Фрау Лёй(хватаясь за тему): Ты так думаешь, Виктор?
Лёй: Что?
Фрау Лёй: Что Луджи кстати должна снять себе квартиру?
Лёй: Что вы наведьмовали за моей спиной?
Фрау Лёй: Виктор. Прошу тебя, сядь.
Лёй: Ну и что теперь?
Фрау Лёй: Мы её не устроили на учёбу.
Лёй: Ну да что поделать? Ты думаешь, тогда бы она вполне удовлетворила господина медика?
Фрау Лёй: Нет, в лучшем случае, выученная, она бы скорее заметила, что он ей не пара.
Лёй: А теперь ты хочешь посадить её на тихий насест? Думаешь, тогда она станет спать "в лучшем обществе"?
Фрау Лёй: Я желаю, чтоб из-за скромности она не осталась с нами.
Лёй: Она оттого с нами?
Фрау Лёй: Всякая девушка её лет по причине семейной приязни остаётся с родителями, так принято. Всё равно, насколько она близка родителям.
Лёй: И что с того?
Фрау Лёй: Всякая близость оборачивается горечью, Виктор.
Лёй: Я не держу её.
Фрау Лёй: Ты сказал это всерьёз?
Лёй: Да и вообще-то, мне недолго осталось. А потом делайте-решайте сами, как хотите. Пока я тут, жив ещё, она может что угодно...
Фрау Лёй: Нет, Виктор. Я бы хотела это устроить с тобой, и теперь.
Лёй: Луджи совершеннолетняя. В молодости я боролся за женское равноправие. Я не собираюсь лишать прав собственную дочь.
Фрау Лёй (осторожно):Таково моё желание ,на будущее. Спасибо тебе.
Лёй(напряжённо): О, сколь разумно ты поступила: спустилась ко мне. Я ведь вовсе не предполагал.
(Фрау Лёй молчит.)
Хотя, представляю... если меня не будет... а ты вдруг захвораешь, тогда... глянь-ка. Если же... из нас двоих...чисто гипотетически... здоровье сберегу я, а ты...
Фрау Лёй: ...А я умру...
Лёй: Ага. Вот я и поймал тебя. Итак, умру я.
Фрау Лёй (откровенно): Мы все смертные. Если умру я, а ты останешься один, что тогда?
Лёй: Что касается Луджи?
Фрау Лёй: Да, относительно Луджи.
Лёй: Значит, выскажем ей наше общее напутствие.
Фрау Лёй: Да, а оно ей... и ты готов не принять в расчёт её собственный интерес?
Лёй: Если б я лежал один, больной, голодный, в неприбранной квартире...
Фрау Лёй: Тогда она придёт, Виктор. Но есть разница: она обязана жертвовать собой ради тебя или сама вольна сделать это. Разница очевидна.
Лёй: Да, да. Прекрасно.
Фрау Лёй: Обещай мне.
Лёй: Будто я лишаюсь всего.
(Фрау Лёй, ёжась, закрывает глаза.)
(Пауза.)
Ты постоянно жмуришься. Иди-ка приляг.
Фрау Лёй: Сейчас, Виктор. Осталось немного, пустяк. Могу ли я задать тебе глуный вопрос?
Лёй: После которого мне хочется побыть наедине с собой.
Фрау Лёй: Естественно, Виктор... Виктор, да не верися мне, что ты и вправду способен на одиночество.
Лёй: Как прикажешь понимать?
Фрау Лёй: Да никак, вздор. Хотя... если случится что-то не обговоренное нами... сможешь ли ты тогда остаться один? Да почему же? Я так не считаю.
Лёй: Дла чего тогда завещание, Гертруд? "Нижеподписавшийся Виктор Лёй сим обязуется в случае собственной смерти вдове..."
Фрау Лёй: "... не оставаться в могиле, но с достойным себя, возможно, с таким же вдовцом заключить брачный союз", вот как. Для этого не обязательно вначале стать вдовой, Виктор.
Лёй (рассматривает её): Что за чудовищный любовный роман прочла ты, Гертруд?
Фрау Лёй (уходит, взявшись за дверную ручку): "...которую осчастливить по возможности, не хуже прежней..." Я глупа, Виктор, но разыгрываю твою же роль. Спи спокойно. Так хорошо, я снова потанцевала с тобою. Ты не забудь о пальто, завтра...? Оно окажется по твоей мерке, как вылитым...
Лёй: Да твори уж, что замыслила, ты... психологиня!
Фрау Лёй (по-детски, в притолоке): Виктор...
Лёй (оборачивается): Что?
Фрау Лёй: Благодарю тебя.
(Лёй смотрит в стол. По прошествии некоторого времени он всё-таки оборачивается, видит: её больше нет здесь. Медленно берётся за газету. Едва ли осилив абзац, он глотает, встаёт: ничего. Глотает снова: есть. Он мрачнеет, но вслед за тем снова рад: горло больше его не беспокоит.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Лёй: Тебе надо хоть немного прочувствовать, насколько ненадёжны речи докторов. Ни одна болезнь им уже не поддаётся. Они бы тебе всякий "рак" растушевали. Речь об их шкурах? Ты умираешь- они нет.
(Фрау Лёй молчит.)
Да, они меня опять отправили с миром. Но ведь так обычно бывает только когда врачебная помощь запоздала, и ты это знаешь.
Фрау Лёй ( собрав остатки самообладания): Так поступают и тогда, когда у пациента вообще нет никакого повода обращаться к докторам.
Лёй (злобно): Знаю. У меня лишь банальная боль при глотании. Недостойная речей. Не правда ли?
Фрау Лёй:  Я этого не сказала.
Лёй: А что иначе? Что ты сказала?
Фрау Лёй: Мне больше нечего добавить, Виктор.
Лёй: Нечего? А то, что я заставляю тебя страдать?
Фрай Лёй: Однако, Виктор. Ты причиняешь мне боль.
Лёй: Что сто`ит вытащить из тебя признание. Сочувствие, чувство долга, но несмотря на всё. Вот хоть бы немного компетентности. Так всегда бывает, всё к тому идёт: когда на ладан дышишь, ты одинок.
(Фрау Лёй сидит понурившись на своём стуле. Лёй взирает на неё. Видимо намеревается подойти к ней. Наконец, ему это удаётся. Он гладит её по голове.)
Не унывай, Гертруд. Ты не должна отчаиваться. Обещай это мне.
(Он поднимает голову. Вопреки чаянию мужа, она не плачет. Он отступает на шаг назад.)
Фрау Лёй: Нет, Виктор. Верно, нет.
(Он складывает руки за спину, прохаживается пару шагов взад-вперёд. Ему трудно наново разговориться. Пожалуй, ситуация- из его преподавательской практики.)
Лёй: Ты сказала, что к врачам обращаться нет повода. И как быть?
Фрау Лёй: У тебя нет повода, Виктор, и , в некотором смысле, у нас, если тебе угодно.
(Лёй уходит в себя, он таращится на чистый лист бумаги на столе.)
Лёй: Видишь ли, о вас я только теперь задумался. Я не против, если ты снова выйдешь замуж. Желаю обеспечить будущее Лукреции.
Фрау Лёй (словно озябшая): По-моему, это хорошо.
Лёй: Итак, ты ничего не имеешь против, если я ...напишу своё завещание? Ты находишь это уместным, ввиду обстоятельств?
Фрау Лёй: Прошу, пожалуйста, Виктор, не начинай заново!
(Лёй садится за стол.)
Лёй: Как будто остаётся только  м н е  решиться.
(Он пристально смотрит на чистый лист бумаги.)
Фрау Лёй: Виктор.
Лей (страдальчески) :Да.
Фрау Лёй: Оставим-ка ночи чёрное? Утро вечера мудренее.
Лей (страдальчески): Утро, утро. Что знать нам о дне завтрашнем. (Не глядя на жену, трагически.) Да шла б ты спать. (Не без злопамятности.) Наконец, у тебя больной желудок.
Фрау Лёй: Виктор, теперь я хочу ещё побыть с тобою, если не помешаю тебе.
Лёй: Вот как. ты желаешь побыть со мною. (Берёт перо.) Естественно, порыв сострадания, чувство долга. (Мельком мечет в жену свой острый взгляд.)
Фрау Лёй: Ты мне растолкуешь.
Лёй: Только не торопясь. Закон гарантирует лично тебе, если ты жила совместно со мною ,некую строго определённую часть моего наследства в личное твоё пользование, а именно- три шестнадцатые доли.
Фрау Лёй: Хороший закон.
Лёй: Тебе не нужно знать его тонкостей. Само собой разумеется, эта твоя доля неоспорима. Ты с Луджи попросту получите всё, что у меня есть. Могло быть больше. Ты знаешь, почему я не накопил большего.
Фрау Лёй (улыбаясь): Тому причина- твои выдумки.
Лёй: В любом случае моя выносливость не причинит ущерба твоему достоянию, на врачей тратиться не стану. Отпустили с миром меня врачи- и хорошо. Прекращаю дела с ними.
(Говоря, он не пишет ничего, ни строчки.)
Фрау Лёй: Ах, знаешь, да ты, право, так доволен, когда он тебе, бывает, пропишут что-нибудь, от гриппа или снотворное. Но прошу, Виктор, обещай мне, что ты ничего покрепче принимать не станешь, и- только по одной таблетке.
Лёй: Антибиотики никуда не годны, Гертруд. Вырабатывается иммунитет- только и всего.
Фрау Лёй: И всё-таки, Виктор.
Лёй: Никак не могу сообразить, как правильно начать прокля`тый документ. "Я, завещатель"... знаешь, Гертруд, раньше я всегда читал "За, вещатель"*
Фрау Лёй: Виктор.
Лёй: Эр- блассер. Страшно... на чём мы остановились? Итак, "я, нижеподписавшийся Виктор Лёй". Гертруд, я дальше не могу.
Фрау Лёй: Да тебе вовсе этого не нужно.
Лёй: "Нижеподписавшийся излагает... согласно моему последнему желанию..." Гертруд, правильно так: "согласно моему последнему желанию"? Так не по-моему. Значит, "согласно его последнему желанию". "Последнее" -это надо написать крупно.
Фрау Лёй: Иди спать, Виктор.
Лёй: Дата. Дату нельзя упустить. Какое число сегодня? Нет, уже за полночь перевалило. Дата важнее всего. Если дата не прописана... Гертруд, ты не ведаешь, что за омерзительные вещи могут случится тогда.
Фрау Лёй (улыбаясь): Мои три шестнадцатые доли никто у меня не отнимет.
Лёй (не слушая её) :А я вовсе ничего не ощущаю... Вообще ничего не чувствую... Я... нет, ничего... (глотает) ...возможно ли это, Гертруд?
Фрау Лёй: Тебе нельзя выходить без шарфа, когда такая вот погода. Обещай мне, Виктор. И ещё, завтра мы купим тебе новое пальто.
Лёй: Завтра?
Фрау Лёй: Надо поторопиться, знаешь?
Лёй: Почему? (Кричит.) Почему?
Фрау Лёй: Распродажа длится всего несколько дней. А лучшие вещи выбросят на прилавок завтра.
Лёй (глотает): Мне больше не понадобится никакое пальто.
Фрау Лёй: Но на следующую зиму?
Лёй: Вот тогда и позабочусь... или не придётся?
Фрау Лёй (вымученно улыбается): Угомонись, Виктор. Если бы я считала тебя смертельно больным, стала бы заботиться о твоём новом тёплом пальто?
Лёй (обрывает её): Сосредоточимся на должном. (Пристально смотрит на лист бумаги.) Остаётся один лишь, завершающий, штрих... необходимейший. Для окончательной редакции документа необходим нотариус. Знаешь ты, кто такой нотариус? Прежде им был Вегмюллер... который умер. (Присвистнув.) Или новый тоже, наверное, уже умер?
Фрау Лёй: Виктор.
Лёй: Я надиктую ему. Точнее, надиктую, если ещё смогу говорить.
Фрау Лёй: Ты всегда отличался замечательной дикцией. Нею ты покорил меня, с первого нашего дня.
Лёй: Ещё остались записи на пластинках, из тогдашних кабаре. Если прокуроры не растоптали их. Они желали заглушить этот голос. Им он был не по нраву. Его ещё услышат, если я... если... (глотает)
Фрау Лёй: Твой голос был таким чудесным, Виктор.
Лёй: Почему "был"?
(Фрау Лёй улыбается.)
Ты хочешь сказать, что теперь я осип?
Фрау Лёй: Ах, Виктор.
Лёй: И вот уж я снова всё испортил...
Фрау Лёй: Благодарю тебя за каждый день со мной. И даже за эту ночь.
Лёй: Я посчитаю бестактностью твои сентиментальности, не смей этого, Гертруд.
Фрау Лёй: Я такая глупая, по-прежнему. Ты мне так просто позволил это, быть глупой рядом с тобой. Я наслаждалась собственной глупостью, и снова глупа потому, что говорю об этом.
Лёй: Мг-м-м-м... Ну-с, мне надо просмотреть всё... (Пристально всматривается в пустой лист бумаги.)
(Фрау Лёй взирает на мужа.)
Фрау Лёй: У тебя снова мальчишеское лицо. Точно такое, как прежде. Я люблю тебя.
Лёй: Гертруд... я в спальном халате. Не мог же я гадать, что ты спустишься сюда.
Фрау Лёй: Таков  т ы. Ты столь суетен- и желаешь собственной смерти? Это так хорошо, что ты не герой, Виктор. Тебе следует научится заботиться о себе. Твои карманы снова полны пепла. Но я же учила тебя, куда следует стряхивать сигареты. (Тихо, с болью.) Прошу, поцелуй меня ещё раз!
Лёй: Очень надобно?
Фрау Лёй: Нет, мой одуванчик, не очень. Но прошу, завтра мы купим тебе пальто.
Лёй: Если ты настаиваешь, то мой последнее желание- никакого пальто.
Фрау Лёй: Но и у  м е н я  свои желания, Виктор.
Лёй (снова берётся за перо): Мы вот болтаем всю ночь, а дело стоит. Мне наконец надо его завершить. И это моё намерение не противоречит твоим желаниям.
Фрау Лёй: Многое ли сможешь выполнить сам, без нотариуса?
Лёй: Мои книги... или желаешь ты все мои книги? Ты и луджи, вы же не настолько интересуетесь политикой. (Встаёт, суёт кулаки в карманы, доволен.) Знаешь, я думаю школьную библиотеку обогатить собранием сочинений Ленина. (Хихикает.)  Они не посмотрят в зубы дареному троянскому коню. Ох ,я им ещё раз подпорчу аппетит.**
Фрау Лёй: если для тебя это настолько важно, Виктор.
Лёй: Я же говорю: ты не политизирована.
(Становится напротив картины Мюнтера.)
Окорок надо убрать.
(Он не дотягивается до полотна, приносит стул, стаскивает картину на рояль.)
Фрау Лёй: Пока Лужди живёт здесь...
Лёй: Пока-то я в доме хозяин. А если молодой даме не нравится, пусть убирается отсюда и это с собой забирает.

