Да ты не Каин, копипастер,
ведь не Поэта сторожишь,
за грош сановных педерастов
в свой блог стащил готовый шиш-
к нему по строчке добавляем
мы, комментаторы, смеясь,
а кто-то вилы задирает-
и на Луне чернеет вязь:
комок- несказанное нами,
глоток- за сорок семь колен,
плевок- неконченная память,
чужих историй вечный плен.
Эфир сердца не принимает;
за полночь ёрзают зады...
убийца лоб не утирает,
стада меняя на сады
перелицовывая внешность,
сводя к доктрине смысл и суть.
Прозрачна Авеля кромешность-
логична Каинова жуть.

Мечта вторая

Телефоны звенят и звенят.

1-я Телефонистка: Генеральный директор Лоренц, соединяю.
2-я Телефонистка: Генеральный директор Лоренц, соединяю.
3-я Телефонистка: Генеральный директор Лоренц, соединяю.
Анна: Подождите. Его превосходительство генеральный директор Лоренц занят.
3-я Телефонистка: Ждите. Соединение невозможно.
2-я Телефонистка: Нельзя соединить, ждите!
1-я Телефонистка: Подождите, господин министр, вас пока нельзя соединить. Они заняты.
Голоса (хаотично): Ждите. Ждите. Вас нельзя соединить.
Лоренц: Это последний вызов, который я на сегодня не в состоянии принять. Вообщк, на сегодня больше никаких разговоров. Все должны ждать, ждать, понимаете?!
Анна: Все должны ждать, так точно, ваше превосходительство.
Лоренц: Ковры должны быть помягче. Шум, слишком шумно, понятно, Анна? Рапорядитесь заменить ковры и прикажите всем ждать.
Анна (едва дыша от сметрельной усталости): Так точно, ваше превосходительство. Все- помягче и ждать.
Лоренц: Наговаривайте на диктофон: "Делаем вам последнее замечание, в противном случае..."
Анна (наговаривает в диктофон): "...вам последнее замечание, в противном случае..."

(Её слова в точности передаются дальше иными голосами, затем- клацанием пишущих машинок вдалеке.)

Лоренц: Быстрее, они отвратилеьно медлят с этой до смешного кратким диктантом. Всё должно происходить намного тише, ненапоказ. А вы-то не утруждайте себя.
Анна: О, нет, мне вовсе не трудно, ваше превосходительство Лоренц, я с удовольствием тружусь.
Лоренц: Подайте мою повозку. Желаю уехать к своему пишушему столу. Отвезёте меня в большой зал заседаний.

(Шум подъезжающего автомобиля, звук тормозов.)

Анна: Я не слишком газовала, не рассердила вас? Вы так испуганном свотрите на меня.
Лоренц: Коль заслужили, милая моя, то получайте. Утрите слёзы.
Анна: Как прикажете, ваше превосходительство.
Лоренц: Да, как прикажу..., повторите. (Анна скороговоркой повторяет.) Прикажите подать сюда танцовщиц. Желаю... должен... могу... буду... всё равно... и никогда впредь... танцовщиц, сказал я... и милую музыку.
Анна: Тут нет никакой музыки. музыка вышла из обихода, уже давно.
Лоренц: Всё равно, тогда пусть подают новую музыку.
Анна: Во всей стране больше не осталось никакой музыки.
Лоренц: Тогда да напишут некую новую музыку. Пусть придут музыканты, распорядитесь.
Голоса (по телефону) : Музыкант обязан явиться немедленно, музыкант обязан явиться немедленно.
Мандль: Ваше превосходительство, чем могу служить?
Лоренц: Кто вы, да как вы одеты?!
Мандль: Я музыкант.
Лоренц: Вы обязаны сочинить новую музыку, она должна быть стара настолько, чтобы никто её не смог припомнить.
Мандль: Так точно, ваше превосходительство. Уже пишу...

(Музыка прорезается из тишины...)

Лоренц: Прекратить музыку. Прочь, прочь! Нет времени для музыки. Вообще, нет никакой музыки и нет никакого времени. Вон! Да она лжёт, ваша музыка!
Анна: Подите вы, герр Мандль, вы же видите, что его превосходительство недоволен вами.
Лоренц (кричит): Если ещё раз сфальшивите, я прикажу искромсать ваши инструменты, исстрогать их в опилки.
Анна: Идите же, герр Мандль.
Лоренц: Я разобью ваши инструменты, вдоль и поперёк. (Громит пару аппаратов.)
Мандль (избитый, жалобно кричит убегая).
Анна: Что теперь прикажут господин генеральный директор?
Лоренц: Мой тюрбан, прошу. И крупны бриллианты покладите рядом, чтоб я касался их локтем. Нет не эти, другие, те которыми почтил меня на своём фамильном празднике мой друг, махараджа Джошамбура. Как я выгляжу? Чудесно, ага? Смейтесь, моя голубка, моя смешливая голубка. (Внушительно.) Смейтесь, немедленно, понятно?
Анна (по приказу смеётся).
Лоренц: Вот так, правильно, отсмеялись своё. Отныне не бывать никакому смеху, никогда. Внимание, возьмите карандаш, милейшая. Мне мысль пришла в голову. Пишите: "Обязать министерство общественного попечения каждый второй четверг между 1-м и 37- м февралём назначить днями смеха. Кто в эти дни поподётся с тоскливым лицом или в сезах, тот да будет оштрафован на сумму в 100.
Анна (смеясь): Сегодня же как раз четверг. Я уже отлично изложила всё сказанное вами. Ваша идея чудесна. Да, вы оригинальны как всегда.
Лоренц: Не смейтесь, пишите! А коль вы готовы, пусть закон включат в Лоренцийский Кодекс- и тогда педедайте правительству, что я готов принять на себя управление.
Анна: Так точно, мой законодатель.
Лоренц: А теперь достать блокноты для стенограмм, позвать переводчиков! Новостной аппарат! (Грохает кулаком по столу.) Довольно мне политики проволочек. Нам необходим достигнутый результат. На места, господа мои.

(Шум. Шёпот, многолюдно, цокот пишущих машинок. Следующая реплика Лоренца переводится  на потешные "языки" и передаётся по телефонам дальше.)

Лоренц: Я открываю этот ежегодный 55-й Конгресс, посвящённый слиянию заморских стран в пользу концерна Laurenz & Laurenz Transglobe... я открываю 32 пленарное заседание 55-го, ах, 55-го Конгресса. Третью предварительную конференцию 32-го Предварительного заседания, ах-ах, 55-го Конгресса.
1- й Переводчик (на псевдорусском): ...nihel  pab dsobram njetulawskij dsaboros ionitat dshuldj dre solucja sotujaskaja (больше похоже на литовский- прим.Т.К.)
2-й Переводчик (на псевдофранцузском): ...si mason erjesjaton roetr....................и т.д.
3-й Переводчик (на псевдоанглийском): Now well adjustetationin limit well shettation no no preparial as resurch weer
4-й Переводчик (на псевдокитайском): ...Ki-wanlun pa pa tai pe mang tungung lao Ke Tang...
Анна: Герр генеральный директор! Две телеграммы и одно телеграфное сообщение. Вот, прошу, срочно.
Лоренц: Ничто не срочно. Да подайте их мне, ради Бога. (Вырывает телеграммы.) Да, я ждал этого. Без меня нигде не обходятся. Анна ,вы отправитесь со мною. Мы срочно прерываем конференцию. Мы улетаем. Нет, подайте мне мою личню ракету. Вы знаете моего ракетенфюрера. Где он запропастился, этот летун?
Генеральный директор: Вот он я, к вашим услугам, высокочтимый гопсодин Генеральный директор.
Лоренц: Ха-ха-ха, скажете, обойдётесь поясным поклоном?! Или я по-собачьи "отблагодарю" вас за прошлое?! Что-о, вы ,пожалуй, ещё не запямятовали, что когда-то занималь должность Генерального директора? Директора некоего смехотворного концерна, который перенял я , да что я говорю! -возвёл в ранг гиганских фирм, сотворил из него доселе небывалую всемирную организацию. Кланяйтесь же, вы. Едем. Ведите!

(Шум моторов.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Шарманка несколько удаляется, в половину громкости.

Торговка рыбой: Сегодняшние скидки на всё! Свежие рыбы, речные рыбы, так дёшево вы не покупали ещё никогда, мои господа. Форели, караси... посмотрите на удалую рыбницу, она для вас выудила большую щуку и упитанных карпов... для вас, мои господа хорошие. Сегодня всё дешевле.
Шарманщик (снова вторгается, теперь потише):
 Я облаками белыми тебя укрою,
я дальних звёздочек тебе зажгу.
Нам всем покоя надобно порою,
в мечтах, во сне, в своём кругу.
(Говорит.) Пожертвуйте немного, милый господит. У меня дома пятеро детей и больная жена.
Лоренц (растерянно) : Да у меня ведь нет с собою никаких денег. Но если я вам предложу хлеб с колбасой...
Шарманщик: О, ну... благодарствую...

Звук шарманки снова, но в удалении, микрофон с Лоренцом движется прочь от неё, уличный шум, затем, внезапно- тихая навязчивая музыка, лейтмотив, которые слышен всякий раз, когда персонажи приближаются к Лавке снов.
Продавец управляется с витриной на роликах.

Лоренц: Простите, прошу...
Продавец: Да?
Лоренц: Вы из этой лавки?
Продавец: Да, чего изволите?
Лоренц: Витрина плохо освещана. Хм, а вы уже закрываетесь?
Продавец: Нет, я только открываю. Да войдите же. Чем могу вам служить?
Лоренц: Спасибо. Я, собственно, проходя, заглянул в витрину, и только-то. Я жду знакомого, он скоро... Он в модном магазине, вот там... я зайду на минутку, всего лишь чтоб рассмотреть то, что не разобрал в витрине. Любопытство не порок, как говорится. Простите, но я имею ни малейшего представления о том, что содержится в этих коробках, а упаковка ведь прозрачна. Такое слабое освещение.
Продавец: Что угодно рассмотреть Вам при лучшем освещении?
Лоренц: Ох, простите, право, не знаю... простите, пожалуйста, ещё раз.
Продавец: Наверное, что нибудь да выберете поджодящее. Я охотно покажу вам наш товар лицом.
Лоренц (всё никак не решаясь) : Нет, этого, пожалуй, не надо. Я, собственно, ничего не желаю купить, мне вообще ничего не нужно... это не входит в мои намерения.
Продавец (сдержанно) : Да, значит... Я бы ,само собой разумеется, показал бы вам кое-что.
Лоренц: Не знаю, где и надолго ли задержался начальник... удивляюсь, почему он никак не нагонит меня, ведь пообещал же- опрометью... а я стою тут, у витрины, полагаю, уже битых десять минут...
Продавец: Не стану вам навязываться.
Лоренц: Нет, нет, прошу, это моя оплошность, моё любопытство, не понимаю, с чего меня так разобрало? А всё из-за вашего товара. Доброй ночи.
Продавец: До свидания, мой господин.

Следующая реплика "заштрихована" звукооператором:

Лоренц (как сквозь фильтр): Где же он задержался? ведь обещал выйти скоро.

Музыка тише, уличная атмосфера та же, но несколько напряжена, ирреальна, звуки отражаются гулким эхо. Немного шума.

Старая фрау (теперь её выговор абсолютно литературен): Воздушные шары, синие и красные воздушные шары. Два шиллинга, достойный господин. Не желаете приобрести шар для фрёйляйн невесты?
Шарманщик :
Меж сегодня и завтра
пролегли ночь с мечтой,
не заботьтесь, забудьтесь,
не заботьтесь, забудьтесь:
меж сегодня и завтра
пролегли ночь с мечтой.
Торговка рыбой: Свежая рыба, речная рыба. Посмотрите на милую рыбницу, она для вас выудила большую щуку и упитанных карпов... для вас, уважаемые господа! Сегодня всё дешевле.
Продавец бритвенных лезвий: С "Клингенфиксом" всякая бритва острее, господин мой. Этими клинками вы упорядочите собственную растительность, на ночь и ко дню... Огонь и вода, сверху и снизу, снаружи и внутри...

Лоренц пускается бежать, топот его сверхгромок, отдаётся эхом.

Шарманщик (тоже эхом):   Я облаками белыми тебя укрою,
                                            я дальних звёздочек тебе зажгу.

Быстрая перемена. Лоренц падает, тяжело дышит, двери отворяются, скрип петель, тихнет уличный шум, музыка из лавки, аккорды навязчивы.

Лоренц (в лавке) : Что за музыка? Вы включили радио?
Продавец: Нет, да и нет тут никакого радио. А я никакой музыки не слышу.
Лоренц: Послушайте, вы, да вслушайтесь только. Что это?
Продавец: Это, вероятно, пыль, которая мельтешит, или балки, которые постанывают, или мостовая, которая подрагивает под колёсами и каблуками, банально выражаясь.
Лоренц: Так сумрачно. Возможно, это и вправду пыль, она звенит в моём ухе. Заведение ваше ,сдаётся мне, запущено. Почему вы не заботитесь о чистоте и привлекательности интерьера? Такая простая лампа- и та без абажура. А мухи- и это поздней осенью. В эту пору уже ведь нет мух.
Продавец: Да что вы разворчались (не осуждающе, мельком вырвалось), не разобравшись толком? Присядите, прошу Вас!
Лоренц: Зачем? Спасибо, но я только хотел бы...
Продавец: Прошу сюда, вот вам стул. (Деловит как прежде.) Я только выключу свет- и тогда...
Лоренц: Свет?!... Нет, не надо... не выключайте...

(Щелчок выключателя. Музыка весьма громкая.)

Продавец (деловито, почти машинально, Лоренц- не первый его "любопытный") : Вам так чудится, будто нырнули вы глубоко в воду, но всё же глаза ваши широко открыты,... а перед ними- золото и багрянец, и голубые стяги мечты вьются в вашем сне. Ширь, высь и глыбь ничего боле не значат, и вам простор теперь нипочём... а время остановилось, но течёт, тем не менее, быстрее обычного, настолько быстро, словно истекает напрочь- будто стремится оно к своей последней цели.
Лоренц (без испуга): Слишком много света во взоре моём и чересчур мечты для бодрствования и сна моего. Всего в избытке.
Продавец (деловито): Это с непривычки. Вам понравится смотреть один сон за другим. Посмотрите налево, возьмите там, внизу, это маленькая мечта. Вам лучше начать с небольших грёз... иначе вам будет трудно выбрать.

Новая увертюра в том же духе, местами она весьма быстра, как иллюстрация к страху.

Мечта первая

Шум, мимо мчит поезд, иногда- совсем рядом, иногда- подалее, лязг вагонов и стук колёс пугающе близки.

Лоренц: Друг! Господин Мандль! Дружище! Быстрее! Быстрее!
Мандль: Я не могу, я больше не могу.
Лоренц: Он идёт. Они идут, герр Мандль!
Мандль: Я больше не могу...
Анна: Мои руки истекают кровью, колени разбиты.
Мандль: Я больше не могу.
Лоренц: Скорее, скорее, в туннель.
Мандль: Не могу в туннель, не удержу вашей руки!
Лоренц: Вот тут туннель, здесь, нет- там, вон.
Анна: Помогите мне, руки истекают кровью.
Лоренц: Да вот и туннель. Дайте мне стремянку.
Анна: Я истекаю кровью, я же сомлею. Они идут.
Лоренц: Вверх, нам надо вверх по тоннелю.
Мандль: Бросьте вы стремянку. Они идут.
Анна: Со скоростью двадцать километров в час. Кровь течёт, кровь- двадцать километров в час.
Лоренц: Забудьте обо всём, забудьте себя- вот тоннель.
Анна: Лоренц, помогите! Сердце, моё сердце болит.
Лоренц: Сердце- это тоннель, пройти его. Вначале сердце.
Мандль: Нам надо броситься перед локомотивом.
Анна: Лоренц, вам надо остановить локомотив.
Лоренц: Стоять! Стоять!
Анна: Моё сердце истекает, двадцать километров в час.
Генеральный директор (издалека): Мы атакуем с воздуха!
Анна (вскрикивая): Слышите, он атакует наше сердце.
Лоренц: В укрытие, бегом, всем в землю!
Мандль: Под землю!
Анна: Да Земля истекает кровью! Ведь моя, моя Земля разбита в кровь.
Генеральный директор (издалека) :Ахтунг! Бомбы изготовить к броску!

Взрывы бомб, здесь, проникающие.

Лоренц: Пощады!

Взрыв - и тишина. Затем вторгается тихая, назойливая музычка.

Продавец: Ну и как Вам? Вам немного не по себе?
Лоренц: О да, нет... страшно, вот как... Я здесь, ага...  ну и хорошо.
Продавец: Вы внезапно закричали "пощады!"- и поэтому я включил свет, чтоб посмотреть, как вы.
Лоренц: Было ,в общем, довольно страшно... Сон. Не правда?
Продавец: Мне жаль. Он вам не подходит. Естественно. Я бы продемонстрировал вам другой.
Лоренц: Да, другой, прошу. Обещайте мне, что он не окажется таким злым.
Продавец (улыбаясь) : Да вы дрожите как осиновый лист. Вот, извольте платок. Утрите себе лоб.
Лоренц: Платок, да... я же должен был, мне надо идти. Мой приятель ненадолго задержался с выбором носовых платков...
Продавец: Погу ли немедля продемонстрировать вам следующую мечту?
Лоренц: Да, пожалуста... нет, спасибо.
Продавец: Позже. Вначале я выключу свет.

Щелчок выключателя.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

(Следующие персонажи -проходящие мимо.)

Первая дама: Знаете, душенька моя, как она тянет верхнюю до? ...как соловей...
Вторая дама: Говорят, что с дирижёрами она...
Прохожий: Но говорю тебе, это в последний раз, в наипоследнейший раз... ты ещё узнаешь меня...
Лоренц:  ... на земле сплошная темень,... но светла вода...
Первая дама: Никогда б Корени не доверила это, никогда, никогда! Пора ему наконец понять то, что от него, легкомысленного, отвернулись все выдающиеся личности...
Первый мальчик: На паркинге я знаю заведение, где уже есть мороженое...
Второй мальчик: Если ты мне одолжишь гро`шей*...
Первая дама из народа: Мертвец, нет, убийца.
Вторая дама из народа: Но полиция снова, как всегда, опоздала.
Первая дама из народа: Ужасно... горло перерезано...
Лоренц: ... на земле сплошная темень...

(Шум: мокрые шины автомибилей- по широкому проспекту, пожалуй Кернтенштрассе (по Каринтской улице) , вначале равномерно, затем приближаясь, все люди останавливаются. Свисток.)

Постовой: Вы, на красный свет нельця пересекать проезжую! Слышали? Стоят же остальные. Гер-р-р-р-р! Да, Вы!

(Толпа, слышно, приходит в движение. Визг тормозов приближающегося авто. )

Мандль: Алло, герр Лоренц, это вы?
Лоренц: Езус, герр Мандль!
Мандль: Тот на вас порядочно наорал, ага? Вы на пути домой... или ещё по дороге в милую вам фирму?
Лоренц: Нет ,я не в милую фирму иду, но и не домой. Я живу в Седьмом округе. Сегодня ушёл с работы раньше. Желаю чуточку прогуляться...
Мандль: Вот как, по крайней мере теперь я не одинок. Я как раз должен скупиться, у моей жены, знаете ли, день рождения.
Прохожий: Я назову фривольным это, пусть... эта молодость... про`пасть...
Мандль: Я мечусь уже четверть часа, от прилавка к прилавку- и совершенно беспомощен.
Прохожий: На слух, так он из Рима. В Сицилии, говорите вы...
Прохожая: Проходите мимо, вы, не глазейте...
Мандль: Мне ничего не приходит в голову, не знаю, что ,например, в последнюю минуту муж купил бы жене в подарок. Вы планируете свои покупки, точно, на недели вперёд. Знаю за собой грешок, всегда в последний момент...
Прохожая: Я бы себя отхлестала по щекам... кто ещё может ныне положиться на его память. Мои нервы, доложу тебе, в состоянии...
Прохожий: Грандиозно... грандиозно... от Индокитая до Аргентины.
Лоренц: Я не покупаю, то есть, такие вещи я не покупаю никогда. Я неженат...
Прохожий: 150 000 шиллингов, эти налётчики...
Лоренц: А утром моя хозяйка приносит мне завтрак, на обед я ем хлеб, и вечером-тоже, с чаем... и больше я ни в чём не нуждаюсь.
Мандль: Но, дорогой Лоренц, в таком случае вы экономите уйму денег. Или вы ими, так себе, тайком, кому-то пособляете? (Цинично смеётся.) С кем не бывает... Да вы так покраснели.
Лоренц: Я же не краснею.
Мандль: Да успокойтесь же Вы. Знаете что, пройдёмтесь-ка вместе, а вы поможете мне сделать покупки.
Лоренц: Да я не разбираюсь... но помочь выбрать подарок ...для дамы ... пожалуй, лучше вам одному...
Прохожая: Франци!!! Франци!!! Франци!!!
Мандль: Как? Сколько же вам лет ,в самом деле? По виду не скажешь: иногда вы выглядите оробевшим подростком, затем снова- исстрадавшимся мужем... да, жизнь... такова она: всякому нести собственную ношу, да? Вы тоже, вы убеждены, да, я уверен в том, что это нелегко, ага?
Лоренц: Да, но зимой я езжу в горы. Не знаю, ведомо ли вам, что я уже шесть лет тружусь в фирме. Только недавно я получил повышение по службе, но полагаю, что чистыми получаю меньше прежнего... эти налоги... но что остаётся, я коплю на зиму.
Мандль: Вот как, значит, вы для неё работаете. Да, это хорошо, планировать на будущее. Некоторого рода роскошь.
Прохожая: Уволь меня, те, которые всё же красят волосы...
Мандль: И я б охотно съездил в горы. Моя жена предпочитает летом ездить на купание. но из моего желания ничего не выйдет, нет, абсолютно, все планы насмарку, у нас, по крайней мере. Вам лучше, вы увереннее. Вы всегда такой молчун. Молчаливым всегда всё удаётся лучше. Я несказанно удивлён: как только вы решились на беседу.
Лоренц: О, да поговорить я уж...
Мандль: Скажите на милость, как вам это? вот, шёлковый платок. Подойдите-ка, сюда, поближе! Что скажете насчёт этих платков? Думаете, что несколько, хм... ценник верный... 80 шиллингов. (Присвистывает.)
Лоренц: Да, пожалуй, этот шёлковый платок, зелёный, да, пожалуй очень... верно, стильная вещь.
Мандль: Он безумно дорог. Видали, а? Такая цена, полагаю, для шёлковый платков не годится. Пожалуй, пару чулок. Чулки хороши, они непременно пригодятся моей жене.
Лоренц: О да, чулки ,наверное, намного больше подходят.
Прохожая: Глянь-ка: платье!
Прохожий: Пойдём! А то опоздаем на премьеру.
Мандль: Или носовые платки. Они очень практичны. И они всегда нужны.
Лоренц: Да, носовые платки очень практичны.
Мандль: Куплю носовые платки и цветы. Нахожу выбор "женерё"
Лоренц: Же... не... рё, точно. Носовые платки и цветы.
Мандль: Наверное, этого всё же маловато. Я мог бы ещё немного сладостей, пару бонбоньерок, пожалуй...
Лоренц: Да, пожалуй...
Мандль: Угодно ли вам ассистировать мне? Прежде всего, мне нужно взять да и купить носовые платки... или вам угоднее подождать? Клянусь вам, я скоро обернусь. Я должен научиться решаться побыстрее.
Лоренц: Тогда я лучше подожду вас. Буду здесь, недалеко, прохаживаться. Или пройдусь немного по направлению к набережной, если вам туда по дороге.
Мандль: Ну разумеется. (Он обращается к магазину, дверь отворяется, продавщица приветствует Мандля, дверь сразу же затворяется.)

Уличный снова шум нарастает, настоящая жанровая сценка.

Продавец бритвенных лезвий: Не проходите мимо, господин хороший, не проходите, не взглянув на мой патент. "Клингельфикс" звучит как бритвенный звон. "Клингенфикс" значит тоньше бумаги, нежнее дыхания. "Клингенфикс"  - и довольно каждому: не надо стричь, режет любую бороду, то ли мягкую, то ли жёсткую, приобретайте "Клингенфикс".
Прохожая: Проходи же, кому нужна эта чепуха...?
Прохожий: Да бесят эти зазывалы, всегда их тут...
Старая дама: Воздушные шары, голубые и розовые воздушные шарики. Два шиллинга, мой господин! Не желает ли достойный господин приобрести шарик для фрёйляйн невесты? Вашим деткам - голубой шар, достойный господин.
Лоренц: Нет, спасибо, не нужен мне никакой воздушный шар.
Шарманщик (хриплым голосом, притом - под музыку шарманки, вертит ручку.):
Меж сегодня и завтра
пролегли ночь с мечтой,
не заботьтесь, забудьтесь,
не заботьтесь, забудьтесь:
меж сегодня и завтра
пролегли ночь с мечтой...

__________Примечания переводчика:_____________
* грош- сотая часть австрийского шиллинга;
** genero:s-  восхитительным (фр.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Лёй: (одёрнув себя): Ведома ли вам храбрость, не показная, которой причина не страх, герр Мюнтер? Не замечаете ли ва, что страх  Луджи... жизненный страх Луджи, Мюнтер!... как раз для вас? Вам следует только позволить ей истомиться в ожидании... она истомится до смерти, герр доктор, если вы её поманите хоть пальцем! Это и есть насущное для Луджи, чтоб кто-либо вроде вас только бы поманил её- и она тотчас забудет гордость, и позволит вам вить из себя верёвки! Такова идиотская логика Луджи: она не уверена в себе -и оттого видит в вас, ...в вас, Мюнтер!... защитника.  Это ли не величайший анекдот жизни её? Вы ли не замечаете, что манипулируете её страхом, присущим миллионам фригидных дочерей с придаными?
Мюнтер: Я не стану строить собственное будущее исходя из материальных соображений. Мой брак не их таких.
(Читает газету.)
Лёй: Нет, вы не из таких. Знатно.
(Бесшумно встаёт.)
Естественно, нет.
(Снимает пиджак и кладёт его, незаметно для Мюнтера, на кресло.)
Как вам угодно.
(Ослабляет узел галстука и расстёгивает верхнюю пуговицу сорочки.)
Не желаю навязвать вам свою дочь.
(Кладёт галстук поверх пиджака, расстёгивает сорочку.)
Мюнтер (резко оглядывается): Что вы делаете?
Лёй (пытается вынуть запонку из манжета) : Окажите мне ещё одно одолжение. Обследуйте меня.
Мюнтер (возбуждаясь) : Послушайте...
Лёй: Мне страшно. Я больше не могу так жить, боясь.
(Начинает через голову стаскивать сорочку.)
Мюнтер (встаёт): Позвольте, так не пойдёт. Здесь вам не следует делать этого. Вы у врача не были?
Лёй (борясь с сорочкой): Вы тоже врач. Смею ли не снимать брюк? (Уже видна нижняя рубашка...)
Мюнтер: Я вынужден буду позвать кого-нибудь на помощь, если вы не уймётесь.
Лёй: У вас вадь тоже есть отец?
Мюнтер: Он бы постыдился так себя вести. Смешно.
Лёй (стаскивает через голову нижнюю рубашку): Может ,вашему отцу не страшно. И вам тоже.
Мюнтер: Я прогуляюсь, пока вы не отдохнёте.
(Пару раз шагает к двери.)
Лёй: Пожалуйста, уж не оставьте меня. Я вот и очки сниму. Теперь я вас больше не вижу. Выражения вашего лица теперь мне невдомёк. Прошу, обследуйте меня.
(Он зажмурился, покачивается, стоя.)
Мюнтер: Ну ладно, где болит?
Лёй: Видите. Смотрите. (Глотает.) Когда глотаю. (Быстро...) Это не из-за простуды. (Глотает.) И снова, повторяется. Всякий раз болит, снова и снова. Часто- не с первого раза, но со второго -наверняка.
Гортань не болит... правда, не болит. И спазмов не замечаю, хоть иногда позывы бывают. Немногие, но частые. Не частые  и л и  немного их, понимаете ли. И ничего не давит, никакого  п р и в ы ч н о г о  давления. Хуже всего то, что из-за этого нельзя говорить, а начнёшь- так оно напомнить о себе. Тогда оно тут, но тогда... но тогда ...тогда из-за него нельзя говорить. Вы видите сами. Разве не ужасно? А иногда напоминает о себе. так сказать осложнениями на зрении. Тогда я почти ничего не вижу. Вот оно, всё тут, знаете... но я его никак не увижу. Незаметно так. Симптомы как бы намаслены, они ускользают от меня. Иногда мне кажется, что вот- проявились. Здесь...
(Указывает пальцем себе на горло. Палец начинает дрожать и вращаться...)
Но тогда оно вдруг садит мне зрение. На уши не действует. Уши остаются в стороне. Чувствую, что со слухом всё в порядке, но тем не менее... ощущаю, что нечто... тут, не в порядке. Логично, не так ли? Не так, как прежде. (Снова указывает пальцем на горло, палец снова дрожит...) Примерно здесь... (Кричит.) Почему вы заставляете меня постоянно говорить?! Обследуйте меня!
Мюнтер: Чем? У меня здесь нет инструментов.
Лёй: Ох, ну хоть какие-то инструменты да имеются. Прошу!
(Мюнтер оглядывается кругом.)
Прилягу на диван. Это позволит мне несколько расслабиться. Затем я приберу после себя.
(Он сваливает с дивана все, моментально- пальто, книги, рукописи- всё на пол.)
Всё как было прежде. Простите.
(Он вытягивается лёжа.)
Ах. Готово, прошу. Делайте что-нибудь!
Мюнтер: Что-нибудь?
Лёй: Всё равно!
(Мюнтер подходит к кухонной нише, сваливает в кучу столовые приборы, взвешивает на ладони нож, тут нет ни одной чистой ложки. Он решается очистить одну: обрывает с рулона клок бумаги, идёт к окну.)
Мюнтер (манит пальцем его): Подите сюда.
(Лёй мигом вскакивает, мгновение он сидит на краю дивана. Затем идёт к окну. Следующая сценка напоминает танец:
Мюнтер и Лёй кружатся вместе мелкими шажками.)
Мюнтер: Рот пошире!
(Он , обернув пальцы бумагой, вытаскивает изо рта Лёя язык, ложкой придавливает его вниз, затем ,охватив ладонью лоб Лёя, манипулирует его головой.)
Мюнтер: А-а-а-а-а-а-а.
Лёй: Ё-о-о-о-о-о-о-о-о-о.
Мюнтер: Э-э-э-э-э-э-э.
Лёй: Ё-о-о-о-о-о-о-о-о-о.
Мюнтер: Э-э-э-э-э-э-э.
Лёй: Ё-о-о-о-о-о-о-о-о-о.
Мюнтер: Э-э-э-э-э-э-э.
Лёй: Ё-о-о-о-о-о-о-о-о-о.
Мюнтер (шевелит язык Лёя): Насколько вижу без зеркальца...
Лёй: Да?
Мюнтер: Ничего.
Лёй: Я снова лягу туда. (Он проворно идёт к дивану и снова укладывается на него.)
Мюнтер: Зачем?
Лёй: Возможно, вам угодно будет ещё посветить мне в глаза. Или в уши.
(Зажмурился, заметно дышит.)
Мюнтер: Я вам уже сказал: здесь у меня нет инструментов. Это никакая не практика. Идите к специалистам. Например, к...
Лёй: Уже был у них.
Мюнтер: Вы вовсе не знаете тех, кого вот назову вам.
Лёй: Профессор Ойхингер. Профессор Шварц.
Мюнтер: Вы у них уже были?
Лёй: Естественно.
Мюнтер: И..?
Лёй: Они тоже не уверены.
Мюнтер: Никакого диагноза?
Лёй: Они не уверены. Вот. (Глотает.)  Снова.
Мюнтер: Что-нибудь принимаете?
Лёй: "Мадрибон". Профилактически таблетки, без аромата. Ещё капли, пипеткой. На глицерине.
Мюнтер: И нисколько не помогает?
Лёй: Вы же сами убедились.
Мюнтер: Мне жаль. Ничем не могу вам помочь.
Лёй: В последнее время в левой ступне я чувствую такую боль. Уколы, как раз под большим пальцем. В мякоть. Скажите, это...?
Мюнтер: Что?
Лёй: Видите ли, мерещится, в таком вот положении, как моё. Подозреваю метастазы.
Мюнтер: Вздор.
Лёй: Прошу вас, измерьте мне хотя бы кровяное давление.
Мюнтер: Зачем? Вы в полном порядке.
Лёй (мучительно, с угрожающим видом, поднимается с дивана): Повторите-ка: "вы в полном порядке".
(Мюнтер тихонько присвистывает.)
Желаете сказать, что мне надо к психиатру?
Мюнтер: А ведь недурственная идея, правда? В точку.
(Лёй неуклюже топает по комнате- Мюнтер несколько отступает, но гость всего лишь подбирает с пола свою одежду. Начинает одеваться.)
Лёй: Полный провал, герр Мюнтер. Полнейшее фиаско. Надеюсь, вам хоть на экзаменах фартит. К сожалению, мне лучше вашего известны мотивы психиатров. Могу дурачиться как пожелаю: для этих господ-душезнатцев я чистый клад. Или я спятил- так вам угодно?
Мюнтер: Мне угодно, чтоб вы поторопились.
Лёй: Вам не стыдно, что я одеваюсь, герр доктор?
Мюнтер: Почему?
Лёй: Да вот. Не знаю, надо ли, чтоб меня видели одевающегося. Но вам ведь привычно, после анатомии.
Мюнтер: Вы пока вполне живы, в самом соку.
Лёй: Да, не может быть?! Пока болит, не до житья. Болит, да и только. Никакого диагноза, да?
(Лёй одет. Они стоят напротив друг друга.)
Мюнтер: Вегетативная дистония.
Лёй: Что это?
Мюнтер: Два слова.
Лёй: Прежние духи всё же были лучшими. Когда для них находили подходящее заклинание. то изгоняли их. Не мытьём, так катаньем, наверняка... Знаете Румпельштильца? Тоже зверь, не из добрых, рвал тела на части. Помните того, кто знал его? Но чтоб поймать его, одного имени недостаточно, знаете ли. Принцесса могла бы подтвердить. Или не было никакой принцессы? Наверняка, была. Сказка, короткая, она должна сбыться.
Мюнтер: Уже без четверти пять.
Лёй: Вот уже как.
(Хватается за бумажник, отстёгивает банкноту.)
Примите.
Мюнтер (кладёт руки за спину): Меня вы не купите.
Лёй: Нет? Жаль. Иначе вы бы проявили немного гуманизма. Вы обижаете меня, Мюнтер. Тогда примите это как пожертвование.
(Он роняет банкноту на курительный столик. Мимолётным движением, почти как танцор, он подымает с полу своё пальто, оставив в беспорядке всё прочее, бросает его на руку себе и резво удаляется. Мюнтер смотрит ,сунув руки в карманы пиджака, вслед Лёю.)
Мюнтер: Вымогатель.
(Он играет подзорной трубой. Затем кладёт её обратно на стол и хватается за газету.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Ингеборг Бахманн "Лавка снов" ("Ein Geschaeft mit Traeumen"), радиопьеса
_____________________________________________________
Действующие лица:

Лоренц;
Анна;
Генеральный директор;
Пепи;
Вальдау;
Но`вак;
Шперль;
Шарманщик;
Продавец бритвенных лезвий;
Старая дама, которая продаёт воздушные шары;
Рыбнца (торговка рыбой);
Надзиратель;
Продавец;
прохожие;
1-я Телефонистка;
2-я Телефонистка;
3-я Телефонистка;
1 Переводчик;
2 Переводчик;
3 Переводчик;
4 Переводчик;
матросы;
Радист;
1-я сирена,
2-я сирена
и другие голоса.

Шум- пекрестук пишущей машинки. Сда доносятся два колокольных звона курантов с дальней кирхи.

Мандль: Уже половина шестого. с трудом верится... думаю, на сегодня нам достаточно.
Анна: (смеясь) Я не против, несколько дней подряд мы работали сверхурочно. Разве вы без того не перетрудились? Вы выглядите таким бледным, герр Мандль!
Мендль: Бледным? Нет, нет, это из-за освещения. Уже так рано темнеет. Освещение плохое. Нам следует о нём позаботиться. Погалаю, неоновый свет портит зрение.
Анна: Да, я как раз это недавно прочла в "Вохенпост". При таком освещении надо носить тёмные очки.
Мандль: Нет, прекратите, вам не следует сидеть в бюро в чёрных или зелёных очках. Это было бы слишком...  Вы закончили этим: "... и позвольте нам по прошествии восьми дней навести справки. С вырашением высочайшего почтения..."?
Анна: "... и позвольте нам по прошествии восьми дней навести справки. С вырашением высочайшего почтения..." Отнести мне письмо на подпись к шефу? Господин в голубом пальто, должно быть, уже покинул его кабинет.
Мандль: Какой господит, что за голубое пальто...?
Анна: Господин, которого не было в списке, но был принят. Разве вы не заметили его пальто? Оно было столь пронзительно светло-голубым, я такого цвета ещё не видала. Находите ли вы, что господину не следует одеваться так?
Мандль: Пальто я не заметил, но светло-голубой, это я также нахожу... да, я нахожу его... довольно, ну да...
Анна: Кладу вам оригинал с копиями. Желаете парафировать?*
Мандль: Нет, это не обязательно. Или всё же, подайте-ка сюда.

Шорох бумаг.

Анна: На первой странице я допустила опечатку, которую могу очень аккуратно исправить, незаметно... А вы видели фильм, который идёт в "Форуме". Его название, по-моему, такое смешное: "Гумми** с семи небес". Я о ластике- вот и кстати вспомнила... но фильм, наверное, о чём-то совсем другом. Фрёйляйн Клееманн мне о нём рассказывала- должно быть, фильм так себе. Она сильно скучала. А название его я нахожу слишком смешным. Вот ведь какая разница.
Мандль: Вот как, фрёйляйн Клееманны... кто такая фрёйляйн Клееманн?
Анна: Но... вы не знаете её? Блондинку из управления?
Мандль: Нет, я не знаю никакой блондинки из управления.
Анна: Я о той, которая всегда названивает насчёт перечислений, она уже три недели как подменяет второго доверенного.
Мандль: Ах, эта! Но я не знаю никакой блондинки.
Анна: Да вы только что отвечали ей по телефону!
Мандль: Если вы, пожалуй, как можно скорее, фрёйляйн Анна... то есть... если б вы тут немонго прибрали и взяли ключ... Мне бы поскорее у йти, я бы хотел- прежде, чем закроются магазины... у моей супруги завтра день рождения, надо бы цветов... да, и ещё бы чего впридачу...
Анна: Тогда поторопитесь. Я задержусь ещё на пару минут- мне ничего, а у вам и вправду следует поторопиться.
Мандль: Премного вам благодарен... а если я понадоблюсь шефу, то скажите ему... нет, не говорите ему, отчего бы мне хоть раз не уйти пораньше, ведь по утрам я всегда являюсь строго к началу рабочего дня? (Надевает пальто.)  Вот как, а пуговица снова отвисла... а на вашам пальто пуговицы тоже всегда болтаются? Я пришиваю пуговицы собственноручно, я нахожу, что все мужчины обязаны поступать так- нечего по пустякам обращаться к женщинам.
Анна: (захихикала было ,но тут же спохватилась) Ну, если пуговица, то извольте, обращайтесь ко мне. Мои пуговицы не болтаются. Нет ,вы такой смешной. Вы сказали вот, что нечего по пустякам обращаться к женщинам- ваши фразы иной раз звучат столь забавно...
Мандль: Итак, до свидания, и будьте столь любезны... как уже было сказано... (Звук шагов. Мандль удаляется.)
Анна: (кричит ему вслед) До свидания! (Вздыхает.)

(Краткая пауза. Затем двери отворяется.)

Генеральный директор: (раздражён, громким тоном)  Разве вы не услышали? Я звонил два раза- почему вы не подняли трубку?
Анна: Ох, я не знаю. Он не звенел! Наверное, вы нажали не на ту кнопку, нет, он точно не звенел, я ни на миг не удалялась, ни на шаг.
Генеральный директор: О, уже никого нет. Где ваш господин непосредственный начальник? уже и след его простыл, да?
Анна: Скоро ровно шесть...
Генеральный директор: Вот как, скоро шесть?! Вот-вот. Скоро будет шесть часов. Вам всегда совершенно точно известно, который час. Вы вечь день посматриваете на циферблат, похоже на то. Но я вас у веряю, посматривая на часы, вы не торопите время. Время намного, горяздо пунктуальнее, скажем, вашего господина непосредственного начальника.
Анна: Я не смотрела на часы, я только услыхала бой курантов на францисканской кирхе. Часы бьют очень громко, а наше окно приотворено.
Генеральный директор: Да у вас уже холодно и сыро. Притворите-ка окно поскорее, а то я ещё простужусь.
Анна: Да, осень прохладна, но можно довольсвоваться тем, что ещё не похолодало: пока ещё пожно ходить по улицам в распахнутом пальто. А я пока ножу лёгкие туфли... но естественно, если у кого слабые бронхи, тому нужно беречься, ведь так легко простудиться, есть люди, которые и летом простужаются, я кстати недвно прочла об этих странных простудах, они вовсе на пустяковые, кажется, я прочла это в "Блик ум Вельт"("Мировой обзор"- прим. перев.) ...прежде всего важен перепад температур, который в каждом климатическом поясе особенный. Забавно то, что они настолько опасны, эти простуды, летние, а ведь теперь уже октябрь, и вечерами люди посиэивают на скамейках в парке, хотя нужно беречься.
Генеральный директор: Закройте вы, наконец, окно!
Анна: Тут совсем узкая щель, через неё идёт к нам свежий воздух, ведь так приятно, когда немного воздуха... когда тут так накурено, господа всегда курят, я довольна, что совсем не курю сама, было время, когда я почти что... но вот теперь я довольна и рада...

(Она плотно затворяет окно.)

Генеральный директор: По крайней мере Лоренц ещё здесь, да?
Анна: Да, разумеется, думаю, что здесь, он ведь уже столько лет не уходит раньше Вас. Он, так сказать, всегда тут. (Смеётся, очень сдержанно.)
Генеральный директор: Вот как, он всегда здесь! Что делает он "всегда здесь"? Мне претит, когда подчинённые демонстрируют мне своё вечное присутствие на работе. "Всегда здесь"- это похоже на вызов. Мне излишнее усердие не импонирует. Мне важно лишь дело... деловиттость, исполнительность- и только!
Анна: О, Лоренц очень прилежен и настолько скромен, и ему вправду покажется очень забавным, если кто-нибудь заметит, что он всегда здесь и настолько прилежен; он не найдёт что возразить, ни слова в ответ- и это обстоятельство покажется ему, Лоренцу, вдвойне забавным. Я только раз десять, не больше, обращалась к нему, но у меня сложилось впечатление... нет, я преувеличиваю, я ведь говорила с ним далеко не десять раз, за два года слов набежало побольше того. Я только хотела сказать, что все постоянно ловят себя на мысли, будто не более десяти раз перебрасывались с ним фразами, так мне говорят почти все...

(Телефон звенит.)

Анна: (поднимает трубку... обращается к Генералному директору) Извиняюсь. (В трубку.) ... Алло, да, нет, уже ушёл. Герр Лоренц, а не могди бы вы заглянуть к нам, на секундочку, да ,у меня есть кое-что для вас, было б очень мило с вашей стороны. (Смеётся.) Готово! Уже идёт... (Кладёт трубку.)
Генеральный директор: Скажите вы ему, что может идти, мне угодно, мне намного милее, если он уйдёт домой, а не бессыдно, по собственному почину будет тут ежедневно перерабатывать. Подайте мне пальто. Итак, мы подождём Лоренца.
Анна: Да, минутку. (Уходит.)
Лоренц: (открывет дверь, входит)... Доброго вечера... фрёйляйн Анна!... её уже здесь нет? ...Пожалуй, мне надо забрать пишущую машинку, её следует завтра отдать в починку... "Е" слабо пропечатывается.
Генеральный директор: Хм.
Анна: (возвращаясь) Вот, прошу, и перчатки я нашла, я знаю, что вы охотнее всего кладёте их на подоконник... это столь оригинально... я нахожу.
Генеральный директор: Оригинально? Что? Хм. Доброй ночи, и смотрите, не задерживайтесь.
Анна и Лоренц: (одновременно) Доброй ночи, господин Генеральный директор.
Анна : Герр Лоренц, можете идти, но я хочу сказать вам, что шеф намекнул мне: вам не следует всегда покидать контору последним. Вы знаете, он иногда несколько субьективен, возможно, он рассердится, если вы станете уходить не после всех, но на этот раз он сердит на вас именно поэтому, поскольку вы последним... Поймите меня правильно, думаю, вам не следует принимать всё настолько всерьёз.
Лоренц: Да, да, я понимаю... нет, собственно, я не понимаю, но это столь любезно с Вашей стороны. фрёйляйн Анна, вы всегда так милы... столь обходительны со мной. Да.
Анна: (уходит к двери, затем ненадолго останавливается) Пожалуйста, не забудьте отнести ключт вахтёру. Доброй ночи. (Затворяет дверь.)
Лоренц: (один, про себя) Конечно, я не забуду... пишущую машинку. (Пару раз клацает на ней.) почти не видна, эта "Е"... Окно уже закрыто... (Пробует оконную ручку.) Ключ... (Закрывает дверь на замок, затем. идя по коридору, открывает кран умывальника, моет руки, напевает.)
"...это время, это время быстро как вода,
на земле сплошная темень, но светла вода...
в это время, в это время..."
Вот как.. вентиль, ну да... может быть, сантехника... ещё капает... вот как... Да что ты... кто же тогда... мыло... ах, его Треммель забыл... Высший сорт... вот как, хм... (Вытирает руки полотенцем.)
Пепи: Герр Лоренц, подать Вам пальто?
Лоренц: Нет, большое спасибо, Пепи. (Идёт к нише, вынимает своё пальто, надевает его.) Доброй ночи, герр Вальдау...
Вальдау: Доброй ночи!

(Спускается по лестнице.)

Лоренц: (стучит) Ключ, герр Новак!

(Окошко вахтёра отворяется.)

Новак: Ах, это вы, герр Лоренц. С"годня вы чтъ-то п"раньш"...
Лоренц: Да, шеф позволил мне...
Новак: Позволил- и хорошо, да время-то уже...
Лоренц: Доброй ночи, герр Новак.
Новак: Доброй ночи, герр Лоренц, а скажьте з"втра Терц"нг"рьше, п"сть уб"рёт у м"ня, а то п"ли на пал"ц, г"вна...
Лоренц: Охотно, герр Новак. Итак, доброй ночи... (Выходит на улицу. Шум. Лоренц снова запевает песенку.)
"... в это время, в это время..."
   
_______Примечания переводчика:_______________
* Парафировать- предварительно заверить, см. значение глагола по ссылке http://dic.academic.ru/dic.nsf/ushakov/920658 ;
** гумми= канцелярский ластик;

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

2

Однокомнатная квартира, так называемая "студио", обязательно в отдельном строении. Меблировка в общем новая, но неудачная, вопреки новизне и несмотря на претензию в высшей степени уютного ансамбля. Посреди комнаты- два кресла-качалки с курительным столиком посредине. Справа фронтом к публике- письменный стол с книгами и медицинскими препаратами, которые, однако, выглядят бутафорски. С левой стороны- вход, рядом с ним- окно, из него -вид тот же, что и в первом акте, но яснее. Вдоль задней стены слева направо- ниша с кухонной плитой, шкаф, спальный диван и дверь пошире, предположительно- в ванную. Там на стенах, где после проволочных полок с книгами осталость место, жилец- Мюнтер, естественно- разместил свои картины. Комната в сущности- такая же, как и та, что в первом действии, но на тридцать лет продвинутее: импровизация декоратора и здесь уместна.

(Мюнтер стоит у затворённого окна и смотрит в подзорную трубу наружу. В дверь стучат, очень деликатно.)
Мюнтер (не убирая трубы): Войдите!
(Лёй в зимнем пальто появляется на пороге. Он снимает шляпу и ласково, в бидермейерской (по-мещански уютно, см. прим. к первому действию- прим.перев.) манере улыбается. Мюнтер поспешно кладёт подзорную трубу на стол; во время последующего разговора он так и не найдёт нужным убрать её. Лёй стеснятется так же, как и хозяин квартиры.)
Вы?... Простите,я... думал, это Эрих, коллега. Не желаете раздеться?
Лёй: Охотно.
(Он остаётся на прежнем пятачке, позволяет себя раздеть как куклу; Мюнтер на мгновенье замешкался, не зная куда приткнуть пальто.)
Мюнтер: Повешу в на шкаф.
(Оплошность: из шкафа валится бельё, также- некие бумаги и фотографии; Мюнтер всё чохом убирает, он вынужден покласть пальто на диван, да там и забывает его.)
Да присядьте же. Я приготовлю кофе. Надо ещё где-то пару солёных коврижек... (Роется в кухонном шкафу.)
(Лёй садится в кресло слева, мельком поспешно оценивает обстановку, засматривается на диван.)
Лёй (с одышкой): Я отнёс в редакцию сочинение. На оюратном пути увидал ваш номер, 67-й. Тогда подумал я, Господи Боже, да тут ведь живёт герр Мюнтер. И тогда я ступил на лестницу. Поднявшись, нашёл смешным не зайти. Ну вот у вас я.
Мюнтер (занят кофе) : Вы написали статью?
(Лёй встаёт, склоняется над письменным столом.)
Лёй: В этой газете вы её не отыщете. Я пишу об иной стороне политического спектра. То есть, когда-то он был двусторонним. Теперь -всё одна и та же парламентская каша.
Мюнтер (у плиты):  И вот вы немного... не правда ли?
Лёй: Я немного плюнул в кашу. Если вы это имели в виду.
Мюнтер: Да заметит ли кто?
Лёй: Почему бы нет?
Мюнтер: Свинчатка в перчатку.
Лёй: Ничего не понимаю?
Мюнтер (садится на своего конька, увереннее): Ну, как вы мне тогда рассказали было. В перчатку сунуть мощь, внутренюю, незаметно, и так далее.
Лёй (неуверенно хохотнув): Вас , верно, впечатлил мой рассказ, а? Уютно здесь.
Мюнтер: Находите?
Лёй: Вы -нет?
Мюнтер: Отнюдь.
Лёй: Я ,если точнее выразиться, имею в виду: уютно до такой степени, что возможет творческий труд.
Мюнтер: Что за творческий труд?
Лёй: Ну вот... (он беспомощно чертит рукой круг в воздухе) Вы же пишете полотна.
Мюнтер: Больше не пишу.
Лёй: Это... окончательное решение?
Мюнтер: Мне нечего добавить к сказанному.
Лёй (почтительно кивает): Понимаю. Кризис. (Кивает ещё раз, несколько осторожно.) И к тому же вам ещё предстоит государственный экзамен.
Мюнтер: Хм.
Лёй (натужно, несколько покровительственно и бодро): Если бы вы знали, как я завидую вашей свободе.
(Мюнтер снимает с конфорки кастрюльку, разливает кипяток в чашки.)
Мюнтер: Сахар. Порошковое молоко.
(Лёй обслуживает себя.)
Лёй: В марте, не так ли?
Мюнтер: Интуиция вас не подвела.
(Лёй размешивает в чашке.)
Лёй:  Не стану мешать вам долго. Простой порошковый кофе. Но на воле. (Прихлёбывает.) Будете сдавать и судебную медицину?
Мюнтер: Определённо.
Лёй: Знаете ли, будучи студентом я забирался бывало, в "разделочную" камеру. Профессор Хольцингер. Хотелось только узнать ,выдержал бы я?
Мюнтер: И вы это вынесли?
Лёй: Более-менее. Я привёл было однажды свою маленькую приятельницу. Хотел показать ей. Накоенец, её вынесли оттуда, ту, что со мной. (Пьёт.) Чудак-человек , тот Хольцингер.
(Мюнтер рассматривает его.)
Лёй: Скажите-ка, в марте, когда будете сдавать судебную медицину, в марте ведь всегда ... простите... свежих трупов вдосталь? Бывает, что и ранней весной народ топится?
Мюнтер: Именно так. мы получим извещения.
Лёй: Вы имеете в виду,... что экзамен откладывается со дня на день, пока одним прекрасным утром не всплывёт труп- учебное пособие? И тогда соискатели дипломов тут как тут?
Мюнтер (замерев на стрёме): Такое ведь может случиться и в глубокую ночь.
Лёй: Скажем так, несчастный случай.
(Хихикнув, откашливается.)
Скажите, рассказывали ли вы мне историю с шоколодкой, которую вы зашили в желудок одному в глубокой заморозке, вы тогда знали, что на очереди в учебном плане -желудок?
Мюнтер: А у профессора был день рождения. История стара как анатомия. Ваш кофе остынет.
Лёй: Поговорим о том, вечере ,когда вы были у нас... (подымает руку). Не утруждайте себя благодарностью. Мы говорили о сентиментальности, которую, будучи врачом, необходимо превозмочь, не правда ли? Вот, кстати вспомнил. Я втемяшил себе при случае спросить вас, не испытывает ли врач искушения слишком увлечься своей работой?
Мюнтер: Определённо. Хлеб наш труден.
Лёй: Видите ли, когда я начал было учиться, то сиживал, бывало, и в аудитории медиков. Что меня поразило, так это дух незрелости, не так ли? Студенты слонялись, они толкались, они ржали, сбиваясь в проходах между рядами кресел. Очень по-детски.
Мюнтер: Вот как.
Лёй: Да. И когда однажды я отправился в плавание по Рейну, кстати, это было моё свадебное путешествие, с нами на борту оказалась группа молодых студентов-медиков. И вот, когда мы проплывали Рейнским озером, знаете, монастырь, который государство зарезервировало для старых, и одиноких, и увечных? там стояли два старика, у решётки, два-три старичка, не самые благообразные, и махали нам руками ,и кричали :"До свидания! До свидания!" А молодые медики сдёрнули шляпы и в ответ им :"До свидания в анатомическом!"
(Мюнтер, встав, подходит к окну, ему это удалось наконец, хоть и с заметным трудом)
 он заметно незаметно для Лёя)
Мюнтер: И что вы желаете этим сказать?
Лёй (быстро, озабоченно): Гора с плеч моих, ведь вы разделяете моё негодование. К тому, же я с облегчением заметил, что жизнь человеческая дорога` вам и вы ещё поборетесь за неё.
(Мюнтер суёт ладони подмышку, потягивается и зевает.)
Возможно, этот мой вопрос неуместен именно сейчас, но я хотел бы узнать, изучаете ли медицину  ухо-горло-носа... оторингологию... уже проходили?
Мюнтер (оборачивается): Зачем?
Лёй: И знания, полученные вами, ещё свежи? Могли бы вы мне, как коллеге своему, скажем так, погадать по ушам?
Мюнтер (садится за письменный стол, руки скрещивает на животе): Милый господин Лёй, что вы толчёте воду в ступе? Что желаете сказать мне?
Лёй (запинаясь, с трудом подыскивает слова): Это только...если вам угодно.
Мюнтер: Боюсь, его незачем чинить.
Лёй (бледнея): Как вы можете такое сказать, не обследовав?
Мюнтер: А что там обследовать?
Лёй: Вы, как врач...
Мюнтер: А что врачу остаётся? Она больна?
Лёй: Кто?
Мюнтер: "Кто"?! Луджи!
Лёй: При чём тут Луджи? Я пришёл со своим горлом.
Мюнтер: Ах, вот как. (Смеётся.) И всё это время вы говорили мне о собственном горле.
Лёй: И о нём. Но, естественно, я говорю и о Луджи. Охотно. Мы уже давно выбираем ей ...
Мюнтер: Но этого не может быть.
Лёй: Господин Мюнтер, Лукреция здорова. Я готов сунуть руку в огонь и поклясться. Вы могли её обследовать в любое время, то есть ...(смущённо усмехается) ...вам в том нет нужды. Кроме пары детских хворей- коклюша, кори, естественно, один раз, совсем без осложнений, скарлатины, недолгих, детских болезней. Но детские болезни- поприще Эрнсттерема. Это вам известно лучше меня.
Мюнтер: Прежде, чем вы продолжите, герр Лёй. Думаете, Луджи поблагодарит вас за службу такую?
(Он трогает газету, играет ею, только начать читать её он пока не решается.)
Лёй (встаёт): Я знаю Лукрецию немного дольше, чем Вас. Точнее выражаясь, двадцать восемь лет. И ещё, я знаю её немного дольше, чем помнит она сама себя.
Мюнтер: Назвать её Лукрецией была ваша идея, верно? Лукреция. Какой-то король, должно быть, совратитл её?*
Лёй: Историческая Лукреция была жертвой, если вам угоднго. Историческая.
Мюнтер: Простите, я должен изложить сопутсвующие пояснения, раз так вышло.
Лёй (мельком взлянув на газету Мюнтера): Да, излагайте обстоятельства, герр доктор.
(Мюнтер встаёт.)
Мюнтер: Считаете ли вы возможным то, что я на вторую половину нынешнего дня запланировал себе иное занятие, нежели ваш достойный визит?
(Лёй тотчас поднимается, он говорит скоро, одновременно выразительно и озабоченно.)
Лёй: Когла она была маленькой, я называл её своей маленькой всадницей. Когда я уходил из дому, она говорила: -Не правда ли, папа, всадник ничего не боится? Ничего? Ты придёшь? Если я не усну, ты придёшь?
Мюнтер: Похоже, вы меня не расслышали, господин.
Лёй: Знаете вы эти лесенки для лазания на школьных площадках? Когда дети были ещё третьеклассниками, почти сосунками, у них был наставник, сменщик учителя, пёс молодой, который заставил их лезть пять метров ввех по штангам, а они чуть не сорвались оттуда, чуть шеи себе не сломали- и если бы не прошёл мимо, случайно, школьный надзиратель, рассудительный мужчина, не призвал к порядку безумца, кто знает.
(Теперь он говорит о собственной жизни, крича как дресировщик, который гонит тигра на своё место, не имея на то иного оружия, нежели собственный голос, которым невольно фальшивит.)
А что сотворила Луджи? Лестница находится в тёмном углу, понимаете, а вечером, когда никто не видел, она вскарабкалась на самый верх и спустилась вниз с другой стороны, головою вниз, как надо, и -одна.
(Его понесло. Мюнтер ,вздыхая, снова упал в кресло за своим письменным столом. Бесконечно долго и осторожно Лёй садится в кресло.)
А когда она подросла, я приводи её домой за ухо, спрашивал её:- Что ты мнишь о себе, Луджи? А она отвечала, что должна умереть. Понимаете вы, она верила, что должна умереть-  и всё-таки добилась своего.
Мюнтер: Храбра. Нет?

______Примечание переводчика:__________________
* Поругание Лукреции сыном царя послужило причиной народного восстания в Риме, приведшего к установлению республики, см по ссылке: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D1%83%D0%BA%D1%80%D0%B5%D1%86%D0%B8%D1%8F

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Етер артыкъ бом-бош къуру чагъырувлар,
Етер артыкъ огъретювлер, багъырувлар,
Халкъ такъдирин пек къайгырып "агъырувлар",-
Ич кимсени динълемез бу бизим миллет!

Къулак асмаз буюк шаир Петефиге,
Къулак асмаз не имангъа ,не динге,
Къулак асмаз янып язгъан Асанинге,-
Ич кимсени динълемез бу бизим миллет!

Я кимлерни динълесин бу бизим миллет?-
Эр бир иште акъыллы чокъ олса, илле...
Козьяшынъны сен не къадар тёкип, сильме,-
Ич кимсени динълемез бу бизим миллет!

Татар дегиль, къырымман, деп "инълесинми"?
Хизб-у-тахрир я вахабны динълесинми?
Орталыкъта "лидер" топса, кульмесинми?
Ич кимсени динълемез бу бизим миллет!

Бирси: ана тиль куреши -бош лафлар, дей,
Бирси тувгъан бабасыны  ...ильмей,
Одаманлар чокълашкъанын, къа, ким бильмей?-
Я сонъ кимни динълемез бу бизим миллет?!

Бир имангъа- бир мэзхэпке кельмейиндже,
"Джетеменим мына бу!"- деп, бильмейиндже,
Чий башлардан менменликли сильмейиндже,-
Ич кимсени динълемез бу бизим миллет!

Халкъкъа акъыл огъретип, терс ёлдан кетсенъ,
Халкъ къургъанда, сен Реиске элем этсенъ,
Бу топракъта ихтиляф урулгъын эксенъ,-
Ич кимсени динълемез бу бизим миллет!

Къабаатны тек ятларгъа ташласакъ да,
Бизден арув миллет ёкъ, деп башласакъ да,
Кендимизге "буюк" севги ашласакъ да,-
Ич кимсени динълемез бу бизим миллет!

Бизге бирлик керек, деп бинъ кере къчыр,
Истесенъ шу агъызынъдан къушлар учур,
Богъаз керип коктен Анны Ерге тюшюр,-
Ич кимсени динълемез бу бизим миллет!

"Омюр кетти, дуям- пек аз къалды кучюм,
Халкъ огюнде бардыр меним озь де сучум"-
Деп бильсейдик, демез эдик сонъра: ничюн
Ич кимсени динълемез бу бизим миллет!

Да слушает кого ли наш народ?

Довольно пустомелям круги столов вращать,
довольно криком зычным клеймить да поучать,
судьбе национальной не надобно "врача"-
Речей ничьих не слышит усталый наш народ!

Не Петёфи- Асанин* строкою догорит,
читательское ухо намаз не сотворит,
желудок громче сердца о вере говорит-
Речей ничьих не слышит усталый наш народ!

Да чьи же речи слышит усталый наш народ?
На всякий труд привычный, ума невпроворот,
Пусть плачет как обычно, он слёзы сам утрёт-
Речей ничьих не слышит усталый наш народ!

Татарин, мол, не "крымец" - не мудрствует, зачем?
А хизба с ваххабитом послушать -это честь?
"Центристам"  внемлет исто, улыбкам счёту несть?
Речей ничьих не слышит усталый наш народ!

Язык родной кому-то не повод для борьбы,
другой отца не знает... рождённый кем, забыл,
Орава атаманов плодится как грибы.
Да слушает кого ли усталый наш народ!

Один иман- мазхабу единому не быть?
-Вот цель моя!- незнанья указкой не избыть;
Незрелый ум упрямством не выправит судьбы.
Речей ничьих не слышит усталый наш народ!

Привив народу разум, прямым путём пойдёшь;
с народом заедино Реиса** стяг взнесёшь;
в родную землю семя раздора не внесёшь...
Речей ничьих не слышит усталый наш народ!

А будете ругаться на радость чужакам
народное богатство пуская по рукам,
собою любоваться, свой чин вовек искать-...
Речей ничьих не слышит усталый наш народ!

-Нам надобно единство! - на всех углах кричат;
слова летают -птицы пристыженно молчат;
лужёные ли глотки Луну к Земле влачат...
Речей ничьих не слышит усталый наш народ!

Жизнь, чувствую, уходит, осталось мало сил,
мирской обузы долю, вину свою носил.
Невежды промолчали, незнающий спросил:
"Речей ничьих не слышит усталый наш народ?"

Примечания переводчика: *Идрис Асанин- поэт, активист национального движения крымских татар; **Реис- Председатель Меджлиса крымскотатарского народа М.Джемилев.

перевод с крымтатарского Терджимана Кырымлы

На пустой сцене в чёрных костюмах спинами к публике стоят люди с канделябрами в то время, как Мышкин лицом к зрителям читает.

Со словами заёмными я,
а не с огнём пришёл,
должник всем, о Боже!
Кресты упрятаны-
и ни одного будет воздвигнут.
Без сил склоняюсь пред мощью
Твоего Суда и думаю уж
прежде, чем Ты воздашь, о возмездии.

Там ,где страх проник в меня
и ад извергся из меня, нахожу
ужаснейшее и вину свою
во всём, в преступлении,
с которым я ещё этой ночью
во Твою Ночь ступить должен,
а свой грешный рассудок не желаю я
поручить совести своей.

Будь Ты любовью, а я -лишь легчайшим
трепетом от Тебя изошедшим
и среди лихорадочных
падшим. Твою слепоту познавший,
в которой все мы едины во тьме,
свидетельствую я, что виновен
во всём, ибо Ты, с той поры, как перестал
видеть нас, полагаешься на слово.

Раскатывают красный ковёр. Мышкин оборачивается и стоит уже спиной к публике. Появляется Настасья, она желает достичь Мышкина на переднем фронте сцены, но Рогожин с ножом в несколько прыжков оказывается между ними. Чёрные фигуры в танце болеро пытаются помешать Рогожину, который всё жа достигает Настасьи и уносит её, сам будучи теперь спиной к публике, со сцены. И чёрные фигуры удаляются. На канатах спускается на сцену икона, перед которой становится бессильный Мышкин.

Отвори мне!
Все врата сомкнуты, настала ночь,
а что сказать есть, уже не вымолвить.
Отври мне!
Воздух полон тлена, а рот мой
ещё не целовал голубого подола.
Отвори мне!
Уж читаю по линиям твоей руки, ангел мой,
что чёло моё волнует и желает вернуть меня домой.
Отвори мне!

Наконец, Рогожин выходит к Мышкину- и тот идёт следом за Парфёном.

Сокрыты уста, которыми мне завтра молвить. Желаю
ночь сию с тобою бодрствовать и не предам тебя.

Рогожин заботливо уводит Мышкина за икону. Сцена совершенно темнеет, и в тьме Мышкин читает последние две терцины.

На верёвках в тиши повисли колокола,
и бьют на сон грядущий-
так усни, они бьют на сон грядущий.

На верёвках в тиши колокола
стихают, наверное, смерть,
так приди, да будет покой.

Немного светлеет. С верёвочного поддона под перезвон спускаются белые канаты. Мышкин остаётся недвижим, а канатов всё прибывает- и являются танцоры, которые буйными и огненными жестами представляют приступ безумия.

Хореография Татьяны Гровски
Музыка Ханса Вернера Хенце

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

На пустой чёрной сцене выстроен призрачный каркас подобного замку дома. Сквозь и внутри дома устроен в тон ему балетный шест, у которого стоит Аглая в поблёскивающей белой пачке. Мышкин в образе Бедного рыцаря Пушкина читает свой текст на переднем фронте сцены лицом к публике, Аглая же вращается у шеста только когда текст монолога прерывается музыкальным ритурнелем, она выполняет отточенные упражнения. Сцена начинается над музыкальный аккомпанемент.

Поруку унаследовал я от некоего
жившего на этом свете очень давно
и, что редко выпадает- от рыцаря,
но как назвать мне его?
ведь житьё в бедности,
а не в замке -никакая не заслуга.

Беззаботно облачался он что ни день,
пока некто не приобнял мягко
его за плечи и не ошеломил его светом,
в ореоле которого стыд стал нетерпим,
и конечное довольствие многотерпения- также.

Те, кто войну отвергают, суть избраны
трудиться в этом сиянии.
Они сеют зёрна
в мёртвые пашни мира,
они ложатся вдоль огненных полос лета,
они вяжут снопы для нас
и падают на ветру.

К первой части ритутнеля Аглая повторяет свои вариации.

В пору приготовленья маялся я в городах
и жил таясь как это бывает из люви.

Позже, забредая вечерами в некое общество,
я заводил всё тот же рассказ о смертной казни. И всегда сбивался.

Свою первую смерть я принял из рук бури,
и я подумал: сколь ясен миръ и сколь он буен

там, где я я мараю тенью луг, метёт ветер землю
поверх креста, оставьте меня лежать лицом вниз!

Голубые камни летели мне вслед, пробуждая от смерти.
Их стронул звёздный лик, что раскололся.

К первой части ритутнеля Аглая повторяет свои вариации.

И выброшенный из рыцарского ордена,
исключённый из баллад,
направился я в путь сквозь настоящее
до горизонта, где игры теней
на незамирающей стене неба
понуждают к переходам, изображают
к ним мотивы
из старых
верований моего детства.
Когда уж венки надвое,
жемчужины враскат, когда поцелуй
в голубые складки Мадонны
обезвкусел от экстазов
стольких ночей, от первого жеста
свет в нишах гаснет,
ступаю я из чёрной
крови неверца в свою собственную
и слышу перепев
одной Истории,
которая наши жертвы отвергает.

К первой части ритутнеля Аглая повторяет свои вариации.

Угодно слабости, безумью
со мною повстрачаться,
дорогу мне перейти,
меня со свободою разлучить.

Послушная тяге, рано тянулась моя плоть
навстречу ножу, что я держал
дабы её растерзать. Со вздохом стиснутым ею
заодно желал я вон, чтоб выдох оставить,
-подтверждение того, что рот мой
не вопрошал о жизни этой
и об условиях сопутствующим
рожденьям нашим в мир сотворённый.

Со второй частью ритурнеля сцена оканчивается, а Аглая замирает на пуантах в последней своей позе.
 
Мы видим некую "курпроменаду" (устроенную для гулянья аллею- прим.перев.) с башенкой для оркестрика на заднем фронте сцены. Здесь собралось общество птиц, то есть петербургское "haut volee" (фр., высшее общество брачующихся- прим.перев.) . Когда занавес открывается, дирижёр высоко держит палочку. Птичье общество поодиночке замерло, всякий- в своей позе, так, что сцена выглядит весьма колоритно. В глубине стоит Мышкин, который ощущает себя крайне чужим в подобном окружении.

Летящим налегке не стану
завидовать: птичье общество
многих волнует в полёте поспешнейшем
вечно и всюду скучая.

Мышкин уходит. Дирижёр оркестрика водит палочкой в такт музыке, а замершие птицы остаются на "курпроменаде". Когда музыка оканчивается, все обращаются к капельмейстеру и аплодируют. Незадолго до конца их танца на сцену выходят Аглая и Мышкин, они принимают участие в общем действе, а затем выходят на передний фронт сцены. И Мышкин объясняется Аглае.

В краю, где был я,
нашёл себя среди камней,
таким же постаревшим, как они,
всецельно внемлющим, подобно им.

Я знаю ведь, что лик твой
такой же древний, как они,
явился свыше мне и оземь пал
под бело-льдяный водопад:
под ним вначале я расстелил постель свою,
под ним же в лягу в смертный час свой,
и отойду с потоком чистоты во взоре.

Мышкин и Аглая уходят. Вечереет . Загораются отдельные светильники , оркестровая капелла умолкает , общество паруется и покидает сцену. Голубые странные фонари горят сверху -и сцену пронзают столпы света, куда зетем выпархивает Аглая в сопровождении белых танцоров, а Мышкин является как желанное видение, в белом костюме. Но появление такой же призрачной фигуры Настасьи разделяет возлюбленных. Голубые фонари скрываются, гаснут. Одна в ночном саду, очнувшаяся и разочарованная Аглая бросается на скамью. Мышкин, в настоящем образе, входит и преклонает коление перед Аглаей.

Доверяясь, я приготовился к отказу.
Ты плачешь потому, что я тебе свои желания излагаю?
Ты вольна выбрать краткий жребий: мой час, и я желаю
низложения грёзам твоим, которые
снятся тебе, которые ты заимствуешь из мира.

Вовсе нечем мне утешить тебя.
Мы будем рядом лежать
пока горы медленно движутся,
каменно бесчувственные, обрастая века`ми,
на почве ночного страха
и в начале некоего великого смятения.

Лишь однажды луна заглянула к нам.
Сквозь ветвие наших сердец
пал отчаянно одинокий
луч любви.
Сколь студён миръ
и сколь скоро тени
кладутся на наши корни!

Аглая непонимающе прислушивается к Мышкину; её ожидания оказываются обмануты, она вскакивает и оставляет поражённого стоящего перед скамьёй мышкина. Птицы возвращаются в ночной сад, на этот раз как окружение Настасьи Филипповны- все они, будучи захвачены возбуждающей красой её, заходятся во всё более неистовом танце. Затем обе дамы оказываются стоящими виз-а-ви. Настасья жалеет Аглаю, Настасью затем жалеет одит из поклонников Агляи. Мышкин уходит прочь -и спугнутая стая взлетает. Свет направлен на передний фронт сцены, кулисы до`лжно убрать- лишь один задрапированный чёрным подиум с двумя боковыми дорожками остаётся на сцене, а Настасья с Аглаей танцуют вариации с одытыми в чёрное партнёрами так, словно на смерть борются с невидимыми флоретками (т.е. с гирляндами цветов на гроб- прим.перев.). Когда Мышкин возвращается, обе дамы взбираются, каждая своим проходом, на подиум и зают понять князю, что ждут объяснений от него. Аглая ,не стерпев его медлительности, бросается с подиума вниз к ,но тут же увлекаема назад своим партнёром. Мышкин только собирается последовать на подиум за Аглаей, как к его ногам замертво бросается, скорчившись, Настасья. Князь на руках подымает её.

окончание следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы