Пересказы "Красной Шапочки" в
стиле разных писателей.
1. Эрих Мария Ремарк.
— Иди ко мне, — сказал Волк.
Красная Шапочка налила две рюмки коньяку и
села к нему на кровать. Они вдыхали знакомый аромат коньяка. В этом коньяке
была тоска и усталость — тоска и усталость гаснущих сумерек.
Коньяк был самой жизнью.
— Конечно, — сказала она. — Нам не на что
надеяться. У меня нет будущего.
Волк молчал. Он был с ней согласен.
2. Джек Лондон.
Но она была достойной дочерью своей расы; в
ее жилах текла сильная кровь белых покорителей Севера. Поэтому, и не моргнув
глазом, она бросилась на волка, нанесла ему сокрушительный удар и сразу же
подкрепила его одним классическим апперкотом. Волк в страхе побежал. Она
смотрела ему вслед, улыбаясь своей очаровательной женской улыбкой.
3. Габриэль Гарсиа Маркес.
Пройдет много лет, и Волк, стоя у стены в
ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер, когда Бабушка съела столько
мышьяка с тортом, сколько хватило бы, чтобы истребить уйму крыс. Но она как ни
в чем не бывало терзала рояль и пела до полуночи. Через две недели Волк и
Красная Шапочка попытались взорвать шатер несносной старухи. Они с замиранием
сердца смотрели, как по шнуру к детонатору полз синий огонек. Они оба заткнули
уши, но зря, потому что не было никакого грохота. Когда Красная Шапочка
осмелилась войти внутрь, в надежде обнаружить мертвую Бабушку, она увидела, что
жизни в ней хоть отбавляй: старуха в изорванной клочьями рубахе и обгорелом
парике носилась туда-сюда, забивая огонь одеялом.
4. Харуки Мураками.
Когда я проснулся, Красная Шапочка еще
спала. Я выкурил семь сигарет подряд и отправился на кухню, где начал готовить
лапшу. Я готовлю лапшу всегда очень тщательно, и не люблю, когда меня что-то
отвлекает от этого процесса. По радио передавали Пинк Флойд. Когда я заправлял
лапшу соусом, в дверь раздался звонок. Я подошел к двери, заглянув по пути в
комнату. Красная Шапочка еще спала. Я полюбовался ее ушами, одно ухо было
подсвечено утренним солнцем. Я в жизни не видел таких ушей... Открыв дверь, я
увидел Волка. На память сразу пришла Овца...
5. Ильф и Петров.
В половине двенадцатого с северо-запада, со
стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошла молодая особа лет двадцати восьми.
За ней бежал беспризорный Серый Волк. — Тетя! — весело кричал он. — Дай
пирожок! Девушка вынула из кармана налитое яблоко и подала его беспризорному,
но тот не отставал. Тогда девушка остановилась, иронически посмотрела на
Волка и воскликнула:
- Может быть, тебе дать еще ключ от
квартиры, где бабушка спит?
Зарвавшийся Волк понял всю беспочвенность
своих претензий и немедленно отстал.
6. Ричард Бах.
— Я чайка! — сказал Волк.
— Это иллюзия, — ответила Красная Шапочка.
Под крылом с размахом 10,17 «Сессны-152» с
горизонтальным четырехцилиндровым двигателем Lycoming O-235-L2C объёмом 3.8 л. и мощностью 1 110 л.с. при 2550 об/мин
проносились синие верхушки волшебного леса. Самолет приземлился у домика на
опушке, сложенного из белого камня.
— Ты видишь домик? — спросила Красная
Шапочка, хитро улыбнувшись.
— Мы сами притягиваем в свою жизнь домики и
бабушек, — вздохнул Волк.
7. Виктор Гюго.
Красная Шапочка задрожала. Она была одна.
Она была одна, как иголка в пустыне, как песчинка среди звезд, как гладиатор
среди ядовитых змей, как сомнабула в печке...
8. Эдгар По.
На опушке старого, мрачного, обвитого в
таинственно-жесткую вуаль леса, над которым носились темные облака зловещих
испарений и будто слышался фатальный звук оков, в мистическом ужасе жила
Красная Шапочка.
9. Сергей Лукьяненко.
Встаю. Цветная метель дип-программы
стихает. Вокруг желто-серый, скучный и мокрый осенний лес. Передо мной лишь
одно яркое пятно – красная шапочка на голове маленькой, лет семи-восьми,
девочки. Девочка с испугом смотрит на меня. Спрашивает:
Ты
волк?
– Вот уж вряд ли, – отвечаю, оглядывая себя
– не превратился ли я в волка? Hет, не похоже. Обычный голый мужик,
прикрывающий срам распареным березовым веником. А что я мог поделать, когда от
переполнения стека взорвались виртуальные Сандуны? Только сгруппироваться и
ждать, куда меня выбросит...
– Я иду к бабушке, – сообщает девочка. –
Hесу ей пирожки.
Похоже, меня занесло на какой-то детский
сервер.
– Ты человек или программа? – спрашиваю я
девочку.
– Бабушка заболела, – продолжает девочка.
Все ясно. Программа, да еще из самых примитивных.
Перестаю обращать на девочку внимание, озираюсь. Где же здесь выход?
– Почему у тебя такой длинный хвост? –
вдруг спрашивает девочка.
– Это не хвост, – отвечаю я и краснею.
– Hе льсти себе. Я говорю о следящих
программах, которые сели на твой канал, – любезно уточняет девочка. Голос ее
резко меняется, теперь передо мной – живой человек.
10. Патрик Зюскинд.
Запах Волка был омерзителен. Он пах, как
пахнет каморка дубильщика, в которой разлагались трупы. От его грязной, серой
шкуры, исходил непередаваемый запах мертвечины, сладко-горький, вызывавщей
тошноту и омерзение. Сам Волк не чувствовал этого, он был полностью
сосредоточен, он любовался Красной Шапочкой. Она пахла фиалкой на рассвете, тем
непередаваемым запахом, который бывает у цветов лишь за пару минут до рассвета,
когда еще бутон не полностью раскрылся.
11. Оноре де Бальзак.
Волк достиг домика бабушки и постучал в
дверь. Эта дверь была сделана в середине 17 века неизвестным мастером. Он
вырезал ее из модного в то время канадского дуба, придал ей классическую форму
и повесил ее на железные петли, которые в свое время, может быть, и были
хороши, но ужасно сейчас скрипели. На двери не было никаких орнаментов и
узоров, только в правом нижнем углу виднелась одна царапина, о которой
говорили, что ее сделал собственной шпорой Селестен де Шавард — фаворит Марии
Антуанетты и двоюродный брат по материнской линии бабушкиного дедушки Красной
Шапочки. В остальном же дверь была обыкновенной, и поэтому не следует
останавливаться на ней более подробно.
