Действующие лица:

Добрый Бог;
Судья;
Жан, юноша из Старого Света;
Дженнифер, девушка из Нового Света;
Билли и Фрэнки, две белки;
Страж;
Секретарь Судьи (Секретарь);
Цыганка;
Нищий;
Дама;
Портье;
Лифтбой (т.е.,мальчик-лифтёр- прим.перев.);
Полицейский;
Двое деток;
Бармен
и голоса, монотонные и бесполые.

В зале суда.

Вентилятор включён, так как действие происходит в разгар лета.

Секретарь: (в  притолоке) Ваша честь...
Судья: Да?
Секретарь: Смею ли ввести обвиняемого?
Судья: Да, и выключите, прошу, вентилятор.
Секретарь: Ести вам угодно. В такую жару?
Судья: Выключайте!

Дверь отворяется; Страж вводит обвиняемого.

Страж: Ваша честь, вот обвиняемый! (Глухо.) Сюда. Вам стоять во время слушания дела, понятно?

Вентилятор пока вертится- и замирает.

Судья: (иным голосом) Садитесь!
Страж: (тихо, рьяно) Сесть! Садитесь. Дозволено.
Судья: А вы можете уйти, Суини. И вы, Росси.
Страж: Как прикажете.
Секретарь: Благодарю, ваша честь.

Двое мужчин покидают зал. Воцаряется краткая пауза. Судья листает дело.

Судья: (неуверенно, поскольку вычитывает) Нью-Йорк сити, числа... августа тысяча девятьсот... пятнадцатого... (затем- быстрее) Ваша фамилия? Вы родились? Когда? Где? Цвет кожи? Телосложение? Рост? Вероисповедание? Сколько выпито алкоголя? Психические заболевания...
Обвиняемый: Ничего не знаю.
Судья: (тем же тоном продолжает) Подозревается в убийстве...
Обвиняемый: Кого?
Судья: (искренне благожелательно) Сущее убийство- жара эта. То есть, такого жаркого лета ещё не было. Припомните-ка! Всего-то шесть лет назад,когда Джо Бармфилд и Эллен... Эллен...
Обвиняемый: Эллен Хей.
Судья: Верно. Когда двое были убиты одной бомбой. Громкий случай.
Обвиняемый: Я помню лето...
Судья: (извиняясь) Мы здесь не затем, чтоб обсуждать высокие температуры.
Обвиняемый: Надеюсь.
Судья: Но это ведь глупо: я задаю вам вопросы, ответы на которые знаю.
Обвиняемый: (как бы очнувшись) Вы?
Судья: Например, верно то, что вы снимали три комнаты в некоем старом доме на углу 63-й стрит и Пятой авеню вблизи зоопарка.
Обвиняемый: Ах.
Судья: Арестованы вы были полицейскими Бонди и Крамером в холле гостиницы "Атлантик", вскоре после того благодаря ходатайствам вы обрели свободу...
Обвиняемый: (иронически) Ходатайствам!
Судья: Всё же правильно, что вы...
Обвиняемый: Верно, вы правы. Но простите меня, желаю вернуться к первому вашему вопросу. Вам же следует знать, КТО я?
Судья: (после краткой паузы, медля, робея) Добрый Бог Манхэттена. Некоторые называют вас Добрым Богом белок.
Обвиняемый: (взвешивая) Добрый Бог. Недурно.
Судья: (спешно) В вашей квартире были обнаружены три мешка корма для белок.
Обвиняемый: И конфискованы? Жаль. Я настолько полезен Манхэттену. А вы когда нибудь задумывались, сколько полезных автоматов с орехами в метро?
Судья: Итак, вы эти орехи покупали для белок? Их следует вернуть в страны, где эти зверушки пугливы и невинны, здесь они же выглядят подлями и оттого мы их изводим, то есть, они в дружны со злом. Или вы- звероторговец? Дрессировщик? Я подчеркиваю: определитесь прежде, чем мы продолжим слушание дела.
Обвиняемый: Право не знаю, могу ли удовлетворить хоть чьё-либо любопытство. Чего вы ждёте от меня? Открытости? В лучшем случае, я смогу вам объясниться. Но если вы позволите старику дать вам совет...
Судья: Кажется, с вами я вёду себя корректно. Вы уже начали начинать или -заканчивать?! Системно ли вы задаёте вопросы?... Вижу, вы собрали мою картотеку у себя и держите её наготове. Удобнее для вас с ней не иметь дела. Мой труд состоит в выдержке, решительности, находчивасти, и без белок я бы не справился. Они -мои почтовики, посыльные, агенты. В моём подчинении несколько сотен агентов, а двоих, Билли и Фрэнки я назначил главными. На них можно по-настоящему полагаться. Я никогда не подкладывал бомб, ни одной, пока они обе не находили места и не вычисляли времени, смертельного, когда смертельно опасно...
Судья: Смертельно опасно... что?
Добрый Бог: ... когда должно было достаться тем, кому...
Судья: Кому?
Добрый Бог: Ох! вы не знаете? (Любопытствуя.) Как вы оцениваете случившееся?
Судья: Просто. Череда покушений на совершенно бекзобидных людей, серия взрывов, осуществлённых неким неуловимым безумцем.
Добрый Бог: Думаю, вы приняли всёрьёз толкование штатного психиатра.
Судья: Я придерживался этой версии, покуда не принял вас за организатора преступления.
Добрый Бог: Организатор. Очень хорошо. За организатора.
Судья: Все случаи досконально нами расследованы, однако, кроме последних.
Добрый Бог: Последний "случай", как вам это угодно звать на своём сомнительном жаргоне, тоже не предотвращён мною. Дабы довести задуманное мною до конца, я бы хотел знать, что вышло из ускользнувшего молодого человека?
Судья: Из ускользнувшего?
Добрый Бог: Он во что бы то ни стало не должен был пострадать.
Судья: Не должен был. Но...
Добрый Бог: Он не уплыл?
Судья: Отнюдь. Тем же вечером сел на корабль ,отплывающий в Шербур.
Добрый Бог: Ах! Видите ли, и этот тип поклялся не садиться на корабль, но жить и умирать вместе с нею, преодолеть все тагости и невзгоды, забыть о своем роде-племени и язычие утратить, а с нею говорить на новом, до скончания века своего. А он сел на корабль, и он нисколько даже не озаботился её похоронами, и сошёл на свой прежний берег- и забыл как при виде её истерзанного тела небо казалось ему с овчинку, не то бескрайнее, что над Атлантикой.
Судья: Да, он не похоронил ту девушку.
Добрый Бог: Точно, не похоронил! Ему годится жить! ... Ну да я расскажу вам всю правду о случившемся. Как это принято называть? Правду и ничего кроме правды. Я тоже не лыком шит- и скоро опровергну все обвинения в собственный адрес.
Судья: (холодно) Я готов.
Добрый Бог: Примерно полмесяца назад я узнал об инциденте на Большом Центральном вокзале. Посредством нештатной зверушки, которая покуда была в практикантах, во время своего первого испытательного срока.
Судья: Что стряслось на Большом Центральном?
Добрый Бог: Ничего особенного. Примерно в пять пополудни, вскоре после прибыия скорого состава из Бостона в поздземный зал Большого, а пассажиры собрались в залах и у выходов, когда они следовали огненно-красным и зеленеющим указателям, когда органная музыка отражалась от стен, и все настенные часы шли врперёд, а свет непрерывно плясал в плафонах назло постоянно длящейся тьме - тогда-то прибыла пара новичков. И несмотря на обстановку, указатели, неслыханную музыку, подрагивающий состав на некоем пути и какофонию людских голосов, это смогло начаться.
Судья: Что начаться?
Добрый Бог : (изо всех сил припоминая) Она шла следом за ним, в белых и розовых одеждах. Столько голосов, что её был почти неслышим, столько возможностей, а эта- самая невероятная, но она испытала эту возможность.
Голоса: (без тембра и акцентации, ясные и без эмоций)
ПРИ ЗЕЛЁНОМ СВЕТЕ ИДТИ
ДУМАЙ ПОКА ЕСТЬ НА ТО ВРЕМЯ
ТЕБЕ НЕЛЬЗЯ ВЗЯТЬ ЭТО С СОБОЮ
ИДТИ ДАЛЬШЕ БЫСТРЕЕ СПАТЬ
ПРОВОНРНЕЕ ГРЕЗИТЬ С НАМИ
РАЗРЫВЫ ОБЛАКОВ УДАРЫ С ВОЗДУХА БЫСТРЕЕ
ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ ЛЕГЧЕ БЕЗОПАСНЕЕ
ПРИ ЗЕЛЁНОМ СВЕТЕ ПОДУМАЙ ОБ ЭТОМ
ОПАСАЙСЯ КРАСНОГО И КОРИЧНЕВОГО
ЧЕРНЫЙ И ЖЕЛТЫЙ ОПАСНОСТЬ
ЧТО ТОЛЬКО ДУМАЮТ НАШИ УБИЙЦЫ
ТЫ НЕ СПОСОБЕН ПРЕДОТВРАТИТЬ ЭТО!
ПРИ КРАСНОМ СВЕТЕ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ!

