хочу сюди!
 

ГАЛИНА

59 років, терези, познайомиться з хлопцем у віці 60-70 років

Замітки з міткою «перевод»

Ингеборг Бахманн "Малина", роман (отрывок 21)

5.Вопрос:..............................?
Ответ: Прежде терпел, после учил людей как-то сносить, теперь же я ощущаю себя продолжателем, наследником. Они на лесной тропе, герр Мюльбауэр. Я сроднился с этим городом, с его сокращающейся малой околицей, которая родом из истории.
(Господину Мюльбауэру не по себе, он напуган. Слышна несомненно моя речь.)
Можно сказать и так, в назидание миру: здесь прежде была империя, отвергнутая историей, империя со своими практиками, со своими вооружёнными идеями тактиками, мне очень подходит этот город, здешний наблюдатель, он ведь живёт не на укромном острове, без самоуверенности, без самодовольства видит мир, отсюда виден закат, закат всего, нынешних и грядущих империй.
(Герр Мюльбауэр напуган пуще прежнего, я вспоминаю о "Винер Нахтаусгабе": похоже, герр Мюльбауэр боится за свою job (работу- прим.перев.)- надо и мне немного подумать о господине Мюльбауэре.)
Говорю всё охотнее, повторяя не мною сказанное: да будет Австрийский дом. ведь тот край был меня слишком велик, просторен, неуютен. Теперь краями я называю скромные околицы. Когда смотрю в окно вагона, думаю:хорош здешний край. Вот придёт лето - я поехал бы в соляные пещеры или в Каринтию. Известно ,что творится с людьми в великих странах, что лодится на совесть граждан, которые почти или вовсе не могут сладить с собственными сверхсильными с лавными державами, лично не довольствуются ростом их могущества и запасов. Жить в одном доме с кем-то уже причина страха. Но, дорогой герр Мюльбауэо, тогда говорю я себе, их дела не касаются республики дающей детям имя свой, кто тут против неудачной, малой, неотёсаной, постыдной до безобразия Республики? Ни вы, ни я - значит, нет никаких причин для беспокойства, будьте уверены, с сербским (Югославия до 1955 года требовала от Австрии новой делимитации границ -прим.перев.), только что двухсотлетний сомнительный мир давно обращён в руины, а злободневные вопросы мира нового назревают не скоро. Что под солнцем нет ничего нового, этого я не скажу никогда, есть, только положитесь на это новое, герр Мюльбауэр, видьте отсюда,с того места, где больше ничего не происходит, и это тоже хорошо, нужно наконец, пожалев, распрощаться с прошлым, не вы и не я, но если кто спросит о нём, у остальных не найдётся времени ему отвечать, у тех иноземцев, в собственных странах они деятельны, и планируют, и торгуют, в своих странах укоренились они, вневременные, ведь они безъязыкие, они во все временя правят. Поведаю вам страшную тайну: язык это кара. В него должно всё войти чтоб выйти снова по свои грехи во искупление их.
(Кажется, герр Мюльбауэр ,выговорившись, устал. Устала и я.)

6.Вопрос:..............................?
Ответ: Посредническая роль? Вклад? Духовная миссия? Вы хоть раз посредничали? Эта роль неблагодарна, и впредь никаких вкладов! И я не знаю, эти миссионеры... Видели ведь, чем она повсюду обернулась, не понимаю вас, но вы, точно, смотрите свысока, ваша точка зрения просто не видна отсюда. Там ,должно быть, опасно, больно там оставаться хоть час, в разреженной атмосфере, в одиночку обретаться, да и как же можно увлекать увлекаться в высоту с тем, кто пребывет в глубочайшем унижении, не знаю, пожелаете ли последовать за мною, ваше время ведь столь ограничено, и ваша газетная колонка- тоже, это постоянно обескураживающий укор, нужно спускаться вниз, не вверх подыматься и не бросаться вон на улицу ко всем, это же стыд и срам, это запрещено, возвышенные впечатления, они не для меня. Кому тут вменить в заслугу вклад, как распорядиться миссией? Коль помыслю об этом неведомом, согнусь. Возможно, вы имеете в виду администрирование или архивирование? С дворцами, замками и музеями у нас дело уже пошло, наши некрополи исследованы, каталогизированы, вплоть до мельчайшей надписи на эмалевой табличке всё описано. Прежде не особо разбирались: что там Траутзон-дворец, Штроцци-дворец, где находится Трёхстворчатый госпиталь, и каковы их исторические корни, и теперь их посещают дилетанты без гида, и не теперь уже надо трижды ходить в дворец Палффи или на Леопольдинский тракта Хофбурга, следует усилить администрирование.
(Смущённый кашель господина Мюльбауэра.)
Я, конечно, против всякого администрирования, против этой повсемирной бюрократии, которая имеет дело со всем от людей с их бумагами до колорадских жуков с их данными, всё под себя подминают, не сомневайтесь. Но здесь речь о несколько ином, об культурной администрации одной мёртвой империи, и я не знаю, на каких основаниях вы или я должны гордиться, обращать мировое внимание на себя, театрализоованными праздниками, неделями культуры, музыкальными неделями, памятными годами, днями культуры, мир не станет лучше, если взглянет мельком не для того, чтоб напугаться, а могут и присмотреться: что из нас ещё выйдет; в лучшем случае, чем тише это всё проходит, чем деликатнее работают наши гробницы, чем сокровеннее это всё происходит, чем неслышимее играется и заканчивается представление, тем сильнее ,пожалуй, будет неподдельный интерес. Венский крематорий облечён собственной духовной миссией, видите, мы же не усматриваем особой его миссии, об этом можно долго говорить и далеко зайти, но да смолчим, здесь столетие на красном-лобном месте воспламенило нам в назидаение некоторые духи, и оно же испепелило их чтоб обратить в дело, но всё же я себя спрашиваю, вы, наверное, тоже себя спрашиваете, разве всякое дело не повлечёт за собой новое разногласие?...
(Перемена катушки. Герр Мюльбауэр опрокидывает свой стакан в один приём до дна.)


6.Вопрос:..............................? (Дубль.)
Ответ: Милее всего мне всегда было выражение "Австрийский дом", ведь оно лучше обьясняет то, что связывает меня, лучше всех прочих предлагаемых выражений. Я, верно, немало пожил в этом доме в разные эпохи, ведь тотчас же припоминаю себя на пражских улицах, в порту Триеста, вижу богемские, вендские, боснийские сны, я всегда был своим в этом доме, но нисколько не горю желанием обживать невымышленный дом, принимать его в своё владение, вожделеть его, ведь коронные земли свалились на меня, я подумал и решил: сложил с себя высочайщую корону в придворном соборе. Представьте себе, что после двух отгремешвих войн село-Галицию снова должна пересечь граница. Галицию, которую никто кроме меня не знает, иные не принимают в расчёт, никем не посещаемую и не осматриваемую с восхищением, пересекал я по велению генеральского пера на штабной ландкарте, но в обоих случаях- по разным причинам, всякий раз оставляя то ,что сегодня зовётся Австрией, граница лежит в нескольких километрах от того места, по горам, а летом 1945-го демаркация затянулась надолго, я был туда эвакуирован, мыкался, не знал, что из меня выйдет, то ль меня причислат к словенам в Югославию, то ли- к каринтийцам в Австрию, я жалел, что упустил уроки словенского ,ведь французский давался мне легче, даже к латыни я питал больший интерес. Галиция ,может, навсегда останется Галицией, под любым флагом, и слишком сожалеть мы об этом не будем, ведь экспансия нас вообще не увлекает, это по-семейному, когда все в прошлом, мы должны наведываться к своей тёте в Брюнн, ничего не станется с нашими родственниками в Черновиц( Черновцах- прим.перев.), воздух во Фриоль (Фриули, итал.- прим.перев.) лучше здешнего, когда ты вырос, должен съездить в Вену или в Прагу, когда вырос...
Я должен добавить, что реальности нами всегда воспринимались с равнодушием и апатией, нам всегда было абсолютно всё равно, в какой стране находится, и ещё очутится тот или иной город. Несмотря на это обстоятельство, в Прагу я еду иначе, нежели в Париж, только в Вене собственная жизнь всегда мне кажетя ненастоящей, но и не напрасно прожитой, лишь в Триесте я не был чужим, но для будущего это не имеет значения. Может ,не выйдет, но я хочу раз и поскорее, возможно, в этом году съездить в Венецию, с которой ещё не ознакомился.

(Торопливый кашель господина Мюльбауэра.)
Я, конечно, против всякого администрирования, против этой повсемирной бюрократии, которая имеет дело со всем от людей с их бумагами до колорадских жуков с их данными, всё под себя подминают, не сомневайтесь. Но здесь речь о несколько ином, об культурной администрации одной мёртвой империи, и я не знаю, на каких основаниях вы или я должны гордиться, обращать мировое внимание на себя, театрализоованными праздниками, неделями культуры, музыкальными неделями, памятными годами, днями культуры, мир не станет лучше, если взглянет мельком не для того, чтоб напугаться, а могут и присмотреться: что из нас ещё выйдет; в лучшем случае, чем тише это всё проходит, чем деликатнее работают наши гробницы, чем сокровеннее это всё происходит, чем неслышимее играется и заканчивается представление, тем сильнее ,пожалуй, будет неподдельный интерес. Венский крематорий облечён собственной духовной миссией, видите, мы же не усматриваем особой его миссии, об этом можно долго говорить и далеко зайти, но да смолчим, здесь столетие на красном-лобном месте воспламенило нам в назидаение некоторые духи, и оно же испепелило их чтоб обратить в дело, но всё же я себя спрашиваю, вы, наверное, тоже себя спрашиваете, разве всякое дело не повлечёт за собой новое разногласие?...
(Перемена катушки. Герр Мюльбауэр опрокидывает свой стакан в один приём до дна.)

7.Вопрос:..............................?
Ответ: Я полагаю, мы не поняли друг друга, я мог бы начать заново и точнее ответить вам, если у вас будет на то терпение, а если выйдут какие недоразумения, то ,по крайней мере- новые. Мы не усугубим, не будем спешить, никто нас не подслушивает, вопросы и ответы выйдут иными, затронуты будут ещё некоторые особые проблемы, злободневные и насущные, проблемы будут означены и пущены в оборот, никаких проблем, слышно- это о них говорят. Я же о проблемах только слышу,  у меня никаких проблем нет, можно сложить руки на брюшке и выпить, разве неплохо, герр Мюльбауэр? Но ночью наедине с собой возникают содержательные монологи, которые остаются, ведь человек- тёмное существо, он лишь господин себе во тьме,а днём он возвращается назад в рабство. Теперь вы служите мне и вы сами сделались моей рабыней. Вы- рабыня своих листов бумаги, что лучше, чем то, что должно зваться "Нахтаусгабе", ваш рабски зависимый листок тысяч рабов...
(Господин Мюльбауэр вдавливает кнопку и убирает прочь магнитофон. Я не услышала его слов: "Благодарю вас за беседу". Герр Мюльбауэр сильно спешит, он готов к новой встрече, уже завтра. Если здесь будет фрёйляйн Йеллинек, я знаю, что будет ему сказано: я занята или больна, или в отъезде. Впредь я воздержусь напрочь.  Герр Мюльбауэр потерял полдня, он просит меня иметь в виду, без промедления пакует магнитофон и прощается, он говорит: "Целую ручку.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы heart rose

Людвиг Рубинер "Непротивленцы", драма(отрывок 1)

* * * * *,...................................................................................................heartrose!:)

Людвиг Рубинер (1881-1920)

НЕПРОТИВЛЕНЦЫ
трагедия в четырёх актах

Товарищам, моей жене Фриде

Действующие особы:
Мужчина;
Женщина;
Клоц;
Державник;
Анна;
Науке;

Первый надзиратель;
Второй надзиратель;
Офицер;
Первый заключённый;
Второй заключённый;
Больной на корабле;
Капитан;
Врждь горожан;
Трое горожан;
Горбун;
Калека;
Молодой человек;
Три революционерки из города;
Юноша с улицы;
Господин в цилиндре;
Дама из народа;
Солдат;
Народ. Солдаты. Матросы.
Заключённые на корабле.

Набросок этой легенды был составлен мною в январе 1917 года, весной 1918-го работа закончена. В годы разрухи и жесточайшего разочарования, во время разгромной победы мирового империализма над народами... Цюрих...Герои драмы суть глашатаи, одержимые идеей. Воплощение идеи подталкивает время к цели, а над временем восстаёт явью конечная цель.

Первый акт

Угол улицы

Первая сцена

Мужчина. Юноша из толпы. дама из толпы. Старик. Господин в цилиндре. Толпа народа.

Мужчина ( на углу улицы кричит): Тут. Тут! Здесь вы всё найдёте.
Толпа собирается рядом.

Дама из толпы: У вас найдётся молоко?
Старик (подбегает запыхавшись): Там мне сказали, здесь дают мясо!
Господин в цилиндре: Правда, что здесь можно разжиться угольными брикетами?
Мужчина: напротив! Совсем не так! Всё ,и даром! Жизнь даром!
Толпа: Где?
Мужчина: Ты получишь всё ,что желаешь. Всяк получит свою долю!
Юноша из толпы: Я первый в очереди, я!
Мужчина: Никто больше не обязан ждать. Подходите. каждый получит всё сразу: жизнь!
Юноша из толпы: Этот тип говорит не по-нашему. Наверное, шпион.
Старик: Где полиция? Я простоял всю ночь. Никто не знает, что с нами будет завтра.
Мужчина Юноше: Ты получишь вволю сигарет. (Старику) Вам достанется весь хлеб!
Дама из толпы: Я больше не могу. Я сомлею.
Мужчина: Вам не надо больше страдать! (Даме) Еще немного выдержки- и всё будет хорошо.
Старик: Перед смертью пожевать бы чего!
Мужчина: Вам больше не надо умирать. Взгляните на меня: я тоже бессмертен.Никто не должен умирать. Вы все, коли пожелаете, обретёте жизнь!
Толпа: Да!
мужчина: Вы желаете обрести свободу. Вы никогда не умрёте.
Юноша: Полиция ,вон!
Из толпы: Пулемёты. Военные! Взвод.
Мужчина: Солдаты- наши братья, они не должны стрелять.
Толпа (бежит) : Они стреляют!


Комната

Вторая сцена

Мужчина. Женщина.

Мужчина: Они у входа в пристройку.
Женщина: Будто светает...Будто пожар?
Мужчина: Они развели огонь чтоб нас выкурить.
Женщина: Я поговорю с офицером.
Мужчина: Нет. Им мы не нужны живыми.
Женщина: Что ты сделаешь мёртвый? Пока есть возможность...
Мужчина: Они уже на крыше. Мы безоружны.
Женщина: Я вывешу белое полотенце из окна, мы сдадимся. Не хочу чтоб нас закололи как тех.
Мужчина: Нам теперь не выбраться.
Женщина: Если я их приглашу сюда, наверное, они нас выпустят.
Мужчина: Нет. Они застрелят нас. Лучже отбиваться до последнего мига.
Женщина: Чем ты станешь отбиваться?
Мужчина: У нас нет оружия. Первого- могу стулом, когда войдёт сюда, повалить.
Женщина: Только одного. Они пробьют стену и заберутся через окно. Первому, который войдёт, я перекушу горло. Узнает почём смерть.
Мужчина: Нет, это не спасёт нас. Они убивают, а мы- нет.
Женщина: Ведь мы порешили: без противления?
Мужчина: Убийство и насилие - не одно и то же!
Женщина: Не сбивай меня с толку. Я вижу одно: наша нынешняя жизнеь- насилие. Наша цель- ненасилие!
Мужчина: Луиза, я слышу, они идут. Это наш последний миг.
женщина: В комнате жарко. Пламя подбирается сюда.
Мужчина: Я постараюсь, прикрою тебя.
Женщина: Нет, так не пойдёт. Мы боролись вместе. Я не оставлю тебя до последнего.
Мужчина: Там - горячо. Беру всё на себя. Оставайся тут. Я выйду один.
Женщина: Останься. Я не брошу тебя. Мы погибнем вместе!
Мужчина: Нет, не умирать. Я не желаю умереть. Мы ещё ничего не осуществили. Ещё столько несотворённого.
Женщина: Слишком поздно.
Мужчина: Или...напротив. Как тихо. Выстрелы -как фабричный шум издалека. На улице совсем спокойно.
Женщина: Ты уже настолько спокоен. Я вот-вот соберусь, тоже.
Мужчина: Нам нечего терять. Только поверь в это и в себя.
Женщина: Нам не следует волноваться когда они войдут.
Мужчина: Тогда они нас уничтожат.
Женщина: Они должны нас свалить. Они станут нас вязать, будут нас избивать.
Мужчина: Они будут нас ломать, как они ломали товарищей. Они подавят наши личности, а потом расстреляют нас.
Женщина: Они не станут давить нас. Мы не будем обороняться, мы просто смолчим.
Мужчина: Я не пошевельнусь. Наша воля значит больше ,чем их насилие!...Развязка близится. Луиза, поцелуй меня.
Женщина: Нет, без поцелуя: просто думай обо мне.
Мужчина: Теперь всё равно. Ты- моя подруга, сестра, жизнь, жена. Пусть даже они нас ,замучив,умертвят.Это случится, когда мне уж не по силам станет ждать.
Женщина: Я обнимаю тебя, так крепко. Думаю только о тебе....Просто будь рядом. Теперь пусть бьют.
Мужчина: Мне б только быть с тобой. Я, такой сильный рядом с тобой, слышу только тебя.
Женщина: Эти люди, все, толкают меня к тебе. Я слышу, ясно, только твой голос. Мы совсем одни.
Мужчина: Мы совсем одни. Все вокруг мертвы. Ты жива, знаю. Ты, и только ты рядом. Наверное, мы прижаты к стене.
Женщина: Они видят нас.
Мужчина: Они нас не увидят. Я того желаю.
Женщина: Я желаю, чтоб они нас не видели. Желаю этого так сильно, что стала немой и незримой что умершая.
Мужчина: Я желаю нам жизни. Нам ещё рано пропадать.
Женщина: Желаю тебе жизни. Нам предстоит много дел.
Мужчина: Идём, тише. Вверх. Желаю нам стать тенями на стене. Ускользнуть.
Женщина: Исчезнуть под камнями, под людьми, ради жизни. Я полагаюсь на тебя.
Мужчина: Летим со мной, ну же. Желаю. Держись со мной. Мы парим.
Женщина: Туда, вниз. Помоги мне. Желаю.
Мужчина: Думаю, ты мечтаешь. Лети во сне. Ты едва шевелишь ступнями. Никто тебя не видит.
Женщина: Мы парим вместе.

В темноте только освещённые головы Мужчины и Женщины.

Мужчина: Уже. Мы летим.
Женщина: Тут так темно. Вниз. Кто тянет меня вверх?
Мужчина: Вокруг меня темень.
Женщина: Мои ступни не чуют тверди, она исчезла.
Мужчина: Внизу светло.
Женщина: Мы на пути.
Мужчина: Шагай, шагай. Вот горит огонь. Иди сквозь!
Женщина: С тобой. Где мы? Я протянула руку: нет стены. Мы вольны идти куда пожелаем.
Мужчина: Вниз. Нас влечёт вниз, с неистовой силой. За что мне держаться?
Женщина: Держись за меня. Я исчезаю.
Мужчина: Кто это? Я схвачен. Это ли человек? К то здесь затаился в темноте?
Женщина: Вон отсюда, сквозь на волю! О, торопись!
Мужчина: Последние силы. Мы в мрачной пустоте. Я умираю за тебя.
Женщина: Убей меня- и живи. Меня больше нет.
Мужчина: Воздуху... Дыши! Вижу звёзды. Чую ступнями твердь. Луиза, воля!
Женщина: Если бы я жива! Прочь, только вперёд. Это моя плоть.
Мужчина: Мы живём. Ни один человек отныне не умрёт. Мы поможем всем. Мы сильны.


Улица за стенами комнаты.

Третья сцена.

Предыдущие. Позже- солдаты.

Мужчина и женщина вершат последний шаг из тьмы на светлую улицу. Перед ними - части баррикады.

Женщина: Мы на улице. Идём. Отныне я сильна для вечности.

Выстрел. Двери комнаты расшиблены. Солдаты с фонарями бросаются в полутёмную комнату.


Четвёртая сцена.

Мужчина и Женщина (на улице): Живу! (Они пролетают сквозь баррикаду, осматривают внизу улицу) Быстрее! Жить!
Женщина: Быстрее, пока чудо не пропало!
Мужчина: Жизнь! Для людей! Отныне я силён вовеки.


Пятая сцена.

Женщина и Мужчина приземляются в конце сцены. С противоположной стороны выбегают солдаты.

Солдаты: Хальт! Кто вы?
Мужчина (Женщине): Ты поторопись. На корабль. Я буду свободен! (солдатам) Чего вам?
(женщина улетает прочь)
Солдаты: Исчезла! Баба в темноте из комнаты улизнула! Зато мужика взяли. (Хватают Мужчину, толкают его)


Шестая сцена.

Офицер. Входит солдат.

Офицер(в комнате): Кто их упустил?


Седьмая сцена.
Солдат (вваливается): Поймали его. В наручниках отправим.

Тьма

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Сэр Джордж Гордон Байрон, "Тьма"

Я видел сон, что вовсе не` был сном.
Измеркло солнце яркое, а звёзды
блуждали-гасли в вечном беспределе
без троп и блесков; льдя`ная земля
шаталась слепо, чёрная, в безлунье;
часы рассветов дней не обещали,
а люди страсти в горе утопили
опустошённости своей; сердца,
себе моля о свете, охладели.
Все жили близ огней-- и троны,
дворцы царей коронных, и лачуги,
жилища всех существ прозябших
горели на кострах-- пропали грады.
А люди сгру`дились вблизи домов пылавших
чтоб лишний раз чужим вглянуть в лицо.
Счастливцы жи`ли близ очей вулканов,
на гранях факелов горящих гор.
Надежда робкая наполнила весь мир;
леса пошли в изжёг-- и с каждым часом
безлистые они, треща, валились.
И всё черным черно. Чела людей
сидящих у костров казались чу`жды
невыносимы в сполохах ночных;
ложились те к земле глазами, плача;
иные отдыхали, подперев
руками подбородки-- лыбясь;
иные суетились там и здесь,
кормили погребальные костри`ща,
глядели вверх с безумным беспокойством
на небо скучное, на саван мира--
и снова падали, кляня остатки, в прах,
зубами скрежетали, выли.
Напуганная дичь, крыла`ми трепля,
к земле снижалась в судорогах страха;
дрожа, ручным подобны, приходили
брутальнейшие хищники; а гады
сползались-путались средь толп людских,
шипя, не жалили-- рубили их в котлы;
Война, что ненадо`лго прекратилась,
вновь запылала-- мясо добывалось
лишь с кровью-- каждый насыщался
вдали от всех, угрюмо нажирался;
и не осталось меж людей любви.
Земля наполнилась одною думой-- смерть,
бесславная и неизбежная; а голод
свёл судорогой внутренности всем;
и умирали люди, оставались
непогребёнными их кости-плоть;
приморенные жрали доходяг;
и псы своих хозяев затравили,
один лишь оставался верен трупу--
он лаем трупоедов отгонял,
пока их голод оземь не свалил
иль не сманили прочие останки,
притом себе он пищи не искал,
но с жалостным, протяжным стоном,
и кратким грустным криком всё лизал
ладонь на ласку жадную-- и умер.
Толпа от глада извелась помалу;
лишь двое в городе большом остались--
и встретились они, у алтаря,
где были в кучу собраны святыни
потребы грешной ради-- рыли
дрожащими холодными мослами
остывший пепел, чей последний вздох
давал им малость жизни-- и зажгли
они костёр, который был насмешкой;
когда светлее стало им, они
глаза подня`ли, свиделись-- и с криком
погибли оба в ужасе взаимном,
им Голод указал :"Твой ближний--враг".
Мир стал пустым, а был он многолюден,
могуч-- и обратился в хлам: ни душ,
ни трав, листвы, деревьев, жизней,
смертельный хлам-- хао`с застывших глин.
Озёра, океан и реки стали--
ничто не шевелилось в безднах тихих;
безлюден, флот на море догнивал,
крошились и валились мачты в глыби,
не возмущали волн-- те умерли; приливы
погибли, ведь Луна, их госпожа
усопла прежде; ве`тры истощились
в застойном воздухе; пропали тучи;
Тьма не нуждалась в помощи стихий--
она, Вселенная, одной осталась.

перевод с английского Терджимана Кырымлы rose heart


Darkness

I had a dream, which was not all a dream.
The bright sun was extinguish'd, and the stars
Did wander darkling in the eternal space,
Rayless, and pathless, and the icy earth
Swung blind and blackening in the moonless air;
Morn came and went--and came, and brought no day,
And men forgot their passions in the dread
Of this their desolation; and all hearts
Were chill'd into a selfish prayer for light:
And they did live by watchfires--and the thrones,
The palaces of crowned kings--the huts,
The habitations of all things which dwell,
Were burnt for beacons; cities were consumed,
And men were gathered round their blazing homes
To look once more into each other's face;
Happy were those who dwelt within the eye
Of the volcanos, and their mountain-torch:
A fearful hope was all the world contain'd;
Forests were set on fire--but hour by hour
They fell and faded--and the crackling trunks
Extinguish'd with a crash--and all was black.
The brows of men by the despairing light
Wore an unearthly aspect, as by fits
The flashes fell upon them; some lay down
And hid their eyes and wept; and some did rest
Their chins upon their clenched hands, and smiled;
And others hurried to and fro, and fed
Their funeral piles with fuel, and looked up
With mad disquietude on the dull sky,
The pall of a past world; and then again
With curses cast them down upon the dust,
And gnash'd their teeth and howl'd: the wild birds shriek'd,
And, terrified, did flutter on the ground,
And flap their useless wings; the wildest brutes
Came tame and tremulous; and vipers crawl'd
And twined themselves among the multitude,
Hissing, but stingless--they were slain for food.
And War, which for a moment was no more,
Did glut himself again;--a meal was bought
With blood, and each sate sullenly apart
Gorging himself in gloom: no love was left;
All earth was but one thought--and that was death,
Immediate and inglorious; and the pang
Of famine fed upon all entrails--men
Died, and their bones were tombless as their flesh;
The meagre by the meagre were devoured,
Even dogs assail'd their masters, all save one,
And he was faithful to a corse, and kept
The birds and beasts and famish'd men at bay,
Till hunger clung them, or the dropping dead
Lured their lank jaws; himself sought out no food,
But with a piteous and perpetual moan,
And a quick desolate cry, licking the hand
Which answered not with a caress--he died.
The crowd was famish'd by degrees; but two
Of an enormous city did survive,
And they were enemies: they met beside
The dying embers of an altar-place
Where had been heap'd a mass of holy things
For an unholy usage; they raked up,
And shivering scraped with their cold skeleton hands
The feeble ashes, and their feeble breath
Blew for a little life, and made a flame
Which was a mockery; then they lifted up
Their eyes as it grew lighter, and beheld
Each other's aspects--saw, and shriek'd, and died--
Even of their mutual hideousness they died,
Unknowing who he was upon whose brow
Famine had written Fiend. The world was void,
The populous and the powerful--was a lump,
Seasonless, herbless, treeless, manless, lifeless--
A lump of death--a chaos of hard clay.
The rivers, lakes, and ocean all stood still,
And nothing stirred within their silent depths;
Ships sailorless lay rotting on the sea,
And their masts fell down piecemeal: as they dropp'd
They slept on the abyss without a surge--
The waves were dead; the tides were in their grave,
The moon their mistress had expir'd before;
The winds were withered in the stagnant air,
And the clouds perish'd; Darkness had no need
Of aid from them--She was the Universe.

Lord Byron (1788 - 1824)

Идиот-3

На пустой чёрной сцене выстроен призрачный каркас подобного замку дома. Сквозь и внутри дома устроен в тон ему балетный шест, у которого стоит Аглая в поблёскивающей белой пачке. Мышкин в образе Бедного рыцаря Пушкина читает свой текст на переднем фронте сцены лицом к публике, Аглая же вращается у шеста только когда текст монолога прерывается музыкальным ритурнелем, она выполняет отточенные упражнения. Сцена начинается над музыкальный аккомпанемент.

Поруку унаследовал я от некоего
жившего на этом свете очень давно
и, что редко выпадает- от рыцаря,
но как назвать мне его?
ведь житьё в бедности,
а не в замке -никакая не заслуга.

Беззаботно облачался он что ни день,
пока некто не приобнял мягко
его за плечи и не ошеломил его светом,
в ореоле которого стыд стал нетерпим,
и конечное довольствие многотерпения- также.

Те, кто войну отвергают, суть избраны
трудиться в этом сиянии.
Они сеют зёрна
в мёртвые пашни мира,
они ложатся вдоль огненных полос лета,
они вяжут снопы для нас
и падают на ветру.

К первой части ритутнеля Аглая повторяет свои вариации.

В пору приготовленья маялся я в городах
и жил таясь как это бывает из люви.

Позже, забредая вечерами в некое общество,
я заводил всё тот же рассказ о смертной казни. И всегда сбивался.

Свою первую смерть я принял из рук бури,
и я подумал: сколь ясен миръ и сколь он буен

там, где я я мараю тенью луг, метёт ветер землю
поверх креста, оставьте меня лежать лицом вниз!

Голубые камни летели мне вслед, пробуждая от смерти.
Их стронул звёздный лик, что раскололся.

К первой части ритутнеля Аглая повторяет свои вариации.

И выброшенный из рыцарского ордена,
исключённый из баллад,
направился я в путь сквозь настоящее
до горизонта, где игры теней
на незамирающей стене неба
понуждают к переходам, изображают
к ним мотивы
из старых
верований моего детства.
Когда уж венки надвое,
жемчужины враскат, когда поцелуй
в голубые складки Мадонны
обезвкусел от экстазов
стольких ночей, от первого жеста
свет в нишах гаснет,
ступаю я из чёрной
крови неверца в свою собственную
и слышу перепев
одной Истории,
которая наши жертвы отвергает.

К первой части ритутнеля Аглая повторяет свои вариации.

Угодно слабости, безумью
со мною повстрачаться,
дорогу мне перейти,
меня со свободою разлучить.

Послушная тяге, рано тянулась моя плоть
навстречу ножу, что я держал
дабы её растерзать. Со вздохом стиснутым ею
заодно желал я вон, чтоб выдох оставить,
-подтверждение того, что рот мой
не вопрошал о жизни этой
и об условиях сопутствующим
рожденьям нашим в мир сотворённый.

Со второй частью ритурнеля сцена оканчивается, а Аглая замирает на пуантах в последней своей позе.
 
Мы видим некую "курпроменаду" (устроенную для гулянья аллею- прим.перев.) с башенкой для оркестрика на заднем фронте сцены. Здесь собралось общество птиц, то есть петербургское "haut volee" (фр., высшее общество брачующихся- прим.перев.) . Когда занавес открывается, дирижёр высоко держит палочку. Птичье общество поодиночке замерло, всякий- в своей позе, так, что сцена выглядит весьма колоритно. В глубине стоит Мышкин, который ощущает себя крайне чужим в подобном окружении
.

Летящим налегке не стану
завидовать: птичье общество
многих волнует в полёте поспешнейшем
вечно и всюду скучая.

Мышкин уходит. Дирижёр оркестрика водит палочкой в такт музыке, а замершие птицы остаются на "курпроменаде". Когда музыка оканчивается, все обращаются к капельмейстеру и аплодируют. Незадолго до конца их танца на сцену выходят Аглая и Мышкин, они принимают участие в общем действе, а затем выходят на передний фронт сцены. И Мышкин объясняется Аглае.

В краю, где был я,
нашёл себя среди камней,
таким же постаревшим, как они,
всецельно внемлющим, подобно им.

Я знаю ведь, что лик твой
такой же древний, как они,
явился свыше мне и оземь пал
под бело-льдяный водопад:
под ним вначале я расстелил постель свою,
под ним же в лягу в смертный час свой,
и отойду с потоком чистоты во взоре.


Мышкин и Аглая уходят. Вечереет . Загораются отдельные светильники , оркестровая капелла умолкает , общество паруется и покидает сцену. Голубые странные фонари горят сверху -и сцену пронзают столпы света, куда зетем выпархивает Аглая в сопровождении белых танцоров, а Мышкин является как желанное видение, в белом костюме. Но появление такой же призрачной фигуры Настасьи разделяет возлюбленных. Голубые фонари скрываются, гаснут. Одна в ночном саду, очнувшаяся и разочарованная Аглая бросается на скамью. Мышкин, в настоящем образе, входит и преклонает коление перед Аглаей.

Доверяясь, я приготовился к отказу.
Ты плачешь потому, что я тебе свои желания излагаю?
Ты вольна выбрать краткий жребий: мой час, и я желаю
низложения грёзам твоим, которые
снятся тебе, которые ты заимствуешь из мира.

Вовсе нечем мне утешить тебя.
Мы будем рядом лежать
пока горы медленно движутся,
каменно бесчувственные, обрастая века`ми,
на почве ночного страха
и в начале некоего великого смятения.

Лишь однажды луна заглянула к нам.
Сквозь ветвие наших сердец
пал отчаянно одинокий
луч любви.
Сколь студён миръ
и сколь скоро тени
кладутся на наши корни!

Аглая непонимающе прислушивается к Мышкину; её ожидания оказываются обмануты, она вскакивает и оставляет поражённого стоящего перед скамьёй мышкина. Птицы возвращаются в ночной сад, на этот раз как окружение Настасьи Филипповны- все они, будучи захвачены возбуждающей красой её, заходятся во всё более неистовом танце. Затем обе дамы оказываются стоящими виз-а-ви. Настасья жалеет Аглаю, Настасью затем жалеет одит из поклонников Агляи. Мышкин уходит прочь -и спугнутая стая взлетает. Свет направлен на передний фронт сцены, кулисы до`лжно убрать- лишь один задрапированный чёрным подиум с двумя боковыми дорожками остаётся на сцене, а Настасья с Аглаей танцуют вариации с одытыми в чёрное партнёрами так, словно на смерть борются с невидимыми флоретками (т.е. с гирляндами цветов на гроб- прим.перев.). Когда Мышкин возвращается, обе дамы взбираются, каждая своим проходом, на подиум и зают понять князю, что ждут объяснений от него. Аглая ,не стерпев его медлительности, бросается с подиума вниз к ,но тут же увлекаема назад своим партнёром. Мышкин только собирается последовать на подиум за Аглаей, как к его ногам замертво бросается, скорчившись, Настасья. Князь на руках подымает её.

окончание следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы heart rose

перевод

Пару номеров назад в "Корреспонденте" была статья о том, что переводы в кинотеатрах надо искоренять. Ведь мы не слышим голоса актёров! А им платят в том числе и за голос. Например, Стэнли Кубрик настаивал, чтобы его фильмы везде транслировались без дубляжа. Предлагаемый вариант - это оставить только субтитрирование. А на ТВ оставить полный дубляж - всё равно там качество отстойное.
Эти мысли показались мне не лишёнными смысла. Я и ранее пытался кое-что смотреть без перевода (но без субтитров не могу unsmile - слабоват уровень). На самом деле при переводе действительно теряется часть смысла, за исключением очень качественного перевода (но и там переводчикам приходится выкручиваться иногда). Поэтому я сегодня взял и скачал пилот нового сериала "Glee" без перевода, с английскими субтитрами.


Дело пошло тяжеловато. Раз 20 нажимал паузу и искал перевод непонятного слова. Но история такая прикольная, что я совсем не пожалел. Отличный сериал bravo
ЗЫ: во втором эпизоде в самом начале Рейчел говорит Финну - "ты настоящий рыцарь". Она использовала редкое слово, которое в данном контексте переводится как "рыцарь", но Финн, будучи спортсменом, такого синонима не знает. На этом и построена шутка. В русском переводе вы этого можете и не уловить.

Тонкости перевода

    Вяло листая ленту ФБ ("вяло" - жарко потому что), между Эрдоганом и зрадою наткнулась на нечто, что меня возбудило. Выглядит весьма аппетитно. 

  




 
    Оу, "пожрать" подумала я. "Пожрать" - это у меня так папка в закладках называется, я туда всякие перспективные рецепты стаскиваю, как хомяк всякие ништяки в норку. 
    Оно, конечно, выглядело красиво, но непонятно, потому что сопроводительный текст не по-нашенски, я его даже не читала ибо нихт ферштейн. Поэтому решительно тыкнула в "переклад". Надо же узнать, как там над булочкой поиздевались! В переклади текст выглядит феерично! 

рецепт на вихідні / рецепт на вихідні

брускета варіація на rucola салат / брускета варіація на ракета салат - салат-ракета, ага, уже смешно. А руколу люблю, дооо. 
(англійську версію нижче)

складові для 4 подавання:

• 8 байди хліба  - байда?!! це скільки? shock 
• 1-2 часнику cloves, halved  - шо-шо с чесноком? 
• оливкова олія - ясно
• 200 g бачити тунець  - Ага, 200 гр і побачити тунець... превет, тунец, я тебя вижу!  Шо, так и будем смотреть друг на друга, или давай шото решать? lol
• 1 teaspoon capers    - ??? А-а-а-а, каперсы! (это уже пришлось читать не по-нашенски)
• 1 в чилі  - в чили так в чили, с этим тоже все ясно. Кстати, чем не тема для блюза: "Один в Чили"? lol
• 2-3 столові ложки крем - hypnosis
• 3-4 вишня помідори  - так вишня или помидоры?!!  hypnosis Аа-а-а! помидор черри!!! lol
• 10 листок василій  - романтично-то как, бля! "взять Василия, оборвать с него листок... а, не, 10 листиков!.."  (базилик, если кто не понял).
• 2-3 італійська ковбаси (mortadella, салямі, гам) - ковбаса це дісно гам, це зрозуміло, особливо з хлібом. podmig  С дозой непонятки. Видать, от степени голодности зависит. 
   Ладно, погнали дальше читать. 
*******

приготування:

1. духовці функції з монгольф / під спека разом з retracted піца-камінь preheat до 200°c. - Спека сьодні, да. Піца - камінь?! Це вони про що? hypnosis

2. на байди хліба навпіл, з оливкова олія і часник з ". збираються з диски на preheated піца-камінь і ca. золотий браун пекти за 5 хвилин.  - Хозяйки поймут. lol

3. для дорожня тунець, capers, chilli і крем в тарілці і разом з трохи солі і перець pured.  - опять с тунцом фигня какая-то. 

4. помідори помити, апартаменти або з кості. василій мити, сухий мазок і вирізала їх жартами. помідори, василь та оливкова олія у тарілці і суміш разом. з сіль і перець до смаку.   - "Апартаменти"?!! "з кости"?!! А это точно про помидори? wakeup  "василій мити"... Я вам скажу один секрет: всех василиев перед употреблением надо мыть! И не только василиев. lol  "сухий мазок", "і вирізала їх жартами" - бля, фильм ужасов какой-то, а не рецепт! Різати с жартами... 

5. для порцію поверхні на байди хліба. - Тут я уже обессилела и мне по байде, шо там уже с тем хлебом дальше будет! 

пристрій: піч eeb
функція: гарячий повітря з-під спека   - УФ-ффф!.. 


     Да, и кстати! Там в конце было: "Оцініть цей переклад". 
     У меня всё. 

      P.S. А, кстати, руколу я в рецепте так и не увидела!. 

 

Ингеборг Бахманн "Малина", роман (отрывок 22)

Многоуважаемый господин президент,
от собственного имени и от всех вы имели честь поздравить меня с днём рождения. Простите моё отчуждение. Во имя моих родителей этот день, интимный день кажется мне личным достоянием их, двух особ, которого лично вы и остальные да не коснутся. Я не осмеливаюсь представить себе собственное зачатие и рождение.Уже само упоминание моего дня рождения, который памятен не мне, но моим родителям, я всегда воспринимаю как неуместную профанацию табу, как глумление над чужими болью и радостью, что не может не ущемить любого мыслящего и чувствующего человека. Должна сказать, что цивилизованный человек связан с обществом наиболее ранмыми своими думами и чувствами, которые мы язвим постоянно, а оттого он смеет считать нас ,своих "ближних" дикарями. Вы, учёный высокого ранга, знаете лучше меня, с каким почтением окружают дикари, последние, ещё не испорченные, всё, что относится к рождению, инициации, зачатию, смерти. Что же до нас, то не одна лишь заносчивость служащих избавляет нас от остатков стыда, но- и анкеты, опросники, созданные по велению непоседливого, переменчивого духа, который по праву нашего победителя требует беспрекословной гласности, которая взымает чудовищную контрибуцию с наших сокровенных тайн. Вслед за безоговорочной сдачей всех своих табу человечеству быть униженным тотальной открытостью. Вы поздравили меня, а я вот не могу ваши здравицы передать некоей давно умершей даме, Жозефине Х., в качестве акушерки явившей мой новорожденный образ на белый свет. Следовало б её поздравить, похвалить её за расторопность и за удачно состоявшиеся роды.  Уверяю вас, только годы спустя я узнала, что этот день пришёлся на пятницу , рождение состоялось не позже вечера , что меня особенно не осчастливило. По возможности я никогда не покидаю дома по пятницам, я  никуда не езжу в этот день недели: он мне кажется ненадёжным. А ещё известно точно, что я явилась на свет в половине "рубашки",  а как эту особеность толкует медицина, не могу сказать, также мне не ведомо, как народная молва расценивает эту особенность новорожденных. Но скажу уж, что половина лучше, чем полное остутствие покрова-  и она одарила меня глубокой задумчивостью, я была тихим ребёнком, должно быть, задумчивость и склонность к  долгим посиделкам- моя точнейшая характеристика. Сегодня же я спрашиваю себя: что бедной моей матушке делать с мысленно мною пересланным ей половинчатым поздравлением за половину "рубашки"? Кто смог бы утишить и утешить её дитя, что явилось на свет в половине "счастливого чепца"? Что б вы, уважаемыйсгосподин президент, смогли поделать с половиной собственного президентства, с половиной уважения к себе, с половиной научного опыта, с половиной шляпы*, да, кстати, на что вам половина письма? Моё письмо к вам может быть всего лишь полуписьмом ещё и потому, что моя к вам благодарнасть за переданные мне лучшие пожелания исходит лишь из половины сердца. Бывает, приходят неуместные письма, ответить на которые должным образом нет никакой возможности...
Вена, от...
                                                                  Некая неизвестная.


_________Примечание переводчика:_________
* Т.е. косенсуса:см.дословный перевод поговорки "все мнения свести под одну шляпу".

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы heart rose

Антонен Арто "Сон I, Сон II"

                                                 Сон первый
На аэродроме: со стоящего на земле аэроплана снимают на кинокамеру взлетающей, чётко работающей, точно знающей, что делает машины. Воздух полнился пронзительным рокотом, равно и светом, вторящим последнему. Но прожектор иногда упускал машину. Наконец, мы взлетели вдвоём или второём. Машина висела в небе. Я очутился в неприятно-лабильном равновесии. Когда же машина обернулась, мы обернулись с нею- в пустоте и нам пришлось схватиться за кольца чтоб удержаться. Наконец, манёвр удался, но я недосчитался друзей: на борту остались лишь механики, которые в пустоте управлялись со свёрлами.
В этот миг один из них оборвал оба провода. "Прекратите работу,- крикнул я им,- я падаю!" Др земли оставалось нам пятьсот метров. "Только терпение!- отвечено было мне.- Мы рождены чтоб падать".
Мы опасались покинуть несущие плоскости машины, я всё же ощущал их твердь под собою. "Верно падаю!- взревел я, точно зная, что не умею летать". И я услышал, как всё с грохотом взорвалось. Крик: "Отстрелить спасательную петлю!" И сразу же   я    п о ч у в с т в о в а л, что мои ноги оторваны режущим острым арканом, а самолёт под ними скользит прочь, а я так и вишу головой вниз в пустом пространстве.
Не знаю право,  с т р я с л о с ь   л и   э т о   с о   м н о й   н а я в у.

                                                  Сон второй
А затем я сразу пошёл на свадьбу, которой было ждал. То была свадьба ,где невестами оказывались девушки, но там также присутствовали актрисы и проститутки, а чтобы достичь девственниц, надо было преодолеть ручеёк, поток заросший режущим камышом. Итак, мужчины достигли дев -и сразу выбрали себе пары.
Одна среди них, девственнее прочих, кудрявая, была в платье со светлыми ромбами. Она, миниатюрная пышка, оказалась выбранной одним известным киноактёром.  Мне было больно, что она любит не меня.
В комнате, куда её ввели, плохо закрывалась дверь- и через щель я видел, как молодожёны взаимно отдаются. В общем, я стоял довольно далеко от двери, но из всех присутствующих в зале происходящее в комнате интересовало только меня. Я видел как пара в комнате ,уже нагая, просто занята своим- и я подивился тому, насколько полно их бесстыдство прикрыто чистотой и некоей твёрдой решимостью. Девственница очень ценила свою невинность, но сколько природного и естественного явилось в тот миг, когда она сошлась со своим женихом. А затем мы проводили их на лодку.

перевод с немецкого* Терджимана Кырымлы
* Из антологии немецких переводов с французского "Surrealismus in Paris 1919-1939" 1986, Berlin- DDR, Verlag Philipp Reclam jun.

Фридрих Ницше "Дионисийские дифирамбы" (отрывок 10)

Плач Ариадны

Кто согреет меня, кто по-прежнему любит тебя?
    Подайте горячие Ладони!
    Подайте Жаровни-Сердца!
Простёрта я, дрожу,
полумертва ,согрел бы кто мне Ноги
дрожащие, ах! лихорадит нечто:
покалывают Пальцы Иглы железные,
    тобою колет, Память!
Неименуемый! Скрытый! Ужасный!
    Заоблачный Охотник!
Сюда твой Отблеск светит,
твой Полувзгляд насмешливый, из Темноты- ко мне!
    Вот я, лежу,
гнусь, извиваюсь, мучаюсь
Му`ками всеми вечными,
    поймана
тобою, Добытчик Беспощаднейщий:
ты, неизвестный- Бог...
    Рази глубже!
    Рази ещё раз!
    Исколи, изорви это Сердце!
Почто Истязания эти
тупыми Стрелами?
Почто снова смотришь,
не утомлён человеческими Муками,
злорадным божьим Взглядом-Молнией!
Не ради убийства
всё мучишь, мучишь?
На что мои Муки,
злорадный неведомый Бог?
Ха-ха!
Ты подкрался
в такую Полночь!...
Чего желаешь?
Скажи!
Теснишь меня, гнетёшь меня,
ах! ты уже слишком близок!
Моё Дыханье чуешь,
следишь за Боем Сердца,
Ревнивец!
... а всё ж, зачем ревнуешь?
Прочь! Вон!
Стремянку тебе?
желаешь внутрь,
в Сердце ступить,
в мою сокровенную
Память ступить?
Бесстыдник! Чужак! Вор!
Чего украсть желаешь?
Что выжидаешь ты?
Что выпытать желаешь
ты, Палач?
Ты- Пытошный Бог!
Или кататься мне
перед тобой Собакой?
Самозабвенно, искренне
Любовь тебе выказывать?
Напрасно!
Коли ещё!
Чудовищное Жало!
Не Сука я, но- Дичь твоя, и только,
ужаснейший Ловец!
Твоя Добыча гордая сверх Меры,
Заоблачный Грабитель, я!
Ну, говори!
Ты, Молнией-Укрытый! Неведомый! скажи!
Чего изволишь ты, Пути`-Кладущий, да! с меня?..
Чего?
Отступных?
Какой тебе Дани угодно?
Поболе желай- то советует Гордость моя!
И кратко скажи- то Гордыня советует мне!
Ха-ха!
Меня... желаешь? Да, меня?
Меня, всю?..
Ха-ха!
А истерзал меня, Дурак как есть ты,
ты Гордось истерзал затем?
Любви дай мне- иначе кто согреет?
    Кем я ещё любима?
Горячие ладони мне подай,
из Серца подари мне Друзы У`гля,
дай самой одинокой мне
Льда! ах! Семикраты Льда,
свою Врагиню
научи Томленью,
дай, да, вручи
заклятейший мой Враг,
мне здесь- себя!..
Ах так!
Воспарил он,
мой единственный Друг,
мой единственный Враг,
мой Незнакомец,
мой Палач-Бог!...
Нет!
Вернись!
Со всеми твоими пытками!
Слёзы мои, скопом,
к тебе устремились,
а последнее Вспышка Сердца моего
им Путь осветила,
мой неизведанный Бог! Моя Боль!
   Счастье последнее!..

(Вспышка. Дионис является в изумрудной Красе)

Дионис:

Опомнись, Ариадна!
Свои (дарованные мною Ушки) навостри:
совет пусти мой внутрь!
Себя чтоб полюбить, вначале
себя ж возненавидеть до`лжно, да?...
Я- твой Лабиринт...

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


 
Klage der Ariadne.

Wer waermt mich, wer liebt dich noch?
   Gebt heisse Haende!
   gebt Herzens-Kohlenbecken!
Hingestreckt, schaudernd,
Halbtodtem gleich, dem man die Fuesse waermt,
geschuettelt ach! von unbekannten Fiebern,
zitternd vor spitzen eisigen Frostpfeilen,
   von dir gejagt, Gedanke!
Unnennbarer! Verhuellter! Entsetzlicher!
   Du Jaeger hinter Wolken!
Darnieder geblitzt von dir,
du hhnisch Auge, das mich aus Dunklem anblickt!
   So liege ich,
biege mich, winde mich, gequaelt
von allen ewigen Martern,
   getroffen
von dir, grausamster Jaeger,
du unbekannter — Gott…
Triff tiefer!
Triff Ein Mal noch!
Zerstich, zerbrich dies Herz!
Was soll dies Martern
mit zaehnestumpfen Pfeilen?
Was blickst du wieder
der Menschen-Qual nicht muede,
mit schadenfrohen Goetter-Blitz-Augen?
Nicht toedten willst du,
nur martern, martern?
Wozu — mich martern,
du schadenfroher unbekannter Gott?
Haha!
Du schleichst heran
bei solcher Mitternacht?…
Was willst du?
Sprich!
Du draengst mich, drueckst mich,
Ha! schon viel zu nahe!
Du hoerst mich athmen,
du behorchst mein Herz,
du Eifersuechtiger!
   — worauf doch eifersuechtig?
Weg! Weg!
wozu die Leiter?
willst du hinein,
ins Herz, einsteigen,
in meine heimlichsten
Gedanken einsteigen?
Schamloser! Unbekannter! Dieb!
Was willst du dir erstehlen?
Was willst du dir erhorchen?
was willst du dir erfoltern,
du Folterer!
du — Henker-Gott!
Oder soll ich, dem Hunde gleich,
vor dir mich waelzen?
Hingebend, begeistert ausser mir
dir Liebe — zuwedeln?
Umsonst!
Stich weiter!
Grausamster Stachel!
Kein Hund — dein Wild nur bin ich,
grausamster Jaeger!
deine stolzeste Gefangne,
du Ruber hinter Wolken…
Sprich endlich!
Du Blitz-Verhllter! Unbekannter! sprich!
Was willst du, Wegelagerer, von — mir?…
Wie?
Loesegeld?
Was willst du Loesegelds?
Verlange Viel — das raeth mein Stolz!
und rede kurz — das raeth mein andrer Stolz!
Haha!
Mich — willst du? mich?
mich — ganz?…
Haha!
Und marterst mich, Narr, der du bist,
zermarterst meinen Stolz?
Gieb Liebe mir — wer waermt mich noch?
   wer liebt mich noch?
gieb heisse Haende,
gieb Herzens-Kohlenbecken,
gieb mir, der Einsamsten,
die Eis, ach! siebenfaches Eis
nach Feinden selber,
nach Feinden schmachten lehrt,
gieb, ja ergieb
grausamster Feind,
mir — dich!…
Davon!
Da floh er selber,
mein einziger Genoss,
mein grosser Feind,
mein Unbekannter,
mein Henker-Gott!…
Nein!
komm zurueck!
Mit allen deinen Martern!
All meine Thraenen laufen
zu dir den Lauf
und meine letzte Herzensflamme
dir glht sie auf.
Oh komm zurueck,
mein unbekannter Gott! mein Schmerz!
   mein letztes Glueck!…
(Ein Blitz. Dionysos wird in smaragdener Schoenheit sichtbar.)

Dionysos:

Sei klug, Ariadne!…
Du hast kleine Ohren, du hast meine Ohren:
steck ein kluges Wort hinein! —
Muss man sich nicht erst hassen, wenn man sich lieben soll?…
Ich bin dein Labyrinth…

текст оригинала -прим.перев.


ЖАЛОБА АРИАДНЫ
Кто согреет меня, кто по-прежнему любит меня?
Протяните горячие руки!
Протяните черные угли сердец!
Ибо простерта я и содрогаюсь,
как замерзший до полусмерти, когда ему греют ноги,
ибо бьет меня дрожь неведомых лихорадок,
колют острые ледяные стрелы мороза,
мысль не дает покоя!
Тот, чьего имени не произносят! Скрытый! Ужасный!
Ловец, притаившийся за облаками!
Молниями ты блещешь навстречу мне,
насмешливый взор из глубокой тьмы!
И вот лежу я,
гнусь, бьюсь, мучаюсь
вечным и бесконечным мучением.
поймана
тобой, беспощадный ловец,
тобой, Неизвестный Бог…
Так порази меня глубже!
Так порази еще раз!
Исколи, изорви мне сердце!
К чему мученье
зазубренных, затупленных стрел?
Зачем ты взираешь вновь,
не сыт человеческой мукой,
убийственным молниесущим господним взглядом?
Не убиваешь, а хочешь
Вечно мучить?
Но для чего – меня,
убийственный неизвестный Бог?
Сквозь слезы смеюсь!
Ты подкрался
и нынешней ночью?..
Чего тебе надо?
Ответь!
Ты теснишь меня, давишь,
ты притискиваешься ко мне!
Ты слышишь мое дыханье,
ты вслушиваешься в сердце,
ревнивец!
Но к чему ж ты ревнуешь?
Прочь! прочь!
К чему тебе лесенка,
Если хочешь внутрь
сердца войти,
в мои сокровеннейшие
мысли проникнуть?
Бесстыдник! Неизвестный! Вор!
На что ты позарился?
Чего добиваешься?
Что выпытываешь
своею пыткой!
Не Бог – палач!
Или прикажешь мне
ластиться перед тобой, как собачка?
В избытке преданности
вилять хвостом,
вне себя от счастья?
Не дождешься!
Коли,
чудовищная игла!
Не собака я, а добыча
твоя, о страшный ловец!
Твоя самая гордая пленница,
разбойник заоблачный!
Заговори наконец!
Спрятанный в молнии! Неизвестный! Заговори!
Чего – от меня – тебе нужно, о путепроводчик!
Чего?
Отступного?
Но что ты возьмешь отступным?
Многого требуй, подсказывает гордыня,
и не тяни – так гордыня другая велит!
Чего?
Меня?
Ты хочешь меня?
Меня – целиком?..
И ради этого
ты, о глупец, истерзал меня
и растерзал мою гордость?
Люби же меня – кто согреет меня другой!
Кто полюбит меня другой?
Протяни мне горячие руки,
протяни черные угли сердца,
протяни мне, в моем одиночестве,
одетом льдом – ах! – семикратным льдом,
в одиночестве, научившемся
презирать любую вражду,
протяни, протяни мне,
ужасный враг,
протяни мне – себя!..
Вот оно как!
Улетел прочь!
Мой единственный собеседник,
мой величайший враг,
мой неизвестный мучитель,
мой Бог-палач!..
Нет!
Возвращайся!
Со всеми твоими пытками!
Все мои слезы рвутся
тебе навстречу,
последнее пламя сердца
горит навстречу тебе.
Возвращайся же,
мой неизвестный Бог! Моя боль!
Мое последнее счастье!
Вспышка молнии. Дионис предстает в изумрудном
Величии

Д и о н и с:
Опамятуйся, Ариадна!
Я даровал тебе слух, я даровал тебе свой слух –
услышь же меня! –
Ежели не возненавидишь себя, себя не полюбишь.
Я – твой лабиринт…

неизвестно, кем выполненный перевод, его "анонимность"- на совести редактора сайта http://www.nietzsche.ru/books_b.php )- прим. Терджимана Кырымлы

Йозеф Рот ,Отель "Савой", роман (глава 3.20)

20.

Близнецы были фабрикантами игрушек, это я узнал на следующий день от горничного. Они были вовсе не близнецами. Пошлейшие интересы побратали их.
Многие люди прибывали из Берлина в "пункт назначения Блюмфельд". Они ехали к миллиардеру.
Через два дня прибыл Христофор Колумб.
Христофор Колумб был парикмахером Блюмфельда. Он входил в багаж Блюмфельда- и приезжал последним.
Он разговорчив, из немцев, однако. Его отец был поклонником великого Колумбуса- и окрестил сына Христофом. Но сын с таким-то именем стал парикмахером.
Он деловит, отличается хорошими манерами. Он каждому представляется: "Христоф Колумбус". Он говорит на хорошем немецком с рейнландским акцентом.
Христофор Колумб строен, высок и кудряв, он блондин, взгляд его добродушен, глаза его словно из голубого стекла.
Теперь он -единственный классный парикмахер в этом городе и в отеле "Савой" и, поскольку он было поиздержался, а времени теперь у него предостаточно, решается открыть заведение прямо тут, на что испрашивает разрешение Блюмфельда.
Кстати имеется свободная комнатка близ ложи портье. Там лежат вещи, забытые съехавшими постояльцами или тех клиентов отеля, которые на пару дней удалились чтоб затем вернуться.
Игнац рассказал мне, что Христофор Колумб желает занять эту комнатку.
Это ему удаётся: Колумбус- расторопный малый. Худой и стройный с виду, он в любую щель пролезет. Вообще, такова его доля, выискивать щели в жизни и заполнять их.
Здешнему народу невдомёк то, что замечательное имя парикмахера вызывает смех. Лишь Игнацу заметно это, и военному врачу, и Александерлю.
Звонимир спрашивает меня: "Габриэль, ты образованный, скажи мне, Колумб открыл Америку или нет?"
- Да.
- А кем был Александр?- продолжает Звонимир.
- Александр был македонским царём и великим завоевателем.
- Вот как...
Вечером мы втроём с Александерлем идём в "пятичасовый" зал.
- Что скажете насчёт этого парикмахера Колумбуса?- смеётся Александер.- Колумбом зовётся он, не иначе!
Звонимир мельком смотрит на меня- и говорит:
- То, что парикмахера звать Христофором Колумбом, это ещё полбеды. А вы зовётесь Александром!..
Словцо пришлось к месту- и Александер смолк.
Иногда я напоминаю другу: "Звонимир, давай, уедем".
Но именно теперь Звонимир не желает уезжать. Блюмфельд здесь- и жизнь со дня на день становится интереснее. С каждым поездом из Берлина прибывают иностранцы. И коммерсанты, и агенты, и бездельники. Парикмахер Колумб бреет старательно. Кладовая с двумя широкими окнами и с одним мраморным столом смотрится приветливо. Колумбус -виртуознейший барбье (галлицизм- прим.перев.), я таких ещё не видывал. Пять минут- и клиент готов. Стрижет волосы он бритвой он по новейшей методе. Не слышен в его цирюльне лязг ножниц.
Чёрт знает, откуда Звонимир достал денег для нас обоих. Наш счёт за проживания давно зашкаливает. Звонимир и не думает оплачивать его. Свои деньги мой друг всякий вечер кладёт себе под подушку. Он боится, что их украдут.
Мы живём почти столь хорошо ,как Блюмфельд, а в кухню для бедных ходим, когда придётся. А если не ходим, то питаемся в отеле. И деньги наши никак не кончаются.
Однажды говорю я Звонимиру: "Я собираюсь- и иду пешком на запад. Если ты не желаешь, оставайся здесь!"
И вот, расплакался Звонимир. По-настоящему.
- Звонимир, -говорю я ему, - посмотри в календарь. Сегодня вторник. Ровно через две недели, во вторник съезжаем.
- Абсолютно точно, - отзывается Звонимир- и клянётся громко и торжественно, хоть я на того не желаю.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы heart rose