Первым мне встретился священник. Его облик был тих и благообразен, его глаза заглядывали в самую душу, его голос лился непрерывным струящимся потоком. В душе поднимались самые светлые порывы, возникали мысли о высоком и вечном, хотелось подняться на цыпочки, подняться над собой и над суетой. Зачотный пассажир.

Вторым был чиновник. Он был педантичным, четким и правильным. В нем все было – порядок и норма, методичность и последовательность. Хотелось действовать строго по правилам, не отклоняясь ни на йоту от порядка вещей, хотелось вытравить из себя расхлябанность и хаотичность, порывистость и импульсивность, хотелось ходить и ездить только по прямой, не отвлекаясь и не отклоняясь от курса. Зачотный пассажир.

Третьей была блондинка в красном и декольтированном. Она волновала и раздувала что-то, она призывала и мобилизовывала. Хотелось стать большим, твердым и несокрушимым, хотелось быть неустанным и сильным всю ночь, потом еще ночь и так до изнеможения, пока блондинка не окажется обессиленной и удовлетворенной. Зачотная пассажирка.

Четвертым был ребенок. Он был непосредственным и открытым, чистым и невинным. Хотелось встать на его защиту, укрыть его от всех невзгод, во что бы то ни стало сохранить его непосредственность и детскую непорочность. Пусть он подольше не будет взрослым, циничным и мерзким. Зачотный пассажир.

Пятым был таксист. Он тараторил без умолку, сыпал бейками и анекдотами и почему-то отчаянно пах рыбой и дорогими духами. Хотелось прервать его монолог и поинтересоваться, что таится там, под маской балагура. Зачотный пассажир.

Шестыми был мент. Дюжий молодец, во взгляде которого сквозило презрение ко всему роду людскому, омерзение от того, что ему приходится иметь дело с мусором человеческим. Все вокруг были виноваты или замешаны в гнусностях и мерзостях. Хотелось отодвинуться подальше, стать незаметным для него, утаить свои проделки и уцелеть при зачистке. Зачотный пассажир.

Седьмым был пьяница. Обычный ничем не примечательный бухарь, все интересы которого сводились к тому, чтобы поскорее выпить очередную порцию алкоголя, замутнить свое сознание и выдать порцию невнятных сентенций и глубокомысленного неразборчивого бреда. Хотелось узнать или не знать, чем живет этот человек и чем он так перед собой провинился, что он непременно и быстро решил себя сжить со свету, отчего его шатает из эйфории в похмелье и обратно, резко, без переходов и полутонов. Зачотный пассажир.

Восьмым был наперсточник. Человек с бегающими глазками, весь как-бы приподнятый на подводных крыльях цинизма и азарта. Он почти ничего не касался, но даже не касаясь побуждал испытать судьбу, снять ее загадочный покров или хотя бы заглянуть ей под подол. С его помощью это казалось простым и быстрым, близким и эффективным. Зачотный пассажир.

Девятой была свадьба. Застенчивая, статичная и притупленная невеста, заторможенный и прибитый жених и целая грядка взвинченных и экзальтированных гостей. Гости веселились так надрывно, будто им выделили на это крайне мало времени, будто после веселья сразу начнется бесконечная и беспросветная полоса бед, невзгод и лишений. Хотелось форсировать свое веселье, хотелось петь и плясать, перекрикивать собеседников и пить горько. Зачотные пассажиры.

Десятым был журналист. Редактор, корреспондент или еще какой осведомленный человек из просветителей, обличителей и возмутителей. В мире вдруг стало так много несправедливости и произвола, что хотелось встать во весь рост и выразить, воззвать, сместить и дезавуировать! Зачотный пассажир.

Одиннадцатой была старушка. Она была тихой и уставшей, она была голубоглазой и измученной. Она беспрестанно кряхтела и охала, страдала и изнемогала. Хотелось хоть чем-то облегчить ее страдания, протянуть ей руку помощи; но с другой стороны проступало подспудная надежда, что она скоро отмучается, выдохнется и упокоится самым близким, доступным и органичным способом. Зачотная пассажирка.

Двенадцатым был какой-то пафосный барон. Нарядный, пёстрый и кричаще яркий как павлин. Он бросался в глаза и уши наносным, показным благополучием, несметными богатствами и недостижимым для простого смертного уровнем благосостояниея. Хотелось того же и наконец заткнуть его за пояс, хотелось доказать и показать, опередить и превозмочь, хотелось простой наживы и шальных денег. Зачотный пассажир.

Тринадцатой была звезда. Популярная и сногсшибательная, модная и яркая, авторитетная и бесподобная. Хотелось приобщиться, выпить на брудершафт или хотя бы сфотографироваться для потомков и взять автограф на память. Зачотный персонаж.

Четырнадцатой была наркоманка. Она была тихой и преисполненной загадочности и обреченности, какой-то жути и потусторонщины. Она как-будто знала и чувствовала то, что обычному смертному знать и чувствовать не суждено. Хотелось заглянуть за грань и одновременно отвернуться, чтоб полюбопытствовать, но не подхватить, не заразиться и не сгинуть в том бытии, где обитает она; хотелось сковырнуть и разломать ее хрупкость, столкнуть в конце концов ее туда, куда она так стремится и где ей самое место. Зачотная пассажирка.

Пятнадцатым был ветеран. Он был седым, важным и почтенным. Хотелось поклониться ему до самой земли, отдать должное его заслугам и во всем брать с него пример. На донышке шевелилось сомнение в его заслугах – уж больно велики они были; шевелилось желание уличить, уязвить и развенчать. Для того, чтобы сделать его чуть меньше, понизить планку достижений и сделать ее доступнее для себя и других, простых и смертных людей. Зачотный пассажир.

Шестнадцатым был гипнотизер. Голос его был вкрадчив, интонации были повелительные, фразы были рубленными и похожими на команды для беспрекословного исполнения. Клонило в сон и хотелось сдаться, хотелось покориться и успокоиться, хотелось выйти из-под опеки но остаться в орбите сладкого плена. Зачотный пассажир.

Семнадцатым был доктор. Он был не из тех врачей, которые озабочены решением своих шкурных проблем за счет страждущих. Он по-настоящему вникал, соболезновал и нес добро с гуманизмом. Хотелось не обмануть его надежды, оправдать его усилия, пойти ему навстречу, хотелось встать и пойти, в конце концов. Зачотный пассажир.

Восемнадцатым был раут. Восемнадцатыми пришли похороны. Они были торжественными и напыщенными, но слегка лицемерными. Всем хотелось проникнуться моментом, вздрогнуть и очиститься, но что-то мешало, не давало и не пускало; что-то вновь запускало по узкому кругу, по короткой траектории повседневности; что-то не позволяло поднять голову и вглядеться в расплывчатые очертания того, что таится под пологом чужой смерти. Откровения ускользали и растворялись в легкой дымке фальшивой скорби. И только робким гостем скребся по туману первый пассажир, подгоняя события и запуская цикл по новому кругу.

Долгим и пестрым может быть перечень пассажиров. Их можно до бесконечности вытягивать из шляпы, как фокусник вытягивает бесконечные связанные между собой платки. Пассажиры входят в мое купе и выходят оттуда, оставляя на память образы, запахи, ощущения, настроения и выводы. На каждом полустанке я отчасти становлюсь одним из пассажиров, я воплощаюсь в кого-нибудь из них, но при этом остаюсь собой. Я не перестаю быть органичным и единым целым, сохраняя нечто свое, какую-то непонятную, эфемерную субстанцию, которая не дает мне превратиться в кого-то из них пока я еду по дороге с приключениями, открытиями и встречами, пока я еду – чих-пых – по дороге жизни…

Наша с вами среда обитания – совсем не лучезарное озеро, населенное благородными лебедями, золотыми рыбками, исполняющими желания и обольстительными русалками с третьим размером упругого бюста, нет. Порой нам доводится жить в мутном водоеме с тиной и илом, соседствовать с назойливыми комарами и прыщавыми лягушками, болотными выпями с отвратительным вокалом и мерзкими целеустремленными пиявками; а там, в недрах и пучинах обитают такие твари, которые при увеличении вызывают жгучее желание взорвать к чертовой матери эту грязную лужу. Пусть благородный напалм очистит всю эту скверну?!

Но не тут-то было!

У нас нет другого места для релакса и откладывания икры, ребята!

Нужно ухитриться порыбачить и искупаться так тонко, чтобы не нарушить хрупкое равновесие, не перемешать тонкий слой чистой воды с донной грязью, не спугнуть русалок и не обляпать муляж лебедя на картинке.

В противном случае природа неизбежно нанесет ответный удар. Без гнева и пристрастия, даже не нахмурив бровь, мироздание легким движением ветерка превратит нашу среду обитания в ад. Ничего личного, жилец, только неотвратимое следствие неуклюжего поворота причины, мокрое место!..

ЗЫ

О чем это я? Ах да, нацики… (парагвайские, есичо)

Часто приходится сталкиваться с воплями, что кого-то обидели в третьем колене и хотелось бы отловить третье поколение обидчиков и примерно наказать, примерно так, как пострадали предки обиженных. Полноте, ребята!

Все события, которые вы с таким тщанием перебираете в (не своей) памяти, давно осели в пруду истории. Они превратились в питательный гумус и поросли камышом и осотом. Даже если пред ваши ясные очи явится живой палач и признается : «Я служила машинисткой в отделе НКВД», что вы сможете сделать с этой сморщенной старушкой? Разве доставит вам настоящее удовлетворение достать сверкающий меч возмездия (маде ин Чина) и нанести удар по сморщенной тонкой шее? Разве сможет эта ветхая старушенция почувствовать всю глубину вашего праведного гнева за 1,4 секунды до смерти? Вряд ли. Скорее всего она вообще ничего не поймет из вашего пламенного спича и испустит дух в глубоком недоумении: «Чего этот мощный мужчина хотел от меня?..»

Раз за разом запуская в атмосферу вопли о раскрытии, поднятии и возмездии, мстители лишний раз тревожат поверхность и без того неспокойного озера; нарушают устоявшееся подобие порядка, границу чистого и не очень, хотят поплескаться там, где другим людям и поколениям придется пить.

Вы умудрились удобно рассесться в лодке, поймали попутный ветер, поймали бога за бороду и искренне полагаете что так будет всегда. Полноте, ребята! Пройдет совсем немного времени и со дна водоема вас достанут рыбаки. Не потому что вы плохие и не умеете плавать, нет. Просто нельзя в таком угарном состоянии играться с водой, огнем и Хаосом.

Пьяному Хаос не по колено!..