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Nord und Sued.

Zu spaet erreichten wir der Gaerten Garten
in  jenem Schlaf, von dem kein dritter weiss.
Im Oelzweig wollte ich den Schnee erwarten,
im Mandelbaum den Regen und das Eis.

Wie aber soll die Palme es verwinden,
das du den Wall aus warmen Lauben schleifst,
wie soll ihr Blatt sich in den Nebel finden,
wenn du die Wetterkleider ueberstreifst?

Bedenk, der Regen machte dich befangen,
als ich den oeffnen Faecher zu dir trug.
Du schlugst im zu. Dir ist die Zeit entgangen,
seit ich mich aufhob mit Vogelzug.

Ingeborg Bachmann

Мы слишком поздно Сад Садов обрящем
и то- во Сне, где третий ни при чём.
Мне б под Оливой Снега в Настоящем,
Дождя и Льда дождусь под Миндалём.

Но Пальме как снести твою Причуду:
ты строишь Стену из живой Листвы;
её Листок  снесёт Туманпростуду,
он к Переменам Времени привык?

Учти, что Ливень взял тебя в осаду,
коль я враспашку Веер подала.
Его ты схлопнул. Прошлого не надо:
я с Птичьимклином Время унесла.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы
Ещё один перевод этого стихотворения см. по ссылке: http://www.stihi.ru/2003/11/14-452

Когда Дело во Имя Чести
поседевших и ослепших Народов,
снова войдёт в силу, окажешься ты
в Роли Пособника и полезным
нашим Интересам, как сам понимаешь,
Кровью утешишь их.
Твоя Фамилия в Книгах-
Тенью "вперёд" и тянет
Полёт её Лавр в рост.

Как мы понимаем, не жертвуй никому
и Господа тоже не кличь. (Угодно разве Ему
делиться с тобою Добычей? Разве он
был Пайщиком твоих Упований?)

Одно запомни:
лишь когда ты оставишь Попытки
подобно многим Предшественникам Шпагой
неделимое Небо кроить,
Лавра Росток выбросит Лист.
Лишь когда ты Неслыханное Сомнение
с Везеньем своим с Седла спустишь, а сам
вспрыгнешь в него, я обещаю тебе Победу!

Ибо ты одерживал её не тогда,
когда Везенье тебе побеждало,
хоть никли Знамёна Врага,
и Оружье давалось тебе
и Плоды из Садов,
неким иным взлелеянных.
Где на Горизонте пути Везения
и Невезения твоего
сходятся, готовь Битву.
Где темнеет и солдаты спят,
где они тебя проклинали, и тобою
проклинаемы были, готовь Смерть.

Ты повалишься
с Горы в Дол, с прибывающей Водою-
в Овраги, на Грунт Плодоносный
в Амбар Земли, затем- в Копи Златые,
в Жилу Рудную, из которой Статуи
Великим выкуют, во глухие ОкрУги
Забвения, на Миллионы саженей оттуда-
и в Шахты Грёз.
Наконец же- в Огонь.

Там Лавр и подаст тебе Лист.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы    (см. ещё один перевод : http://zhurnal.lib.ru/j/jar_n_w/anfeldherrn.shtml

Nach grauen Tagen

Eine einzige Stunde frei sein!
Frei, fern!
Wie Nachtlieder in den Sphaeren.
Und noch fliegen ueber den Tagen
moechte ich
und das Vergessen suchen..........
ueber dunkle Wasser gehen
nach weissen Rosen,
meiner Seele Fluegel geben
und ,oh Gott ,nicht wissen mehr
von der Bitterkeit langer Naechte,
in denen Augen gross werden
von namenloser Not.
Traenen liegen auf meinen Wangen
aus der Naechten des Irrsinns,
des Wahnes schoener Hoffnung,
dem Wunsch, Ketten zu brechen
und Licht zu Trinken.............
Eine einzige Stunde Licht schauen!
Eine einzige Stunde frei sein!

Ingeborg Bachmann

Один-единый Час быть вольной!
Воля, даль!
Что Песнопения ночные Сфер.
И высоко лететь над Днями
желаю я,
и Забытья искать..............
по Водам тёмным походить
по Розы белые,
да Крылья Душеньке своей дарить
и , Боже о!  и навсегда забыть
о Горечи долги`х  Ночей:
Глаза в них пухнут
от безымянных Нужд.
Слёзами устланы мои Ланиты
 Ночей Безумия,
несбыточной мило`й Надежды,
Желания Вериги оборвать
да Свету бы испить.............
Один-единый Час Свет повидать!
Один-единый Час быть вольной!

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

3

Сцена почти темна; комната как в первой сцене. Лёй в спальном халате, наощупь пробирается в комнату из двери слева. Он едва ступает, его манеры- как у первопроходца неизвестной местности, он будто бродяга, устраивающийся в незнакомом ему, чужом доме. Он шарит по столу, трогает рояль, касается фрукта на подносе так , словно поднос далеко, гладит яблоко, подносит его к своему лицу и, осмотрев, кладёт обратно. Изредка Лёй замирает и прислушивается. Затем он исчезает в своём кабинете. Выходит обратно с большим блокнотом, кладёт его раскрытым на стол, перебирает различные перья рядом. Несколько удалившись, рассматривает устроенный собой натюрморт. Вынимает цветок из вазы, суёт его себе в рот, затем пугается- и кладёт цветок обратно в вазу. Начинает тихонько насвистывать, заметив же, что творит, умолкает. Включает радио- грохочет музыка... орг`ан?... выдержав секундную паузу, чрезвычайно напугавшись, выключает радио, затем ищет иные станции, пока не находит мягкий фортепианный джаз. Теперь Лёй несколько расслабляется, его походка напоминает танец, затем Лёй включает свет и ладонями растирает себе лицо.

Лёй: Да, да.
Он жмурится, содрогается, шевелится, осматривается. Затем снимает он с неким совершенно отличным от прежних, наигранным жестом два подсвечника с буфета, ставит их слева и справа от блокнота. Похлопывает карманы халата- находит спички, прежде, чем зажечь первую свечу, гасит торшер. Он дожидается, пока спичка почти догорит, берёт её за обугленный конец- и остатком зажигает первую свечу, затем- уж самым что ни на есть остаточком- вторую, всё это- очень состедоточенно и любовно. В притолокое возикает незамеченная своим супругом фрау лёт, она тоже в халате, но в утреннем. Лёй присаживается берётся за перо. Он чертит в блокноте фигуры, затем напряжённо всматривается вдаль.
Фрау Лёй: Виктор. Здесь слишком холодно.
Лёй пугается, пытается спрятать блокнот у себя на груди, затем, однако, кладёт его обратно движением , польным разочарования, но вместе с тем ещё- довольства.
Лёй (не присматриваясь к жене): Вишь ты, я всё же разбудил тебя. Прошёлся раз по комнате- и готово.
Фрау Лёй: Ты не разбудил меня. Сон нейдёт.
Лёй (быстро оглядываясь): Тогда ,значит, ты снова лицемеришь. (Они переглядыаются.)
Фрау Лёй: Не желаешь писать днём?
Лёй: Пишу когда есть в том надобность. Или вовсе ничего не пишу.
Фрау Лёй: Или -в кабинете? Там-то теплее.
Лёй: Мне милее там, где люди. То есть, как правило.  (Снова садится за стол.)
Фрау Лёй: Я чего-то не понимаю, Виктор.
Лёй: Здесь обычно присутствуют люди. Поэтому мне здесь милее.
Фрау Лёй: Тогда я пойду, снова лягу. Думай о своём здравии, Виктор.
Лёй: Ты посмеёшься ,Гертруд. Свои первые важные вещи я написал за обеденным столом. Дома не было кабинета. Мне постоянно приходилось ждать, пока не приберут со стола. Изредка я писал даже на скатерти- оттого на моих тетрадях яичные пятна. Моему отцу нравились яйца всмятку. Почти сырые.
Фрау Лёй: Теперь у тебя есть кабинет.
Лёй: В пятнадцать лет пределом моих вожделений был собственный письменный стол. Смешно. Теперь он у меня есть ,но за многие десятилетия я так и не привык к нему, он по-прежнему будто бы чужой. Я всё невпопад обустраиваю себе кабинет. У меня постоянно перед глазами виденным мною в детстве кабинет богатого дяди. Увы, что ни творю со своим- он остаётся бледным подобием того.
(Изредка он оборачивается будучи не уверен, что в комнате ещё присутствует его супруга.)
Фрау Лёй (неохотно присаживается на один из стульев, что у стены.): Но всё же ты так охотно трудишься в своём.
Лёй: Нет. Только притворяю дверь. Но когда я там, чувствую себя беспомощным. Думаю себе: вот, все представляют себе, будто я работаю- и отдыхаю. Но там-то я по-настоящему не работаю. Обстановка слишком угнетает.
Фрау Лёй: Вчера ты у себя проверил тетради трёх классов.
Лёй: Но я несколько оставил дверь приоткрытой. А править домашние задания не значит творить.
Фрау Лёй: Ты слишком взыскателен к себе, так и есть.
Лёй: Знаешь, иногда совершенно некстати случается... Бывает, думаю: вот бы мне тот, прежний обеденный стол, в жёлтую и коричневую полоску... Покуда не знаю, что писать, начинаю с них. Рисую полосы, одну за другой. Тебе мешает радио?
Фрау Лёй: Нет.
Лёй (поднимается): Могу и выключить. (Не выключает.)
Фрау Лёй (напевает мотив): Ещё помнишь?
Лёй становится перед нею, затем несколько клянается, не без грации, и раскрывает обьятия.
Фрау Лёй: В этаком наряде?
(Она высоко поднимает руки, совершает пару танцевальных шагов. Фрау Лёй неловко, больно, но она старается не подать виду.)
Ведь ещё умеешь
Лёй: Луджи смеялась бы.
Фрау Лёй: Спасибо тебе. Я уже запыхалась. (Останавливается.)
Лёй: Мы слишком мало тренировались.
(Она под руку с мужем ковыляе к своему стулу у стены. Лёй остётся рядом.)
Фрау Лёй: А что хорошего пишешь ты? Можно ли узнать?
(Лёй отворачивается, сглаывает, его лицо гаснет.)
Стихотворение, пожалуй?
Лёй: Моё завещание.
(Слышна только музыка по радио.)
Так велит благоразумие: мужчина в моих летах... Или нет?
Фрау Лёй: Верно, отец. В любом случае.
Лёй (капризно) :Кто может знать?
Фрау Лёй: Но это обязательно для всех.
(Лёй рассматривает её внимательно, вопрошающе, надеясь на что-то. Затем он резко выключает радио.)
Лёй: Шла б ты к себе, Гертруд. Здесь слишком холодно для тебя.
Фрау Лёй: Виктор, я желаю кое-что спросить у тебя.
Лёй (испуганно, раздражённо): Выкладывай немедля!
Фрау Лёй: Видишь, Виктор. Я хорошо понимаю тебя. Только, прошу, не волнуйся. Присядь чуток.
(Лёй настороженный.)
Виктор, то, что ты творишь- уже нечто особенное, ибо... ведь это, оно творит тобою. Но собственно, Виктор... оно всегда совсем радом, но если взглануть иначе, оно в то же время и весьма далеко. Оттого страшно, но одновременно и не страшно вовсе. Оно такое страшное, что... можно и довольствоваться им, тем, что есть.
Лёй: Гертруд, ты не поднаторела в философии. То, что ты хочешь сказать, нуждается ещё в каком уточнении. Кот я вот он, есть, Гертруд... то, понимаешь, е г о  нет здесь. Покуда я тут есть. А когда  о н о  здесь, то меня больше тут нет. Ни больше, ни меньше, Гертруд, просто нет здесь. Я и  о н о просто-напросто несовместимы в пространестве.
Фрау Лёй: Вишь ты.
Лёй: Но что мне от этого проку? Зачем мне это? Желаю попросту быть тут, и все!
Фрау Лёй: Но именно на это ты способен. Каждый день!
Лёй: Не желаю... не желаю никаких увёрток и отговорок! А коль  о н о  тут есть, Гертруд, то не желаю ничего кроме как того, чтоб его тут не было! Ничего больше не  ж е л а ю ! Молчать наедине с собою! Философически выражаясь.
Фрау Лёй: Но ведь здесь ты с собой! И мы!
Лёй: Гертруд, я только что побывал у докторов.
Фрау Лёй: И доктора ничего не нашли.
Лёй: Поскольку нет никаких симптомов.
Фрау Лёй: Бессмыслица, Виктор. В самом деле.
Лёй: Ты видала хоть одного, который бы толком осмотрел меня? Правильно?
Фрау Лёй (твёрдо) : Да, Виктор.
Лёй (недоверчиво) : Тогда не знаю, что они за моей спиной наговорили.
Фрау Лёй: Ничего, Виктор. Ни слова.
Лёй: И это ты называешь врачебной тайной.
Фрау Лёй: Но ведь им  н е ч е г о  сказать, Виктор.
Лёй: Коль всё плохо, то меня попросту отправили домой.
Фрау Лёй: А что б ты сказал, если они уложили тебя на койку?
Лёй: Что они разумны. Ближе к делу.
Фрау Лёй: Нет, Виктор. Такое им не приснится.
Лёй: Естественно, нет. Я лишь номер для них, случай. Ты ведь слыхала речи этого господина Мюнтера.
Фрау Лёй: Виктор, скажи, ты можешь по-настоящему выслушать?
Лёй: Хороший вопрос. Будто мне говорят лишь то, что мне угодно выслушать. Вы умеете таиться.
Фрау Лёй: Должна сказать тебе: у тебя рак, Виктор? Это тебя удовлетворит?
Лёй: Речь не о моём довольствии. Речь о правде. Мне должны говорить правду. Я вынесу её. но всегда эти пустые слова...
Фрау Лёй: То ,что у тебя рак- не правда!
Лёй: Сказали врачи?
Фрау Лёй: Сказали все врачи.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Аllerseelen

Die Maennlein, Weiblein- traurige Gesellen,
Sie streuen heute Blumen blau und rot
Auf ihre Grufte, die sich zag erhellen.
Sie tun wie arme Puppen vor dem Tod.

O! wie sie hier voll Angst und Demut scheinen,
Wie Schatten hinter schwarzen Bueschen stehn.
Im Herbstwind klagt der Ungebornen Weinen,
Auch sieht man Lichter in der Irre gehn.

Das Seufzen Liebender haucht in Gezweigen
Und dort verwest die Mutter mit dem Kind.
Unwirklich scheinet der Lebendigen Reigen
Und wunderlich zerstreut in Abendwind.

Ihr Leben ist so wirr voll trueben Plagen.
Erbarm` dich Gott der Frauen Hoell` und Qual,
Und dieser hoffnunglosen Todesklagen.
Einsame wandeln still im Sternensaal.

Georg Trakl

Бабёнки, Дядьки -грустные Созданья
в Цветы пестрее Радуги рядят
Фамилий Склепы- те светлее стали.
Здесь чает Смерти кукольный Парад.

О! Сколь они напуганы, Бедняги,
бледны как Тени угольных Кустов.
Осенний вихрь как Нерождённый мягок,
и ноет так же теша Светляков.

Слышны из Веток лю`бящие Bздохи;
там истлевает Матушка с Дитём...
Да живы ль эти плящущие Крохи
несомы Ветром в хладный Окоём?

Темна Житуха ваша от Страданий.
Помилуй, Боже Ада дамских Мук
и к Смерти безнадёжных Притязаний!
...Блужданье Одиночек. Звёздный Круг.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Кому мы расскажем и кто нам поверит,
что годы стучались не в стены, а в двери,
что ломти и крошки собой якорили,
пока в кабинетах наследство делили?

Улики? Морщины, горбы и мозоли,
удАлые песни как проблески воли,
права невозможны- плевки прокурорам,
и знамя в прорехах, и гордость позором.

Итоги? Задами к чужим монументам,
заржавленный намертво газовый вентиль...
Пусть память расплющит молчания молот
и склеит грядущее новым расколом.

Sklaverei ertrag ich nicht
Ich bin immer ich
Will mich irgend etwas beugen
Lieber breche ich.

Komm des Schicksals Haerte
oder Menschenmacht
Hier, so bin ich und so bleib ich
Und so bleib ich bis zur letzten Kraft.

Darum bin ich stets nur eines
Ich bin immer ich
Steige ich so steig ich hoch
Falle ich so fall ich ganz.

Ingeborg Bachmann

Рабства я не выношу
Я всегда есть я
Не согнёт меня ничто
Пусть сломаюсь я. 

Коль Судьба прищучит,
Люди ущемят,
Здесь, такой как есть останусь
Сколько хватит сил стоять.

Оттого я не меняюсь
Я всегда есть я
Встану я -взойду высОко
Упаду- так навсегда.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Лоренц: Ну вот, я целую серию упустил... всё изменилось. Анна, пусть даже мне прийдётся прошагать по дну морскому- я вынесу, спасу тебя! (Издали, странным голосом. Слышны шлёпающие по воде шаги.) Анна!
Анна (будто проснувшись, вздыхает): Где я?... что со мною случилось? ...Кто кличет меня?...
Лоренц (ближе): Анна... вот я и отыскал тебя! Ты стала краше пуще прежнего. Твои щёки белее, твои волосы увенчаны коралловым венцом.
Анна: Любимейший... что со мной сталось?
Лоренц: Ты утонула со всеми матросами... они покаятся в желудках акул и в отсеках затонувшего корабля. Но ты жива, ведь я люблю тебя, моя прекрасная рыбка. Посмотри, я принёс тебе молока из раковин и плоды водорослей, я накрываю тебе стол гирляндами блистающих морских звёзд.
Анна: ты не боишься тьмы в морской глубине? Ты пришёл ко мне ...несмотря на всё?
Лоренц: Несмотря на всё!
Анна: А ты желаешь остаться со мною? Мой Боже, я не заслужила твоего присутсвтия. а если ты здесь останешься, то откажешься от поездок в горы и не станешь замышлать строительство домика. Никогда не суждено нам посидеть в саду, полюбоваться восходом луны сквозь тёмные кроны.
Лоренц: Будь покойна и не нарекай. Не желаю больше в горы, не хочу домика для нас с тобой. Хочу остаться с тобою. Ведь там ,где ты- там весь белый свет. Пожатие твоей прохладной ручки даст мне больше тепла, чем вся планета Земля, один удар твоего сердца согласный с движением волн и влажное дыхание уст твоих одарят меня большей любовью, чем тысячи оставшихся на суше людей. Мы будем всегда вместе ,нам ни  в коем случае не следует расставаться. Да, мы навсегда останемся юными и никогда не умрём. Наш дом восстанет на родниках жизни, мы будем наслаждаться переменчивостью его тайнственных стен. А в каменных зеркалах увижу я твоё многаждытысячекратное отражение.
Анна: Я полюблю тебя за твою добрую волю и верность, и буду верна тебе за твою ко мне любовь.
1-я Сирена (нараспев): Лежим мы согласно на дне,
                                    вода нас укрыла втройне,
                                    мы все тут поём заедино-
                                    баюкаем ,тешим на диво.
2-я Сирена: Над нами остов корабельный,
                   там хохот и говор земельный-
                   волна холодеющей крови
                   погасит остывшее солнце.
1-я Сирена: Мы спим, никакого нам дела
                   до времени быстрого бега,
                   мы слиплись как в море кораллы:
                   в нас грёзы, жемчУг нежно-алый.
Анна: Я люблю тебя за твою верность и стойкость и буду верна тебе за твою любовь ко мне.
Лоренц: Слышу напевы сирен и знаю, что ты любишь меня, виду твоё птатье из рыбьех чешуек, вижу твоё ожерелье из водорослей- и знаю, что ты любишь меня. А ещё знаю, что ты жива и сердце твоё бьётся, а уста твои дышат, и ты для меня- весь белый свет и вся жизнь, ибо ты любишь меня...
Анна: ... ибо ты любишь меня...
Лоренц: ... ибо ты любишь меня...
Анна: ... ибо ты любишь меня...

Последняя фраза сопровождается шумом волн, будто- шорохом играющей на одной дорожке грампластинки. Музыкальная увертюра, звучит фрагментарно.

Продавец (зевает): Желаете приобрести эту грёзу?
Лоренц: Да, пожалуй. Если смогу. Прошу, черкните мне счёт.
Продавец: Посидите пока... один момент, я только возьму свой блокнот.
Лоренц: Смогу ли я в самом деле... о, я столь рад...
Продавец (пишет): 14 и 3... и 7 ...вот как, в сумме это... да, один месяц... если смею просить вас.
Лоренц: Как? Что вы сказали? Позвольте взглянуть.
Продавец: Я вовсе не шучу. Вы, пожалуй, ждали денежного расчёта. Но вы отныне знаете, что за деньги мечты никогда не достаются. Вы должны рассчитаться временем. Грёзы стоял времени, некоторые -очень большого времени. У нас имеется мечта, пожалуй смею вам продемонстрировать её, за которую мы просим всю жизнь.
Лоренц: Боюсь, у меня нет столько времени, у меня никогда не будет времени для наималейшей мечты. (Клятвенно.) Я отдам вам много денег, пожалуй, все свои сбережения. Ведь мне надо работать, дел у меня больше, чем времени, а те немногие свободные дни зимой желаю провести в горах. И даже если пожертвую отпуском, всё равно, не хватит времени чтоб рассчитаться за эту дорогую мечту. (Раздражённо.) А собственно, который час? Мои часы сотавновились. Полагаю, уже довольно поздно.
Продавец: Скоро будет ровно половина восьмого.
Лоренц (нерешительно): Вот-вот ,половина восьмого.
Продавец: Я должен закрывать. Обычно я работаю только до шести утра. С шести до шести. Тоже нелёгкий труд. (Зевает.)
Лоренц: Тогда я должен... нет, это непозволительно. Половина восьмого утра! Да мне надо срочно в бюро, ради Бога! что будет, если я опоздаю?!
Продавец: Итак, вы не покупаете мечту?
Лоренц: До сви... премного благодарен, простите меня... но она и вправду есть нечто сверх моих намерений. Не для нас это, дороговато ведь... простите... итак...
Продавец (распахивает дверь).
Лоренц (в то время, как он выходит из давки, вторгается уличный шум) : Ещё раз огромное спасибо.
Продавец: Пожалуйста, прошу.

Дверь затворяется.

Лоренц (идя по улице): Герр постовой, простите пожалуйста, правда, что уже половина восьмого утра?
Надзиратель (постовых или участковых жандармов до 1917 года в России называли околоточными надзирателями- прим.перев.) : Вы ч"т ль сп"хмелья? Натурально, половина восьмого. Т"к чт" в"м уг"дно? (венский говор, пропущенные гласные- прим.перев.)
Лоренц: Ничего. Благодарю. (Быстро бежит.) Мне надо скорее в бюро. (Кричит.) Такси! (Авто быстро проносится мимо.) Герр инспектор , где тут ближайшая стоянка такси?
Надзиратель: На Штефанпляц... если вы на вт"рую налево св"рнёте, затем- н"право.
Лоренц: Спасибо, спасибо, уже ясно. Тогда быстрее- пешком. (Снова бежит. Уличный гам. Бежит быстрее.)

Парадная дверь нараспашку, затем -проходная бюро.

Лоренц (переводя дыхание): Доброе утро, герр Новак... Господа уже на местах?
Новак: Да, а что с вами? Сегодня, однако, вы припозднились. Герр Мандль уже наверху, и шеф- тоже. Я им отдал ключи, думал, что вы вроде захворали.
Лоренц: Нет, нет... (Бежит ввсерх по лестнице.) Доброе утро ,господин Шперль.
Шперль (мимоходом) :Гутен морген.
Лоренц: Гутен морген, фрёйляйн ...
Фрёйляйн: Доброе утро.
Лоренц (распахивает дверь) : Фрёйляйн Анна...
Анна: Ага, доброе утро, герр Лоренц. Что же это вы... припозднились сегодня. И вчера вами шеф был недоволен ... а вы уже... опоздали на одиннадцать минут.
Лоренц: Фрёйляйн Анна, я пишу... пишущую машинку... немедленно отнесу... исправить литеру "Е"...
Мандль: Ага, алло, мой голубчик. Так куда вы вчера пропали, а? Я повсюду в окрестности искал вас... на набережной вас тоже не было... чем вы занимались? ...ну вот, пропал дар речи.
Лоренц: Прошу покорнейше, я бы не желал... рассказывать...
Мандль (весьма убедительно): Представьте себе, вчера в итоге всего я купил шёлковый платок. Фрёйляйн Анна, знаете, у "Ферец".
Анна: Эти шёлковые платки у "Ферец", да они ведь сногсшибательны... кстати, Лоренц, вам надобно немедленно явиться к шефу.
Лоренц: Да?
Анна (продолжая): У "Ферец", да они же ч у д е с н ы ...

Последнее слово Анны звучит через фильтр.

Генеральный директор: Лоренц, да где вы пропадали?
Лоренц: Вот он я, пришёл, господин генеральный директор.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Анна: Я могу помахать папками если Вам слишком душно.
Лоренц: Прекратите разговоры, заходите. (Шум моторов.) Стоять, я уже отложил это. Посмотрим же, как без меня обойдутся. Довольно мне выслать своих порученцев. Мы меняем курс. Мы уже сегодня, сегодня, вы поняли?! герр ракетенфюрер, мы овладеем Луной.
Анна: О, Луной. Я всегда хотела устроить себе на Луне дачу.
Лоренц (зевает) : Окажу вам честь, Анна, полу`чите своё, я не забуду, я ведь так надоел вам за эти дни, я прикажу воздвигнуть на Луне за`мок для вас- и довольно! Вы покнинете страну, пардон, плянету Земля- и останетесь там, куда я вот теперь доставлю вас. Понятно, детка?
Анна: Господин... герр ... Ах, Лоренц, я не смогу перенести ссылки, я почитаю вас с первого дня поныне. Я люблю вас, а вы отталкиваете меня. Мне ничего не нужно, я желаю лишь оставаться у ваших ног, вашей рабыней, в точности исполнять ваши приказы, созерцать ваш высокий мыслящий лоб, видеть, как ваши замыслы претворяются в жизнь. Ничего мне не надо, лишь это. Не прогоняйте меня. Подчините, если вам угодно, меня моей замене, я стану служить вам и ей... ах, Лоренц.
Лоренц: Сегодня всем смеяться! Что вы тут из себя строите? Немедленно прекратите стонать, не то прикажу вас гильо... гильо... прикажу вас умертвить!
Анна: Тогда, тогда всё кончено, я больше не могу, я не хочу жить без вас.
Лоренц: Что же вам угодно, чем вы тут заняты?
Анна: Ищу дверь, хочу... о, Лоренц, я не могу иначе. Через минуту всё решится- и конец всему.
Лоренц: Вам же нельзя здесь, на полпути между Землёй и Луной... Господи, как неизобретательно. Я всегда знал, что всю свою жизнь вы останетесь посредственной личностью. Бога ради, поступайте по-своему, коль иаче не способны. Вот люк.
Анна: Оставайтесь с миром, подчиняйте себе Землю и небо. Моё время вышло, я не способна удовлетворить вас.

Порыв ветра. Дверь распахивается и затворяется.

Лоренц: Добрая душа. Да-да, она не могла удовлетворить меня. Минута молчания скомкана мною- и я снова на коне. Герр ракетенфюрер, что скажете, если я ,дабы взвинтить свой полусонный дух, объявлю войну?
Генеральный директор: Кому следует объявить войну, герр Генеральный директор?
Лоренц (кипя гневом): Вы тугодум, да?! Да всё равно, кому... Войну, сказал я, я просто объявляю войну.

(Вторгается шум громкоговорителя.)

Громкоговоритель: Как только что нам стало известно от "Лоренц энд Лоренц Трансглоуб Концерн", Его Высочество, Генеральный директор министр доктор Лоренц изволили объявить войну. Война будут объявлена всевозможным, без каких-то ни было, исключений, объектам, она будет вестись с новейших форпостов , с созвездий на Ближневосточном Небе ,равно как и с территории новоприобретённой концерном имярек Луны. Его превосходительство вышеназванного Генерального директора таким образом стремится ко всеобщему миру.

Похожая на гимн короткая увертюра быстро обрывается.

Продавец: Ну и что, мой господин?
Лоренц (смущённо усмехаясь) :Нечто особенное. Но, однако...
нет, собственно, этой мечты я себе лучше не куплю... Слишком роскошна... только озадачу себя. Нет... ведь слишком роскошна для меня, не хочу...
Продавец: Да я же охотно продемонстрирую вам ещё одну.
(Щелчок выключателя.) Прошу!

Мечта третья

Матрос: Кран развернуть, налево... на 45 градусов развернуть.
Анна: Груз уже весь на борту?
Матрос: Мы готовы, погружены. Пассажиры теперь могут подыматься на борт.
Анна: Не могли бы вы оказать мне любезность- провести через контроль? Сам капитан посоветовал мне плыть на "Securitas". Это лучшее судно на свете, сказывали мне.
Матрос: Смею ли подать вам руку? Идите. Мы рады приветствовать на нашем корабле столь прекрасную спутницу.
Анна: Благодарю. Вы настоящий кавалер, матрос. Мне нравится ваша униформа.
Матрос (смеётся) : Взаименно благодарен вам. Вы очень милы, прекрасная дама.
Анна: Меня звать Анной.
Матрос (повторяет смеясь): Анна...

Звучит иная музыкальная увертюра, она, по-разному акцентированая, сопровождает эту грёзут.

Лоренц: Анна ,мы отплываем, тебе нужен паспорт. Тебе нельзя на борт корабля без документа. Анна, не уходи, не пожелав мне счастливо оставаться . Пожалуйста, взгляни на меня ещё раз. Подай, прошу, мне ещё раз руку. Не  знаю, с чего ты сегодня вздумала уплыть. Облака мечутся столь быстро, а на горизонте уже сгустилась полоса тьмы. Тебе сегодня нельзя. Подождала бы до завтра.
Анна (голос сквозь фильтр) : Да вот корабль, он бел и велик, я бы желала всегла плавать на таких белых больших кораблях украшенных разноцветными задорными вымпелами.
Лоренц: Анна, я не понимаю тебя. Огланись, посмотри на небо- оно полно опасности. Прислушайся ко мне. Ты внимаешь всем кроме меня, ты мило смеёшься матросам и заставялешь меня криком взывать к тебе. Что случилось, ответь мне, что произошло за эти дни, пока мы с тобою путешествовали по золотым городам под золочёными крышами, внимая  на площадях звонам башенных часов, которые славили любовь нашу?
Анна: Я люблю большие белые корабли, люблю одеяния из серебряный рыбьих чешуек и ожерелья из возорослей, люблю чудесные песни матросов и высокие мачты, которые упираются в снежно-белые облака. Люблю завывания сирен и даль, куда берут курс большие белые корабли ,а ещё люблю я берег когда солнце садится за горизонт, а сильные руки ветра подхватывают меня, я люблю бесконечность морей.
Лоренц: Анна, у тебя нет при себе паспорта. Ты не пройдёшь контроль. Слышишь меня? Анна ,ты просто так не пройдёшь на борт. Тебе надо уладить множество формальностей. Анна!
Анна: Матросы, освободите мне дорогу, доложите обо мне капитану! У меня бессрочный проездной билет и виза в бесконечность.
Матрос: Господин Капитан покорнейше просят вас на борт. Идёмте. Мы отчаливаем.

Воют корабельные сирены.
Музыка.

Лоренц: Почему ты не прислушалась ко мне, Анна? Уже видна полоса тьмы на горизонте, а корабль далеко от берега.
Анна: Между нами сто миль.
Лоренц: Сотня миль и многие одинокие вечера без тебя, весь город и моя работа. И моя тоска пролегла между нами. Я не ждал, не чаял такого вот.
Анна: Небо оставалось голубым до этого часа, но вот сгустились тучи, а чайки носятся вкруг кормы пронзительно крича. Берега уже не видать. Не знала я ,что море бывает таким темноглазым, а волны могут звенеть как клинко и срезать слова мои.

Ветер крепчает.

Матрос: Вам надо спуститься в каюту. Ветер обожжет вам щеки.
Анна: Но я ещё способна выстоять. Повзльте мне остаться, я выдержу бурю, желаю видеть даль, и бескрайнее небо, которое смыкается с морем на горизонте.
Лоренц: Анна, возвращайся!
Анна: Назад? Куда? Когда-то была я в некоем городе с исохшими домишками и воротами, сквозь которые хаживал ангел, в парке ,где лиственные "крыши" скарашивали мою тоску по дали, а когда твоя рука обнимала меня...
чья рука обнимала меня? Матросы, чья рука обнимала меня? Чья рука?
Лоренц (издали) : Анна! Почему ты не послушалась меня?
Анна: Чья рука обнимала меня, чьи ресницы касались моих ресниц? Кто крал для меня упоённою солнечным теплом сирень и поил вином меня в долгих послеполуденных сумерках? Здесь нет ни дня, ни ночи, здесь только вода, что с каждым часом всё студёнее, и ветер, который всё крепчает, здесь матросы, они постоянно начеку, здесь трепещут вымпелы на мачтах. Кто распрощадся со мною у тёмных парковых ворот и разомкнул свои обьятья?
Лоренц: Ляг на палубу, Анна. Иль не видишь ты страшных туч, что безудержно мчат тебе навстречу?
Анна: Должна ли я вот так недвижимо стоять в бесконечном движении?
Лоренц: Анна, я не стану ездить в горы. Мы соберём деньги и купим себе домик. Оставь корабль, Анна, прыгай прочь, беги! Спрыгни, вернись! Мы украсим цветами наш садик, а я куплю тебе голубой воздушный шар, мы станем пить вино, я укрою тебя белыми облаками. Прыгай прочь, беги назад!
Анна: Кто кличет меня? (Она разражается непрестанным смешком.) Это ты, Лоренц, ты зовёшь меня? Матросы, видите ль вы мелкую жирную точку на берегу, эту серую точечку, которая дрожит слезою на песке? Слезинка желает, чтоб я спрыгнула и вернулась.
Лоренц: Не смейся, Анна. Ты не смеешь позорить меня перед матросами. Я не заслужил этого.
Анна (снова смеётся).
Лоренц: Я всегда уставший когда последним покидаю работу. А когда я стою в проходной, выполненная за день работа требует моего осмысления, я должен знать, выполнили ли мои подчинённые в срок предписанное им, все ли копии документов отложены, не текут ли водопроводные трубы, отданы ли в ремонт пишущие машинки. Когда иду домой с работы, я всегда уставший... (остаток этой реплики веделен звукооператором) когда люди и улицы теряются в вечернем прахе, а птицы, пронзительно крича, летают над крышами.
Анна (снова смеётся).
Лоренц: Когда вернёшься, я прошу тебе эту насмешку, и я всё отдам тебе ради того, чтоб ты вышла за меня.
Анна (смеётся тише).
Лоренц: Анна, если ты немедленно не прекратишь смех и не спрыгнешь, пеняй на себя. Чёрные волны уже мелют корму, обшивка трещит! Спасайтя, не то я потеряю тебя, да и сама ты себя потеряешь.
Анна: Я люблю чудесные песни матросов, я люблю море и даль, бесконечность и опасность. А ненавижу я город с крышами, которые давят мои плечи, обьятия меленькой серой слезинки на берегу, ненавижу жизнь и людей, которые желают ездить в горы, построить себе дом, а меня -в вечернем садике укрыть подушкой... Ведь я люблю смерть.

Начинается страшная буря.
На фоне завываний ветра слышна морзянка.

Радист (он с другого судна): "Секуритас" получил пробоину ,застигнут бурей, координаты: 236 градусов 2 минуты южной широты, 17 градусов 11 минут южной долготы (неправильно! автору не преподавали географию!- прим.перев.). Желательна скорая помощь.
Голос: "Секуритас"? Под чьим флагом?
Радист: Неизвестно.
Голос: Отвечайте: "Виктория", координаты 193 градуса южной широты, тире, 17 градусов 2 минуты южной долготы. Меняем курс. Идём на помощь. Держитесь. Через четыре часа будем на месте. Желательны своевременные уточнения ваших координат.

Морзянка.

Радист: "Секуритас", SOS, необходима срочная помощь, координаты почти не изменились. Пробоина в носу, тонем. Спущены спасательные шлюпки. Заливает машинное отделение. Максимум через час судно потонет.
Голос: Отвечайте. Держитесь, через три часа прибудем. Просим информировать о перемене координат.

Морзянка.

Радист: Рация "Секуритас" отключается.
Голос (громко, как приказ) : Внимание, задраить люки. Радиосвязь со всеми суднами в зоне достижимости поддерживать. Спустить шлюпки. Готовность номер один!

Перемена шумового сопровождения.

Продавец: Уж вы довольно насмотрелись.
Лоренц: Почему вы так скоро включили свет? Я желал досмотреть мечту до конца. Это моя грёза, в ней Анна, которую я знаю по бюро... ах, знать бы мне, что делать!...
Продавец: Как, простите? Анна?
Лоренц: Я имею в виду девушку на корабле, который тоет... ах, да теперь всё равно, включите, пожалуйста, свет.
Продавец: Как пожелаете. Если вы торопитесь...

Увертюра, печальная музыка...

окончание следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы