День открыток
- 06.11.12, 12:02
Лариса Олеговна солидарна с Леной, Лариса Олеговна испытывает поразительно похожие ощущения, можно сказать, они сообща воспитывают и лелеют чувства-близнецов.
Во время рассказа стены с висящими на них дипломами, грамотами, сертификатами, свидетельствами и прочей статусной макулатурой раздвигаются, наполняясь ветрами и туманами; потолок с холодными флуоресцентными лампами поднимается к небесам и оттуда отсвечивает стерильной белизной облаков и теплым светом Солнца; глянцевый линолеум прорастает ромашками и одуванчиками, разнотравьем, коровьими лепёшками и ароматной пылью дорог и тропинок. Лариса Олеговна профессионально вписывает свои фирменные каракули и загогулины в карточку клиента, по-кошачьи повернув оба уха в сторону повести об Альмендро. Она хочет быть беспристрастной и отстраненной, она тщится сохранить нейтральность и непричастность, непорочность и индифферентность. Ей это даётся с трудом, ей удаётся это на слабенькую троечку, ведь предательские слёзы тихо выкатываются из-под очков и громко падают на мелованную бумагу карточки клиента. Карточка все терпит, карточка все стерпит в конечном итоге, ведь она изначально спроектирована и заточена на то,чтобы терпеть людские переживания, какими бы острыми и причудливыми они ни были.
Очень PS
Спустя две недели меня не покидает чувство, что с пломбой что-то не так…
1.
В Белозерку я приехал за зёрнами. На большой машине с мощным двигателем. С солидным двухосным прицепом.
На взвешивании автомобиль показал нормальные результаты и беспокоиться было не о чем. Но случилось то, чего я никак не ожидал, что категорически не входило в мои планы.
В недрах весовой я столкнулся с тем, что заставило меня оцепенеть, потерять дар речи и поверить в теорию черно-белой относительности режиссера Эйзенштейна. Откуда-то снизу на меня смотрели глаза. Они были ярко-зелёного цвета и намного больше человеческих. Я с размаху опрокинулся в эти глаза и кто-то выключил звук. Птицы рывком перестали петь свои попсовые песни, кузнечики уважительно замолчали, технологический лязг и стук прекратился, мухи прониклись моментом и замерли в замысловатых позах. Наступила напряжённая тишина очень близкая к абсолютной. Я весь повис на высоковольтном проводе, который представляло из себя моё состояние. Провод висел над бездной.Там были только эти глаза. Всё что было помимо них медленно и тихо удалялось куда-то вдаль, а я стекал по проводу в глаза, в их глубину и тишину.
- Как тебя зовут, зеленоглазая?
- Люда.
- Я тебя украду, зеленоглазая.
- Зачем?
- Так надо.
Назавтра в моем вооружении был букет цветов и огромная шоколадка «Альмендро» размером с карго-лист небольшого сухогруза.
- Спасибо.
- Меня зовут...
- Я знаю.
- Нам надо поговорить.
- Пойдём.
Через полтора часа я знал о ней всё. Знал что она отучилась в педагогическом техникуме и по дороге на занятия часто ходила буквально под моими окнами. Я знал о суровых родителях и строгом воспитании, знал что у неё зеленые глаза, пышные волосы, хрупкая фигурка, которая почти ничего не весит и зелёные глаза. Зелёные глаза, которые с каждым взмахом ресниц затягивают меня всеглубже и глубже.
На следующий день мне уже не были нужны зёрна. Совсем не нужны. Я ехал к ней. На месте её не было.
Меня это смутило. Ведь предварительно я не поинтересовалсяее адресом, фамилией и семейным положением.
2.
Если кто-то хоть однажды был в Белозерке или населённых пунктах подобного типа, достоверно знает, что там решительно невозможно ничего скрыть. О человеке там знают всё. Неким мистическим образом население в курсе религиозных убеждений соседей; партийной принадлежности; отношения к курению, алкоголю, соседям, мировой закулисе; в курсе отношений внутри семей и всех членов семей между собой; в курсе частоты визитов милиции, скорой помощи, тёмных личностей, родственников и не родственников; в курсе состояния здоровья и не здоровья; в курсе родословных или степени безродности – короче соседи знают решительно всё! Еще один феномен таких посёлков, что вся эта информация буквально витает в воздухе и находится в открытом доступе. При этом данные не нужно покупать, не нужно на них подписываться и оплачивать счета за шпионские сведения.В сельских поисковиках нужно просто набрать нужное имя в строке и подставить ладони (зачеркнуто) … уши.
К трем пополудни я был детально угощён домашними пирожками,семечками и информацией. С пустой пачкой сигарет я отправился по адресу,изобилующему конкретикой типа «большая шелковица», «синий забор», «пятый или шестой дом от переулка», «там еще яма на дороге». Ни улицу ни номер дома мне никто назвать ясное дело не удосужился.
Во дворе собачка размером с сильно откормленного голубя на четырёх лапках рвалась с цепи и демонстрировала зверскую лояльность по отношению к хозяевам и нечеловеческую ненависть к визитёрам всех мастей. На зов собачки вышла казуально связанная с ней хозяйка. Я попросил водички. Что-то мелкое, наподобие младшей сестрёнки принесло железную кружку с водой. Хозяйка сверлила меня взглядом и ждала подробностей и деталей.
- А где Люда?
- Зачем она тебе?
- Я хочу её украсть.
- Зачем же красть? – женщина не на шутку смутилась – Может совсем не нужно красть. Люда! – крикнула она куда-то в пространство.
Вышла Люда.
- Зачем ты приехал? – спросила Люда строго.
- Так надо – ответил я кратко.
- Хорошо, я сейчас выйду. Подожди.
Она бросила беглый взгляд на хозяйку и в нём читалось столько нюансов, полутонов и долгих предварительных разговоров, что я немедленно почувствовал себя лишним. Поблагодарив за воду, я отправился в машину коротать ожидание без перекура.
Через 15 минут она со стальным лицом села ко мне в машину.Мы поехали…
И были разговоры, были паузы, было молчание, гораздо красноречивей разговоров, белая кофточка и даже один поцелуй. На прощанье. В семь часов вечера – ведь дольше ей задерживаться было нельзя.
Вскоре я уехал. Далеко и надолго.
3.
Австрийскую границу мы переходили ночью, под покровом дождя и темноты. Там я взял нарядную шаль для своей матери, крем для своей младшей сестрёнки и какие-то невообразимые конфеты для Зеленоглазой.
В те времена не было никакого шенгена, но несмотря на прожектора и нарядные столбики граница была почти прозрачной. Ни мадьяры ни австрияки не рвались на патрулирование и не лучились рвением к службе. Мне невольно вспомнились советские порядки и строгости. М-да…
Я вернулся 27 августа. Первым делом нужно было найтиЗеленоглазую. Ехать к ней домой не хотелось и не было смысла. После нашей первой встречи с её роднёй мне было всё ясно. Свою роль, четко и насовсем очерченную кругом её семьи, я тоже видел. Я поехал в школу, где по моим сведениям она преподаёт. Ни завуч ни директор долго не могли понять, чем они могут мне помочь. Они внимательно слушали описание и приметы, кивали и лучились смесью доброжелательности и страха, но ничем помочь не могли. Через полчаса допросов завуч выдвинула робкое предположение, что товарищ просто ошибся и приехал не в ту школу. Оказалось что школ у них две и во второй мне наверняка помогут. На том и расстались. Надеюсь, расстались добрыми знакомыми, но не уверен.
Во второй школе завуча не оказалось, директора не было на месте. В наличии была только техничка тетя Маша с мощной шваброй и громким железным ведром. Под аккомпанемент грома ведерного и было проведено следующее интервью:
- Здравствуйте.
- Здрасьте.
- Мне нужно видеть учительницу младших классов.
- Какую?
- Ее зовут Люда.
- А, это новенькая! Хорошая учительница. Вы своего ребёнка будете отдавать?
- Ну…
- Хорошая учительница, добрая.
- А где она сейчас?
- Хорошая учительница, молодая. Парня нашла из нашего села. Вот, через неделю свадьба будет…
- Третьего сентября, значит?..
- Да-да, уже после начала учебного года. Хорошая девочка, добрая…
Тетя Маша погромыхала своим ведром по гулкому пустому школьному коридору…
Необыкновенные конфеты из далекой и чужой Австрии перекочевали в бардачок (там его называют «отделение для перчаток») на долгие годы…