_____Примечание переводчика:________________________________
* Игра слов: "der Erblasser"- завещатель, а "er, blasser"- он, бледный;
** Буквально: "я им ещё постреляю в гнездо".

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

3

Сцена почти темна; комната как в первой сцене. Лёй в спальном халате, наощупь пробирается в комнату из двери слева. Он едва ступает, его манеры- как у первопроходца неизвестной местности, он будто бродяга, устраивающийся в незнакомом ему, чужом доме. Он шарит по столу, трогает рояль, касается фрукта на подносе так , словно поднос далеко, гладит яблоко, подносит его к своему лицу и, осмотрев, кладёт обратно. Изредка Лёй замирает и прислушивается. Затем он исчезает в своём кабинете. Выходит обратно с большим блокнотом, кладёт его раскрытым на стол, перебирает различные перья рядом. Несколько удалившись, рассматривает устроенный собой натюрморт. Вынимает цветок из вазы, суёт его себе в рот, затем пугается- и кладёт цветок обратно в вазу. Начинает тихонько насвистывать, заметив же, что творит, умолкает. Включает радио- грохочет музыка... орг`ан?... выдержав секундную паузу, чрезвычайно напугавшись, выключает радио, затем ищет иные станции, пока не находит мягкий фортепианный джаз. Теперь Лёй несколько расслабляется, его походка напоминает танец, затем Лёй включает свет и ладонями растирает себе лицо.

Лёй: Да, да.
Он жмурится, содрогается, шевелится, осматривается. Затем снимает он с неким совершенно отличным от прежних, наигранным жестом два подсвечника с буфета, ставит их слева и справа от блокнота. Похлопывает карманы халата- находит спички, прежде, чем зажечь первую свечу, гасит торшер. Он дожидается, пока спичка почти догорит, берёт её за обугленный конец- и остатком зажигает первую свечу, затем- уж самым что ни на есть остаточком- вторую, всё это- очень состедоточенно и любовно. В притолокое возикает незамеченная своим супругом фрау лёт, она тоже в халате, но в утреннем. Лёй присаживается берётся за перо. Он чертит в блокноте фигуры, затем напряжённо всматривается вдаль.
Фрау Лёй: Виктор. Здесь слишком холодно.
Лёй пугается, пытается спрятать блокнот у себя на груди, затем, однако, кладёт его обратно движением , польным разочарования, но вместе с тем ещё- довольства.
Лёй (не присматриваясь к жене): Вишь ты, я всё же разбудил тебя. Прошёлся раз по комнате- и готово.
Фрау Лёй: Ты не разбудил меня. Сон нейдёт.
Лёй (быстро оглядываясь): Тогда ,значит, ты снова лицемеришь. (Они переглядыаются.)
Фрау Лёй: Не желаешь писать днём?
Лёй: Пишу когда есть в том надобность. Или вовсе ничего не пишу.
Фрау Лёй: Или -в кабинете? Там-то теплее.
Лёй: Мне милее там, где люди. То есть, как правило.  (Снова садится за стол.)
Фрау Лёй: Я чего-то не понимаю, Виктор.
Лёй: Здесь обычно присутствуют люди. Поэтому мне здесь милее.
Фрау Лёй: Тогда я пойду, снова лягу. Думай о своём здравии, Виктор.
Лёй: Ты посмеёшься ,Гертруд. Свои первые важные вещи я написал за обеденным столом. Дома не было кабинета. Мне постоянно приходилось ждать, пока не приберут со стола. Изредка я писал даже на скатерти- оттого на моих тетрадях яичные пятна. Моему отцу нравились яйца всмятку. Почти сырые.
Фрау Лёй: Теперь у тебя есть кабинет.
Лёй: В пятнадцать лет пределом моих вожделений был собственный письменный стол. Смешно. Теперь он у меня есть ,но за многие десятилетия я так и не привык к нему, он по-прежнему будто бы чужой. Я всё невпопад обустраиваю себе кабинет. У меня постоянно перед глазами виденным мною в детстве кабинет богатого дяди. Увы, что ни творю со своим- он остаётся бледным подобием того.
(Изредка он оборачивается будучи не уверен, что в комнате ещё присутствует его супруга.)
Фрау Лёй (неохотно присаживается на один из стульев, что у стены.): Но всё же ты так охотно трудишься в своём.
Лёй: Нет. Только притворяю дверь. Но когда я там, чувствую себя беспомощным. Думаю себе: вот, все представляют себе, будто я работаю- и отдыхаю. Но там-то я по-настоящему не работаю. Обстановка слишком угнетает.
Фрау Лёй: Вчера ты у себя проверил тетради трёх классов.
Лёй: Но я несколько оставил дверь приоткрытой. А править домашние задания не значит творить.
Фрау Лёй: Ты слишком взыскателен к себе, так и есть.
Лёй: Знаешь, иногда совершенно некстати случается... Бывает, думаю: вот бы мне тот, прежний обеденный стол, в жёлтую и коричневую полоску... Покуда не знаю, что писать, начинаю с них. Рисую полосы, одну за другой. Тебе мешает радио?
Фрау Лёй: Нет.
Лёй (поднимается): Могу и выключить. (Не выключает.)
Фрау Лёй (напевает мотив): Ещё помнишь?
Лёй становится перед нею, затем несколько клянается, не без грации, и раскрывает обьятия.
Фрау Лёй: В этаком наряде?
(Она высоко поднимает руки, совершает пару танцевальных шагов. Фрау Лёй неловко, больно, но она старается не подать виду.)
Ведь ещё умеешь
Лёй: Луджи смеялась бы.
Фрау Лёй: Спасибо тебе. Я уже запыхалась. (Останавливается.)
Лёй: Мы слишком мало тренировались.
(Она под руку с мужем ковыляе к своему стулу у стены. Лёй остётся рядом.)
Фрау Лёй: А что хорошего пишешь ты? Можно ли узнать?
(Лёй отворачивается, сглаывает, его лицо гаснет.)
Стихотворение, пожалуй?
Лёй: Моё завещание.
(Слышна только музыка по радио.)
Так велит благоразумие: мужчина в моих летах... Или нет?
Фрау Лёй: Верно, отец. В любом случае.
Лёй (капризно) :Кто может знать?
Фрау Лёй: Но это обязательно для всех.
(Лёй рассматривает её внимательно, вопрошающе, надеясь на что-то. Затем он резко выключает радио.)
Лёй: Шла б ты к себе, Гертруд. Здесь слишком холодно для тебя.
Фрау Лёй: Виктор, я желаю кое-что спросить у тебя.
Лёй (испуганно, раздражённо): Выкладывай немедля!
Фрау Лёй: Видишь, Виктор. Я хорошо понимаю тебя. Только, прошу, не волнуйся. Присядь чуток.
(Лёй настороженный.)
Виктор, то, что ты творишь- уже нечто особенное, ибо... ведь это, оно творит тобою. Но собственно, Виктор... оно всегда совсем радом, но если взглануть иначе, оно в то же время и весьма далеко. Оттого страшно, но одновременно и не страшно вовсе. Оно такое страшное, что... можно и довольствоваться им, тем, что есть.
Лёй: Гертруд, ты не поднаторела в философии. То, что ты хочешь сказать, нуждается ещё в каком уточнении. Кот я вот он, есть, Гертруд... то, понимаешь, е г о  нет здесь. Покуда я тут есть. А когда  о н о  здесь, то меня больше тут нет. Ни больше, ни меньше, Гертруд, просто нет здесь. Я и  о н о просто-напросто несовместимы в пространестве.
Фрау Лёй: Вишь ты.
Лёй: Но что мне от этого проку? Зачем мне это? Желаю попросту быть тут, и все!
Фрау Лёй: Но именно на это ты способен. Каждый день!
Лёй: Не желаю... не желаю никаких увёрток и отговорок! А коль  о н о  тут есть, Гертруд, то не желаю ничего кроме как того, чтоб его тут не было! Ничего больше не  ж е л а ю ! Молчать наедине с собою! Философически выражаясь.
Фрау Лёй: Но ведь здесь ты с собой! И мы!
Лёй: Гертруд, я только что побывал у докторов.
Фрау Лёй: И доктора ничего не нашли.
Лёй: Поскольку нет никаких симптомов.
Фрау Лёй: Бессмыслица, Виктор. В самом деле.
Лёй: Ты видала хоть одного, который бы толком осмотрел меня? Правильно?
Фрау Лёй (твёрдо) : Да, Виктор.
Лёй (недоверчиво) : Тогда не знаю, что они за моей спиной наговорили.
Фрау Лёй: Ничего, Виктор. Ни слова.
Лёй: И это ты называешь врачебной тайной.
Фрау Лёй: Но ведь им  н е ч е г о  сказать, Виктор.
Лёй: Коль всё плохо, то меня попросту отправили домой.
Фрау Лёй: А что б ты сказал, если они уложили тебя на койку?
Лёй: Что они разумны. Ближе к делу.
Фрау Лёй: Нет, Виктор. Такое им не приснится.
Лёй: Естественно, нет. Я лишь номер для них, случай. Ты ведь слыхала речи этого господина Мюнтера.
Фрау Лёй: Виктор, скажи, ты можешь по-настоящему выслушать?
Лёй: Хороший вопрос. Будто мне говорят лишь то, что мне угодно выслушать. Вы умеете таиться.
Фрау Лёй: Должна сказать тебе: у тебя рак, Виктор? Это тебя удовлетворит?
Лёй: Речь не о моём довольствии. Речь о правде. Мне должны говорить правду. Я вынесу её. но всегда эти пустые слова...
Фрау Лёй: То ,что у тебя рак- не правда!
Лёй: Сказали врачи?
Фрау Лёй: Сказали все врачи.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Лёй: (одёрнув себя): Ведома ли вам храбрость, не показная, которой причина не страх, герр Мюнтер? Не замечаете ли ва, что страх  Луджи... жизненный страх Луджи, Мюнтер!... как раз для вас? Вам следует только позволить ей истомиться в ожидании... она истомится до смерти, герр доктор, если вы её поманите хоть пальцем! Это и есть насущное для Луджи, чтоб кто-либо вроде вас только бы поманил её- и она тотчас забудет гордость, и позволит вам вить из себя верёвки! Такова идиотская логика Луджи: она не уверена в себе -и оттого видит в вас, ...в вас, Мюнтер!... защитника.  Это ли не величайший анекдот жизни её? Вы ли не замечаете, что манипулируете её страхом, присущим миллионам фригидных дочерей с придаными?
Мюнтер: Я не стану строить собственное будущее исходя из материальных соображений. Мой брак не их таких.
(Читает газету.)
Лёй: Нет, вы не из таких. Знатно.
(Бесшумно встаёт.)
Естественно, нет.
(Снимает пиджак и кладёт его, незаметно для Мюнтера, на кресло.)
Как вам угодно.
(Ослабляет узел галстука и расстёгивает верхнюю пуговицу сорочки.)
Не желаю навязвать вам свою дочь.
(Кладёт галстук поверх пиджака, расстёгивает сорочку.)
Мюнтер (резко оглядывается): Что вы делаете?
Лёй (пытается вынуть запонку из манжета) : Окажите мне ещё одно одолжение. Обследуйте меня.
Мюнтер (возбуждаясь) : Послушайте...
Лёй: Мне страшно. Я больше не могу так жить, боясь.
(Начинает через голову стаскивать сорочку.)
Мюнтер (встаёт): Позвольте, так не пойдёт. Здесь вам не следует делать этого. Вы у врача не были?
Лёй (борясь с сорочкой): Вы тоже врач. Смею ли не снимать брюк? (Уже видна нижняя рубашка...)
Мюнтер: Я вынужден буду позвать кого-нибудь на помощь, если вы не уймётесь.
Лёй: У вас вадь тоже есть отец?
Мюнтер: Он бы постыдился так себя вести. Смешно.
Лёй (стаскивает через голову нижнюю рубашку): Может ,вашему отцу не страшно. И вам тоже.
Мюнтер: Я прогуляюсь, пока вы не отдохнёте.
(Пару раз шагает к двери.)
Лёй: Пожалуйста, уж не оставьте меня. Я вот и очки сниму. Теперь я вас больше не вижу. Выражения вашего лица теперь мне невдомёк. Прошу, обследуйте меня.
(Он зажмурился, покачивается, стоя.)
Мюнтер: Ну ладно, где болит?
Лёй: Видите. Смотрите. (Глотает.) Когда глотаю. (Быстро...) Это не из-за простуды. (Глотает.) И снова, повторяется. Всякий раз болит, снова и снова. Часто- не с первого раза, но со второго -наверняка.
Гортань не болит... правда, не болит. И спазмов не замечаю, хоть иногда позывы бывают. Немногие, но частые. Не частые  и л и  немного их, понимаете ли. И ничего не давит, никакого  п р и в ы ч н о г о  давления. Хуже всего то, что из-за этого нельзя говорить, а начнёшь- так оно напомнить о себе. Тогда оно тут, но тогда... но тогда ...тогда из-за него нельзя говорить. Вы видите сами. Разве не ужасно? А иногда напоминает о себе. так сказать осложнениями на зрении. Тогда я почти ничего не вижу. Вот оно, всё тут, знаете... но я его никак не увижу. Незаметно так. Симптомы как бы намаслены, они ускользают от меня. Иногда мне кажется, что вот- проявились. Здесь...
(Указывает пальцем себе на горло. Палец начинает дрожать и вращаться...)
Но тогда оно вдруг садит мне зрение. На уши не действует. Уши остаются в стороне. Чувствую, что со слухом всё в порядке, но тем не менее... ощущаю, что нечто... тут, не в порядке. Логично, не так ли? Не так, как прежде. (Снова указывает пальцем на горло, палец снова дрожит...) Примерно здесь... (Кричит.) Почему вы заставляете меня постоянно говорить?! Обследуйте меня!
Мюнтер: Чем? У меня здесь нет инструментов.
Лёй: Ох, ну хоть какие-то инструменты да имеются. Прошу!
(Мюнтер оглядывается кругом.)
Прилягу на диван. Это позволит мне несколько расслабиться. Затем я приберу после себя.
(Он сваливает с дивана все, моментально- пальто, книги, рукописи- всё на пол.)
Всё как было прежде. Простите.
(Он вытягивается лёжа.)
Ах. Готово, прошу. Делайте что-нибудь!
Мюнтер: Что-нибудь?
Лёй: Всё равно!
(Мюнтер подходит к кухонной нише, сваливает в кучу столовые приборы, взвешивает на ладони нож, тут нет ни одной чистой ложки. Он решается очистить одну: обрывает с рулона клок бумаги, идёт к окну.)
Мюнтер (манит пальцем его): Подите сюда.
(Лёй мигом вскакивает, мгновение он сидит на краю дивана. Затем идёт к окну. Следующая сценка напоминает танец:
Мюнтер и Лёй кружатся вместе мелкими шажками.)
Мюнтер: Рот пошире!
(Он , обернув пальцы бумагой, вытаскивает изо рта Лёя язык, ложкой придавливает его вниз, затем ,охватив ладонью лоб Лёя, манипулирует его головой.)
Мюнтер: А-а-а-а-а-а-а.
Лёй: Ё-о-о-о-о-о-о-о-о-о.
Мюнтер: Э-э-э-э-э-э-э.
Лёй: Ё-о-о-о-о-о-о-о-о-о.
Мюнтер: Э-э-э-э-э-э-э.
Лёй: Ё-о-о-о-о-о-о-о-о-о.
Мюнтер: Э-э-э-э-э-э-э.
Лёй: Ё-о-о-о-о-о-о-о-о-о.
Мюнтер (шевелит язык Лёя): Насколько вижу без зеркальца...
Лёй: Да?
Мюнтер: Ничего.
Лёй: Я снова лягу туда. (Он проворно идёт к дивану и снова укладывается на него.)
Мюнтер: Зачем?
Лёй: Возможно, вам угодно будет ещё посветить мне в глаза. Или в уши.
(Зажмурился, заметно дышит.)
Мюнтер: Я вам уже сказал: здесь у меня нет инструментов. Это никакая не практика. Идите к специалистам. Например, к...
Лёй: Уже был у них.
Мюнтер: Вы вовсе не знаете тех, кого вот назову вам.
Лёй: Профессор Ойхингер. Профессор Шварц.
Мюнтер: Вы у них уже были?
Лёй: Естественно.
Мюнтер: И..?
Лёй: Они тоже не уверены.
Мюнтер: Никакого диагноза?
Лёй: Они не уверены. Вот. (Глотает.)  Снова.
Мюнтер: Что-нибудь принимаете?
Лёй: "Мадрибон". Профилактически таблетки, без аромата. Ещё капли, пипеткой. На глицерине.
Мюнтер: И нисколько не помогает?
Лёй: Вы же сами убедились.
Мюнтер: Мне жаль. Ничем не могу вам помочь.
Лёй: В последнее время в левой ступне я чувствую такую боль. Уколы, как раз под большим пальцем. В мякоть. Скажите, это...?
Мюнтер: Что?
Лёй: Видите ли, мерещится, в таком вот положении, как моё. Подозреваю метастазы.
Мюнтер: Вздор.
Лёй: Прошу вас, измерьте мне хотя бы кровяное давление.
Мюнтер: Зачем? Вы в полном порядке.
Лёй (мучительно, с угрожающим видом, поднимается с дивана): Повторите-ка: "вы в полном порядке".
(Мюнтер тихонько присвистывает.)
Желаете сказать, что мне надо к психиатру?
Мюнтер: А ведь недурственная идея, правда? В точку.
(Лёй неуклюже топает по комнате- Мюнтер несколько отступает, но гость всего лишь подбирает с пола свою одежду. Начинает одеваться.)
Лёй: Полный провал, герр Мюнтер. Полнейшее фиаско. Надеюсь, вам хоть на экзаменах фартит. К сожалению, мне лучше вашего известны мотивы психиатров. Могу дурачиться как пожелаю: для этих господ-душезнатцев я чистый клад. Или я спятил- так вам угодно?
Мюнтер: Мне угодно, чтоб вы поторопились.
Лёй: Вам не стыдно, что я одеваюсь, герр доктор?
Мюнтер: Почему?
Лёй: Да вот. Не знаю, надо ли, чтоб меня видели одевающегося. Но вам ведь привычно, после анатомии.
Мюнтер: Вы пока вполне живы, в самом соку.
Лёй: Да, не может быть?! Пока болит, не до житья. Болит, да и только. Никакого диагноза, да?
(Лёй одет. Они стоят напротив друг друга.)
Мюнтер: Вегетативная дистония.
Лёй: Что это?
Мюнтер: Два слова.
Лёй: Прежние духи всё же были лучшими. Когда для них находили подходящее заклинание. то изгоняли их. Не мытьём, так катаньем, наверняка... Знаете Румпельштильца? Тоже зверь, не из добрых, рвал тела на части. Помните того, кто знал его? Но чтоб поймать его, одного имени недостаточно, знаете ли. Принцесса могла бы подтвердить. Или не было никакой принцессы? Наверняка, была. Сказка, короткая, она должна сбыться.
Мюнтер: Уже без четверти пять.
Лёй: Вот уже как.
(Хватается за бумажник, отстёгивает банкноту.)
Примите.
Мюнтер (кладёт руки за спину): Меня вы не купите.
Лёй: Нет? Жаль. Иначе вы бы проявили немного гуманизма. Вы обижаете меня, Мюнтер. Тогда примите это как пожертвование.
(Он роняет банкноту на курительный столик. Мимолётным движением, почти как танцор, он подымает с полу своё пальто, оставив в беспорядке всё прочее, бросает его на руку себе и резво удаляется. Мюнтер смотрит ,сунув руки в карманы пиджака, вслед Лёю.)
Мюнтер: Вымогатель.
(Он играет подзорной трубой. Затем кладёт её обратно на стол и хватается за газету.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

2

Однокомнатная квартира, так называемая "студио", обязательно в отдельном строении. Меблировка в общем новая, но неудачная, вопреки новизне и несмотря на претензию в высшей степени уютного ансамбля. Посреди комнаты- два кресла-качалки с курительным столиком посредине. Справа фронтом к публике- письменный стол с книгами и медицинскими препаратами, которые, однако, выглядят бутафорски. С левой стороны- вход, рядом с ним- окно, из него -вид тот же, что и в первом акте, но яснее. Вдоль задней стены слева направо- ниша с кухонной плитой, шкаф, спальный диван и дверь пошире, предположительно- в ванную. Там на стенах, где после проволочных полок с книгами осталость место, жилец- Мюнтер, естественно- разместил свои картины. Комната в сущности- такая же, как и та, что в первом действии, но на тридцать лет продвинутее: импровизация декоратора и здесь уместна.

(Мюнтер стоит у затворённого окна и смотрит в подзорную трубу наружу. В дверь стучат, очень деликатно.)
Мюнтер (не убирая трубы): Войдите!
(Лёй в зимнем пальто появляется на пороге. Он снимает шляпу и ласково, в бидермейерской (по-мещански уютно, см. прим. к первому действию- прим.перев.) манере улыбается. Мюнтер поспешно кладёт подзорную трубу на стол; во время последующего разговора он так и не найдёт нужным убрать её. Лёй стеснятется так же, как и хозяин квартиры.)
Вы?... Простите,я... думал, это Эрих, коллега. Не желаете раздеться?
Лёй: Охотно.
(Он остаётся на прежнем пятачке, позволяет себя раздеть как куклу; Мюнтер на мгновенье замешкался, не зная куда приткнуть пальто.)
Мюнтер: Повешу в на шкаф.
(Оплошность: из шкафа валится бельё, также- некие бумаги и фотографии; Мюнтер всё чохом убирает, он вынужден покласть пальто на диван, да там и забывает его.)
Да присядьте же. Я приготовлю кофе. Надо ещё где-то пару солёных коврижек... (Роется в кухонном шкафу.)
(Лёй садится в кресло слева, мельком поспешно оценивает обстановку, засматривается на диван.)
Лёй (с одышкой): Я отнёс в редакцию сочинение. На оюратном пути увидал ваш номер, 67-й. Тогда подумал я, Господи Боже, да тут ведь живёт герр Мюнтер. И тогда я ступил на лестницу. Поднявшись, нашёл смешным не зайти. Ну вот у вас я.
Мюнтер (занят кофе) : Вы написали статью?
(Лёй встаёт, склоняется над письменным столом.)
Лёй: В этой газете вы её не отыщете. Я пишу об иной стороне политического спектра. То есть, когда-то он был двусторонним. Теперь -всё одна и та же парламентская каша.
Мюнтер (у плиты):  И вот вы немного... не правда ли?
Лёй: Я немного плюнул в кашу. Если вы это имели в виду.
Мюнтер: Да заметит ли кто?
Лёй: Почему бы нет?
Мюнтер: Свинчатка в перчатку.
Лёй: Ничего не понимаю?
Мюнтер (садится на своего конька, увереннее): Ну, как вы мне тогда рассказали было. В перчатку сунуть мощь, внутренюю, незаметно, и так далее.
Лёй (неуверенно хохотнув): Вас , верно, впечатлил мой рассказ, а? Уютно здесь.
Мюнтер: Находите?
Лёй: Вы -нет?
Мюнтер: Отнюдь.
Лёй: Я ,если точнее выразиться, имею в виду: уютно до такой степени, что возможет творческий труд.
Мюнтер: Что за творческий труд?
Лёй: Ну вот... (он беспомощно чертит рукой круг в воздухе) Вы же пишете полотна.
Мюнтер: Больше не пишу.
Лёй: Это... окончательное решение?
Мюнтер: Мне нечего добавить к сказанному.
Лёй (почтительно кивает): Понимаю. Кризис. (Кивает ещё раз, несколько осторожно.) И к тому же вам ещё предстоит государственный экзамен.
Мюнтер: Хм.
Лёй (натужно, несколько покровительственно и бодро): Если бы вы знали, как я завидую вашей свободе.
(Мюнтер снимает с конфорки кастрюльку, разливает кипяток в чашки.)
Мюнтер: Сахар. Порошковое молоко.
(Лёй обслуживает себя.)
Лёй: В марте, не так ли?
Мюнтер: Интуиция вас не подвела.
(Лёй размешивает в чашке.)
Лёй:  Не стану мешать вам долго. Простой порошковый кофе. Но на воле. (Прихлёбывает.) Будете сдавать и судебную медицину?
Мюнтер: Определённо.
Лёй: Знаете ли, будучи студентом я забирался бывало, в "разделочную" камеру. Профессор Хольцингер. Хотелось только узнать ,выдержал бы я?
Мюнтер: И вы это вынесли?
Лёй: Более-менее. Я привёл было однажды свою маленькую приятельницу. Хотел показать ей. Накоенец, её вынесли оттуда, ту, что со мной. (Пьёт.) Чудак-человек , тот Хольцингер.
(Мюнтер рассматривает его.)
Лёй: Скажите-ка, в марте, когда будете сдавать судебную медицину, в марте ведь всегда ... простите... свежих трупов вдосталь? Бывает, что и ранней весной народ топится?
Мюнтер: Именно так. мы получим извещения.
Лёй: Вы имеете в виду,... что экзамен откладывается со дня на день, пока одним прекрасным утром не всплывёт труп- учебное пособие? И тогда соискатели дипломов тут как тут?
Мюнтер (замерев на стрёме): Такое ведь может случиться и в глубокую ночь.
Лёй: Скажем так, несчастный случай.
(Хихикнув, откашливается.)
Скажите, рассказывали ли вы мне историю с шоколодкой, которую вы зашили в желудок одному в глубокой заморозке, вы тогда знали, что на очереди в учебном плане -желудок?
Мюнтер: А у профессора был день рождения. История стара как анатомия. Ваш кофе остынет.
Лёй: Поговорим о том, вечере ,когда вы были у нас... (подымает руку). Не утруждайте себя благодарностью. Мы говорили о сентиментальности, которую, будучи врачом, необходимо превозмочь, не правда ли? Вот, кстати вспомнил. Я втемяшил себе при случае спросить вас, не испытывает ли врач искушения слишком увлечься своей работой?
Мюнтер: Определённо. Хлеб наш труден.
Лёй: Видите ли, когда я начал было учиться, то сиживал, бывало, и в аудитории медиков. Что меня поразило, так это дух незрелости, не так ли? Студенты слонялись, они толкались, они ржали, сбиваясь в проходах между рядами кресел. Очень по-детски.
Мюнтер: Вот как.
Лёй: Да. И когда однажды я отправился в плавание по Рейну, кстати, это было моё свадебное путешествие, с нами на борту оказалась группа молодых студентов-медиков. И вот, когда мы проплывали Рейнским озером, знаете, монастырь, который государство зарезервировало для старых, и одиноких, и увечных? там стояли два старика, у решётки, два-три старичка, не самые благообразные, и махали нам руками ,и кричали :"До свидания! До свидания!" А молодые медики сдёрнули шляпы и в ответ им :"До свидания в анатомическом!"
(Мюнтер, встав, подходит к окну, ему это удалось наконец, хоть и с заметным трудом)
 он заметно незаметно для Лёя)
Мюнтер: И что вы желаете этим сказать?
Лёй (быстро, озабоченно): Гора с плеч моих, ведь вы разделяете моё негодование. К тому, же я с облегчением заметил, что жизнь человеческая дорога` вам и вы ещё поборетесь за неё.
(Мюнтер суёт ладони подмышку, потягивается и зевает.)
Возможно, этот мой вопрос неуместен именно сейчас, но я хотел бы узнать, изучаете ли медицину  ухо-горло-носа... оторингологию... уже проходили?
Мюнтер (оборачивается): Зачем?
Лёй: И знания, полученные вами, ещё свежи? Могли бы вы мне, как коллеге своему, скажем так, погадать по ушам?
Мюнтер (садится за письменный стол, руки скрещивает на животе): Милый господин Лёй, что вы толчёте воду в ступе? Что желаете сказать мне?
Лёй (запинаясь, с трудом подыскивает слова): Это только...если вам угодно.
Мюнтер: Боюсь, его незачем чинить.
Лёй (бледнея): Как вы можете такое сказать, не обследовав?
Мюнтер: А что там обследовать?
Лёй: Вы, как врач...
Мюнтер: А что врачу остаётся? Она больна?
Лёй: Кто?
Мюнтер: "Кто"?! Луджи!
Лёй: При чём тут Луджи? Я пришёл со своим горлом.
Мюнтер: Ах, вот как. (Смеётся.) И всё это время вы говорили мне о собственном горле.
Лёй: И о нём. Но, естественно, я говорю и о Луджи. Охотно. Мы уже давно выбираем ей ...
Мюнтер: Но этого не может быть.
Лёй: Господин Мюнтер, Лукреция здорова. Я готов сунуть руку в огонь и поклясться. Вы могли её обследовать в любое время, то есть ...(смущённо усмехается) ...вам в том нет нужды. Кроме пары детских хворей- коклюша, кори, естественно, один раз, совсем без осложнений, скарлатины, недолгих, детских болезней. Но детские болезни- поприще Эрнсттерема. Это вам известно лучше меня.
Мюнтер: Прежде, чем вы продолжите, герр Лёй. Думаете, Луджи поблагодарит вас за службу такую?
(Он трогает газету, играет ею, только начать читать её он пока не решается.)
Лёй (встаёт): Я знаю Лукрецию немного дольше, чем Вас. Точнее выражаясь, двадцать восемь лет. И ещё, я знаю её немного дольше, чем помнит она сама себя.
Мюнтер: Назвать её Лукрецией была ваша идея, верно? Лукреция. Какой-то король, должно быть, совратитл её?*
Лёй: Историческая Лукреция была жертвой, если вам угоднго. Историческая.
Мюнтер: Простите, я должен изложить сопутсвующие пояснения, раз так вышло.
Лёй (мельком взлянув на газету Мюнтера): Да, излагайте обстоятельства, герр доктор.
(Мюнтер встаёт.)
Мюнтер: Считаете ли вы возможным то, что я на вторую половину нынешнего дня запланировал себе иное занятие, нежели ваш достойный визит?
(Лёй тотчас поднимается, он говорит скоро, одновременно выразительно и озабоченно.)
Лёй: Когла она была маленькой, я называл её своей маленькой всадницей. Когда я уходил из дому, она говорила: -Не правда ли, папа, всадник ничего не боится? Ничего? Ты придёшь? Если я не усну, ты придёшь?
Мюнтер: Похоже, вы меня не расслышали, господин.
Лёй: Знаете вы эти лесенки для лазания на школьных площадках? Когда дети были ещё третьеклассниками, почти сосунками, у них был наставник, сменщик учителя, пёс молодой, который заставил их лезть пять метров ввех по штангам, а они чуть не сорвались оттуда, чуть шеи себе не сломали- и если бы не прошёл мимо, случайно, школьный надзиратель, рассудительный мужчина, не призвал к порядку безумца, кто знает.
(Теперь он говорит о собственной жизни, крича как дресировщик, который гонит тигра на своё место, не имея на то иного оружия, нежели собственный голос, которым невольно фальшивит.)
А что сотворила Луджи? Лестница находится в тёмном углу, понимаете, а вечером, когда никто не видел, она вскарабкалась на самый верх и спустилась вниз с другой стороны, головою вниз, как надо, и -одна.
(Его понесло. Мюнтер ,вздыхая, снова упал в кресло за своим письменным столом. Бесконечно долго и осторожно Лёй садится в кресло.)
А когда она подросла, я приводи её домой за ухо, спрашивал её:- Что ты мнишь о себе, Луджи? А она отвечала, что должна умереть. Понимаете вы, она верила, что должна умереть-  и всё-таки добилась своего.
Мюнтер: Храбра. Нет?

______Примечание переводчика:__________________
* Поругание Лукреции сыном царя послужило причиной народного восстания в Риме, приведшего к установлению республики, см по ссылке: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D1%83%D0%BA%D1%80%D0%B5%D1%86%D0%B8%D1%8F

