этом форма вашего исполнения доступна, проста. Это подстройка под читателя?

Глубинная идея не соотносится с категорией популярности. Сделать «просто» – более чем сложная задача. Я с ней не справился. Поэтому говорю с малым числом людей.

Люди предпочитают “Facebook” и «В контакте», маленькие смешные записки своих и не своих знакомых.

Меньшее число читателей – это болезнь литературы, вина самих писателей или следствие общей ситуации в государстве? Надо ли сегодня вообще читать книги?

Люди предпочитают “Facebook” и «В контакте», маленькие смешные записки своих и не своих знакомых. «В контакте» процветает культура нового лубка – мужик потрясающий рукой и говорящий по разному поводу «блеать». Там много таких забавных рож.  Может, это и есть новая литература. Картинка и текст, коротко, весело.

Будут и романы читать, и рассказы – просто меньше.

Страницы: 1 2