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Лёй (глотает): Мне больно. Подло, изподтишка давит. Вяжет. Место... (трогает языком) ... онемело, нечувствительно. Я нащупал его. (Взрываясь.) А что ты делаешь? Ничего. Позвилишь мне и дальше спиваться. Знаешь, чего стоит мне каждый глоток? Мне надо бросить. Прекратить! Даже я должен сказать себе это.
(Зовёт с кухни.) Гертруд! Ты не могла б немного полицемерить?
(Пьёт.
Фрау Лёй входит.)
Фрау Лёй: Не кричи так.
Лёй: Чтоб горло своё поберечь? Или ради приличия, на людях? Ты услышала ,что я кричал?
Фрау Лёй: Да, Виктор.
(Пауза.)
Лёй: Я ведь отдавил мозоль этому молдому господину Мюнтеру? Нет?
Фрау Лёй: Тебе следовало подумать о Луджи.
Лёй (вспыхивает) : Именно о Луджи я подумал. Я провёл испытание. Гертруда, один тест. Да разве вы не заметили? Если Луджи отхватит себе мужа, которору человеческое чуждо... ты слышишь?
Фрау Лёй: Это столь умозрительно, Виктор.
Лёй: Врач, кототрые не видит дальше того, что люди глотают...
Фрау Лёй: Я бы охотно пристроила Луджи.
Лёй: Пристроила? Нет, Гертруд, не так просто: "охотоно". И вообще, что значит "пристроила б"? Вот это хочу сказать.
Фрау Лёй: Да, Виктор. Тебе завтра обязательно надо сходить к врачу.
Лёй: Это посмотрим. С таким к врачам не обращаются. (Недоверчиво.) А ты ведь бледна, да?
Фрау Лёй: Вечер потребовал некоторого напряжения, вот и вся причина.
Лёй (с подозрением): Почему?
Фрау Лёй: Ах, ты знаешь: кухня, готовка.
Лёй: Ну, я... мне надо ещё работать. Пожалуйста ,присмотри, чтоб мне никто не помешал. То есть, пока ты на ногах.
Фрау Лёй: Спокойной ночи, Виктор.
(Фрау Лёй удаляется. Лёй провожает ей неспокойным взглядом, его губы беззвучно лепечут "спокойной ночи". Затем он хватает свой бокал и допивает его. Его глаза устремляются к потолку. Он осторожно и обстоятельно трогает своё горло. Его лицо выдаёт крайнюю сосредоточенность. Услышав приближающиеся шаго, он собирается, поспешно оглядывается хватает газету и и направляется к задней двери справа.
Лукреция входит, бледна, оглядывается. Подходит к комоду, что-то механически поправляет там, затем -к роялю, бросает импульсивный взгляд прочь; наконец, она останавливается и опускает руки. Услышав шаги матери, отворачивается к стене. Фрау Лёй, отворив дверь, бросает поспешный взгляд вперёд, затем очень осторожно входит. Плечи Лукреции подрагивают. Фрау Лёй подходит поближе к ней.)
Лукреция: Оставь...
Фрау Лёй: Это ты из-за...?
Лукреция: Да. на этот раз. Предже было- из-за моего шефа. Или из-за Пауля. Он всегда находит основание. (Фрау Лёй заметно устала, она садится на один из стульев у комода.)
Фрау Лёй: Возможно, всё сложилось бы на этот раз лучше, если б ты его привела раньше.
Лукреция (осматриается): В эту квартиру?
(Они молчат. Лукреция, подойдя к окну, выглядывает наружу: темно.)
Фрау Лёй: Думаешь, обручение с Паулем -не твой выбор?
Лукреция: А что ещё мне остаётся? Рольф безоговорочно было решился. Это мой шанс, продемонстрировать неординарность. Только обыватели подводят черту над своим прошлым. Я должна убедить его ,что он имеет дело не с банальной машинисткой.
Фрау Лёй: Я бы опечалилась, в твои годы. Но теперь времена другие.
Лукреция: Да что там. Это было бы нетрудно. Но я теперь не могу, из-за Рольфа. Он поступил так, что я не могу.
Фрау Лёй: Вот этого я не понимаю.
Лукреция: Да это же понятно, мать. (Оборачивается.) Думаешь ему нужна я такая неординарканя, как есть? Чтоб он настороженно внимал каждому моему слову, а затем- снова отворачивался! Не важно, что я говорю, ведь каждым словом я раню его. Он ждёт момента, когда ему станет невмоготу, а затем принимается мучить меня. Я больше не могу терпеть этого. И он, естественно- тоже. Затем он настоял на том, что мы не обручимся. Он насильно оттолкнул меня прочь. Он потребовал покоя.
Фрау Лёй: Догадываешься, почему...?
Лукреция: Нет. (С лёгкой насмешкой.) Не училась я.
Фрау Лёй: Ну, если так поступают... я думаю...
(Пауза.)
Лукреция: Он хотел, чтоб я была иной... нет, неправда. Он хотел, чтоб я изменила собственной натуре ради него. Он нуждается в заботе, которую я уделить не в силах.
Фрау Лёй (неуверенно подбирая слова): Но ты... сама... ты нуждаешься в нем...?
Лукреция: Да, он нуждается в такой, которая мучила б его как я, его идеал.
Фрау Лёй (собрав остатки принципиальности): Этого не смей. Никто не смеет обречь себя на мучения. (Медля.) Или... (Они мельком обмениваются взлядами и отводят глаза.)
Лукреция ( с печальной усмешкой): В любом случае, моих шансов поубавилось, мать... ты не поела.
Фрау Лёй: Напротив, напротив. Супу и ещё ломоть жаркого. Ты просто не заметила.
Лукреция: Тебе снова больно.
Фрау Лёй: Я вот перестояла, всё на ногах.
Лукреция: Мы своего не упустим.
Фрау Лёй: Конечно. Вот и отец идёт сюда.
Лукреция: Естественно, отец умирает. Но это может продлиться ещё сорок лет. Столько ты не сможешь ждать.
Фрау Лёй (решительно): Луджи, это моё дело.
Лукреция: А что его дело? Позавчерашняя революция? Он унёс свою газету? Да, да ,он работает.
(Лёй входит, с газетой в руке.)
Лёй: Ты хотела почитать, Луджи? Вот она, возьми.
Лукреция: Ты подслушивал.
Лёй (машет газетой): Я только что просмотрел её. Желаешь убедиться в том, что я работаю? Прошу.
(Толчком отворяет нараспашку дверь в свой кабинет. Лукреция не обращает внимания на жест отца.)
Лёй: Зайди и убедись, быстро.
Лукреция: да ты ведь подслушивал, и я знаю, почему.
Лёй: Гертруд, ты находишь правильным тон, которым она обращается к отцу?
Лукреция: Тон, отец? У меня способности? А у тебя музыкальный слух? С чего бы это ,внезапно?
Лёй: Она желает помучить меня, Гертруд.
(Фрау Лёй уходит прочь.)
Лукреция: Да, думаешь, я желаю замучить тебя, тебя, старого смертельно больного старика. Помнишь, как ты заглядывал, десять лет минуло с той поры, в мой дневник? Я оставляла его на своём ночном столике, открытым, отец. Отец случайно зашёл в спальню- и заметил его. И как затем поступает отец? Отец заходит в комнату на цыпочках. отец листает кончиками пальцев страницы- и читает, и вчитывается. Что читает он? Признания некоей пропащего teenager? (нарочно англицизм, без рода- прим.перев.) Когда, почто я была при вас teenager , отец? И что делает отец, ознакомившись с моими жалкими высокими речениями? Он крадётся прочь на цыпочках, как пришёл? Нет, отец достаёт карандаш из кармана своего пиджака и пишет под моим последним предложением :"Сильно преувеличено". Подумать только: сильно преувеличено! Значешь, что я с тех пор перестала вести дневник, навсегда? Знаешь, что с той поры стыжусь брать в руку стило? письмо писать? Что ничего не сочинила с той поры?
Лёй: Да, да. Я виновен во всём.
Лукреция: Тебе того и надо! Согбённый виновный отец, который... (цитата из классика ей не удаётся). Нет, отец, это не твоё амплуа. Виновность -удел некоторых, они не принимают в свою когорту революционеров. Нет, ты не виновен, а... Ты просто...
Лёй: Назойливый, обременяющий. Нет проблем, позвольте мне уйти, недолго ждать.
Лукреция: Ты чудовищно бесцеремонен, отец. Твои смертные предчувствия... ты просто не замечаешь, как краснеют присутствующие, когда ты их заводишь.
Лёй (совершает шаг к ней): Тебе не следует столь часто краснеть, Луджи. Я думаю, у тебя меньше будет для поводов для стыда. Но всё же, мило с твоей стороны, что не не говоришь, будто отец виновен в том, что сегодня вечером это расстроилось, отец виновен в том, что не пожелал дольше болтать с Рольфом. Именно в этом отец не виновен, и ты это знаешь.
(Молчаливая дуэль взглядами.)
Лей: Всё ужаснейшее, что ты мне сказала, передала б Рольфу, но на то не решишься никогда. Ты пока не потеряла его. Со мной ты смела`. А меня ты потеряешь.
Лукреция: Делай со мной что хочешь. А мать не вовлекай в игру. Я запрещаю тебе угнетать её. Вот разве что она любит тебя и оттого- слабейшая тут.
Лёй (уже так близко, словно желает её укусить) : Если ты станешь заботиться о своём молодом мужчине хоть вполовону того, как печёшься о своей старой матушке, ты получишь его. (Лукреция глядит ему прямо в глаза. Её рука непроизвольно взмётыается: пощёчина отцу. Он не подаёт виду, стоит себе непожвидно, затем смарливает, медленно бредёт к столу, опирается о него.)
Лёй: Вот как.
(Лукреция закуривает сигарету.
Лёй смотрит на дочь будто зачарованный.)
Лёй (внезапно вскрикивает): Ты ли меня ударила, или нет?
(Лукреция смотрит на него.)
Лукреция: Отнюдь, всё же.
(Лёй отворачивается и тяжко топает к себе в кабинет.
Лукреция гасит сигарету. Дрожит.)
Всё же получил, чего желает.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Фрау Лёй: Это от юношеского задора, знаете. Многие интеллигентные люди прежде были попутчиками.
Лёй: Попутчик!
Фрау Лёй (впервые вполне решительно) :Это тебе перегородило путь в университет. Но ты, пожалуй, всё сказал. С тех пор тебе не ставили рогаток. Ты выдающийся историк, коллего довольны тобой, студенты почитают тебя. Ты...
Мюнтер: Слыхать, будто вы сыграли роль в большой забастовке, до войны...
Фрау Лёй: Наговоры...
Лёй: Слыхать? И что же, ещё помнят? И что же говорят?
Мюнтер: Совершенно разное. Мне было бы интересно... меня тогда и на свете не было...
Лёй: Да, мы вымираем.
Фрау Лёй: Могу ли предложить вам ещё немного жаркого ...герр Мюнтер?...
Мюнтер: Вы как очевидцы...
Фрау Лёй: Виктор.
Лёй: Очевидцы, говорите. Никаким очевидцем я не был. Я был среди зачинателей. Знаю, молодой человек, вы желаете спровоцировать меня. Но ничего, пустяк. И я вам картину напишу.
(Он идёт, неуверено, к выключателю, гасит свет.)
Лукреция: Но мы же пока ужинаем.
Мюнтер: Не хлебом единым, Луджи.
Лукреция: Ты уже пошл. Садись за стол, отец.
Лёй (негромко, но повелительно) : Встать!
(Мюнтер поднимается, и Лукрецию за собой тянет.)
Мюнтер: Встань же, Лужди! Для нас выйти из игры -намного больнее.
Лёй: Гертруд, встань и ты. Прошу. Это займёт немного времени. А господин провоцировал меня. Он конкретно интересуется. (Фрау Лёй поднимается, собирает тарелки и ставит стопу на верхнюю полку. Лёй ждёт. Наконец, жене его остаётся только замереть стоя.)
Лёй (Мюнтеру тихим голосом) : Видите, герр доктор, там ,где на стене висит ваша картина, была военная тюрьма, настоящая, не нарисованая.
(Матери и дочери) Вы представьте себе.
(Он тянет их за руки и ставит возле рояля, затем отступает на несколько шагов назад; Лукреция волочётся за отцом, но фрау Лёй остаётся на указанном ей месте, она выдавливает улыбку. Лёй указывает на неё.)
Это войска, федеральные силы пол предводительством местного командования, которому, как известно, был дан наказ подавить и бросить в тюрьму подрывные элементы. Там, где вы стоите, герр доктор, там стояли рабочие. Можете себе представить: рабочие? Я ,тогда ещё студент, примерно вашего возраста, затесался в их ряды. Подумайте только: тогда мы ещё представляли себе, что рабочие и интеллигенция... intelligentsia!* герр доктор- пойдут вместе. Полиция некоторых рабочих "взяла на сохранение", так тогда говорилось, а значило это, что их бросили в тюрьму. Туда именно, где висит ваша картина. Место, и подвал, и "негры"** . Посрывали головы рабочие.
(Он пристально смотрит на Мюнтера, который ёжится и крепко держится за голову.)
Да, господин, так тогда бывало- головы. А когда рабочие выходили на демонстрации против правительственного произвола, эти вот бесстыдно взывали к их гражданской совести. -Идёте против ваших братеьв?!- кричал в мегафон командир. Хорошенькие братцы! -сказал я.- Они ли встречают вас по братски? Видите автоматные дула, они как пальмовые опахала, не правда? А теперь мосмитрите на свои руки? Мозоли там, и ничего больше. Это ли по-братски? Посмотрите на них ,на братьев ваших? У них мешки с пайками за спинами, видите? У них на поясах фляжки, видите? Думаете, там ,в мешках- тюремные пайки, а во фляжках- баланда? Сказать мне вам, что они кушают, братья ваши? Шнапс в их флягах, чтоб руки не сильно дрожали, когда они стреляют в братьев, в вас! В мешках- хлеб господский, который из ваших ртов отобран, а в из рты сунут, когда они выполнят свой печальный долг, вас выкосят! Мы сограждане, мы присягнули, воззвал к вам полковник Штирли. А  к о м у  они присягали: вам или полковнику Штирли? Взгляните в глаза им, этим бауэрским сынкам! Хорошо, они- братья ваши, но знать того не желают, и пока они упорствют в неведении своём, ... (глотает; Фрау Лёй, которую заметно утомило долгое стояние, осторожно садится на краешек кресла-качалки...) вам придётся вбивать братство в их твердые лбы булыжникам, камень за камнем, пока не втемяшите, другого средства нет! Поэтому ,товарищи, разбирайте мостовую! Достал -швырнул! Вызволяйте "лёйтвилеров"***, я имею в виду "лёйтнеггеров" из тюрьмы!
(Она замирает в полупоклоне к Мюнтеру, тяжело дышит. Мюнтер улыбается и раскрывает обьятия навстречу ему. Фрау Лёй поднимается и силится улыбнуться за компанию.)
Лёй: Мои слова тогда зажигали. Зажигали! Вы понимаете?
(Лукреция включает свет.)
Лукреция: Если желаешь успеть, нам пора.
Мюнтер: Можно ещё посидеть четеверть часа.
Лукреция: Отцу этого мало.
Мюнтер: Можно считать чудом то, что со школой вышло...
Лёй: Они выдали нам трупы... Что "со школой"?
Фрау Лёй: Ничего, отец. Давайте уж примемся за десерт...
(Лёй приближается к Мюнстеру, который слегка отшатывается, хватает его за руку.)
Лёй: Гимназический   п р о ф е с с о р  , понимаете вы? Звание даётся после десяти лет безупречной службы. Gratis****. Знаете, что спустя два года после забастовки я написал ещё одну политическую статью. Знаете, где её опубликовали?
(Мюнтер, увлёкшись, реагирует как школяр у доски.)
Мюнтер: Хм-м... В "Фольксштимме"?
Лёй (угрожающе тычет в него) : В ведомственной газете министерства промышленности. Знаете, что я написал?
(Мюнтер комически разводит руками.)
Что классовой борьбе суждено утихнуть. Что лишь классовый мир служит стране. Что мы все плывём в одной лодке. Желаете вслух высказать своё мнение по этому поводу?
Мюнтер: Вы, должно быть, приобрели жизненный опыт.
Лёй: Больше того. Я пришёл к пониманию. А знаете, к какому?
(Мюнтер снова так же разводит руками. Лёй поворачивается к нему спиной, наливает сбе полный бокал и держит в руке пока не пригубив.)
Что лишь исподволь можно достичь чего-нибудь. Понимаете вы: с кулаком мощи надо обращаться как с перчаткой: стащить её- и...
(Он желает продемонстрировать только что сказанное, но ему мешает бокал. Лёй ставит бокал на стол. Его руки заметно дрожат, не слушаются. Лёй берёт бокал и пьёт.)
Мюнтер: Такое признание требует недюжинного мужества.
(Лёй шатается, глотает, смотрит в пустоту.)
Фрау Лёй: Виктор.
Лёй: Нисхождение. Структуры... развиваются подспудно.
Мюнтер: И таким образом вы стали профессором.
Лёй (изменившимся голосом): Скажите, что это... когда с трудом глотается?
Фрау Лёй: Ты перенапрягся, отец. Поди, присядь хоть на минутку. Детям уже пора идти.
Лёй: Понимаете вы, ...это болит не так ,как при простуде... хрустит... (пьёт) ...ощущение такое... (осторожно пьёт)..., будто... (допивает). Слышите это? Вы ведь услышали? Совсем тихо... но...
Мюнтер: Вы уже обращались к доктору?
Лёй (абсолютно трезво): Думал, это само пройдёт. Настанет прекрасное утро -и это прекратится навсегда. Не проходит. Это очень... очень обременительно.
Фрау Лёй (Мюнтеру): На днях мы его пошлём к врачу.
Лёй: Да, не дождётесь.
Фрау Лёй: Лучше бы ты прилёг, пора уж.
Лёй: Я должен трудиться. Работы у меня никто не отнимет.
Мюнтер: Нам уже давно пора, мы опаздываем. Говорим, а время уходит. (К фрау Лёй.) Премного благодарен Вам...
Лёй: А Вы... Вы несколько позабавились?
Мюнтер: Значит так, я этого не забуду. Верно, Лужди?
Лукреция: Я теперь никуда не пойду.
Мюнтер: Тогда мне одному на эту помолвку...?
Лукреция: Да, пожалуйста.
Мюнтер: Послушай. Пауль-  т в о й  друг.
(Долгая пауза.)
Мюнтер: Тебе нездоровится?
Лукреция: Немного, пустяки.
Фрау Лёй (пытается загладить конфликт): Луджи, а не прогуляться ли тебе на свежем воздухе? Пару шагов...
(Лёй, явно пьян, склонив голову и немного пошатываясь, подходит к Лукреции и к Мюнтеру, поочерёдно хватает их за плечи.)
Лёй: Идите... Идити вместе. Говорю вам, воистину глаголю вам... Заниматься этом... хорошо вместе. Знаете, что такое грех молодости? Он состоит в том, что когда ты молод... а не грешишь. Когда вы постареете, доживёте до моих лет, тогда всё  н е с д е л а н н о е  станет жечь вас. Я знаю, что говорю. По-человечески, вместе, дружно- это не так часто выпадает, напротив,... слишком редко. Идите вместе... идите...
(Он пару шагов теснит их впереёд.)
Лукреция: Я провожу тебя до двери.
(Вместе уходят.
Фрау Лёй сопровождает Мюнтера, она покидает комнату с грязным хламом и снова возвращается. Лёй стоит у рояля, иногда неуверенно опирается на него. Пьёт снова.)
Лёй: Я уж скорректирую.
(Пьёт. Ставит на рояль пустой бокал.)
Давно хотел поговорить с тобой о Шауфельбергере. Шауфельбергер из третьего Г. Парень с бакенбардами. Смущённый взгляд. Чертовски способен. Сдаёт мне пустую тетрадь.
(Продолжает, хотя жена уже отвернулась.)
Пустую тетрадь. Даже вопросов нет.
Просто пустая тетрадь. Может ведь, если захочет. Но он даёт мне знак: со мной ему не хочется. Знаешь, почему?
Раньше я всегда думал, что Шауфельбергеру я по душе.
(Кричит, указывая на своё место за столом.) Почему это не убираешь?
Фрау Лёй: Я думала, что ты хочешь пить ещё.
Лёй: Пить? До чёртиков, пока не околею? (Злобно глядит.) Да, да, естественно.
(Фрау Лёй удаляется с полным подносом.)

________Примечания переводчика:________________
* Вначале "ди Интеллигенц", по-немецки, затем- это слово, по-русски;
** die Leutenegger, возм. заключённые, тогдашнее арго?
*** Здесь- комическая оговорка Лёя: Г.Лёйтвилер, знаменитый швейцарский физик, почи ровесник Мюнтера, но никак ни Лёя, поскольку родился в 1938 году  ,см. биогр. справка (на англ.): http://www.leutwyler.itp.unibe.ch/data/CurriculumVitae.pdf

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Действующие лица:
Лёй, преподаватель истории в городской гимназии;
фрау Лёй, его жена;
Лукреция, их дочь, секретарь;
Мюнтер ,студент-медик.

                                                                  1.

Столовая, на первый взгляд похожая на школу танцев, столько стульев наставлено кругом. Посреди комнаты- накрытый белой скатертью обеденный стол, узкой стороной к публике; его пропорции позволяют предположить, что он тщательно подобран.  Такой себе столик. Он окружён шестью стульями, которые уже два-три десятилетия тому назад были дёшевы, да и откидные седалища выглядят нетактично. Слева- буфетного пошиба мебель, накрыта белой накидкой, среди стопок хлама- букет, искусственные цветы и несколько свеч на подставках, по обе строны этого комода  у стены запасные стулья с откидными сиденьями. В глубине слева -дверь, которая ведёт в коридор и далее на кухню. Средина стены в глубине сцены занята резным роялем, слева от которого на низком столике находится радиоприёмник. Справа- дверь в кабинет хозяина жилища. Кроме того, в правом дальнем углу находится низкое, но несомненно удобное кресло-качалка под торшером , чей абажур обезображен высохшими мошками, мотыльками и прочей нечистью; в пределе досягаемости там же -телефон. Справа- окно, небольшое, но обязательно- единственное в комнате; возможно- частично закрытое изнутри непокорной высокой порослью в горшке. Комната сродственна по времени со средним классом , для экономных, в такой комнате и живут и едят: когда хязайи на качалке читает газету, хозяйка хлопочет у стола. Комната, хоть в сущности пустая, выглядит меблированной: стоит только взгянуть на множество стульев- они как прутья клетки. Батарея центрального отопления. как водится, выпячена: большие розовые звенья её справа от рояля. Стены сплошь увешаны множеством картин, сособенно угол у кресла -там фамильные. Из всего многообразия выделяется большая картина над роялем, она единственная в раме, на ней- квадрат поверх другого квадрата, кисти одного из эпигонов Альбера (Аlber)*. Да не забыть ещё обычно-привычную, к сожалению малую хрустальную люстру. Для сцены следует выбрать нетяжёлую, чтоб висела на шнуре.
Общие замечения: комната как эта обставлена во-первых произвольно, во-вторых - наобум. Так реквизит ,собранный вместе, выглядит случайным, что на совести обитателей ,несомненно. Тайный ужас подобных покоев заключается ведь в том, что здесь должно быть иначе, что такой вот постольку-поскольку фиксированный порядок здесь (в неуютности которого провидится зло), на самом деле призрачен. Здесь простор мастерам рампы: пугающие тени и прочие искусно воплощённые иллюзии. Художнику сцены дана полная свобода творчества.

(Лёй в лучшем домашнем халате стоит у батареи центрального отопления, двумя пальцами опущенной руки держит газету, изредко нежно похлопывая ею себя по ноге. )
Лёй: Понимаешь ты, любовь моя?
(Фрау Лёй после затянувшейся паузы является из левой двери с вымытыми десертными тарелками, кладёт их на верхнюю стойку. Фрау Лёй несколько за пятьдесят, она бледна, она надела фартук поверх хорошего платья.)
Фрау Лёй: Да, отец.
Лёй: Гертруд!
(Она смотрит на мужа.)
Гертруд. Я не желаю этого.
Лёй (теперь смотрит в сторону, убирает хлам на полке с посудой.):
Ты никогда не спрашиваешь, ч е г о  я не желаю.
Фрау Лёй (не выглядит растерянной, без заметной вопросительной интонации): Чего не желаешь ты, отец?
Лёй: Того, что ты говоришь, ведь знаешь нечто, ты всегда ведёшь себя так, чтоб я был тих и не сдерживал тебя.
(Фрау Лёй начинает накрывать стол, но она уже осторожна, начеку, собрана.)
Я уж знаю, что думаешь ты. Думаешь, снова настнет твой день, о котором я и говорю. Верно ведь?
(Фрау Лёй замирает, клонит голову.)
И опять слёзы. Снова слёзы. Гертруд, у тебя всегда есть повод выставить меня нелюдью. Спрашиваю себя, что тебе с того?
Фрау Лёй (подымает голову, первые слоги произносит растерянно, затем говорит очень тихо): Будет здесь всё готово или нет?
Лёй (осматривает стол, затем удовлетворённо молвит): Естественно. От этого зависит жизнь.
Фрау Лёй:  Желаешь на кухне принять Рольфа?
Лёй (взвешивает слова): Рольф. Принять. Потихоньку, потихоньку, Гертруд.
                                      Господин зять не записан на приём, вовсе.
Фрау Лёй: Ты, значит, должен отказать.
Лёй: Гертруд, давай начистоту. Но, пожалуйста, без слёз, да? Если ты позволишь мне высказаться. Во-первых, мы тоже хороши. Во-вторых, кто закатил приготовления, со столовым серебром и камчатой скатертью? Кто купил вчера четыре фигуристые свечи ,восковые, Гертруд, не парафиновые, хоть парафин горит дольше, три франка девяносто раппов... девяносто! За штуку?
Фрау Лёй: Да, отец.
Лёй: И ты делаешь вид, будто я стал поперек дороги молодым.
Фрау Лёй: Это любезно с твоей стороны, отец, пожалуйста, прости.
(Намеревается уйти на кухню.)
Лёй (кладёт газету на рояль): Отец, отец. Когда-то звался я... как я звался, Гертруд?
Фрау Лёй: Виктор ,осталась четверть часа.
Лёй: Гертруд, да отставь ты всё и поди ко мне.
       (Она нервно выполняет сказанное. Он обнимает её.)
        А теперь?
Фрау Лёй(стремительно, польщена): Позволь мне пойти, мой... тюлень. У нас... у нас ещё будет довольно времени.
Лёй: Вишь ты.
       (Поцелуй не вполне удаётся.)
        После? Мы ещё малость поскачем.*
       (Отпускает её.)
        Однако, Гертруда. Нам следует постараться устроить всё как нельзя лучше...
Фрау Лёй (метнувшись вперёд): Да, Виктор.
                (Она уже за дверью.)
Лёй (кричит вслед): Мне помочь тебе?
Фрау Лёй: Нет, спасибо, Виктор. Тут всё так мудрено.
                (Он в ударе: теребит газету, складывает её. оставляет и прислоняется к батарее.)
Фрау Лёй: Не мог бы ты зажечь свечи?
Лёй (благодарно): "Не мог бы"? Если б ты меня хоть раз смогла попросить. Гертруд, ... знаешь ли, так, чтоб я смог ощутить то, что просьба важна... или чтоб я мог выполнить её лучше других. Ведь для этого немного нужно. А я был бы польщён.
(Фрау Лёй вот за снова расплачется.)
Кто б поверил, что ты однажды была детсадовской девочкой?
(Она проворно зажигает свечу и гасит электрический свет. Несмотря на это, муж замечает слёзы. Она зажигает и остальные свечи, ставит подсвечники на стол.)
Уютно. если бы газета, которую ты припасла мне чтоб я не наделал глупостей: её уже не почитаешь.
Фрау Лёй (тихо): Ты припас напитки?
Лёй: Напитки. Да, да. напитки суть отцовское. Можем ли мы хоть словом начистоту переброситься относительно вашего Рольфа, как думаешь? Это ведь наш последний шанс отклонить венчание.
Фрау Лёй: Прежде ты об этом не заговаривал.
                (Она покидает столовую. Он читает газету у самой свечи. Фрау Лёй приносит блюдо.)
Лёй: Ты хочешь сказать, что уже поздно и я в том виновен? Хочешь это сказать?
(Фрау Лёй снова удяляется.)
Лёй: (громко) Слишком много чести служанке. (Очень громко.) Насчёт напитков позабочусь особо! Отец справен!
(Отставив газету, исчезает за дверью. Фрау Лёй является с блюдом, сразу за ней- герр Лёй с ведёрком льда, в котором высится бутылка секта**. Он ставит ведёрко на нижнюю, свободную столешницу.)
Лёй: Ага! Подумаем ещё, Гертру. Жена врача как полумёртвая. Кроме того... (он осматривает проволочную пробку бутылки) ...врачи удят себе богатых жён.
Фрау Лёй: Снова устроим как в гостях с Луджи***? Пожалуйста, без речей.
Лёй: Я...
(В этот миг к вящему испугу раздаются три звонка в дверь.)
Фрау Лёй:  Поди открой, прошу. У неё нет при себе ключа.
Лёй (проворно): Посмотри на меня. Быстро умойся. Ведь всё лежит на мне.
Фрау Лёй: Я так боюсь, что ты затянешь речь, Виктор.
(Обое удаляются.
 Скоро за сценой раздаётся весёлый шум. Голос Лёя:)
   Мой дорогой доктор,... что? Ах так, обойдёмся без титулов, их можно и опустить... химическая промышленность тоже мало заботит, выдержал ли кто государственный экзамен или нет...
(Лёй, смеясь оказвыается в стороне у двери, пропускает пару: сначала дочь Лукрецию, в пуловере и брюках, ей около 28 лет, для взыскательного взгляда- некрасива, затем- её друга Рольфа Мюнтера, он несколько младше, худ, на лице его застыла глупая улыбка, его костюм производит впечатление непротокольного, вероятно, из-за клёпаных джинсов и рубашки поверх путовера с большим воротом. Если представить на Рольфе белых халат, в глаза бросится только его голова с тщательным пробором.)
Лукреция: Уходим ,Рольф, мы ощиблись дверью. Они ждут к ужину богатую тётушку.
Лёй: (Мюнтеру) Так вы завоевали профессию?
Мюнтер: Как? Да. конечно. Осталось всего ничего. (Осматривается.) Мне следовало б прийти с розами.
Лёй: И когда экзамен? Когда принесёте вы свою клятву Гиппократа: "Клянусь день и ночь безвозмездно оперировать страждущих..."?
Лукреция: Я пойду на кухню, Рольф. (удаляется)
Мюнтер: В марте всё решиться.
Лёй: (бросает испытующий взгляд на дверь): Не пугайтесь, мой дорогой. Дамы так рады горящим свечам.
Мюнтер: О, я...
Лёй: По-моему, мы могли б поужинать и на кухне. Ничего более подходящего нет. Вы не находите?
Мюнтер: Я нахожу довольно уютной эту комнату.
            (Лёй указывает на ведёрко со льдом и наконец начинает устраиваться за столом.)

______Примечания переводчика:______________
* дословно :"мы ещё друг с дружкой управимся как кучеры на малом отрезке пути".
** сект или зект, игристое вино ,см .http://www.imperiavkusa.ru/iv/iv.php?inc=archive/045_2003_12/art_2
*** ласкательное от Лукреция.
Название пьесы можно перевести как "захламлённый тихий омут"

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы